Валерий СКРИПКО. СИБИРЬ БУДЕТ ПРИРАСТАТЬ ЛИТЕРАТУРОЙ, или Уроки отечественной истории

 

Валерий СКРИПКО

СИБИРЬ БУДЕТ ПРИРАСТАТЬ ЛИТЕРАТУРОЙ, или

Уроки отечественной истории

 

 В периоды судьбоносных перемен на необъятных территориях отечества существовал запрос российского общества на большие темы в художественной литературе. Не была здесь исключением и Сибирь. Например, резкий рост золотодобычи в Енисейской губернии в 19-м веке привёл к росту новых социальных противоречий, связанных с движением капитала, с качественными изменениями в образе жизни значительной части населения в азиатской её части. Всё это было богатейшим материалом для историков и писателей. Вершиной художественной прозы о том времени стал роман В.Я. Шишкова «Угрюм-река».

 При этом, как бы в стороне от внимания российской читательской аудитории оказалось не менее значимое событие в истории Енисейской губернии, когда возле поселения Большая Ирба (ныне Курагинский уезд Красноярского края) началось освоение железорудного месторождения. Здесь, в коловращенье судеб, можно было встретить представителей многих социальных слоёв России: ремесленники, мастеровые, крестьяне, ссыльные, беглые, служилые… Богатая событиями и конфликтами история рудника могла быть достаточно полно представлена только в большом историческом романе. Но его появления пришлось ждать больше двух веков.

 В 1999-м году вышла книга «Трудный путь к железу Ирбы» Владимира Посохова и Николая Толстихина. Как было сказано в предисловии – это «первый опыт систематизации исторических данных, поисков, разработки, внедрения в жизнь так необходимого для развития промышленности района, края, страны железа». По своему содержанию – это был небольшой по объёму справочник с описанием важнейших событий в истории железоделательного завода. 

 Первым опытом художественного изображения жизни людей, добывавших это самое железо в нашем регионе, стал роман Надежды Кравченко «Сказания о руде ирбинской», опубликованный небольшим тиражом в 2022-м году. Четыре книги под одной обложкой с художественным описанием ярких событий на юге Енисейской губернии на протяжении почти трёх веков, – настоящий подарок для читателей, любящих Сибирь, любящих Россию.

 

Как большая река из ручейка, это произведение родилось из маленького рассказа о затерянном в тайге руднике. Надежда Кравченко задумала осуществить свой первый опыт в прозе еще школьницей, когда проживала в этих краях и занималась в кружке краеведения.

Однажды (уже в зрелом возрасте) она прочитала в городском архиве Минусинска интересную запись: «дело по расследованию разбойного поведения рабочих Ирбинского железоделательного завода Мирона Петрова, Тихона Широкова-Бекетова, Ивана Сиверцева от 12 октября 1823 года». Были в архивной записке фамилии рабочих. Были показания свидетелей в ходе судебного дела.

Писатель на страницах своего романа «оживил их», превратил в главных героев увлекательного повествования, героев, которые страдают, гневаются, с великим трудом преодолевают реальные трудности в экстремальных сибирских условиях. Каждый из них по свойствам своего характера, по особенностям мышления и «устройству» своей души – представляет из себя человека, который отличается определённым социальным поведением.

Например, Мирона Петрова можно считать верующим, который впал в уныние от множества несчастий и постоянной бедности. На каторге он оказался после конфликта с местным батюшкой, который не стал бесплатно отпевать его внука, умершего от голода. Обиделся Мирон за это на всю православную церковь. И когда пришло время умирать, запретил приглашать попа для отпевания. Сколько таких, впавших в уныние, отпало от церкви! Тем дороже для всех нас каждый соотечественник, который прошёл все ниспосланные ему испытания и сохранил наши храмы и приходы.

Более сложной фигурой предстаёт в романе Тихон Широков-Бекетов, попавший на каторгу за нежелание стать солдатом. В итоге, он стал вожаком бунтовщиков во время противоборства с администрацией Ирбинского рудника. Богатой духовным содержанием натуре этого человека Господь даёт реализовать побольше заложенных в них возможностей, а значит, и пожить подольше. «Я на крестьянскую колодку скроенный», – говорит Тихон о себе. Он жаждет дела, но чтобы всё делалось по справедливости, а ему от имени царской власти поставили на лицо клеймо с буквами В, О и З, что означало «Возмутитель».

Пройдёт этот тип русского человека еще не одно испытание, произведёт таких же норовистых, крепких волею, обстоятельных потомков, которые в 1945-м году возьмут Берлин, а их дети перекроют большие сибирские реки и простроят каскады ГЭС.

Третий герой, Иван Сиверцев, – тоже каторжанин, который взбунтовался, сорвал с себя ненавистные цепи и со временем превратился в легендарного главаря разбойничьей шайки. Почему легендарного и поддерживаемого в сибирских приписных деревнях? Потому что, пройдя очистительное горнило народного бунта, Ванька Сиверцев – вор и картёжник – «переплавился» в народного мстителя, в некий прообраз сибирского Робин Гуда. Он грабил купцов, богатых промышленников, а награбленное частично раздавал подневольным ссыльнопоселенцам. Приписного крестьянина не трогал, а при необходимости и делал денежные вспоможения.

Замечательно выписаны в романе эпизоды стихийного бунта рабочих Ирбинского рудника. Самый яркий из них – столкновение Ивана Сиверцева с управляющим Артемием Захаровичем Сухоруковым. Управляющий рудником был уже представителем другого социального слоя, о значении которого точно сказал другой герой романа – губернатор Енисейской губернии Степанов: «не искатели Сибири нужны, а разработчики руд. Предприниматели».

Начинались новые времена в сибирской металлургии. После попыток кустарной добычи железа за Енисеем, «с возникновением Ирбинского завода расширялось и получение заводского железа». Но ни управляющий Сухоруков, ни частный владелец завода Патюков еще не созрели для настоящей, эффективной предпринимательской деятельности.

«Одной ногой» они были еще в нашем языческом, феодальном прошлом. Как и другие управленцы и чиновники. На первый взгляд все они и родину любят, и православные: согласно церковному календарю всей семьёй посты соблюдают и воскресную литургию в местной церкви посещают, но после исповедей, после скупых слёз покаяния, идут на работу и ведут себя как дикие язычники – помыкают людьми, месяцами не выплачивают подчинённым их законное жалование. Удивляет в них какая-то первобытная озлобленность на людей. Как будто они нигде не учились, никем не воспитывались, и даже не знали о культурных достижениях далёкого Петербурга, где уже в 1830-м году, то есть в период описываемых в романе событий, русский педагог Иван Максимович Ястребцов впервые мире ввёл в науку новое понятие «цивилизация». «Человеку не только надобно учиться управлять природою, но и управляться с подобными себе», – писал Ястребцов в журнале «Московский телеграф».

Но здесь, на юге Енисейской губернии, уездные чиновники и управленцы этот журнал явно не читали. От начальства, изображённого в романе, впечатление угнетающее: кажется, для них главное не производственный результат, а неистребимая жажда потешить свой свирепый норов, унизить, запугать рабочих! А ведь на заводе трудились не только угрюмые каторжане с уголовным прошлом, а и приписные (государственные) крестьяне-труженики с жёнами и детьми.

От мелких стычек до крупных конфликтов на руднике шло накопление коллективной отрицательной энергии между социальными слоями и группами Ирбинского завода. Наступит время, когда соберётся критическая масса этой энергии и произойдёт «взрыв» в виде бунта! В России такой «способ» достижения социального мира часто стихийно возникает в разных формах и масштабах. Но, достигнув временного перемирия, наши сограждане вновь добьются впечатляющих результатов в созидательной работе.

 

«Ирбинской рудой» образно здесь можно было назвать весь прибывший в эти места люд, который был взят из природной среды, а здесь, как в огненной печи, переплавлялся в какой-то другой по качеству человеческий материал. Чтобы понять в какой, автору романа надо было распознать и показать в реальных жизненных обстоятельствах основные черты уже сложившегося к тому времени национального характера русского народа. От века в век он будет неизбежно меняться, но некая неизменяемая сердцевина, некое стойкое сочетание определённых духовных качеств сохранится при любой смене общественного строя, при любом изменении образа жизни. Вот, например, наше отношение к вере. Святитель Игнатий Брянчанинов утверждал, что «у нас в России люди более православны по чувству сердца, нежели по умственному убеждению». Если не осознать сказанное как бесспорную истину, невозможно сделать никаких правильных выводов из исторических событий. Невозможно верно определить характер и мотивы поведения многих наших соотечественников.

После прочтения множества книг об истории России у меня есть стойкое убеждение, что наша страна выживала и поднималась до звания великой державы вопреки всему. Если бы в ней жили только такие соотечественники, которых описывают наши критически мыслящие историки, Россия не могла бы просуществовать и одного столетия. Без «запаса прочности» в глубинах человеческого духа сохранить большую страну было бы невозможно. Посудите сами: почти во всех повествованиях, с которыми я познакомился, большинство российских чиновников – казнокрады и взяткополучатели, большинство верующих – ни во что не верят, попы злые и корыстолюбивые, обуреваемы смертными грехами. Их в Сибири часто обзывали «рясоношами». Мужья в семьях – изверги и самодуры. Недалеко от них ушли жёны. Плотская страсть – в избытке, но какая-то суровая и отчаянная. Общий вывод: на нашей многострадальной земле по-настоящему никто никого не любит! Великие державы на таком негодном «основании» не создаются.

Но в мрачном свете видит жизнь в России наш практичный разум. А разумом без сердца в родной стране ничего понять нельзя. В истории Сибири особенно. У трижды разумного от «осмысления» сибирской жизни с точки зрения «здравого смысла» будет неизбежно искажённый, истерически-критический взгляд, как у английского путешественника по Сибири 18-го века, который видел здесь только дикость и туземный беспредел и описал увиденное в своих путевых записках.

Как будто в те времена в других странах было лучше. В мире людей, испорченных первородным грехом, вообще трудно ожидать от большинства населения любого государства чего-либо, кроме постоянной демонстрации этой самой испорченности в самых разных видах и формах. Поэтому закономерно, что такой мрачной и мучительной для всех социальных слоёв общества описана жизнь сибиряков в романе «Сказания о руде ирбинской».

Так жили в мире, так жили в России.

Но какое-то духовное единение, невидимо скреплявшее нас в самые критические моменты, не давало нам порушить сами основы общественной жизни российского общества. Исправляли положение, выполняли самую трудную работу и укрепляли Россию именно те, кто о душе своей не забывал. Здесь, только благодаря небольшому числу ярких личностей на государевой службе, небольшому числу священников, которые преданно служили Господу и православной церкви, благодаря большинству преданных делу тружеников, мы двигались вперёд, крепли и становились великой нацией со своим сложным и норовистым характером.

Автор книги «Сказания о руде Ирбинской» Надежда Кравченко понимала это. Весь мрак каторжного существования преодолим, если показать, как мучилась и как обретала радость душа каждого из участников описываемых событий. Перефразируя слова одного святителя, можно сказать, что всё то, что сделано духовно, может быть понято только духовно!

Художественность – лучший способ сохранить прошлое. В литературной форме реальные события и явления, имеющие свойства забываться, превращаются в метафоры, живые образы, то есть в памятники, не подверженные тлению. (Наш гений Фёдор Михайлович Достоевский отбывал каторгу, по сибирским меркам, совсем недалеко от здешних мест, в Омске, а затем в Семипалатинске. И среди таких же каторжан набрался мудрости и драгоценной сердечной доброты на целую жизнь. Может, потому что прислушивался к сердцу каждого своего собрата по несчастью! Сердцу, в котором среди трясины грехов не остыла Божья искра.)

На страницах романа заговорил народным языком, запестрил разноцветьем своих проявлений «Русский мир». Вот картина «Крестного хода» под руководством старовера Лазаря Горностаева. В колонне бунтующих работники рудника – «каталь» и «кантовщик», «садчики», охрипшие от песни «Дубинушка», под которую они обычно загружают ломом плавильную печь. Шли православные «поселяне» к православным (по их понятиям) руководителям завода искать защиты от беззакония, а их нагайками «до крови отстегали». Сама по себе идея крестных ходов в судьбоносные моменты будет воплощаться у нас в жизнь не раз и не два. И каждый раз терпеть поражение. До поры до времени….

Может, и обнаружил в себе вожак крестного хода Лазарь грех властолюбия, но он покаялся в нём перед поселянами. Так и хотелось, преодолев время, предка-старовера успокоить: «Не слушай разбойника Сиверцева. На этом безбожнике пробы ставить негде. Не ему читать тебе мораль. Верь само по себе желание собрать верующих под «крест с изображением Голгофского распятия» для предотвращения социального взрыва, это благородный духовный порыв. И ваша акция еще даст свои плоды». «Крестные ходы» –явление духовное, метафизическое. Оно неизбежно повлияет на сознание господствующих классов, постепенно меняя в лучшую сторону отношение к подчинённым социальным группам.

«Русский мир» в Сибири – это мир семей, тихих и набожных у староверов, очень проблемных – у всякого другого работного люда. Я посоветовал бы читателям вчитаться внимательнее в историю жизни героини романа Аграфены, чтобы всем сердцем прочувствовать горькую судьбу обычной сибирячки, да еще изображённую с таким сочувствием, на какое способны только авторы-женщины. Они, в силу своей природы, могут лучше мужчин представить и пережить весь ужас существования женского начала в условиях сибирской неустроенности, угнетающей бедности и еще более угнетающей нехватки женщин вообще.

Ирбинская руда, расплавившись в печах завода, превратилась в металл, из которого уже на других предприятиях ковали смертоносные мечи, сеявшие смерть и разрушение, превращающие наших соотечественников в рабов и палачей в ходе бесконечных сражений.

«Явление клинка» – так назвала эту пагубную человеческую страсть к насилию в своём стихотворении Светлана Корнюхина, соавтор и помощник Надежды Кравченко. Эти стихи к первой книге «Сказаний» отчасти выполнили ту же роль, которую композиторы предназначают увертюре, исполняемой перед началом оперы, когда обозначаются основные темы и мотивы. И здесь – металл как образ грубых человеческих отношений, металл как материал для умножения мирового зла!

Ждала своего звёздного часа еще не освоенная, но уже разбуженная первопроходцами огромная страна. Всё пространство романа заполнено картинами и сюжетами, посвящёнными им или их потомкам. И народная речь, умело использованная автором романа, как волшебник, превращала в легко воображаемую живую прекрасную картину степи Хакассии, где «улусы на расстоянии крика друг от друга», где местный «князец Курага» плетёт свои хитроумные азиатские «сети» интриг в общении с русскими первопроходцами.

Автор романа «Сказания о руде ирбинской» остро чувствует это мощное воздействие «радиационного поля» огромного азиатского мира. Такова здешняя местность. Совсем недалеко от здания минусинского архива, где изучала материалы Надежда Кравченко, еще стоит старое здание городской газеты. В ней когда-то работал сотрудником писатель Василий Григорьевич Ян, создавший знаменитый роман о Чингиз-хане. В часе езды отсюда на автомобиле, в Хакассии, можно увидеть бескрайнюю степь, которая, кажется, тянется до самой Монголии. Автор романа погружает нас в те времена, когда по этой степи перемещались по ближе к нашим российским поселениям самые разные племена. Они тянулись к русским, как к более миролюбивому народу, после постоянных зверств и насилия войск китайских и монгольских князьков. Эта миролюбивость, православная доброта – были той невидимой духовной силой, которая помогла России без больших жертв отвоевать у остального мира почти десять миллионов квадратных километров сибирских просторов.

Процесс освоения был необратим. Уже стоял в каждом крупном селении «стройный шатёр православной часовни». Уже начали приживаться и уживаться вместе соседи разных культур и менталитетов. Уже удавалось наладить с местными племенами какой-то мир и деловое сотрудничество на Киргизской землице. Так называлась эта местность и в Указе великого Петра Первого от 1706 года о сооружении острога в Хакасии и присоединении «землицы» к России.

 

Когда писатель берётся за историческую тему при работе со словом и стилем повествования, он должен помнить полезный совет академика Д.С. Лихачёва: «Нельзя писать густой прозой: густой от острот (Ильф и Петров), густой от деревенского диалекта (иногда с выражениями из разных диалектов-лишь бы подремучее), густой от изысков (А.Белый, ранний; Леонов) густой от старинных выражений и выражений под «старину».

Соблазн велик. Но творческая интуиция подсказала автору «Сказаний», как не соблазниться формальной «народностью», как соблюсти чувством меры и единство стиля. Многие диалоги и реплики героев романа отличаются естественностью и простотой, несмотря на обилие старинных, непривычных нам слов. Народная речь – тайнопись, в которой зашифровано прошлое всех, кто приехал в наши сибирские края. А это абсолютное большинство жителей губернии 18-го и 19-го века.

Представьте себе описанные неизвестными вам ранее словами сибирские места, где идут по «большаку» «лысые маковки», то есть каторжане, закутавшись в рваные одежды, чтобы «защититься от ознобеня». А в поселке «варначьё задиковало», «катаржня забусурманила». Какие прежде неведомые оттенки чувств, какую дополнительную информацию о характере этих людей даёт богатый набор местных наречий. Это новое знание считываешь из словесной тайнописи скорее чувством, интуицией, душой, но не умом!

От «сказания» к сказанию» постепенно в воображении читателя формируется такое социальное и духовное явление, как сибиряк! Гигантские просторы Сибири стали настоящим испытанием для наших соотечественников. Кто пришёл сюда жить? «Убивцы-варнаки, беглые монахи-расстриги», лихоимцы и должники, «бывшие рекруты, намеренно калечившие руки, и крепостные, попавшие в немилость к помещику». Все они словно «варились» в режиме выживания, как в некоем страшном котле, кипящем ненавистью и несправедливостью.

Исходя из самых благородных патриотических чувств, многие историки и писатели пытались изобразить Сибирь как богатый край! Автор романа «Сказания о руде ирбинской» воспринимает сибирскую историю очень реалистично. Как это было в действительности: красота природы, изобилие таёжных даров – соседствовали с вопиющей нищетой, неуютом, непрестанной борьбой с холодом, с хищниками, в том числе и в человеческом облике. Всё здесь давалось предельным напряжением сил, и бескормицы хватало, и неурожайные годы мало чем отличались от урожайных. Тем важнее понять, как сохранился в переселенцах православный дух, как он одолел все невзгоды и перешёл к потомкам?

Кажется, что он теплился в каждой часовенке, в каждой церкви, мерцал перед иконами среди горящих свечей, однако упорно не гас, звал на молитву. И были у нас редкой набожности прихожане и настоящие священники, которые не дали злому каторжанскому духу окончательно одолеть души сибиряков.

Таков в романе батюшка местной церкви Михайло Попов, попавший в самое пекло бунта рабочих на Ирбинском заводе. Вначале робкий и тихий, о другом, более выгодном приходе мечтающий, он всё же поступил по-христиански и не отдал карателям на растерзание спрятавшихся в церкви жён и детей из семей заводских «бунтовщиков». И в солдатах своей отчаянной стойкостью православную совесть пробудил!

 

После 90-х годов, когда книжная продукция у нас в России всё больше и больше стала превращаться в «товар» на продажу, у издателей книг по истории Сибири – как правило, сторонников рыночного пути развития страны – наблюдалось стремление идеологически «переориентировать» читателей. А для этого они издавали только такие книги по истории России, где были факты и события, наводящие читателя на невесёлые мысли, и доказывали, что наши сограждане, в массе своей, никогда не были очень уж православными, не ценили ничего святого, а гребли к себе всё, что плохо лежало, разбойничали и пьянствовали. Ни одного дела толком делать не умели.

Поэтому стремление «сильных мира сего» присоединить нас к всемирному обществу потребления – правильно и закономерно. Станем рассудочными «рыночниками-потребителями» и всем будет хорошо.

 В историческом романе и представителей господствующих классов можно изобразить по-разному. Или в образе беспринципных казнокрадов и взяточников или, как героя романа Надежды Кравченко, столичного чиновника Василия Никитича Татищева, который, оказывается, был участником Полтавской битвы и его, раненого, вытащил из огня слуга Афанасий. Значит, было у чиновника славное прошлое. И не только у него.

 В интернете есть удивительные сведения о губернаторе А.П. Степанове. Оказывается, герой романа – первый губернатор Енисейской губернии Александр Петрович Степанов – служил в штабе Александра Суворова, участвовал в знаменитом итальянском походе генералиссимуса в 1799-м году. За свои литературные труды получил от Суворова прозвище «Маленький Демосфен».

Вот такая же богатая событиями биография почти у каждого общественного деятеля России. В самые ключевые моменты нашей истории в них пробуждались к жизни лучшие качества русского национального характера.

Тот же герой романа «Сказания о руде ирбинской» В.Н. Татищев в своё время не поддался на уговоры Демидовых, которые совали ему огромную мзду, чтобы не учреждать казённые железоделательные заводы на Урале. И вся наша страна от этого выиграла.

Россия развивалась трудно. Тяжёлые природные условия не позволяли получать достаточно много национального продукта, чтобы жить по-европейски. В научной литературе и интернете можно найти реальные цифры и таблицы, в которых показана огромная разница в доходах на душу населения между Россией и странами Западной Европы за последние три века нашей истории. Самые предприимчивые люди не желали смириться с этим обстоятельством, они стали «добирать» до европейского уровня потребления с помощью бесконечных взяток, бесчисленных злоупотреблений служебным положением, незаконных захватов выгодных промыслов. Однако, когда дело доходило до критических ситуаций, великий инстинкт самосохранения заставлял ответственных за страну людей решать все жизненно-важные вопросы по-государственному, преодолевать все наше себялюбие, местничество и разгильдяйство.

Жаль, что мало у нас было в литературе ярких положительных героев, на которых матушка Русь держится. В этом плане герои исторического романа Надежды Кравченко, как грешники в кипящих котлах ада, тоже вынуждены жить в атмосфере злобы, постоянного насилия и угнетения. Читая описания жутких сцен рабочего бунта, других жестоких схваток, вдруг представляешь себе, что в эти же самые дни где-то в европейской части России юная графиня Наташа Ростова восхищённо смотрит из спальни на лунную ночь, поэт Александр Пушкин вдохновенно читает стихи любимой жене.

Остаётся утешать себя только обнадёживающими словами из Нового Завета о том, что Царствие Божие внутри нас есть! Оно-то и держит нас «на плаву», в относительно жизнеспособном состоянии.

Автору исторического романа приходится ориентироваться на большие исторические события и общественно-значимые процессы в повседневной жизни. Но в отличие от многих произведений в этом жанре, автору романа «Сказания о руде ирбинской» Надежде Кравченко удалось показать читателю процесс живой пульсирующей жизни в далёком сибирском крае.

 Никто из нынешних российских читателей еще не видел наше сибирское житие во всём многообразии природных красот и человеческих характеров. Многие что-то читали, но эти крупицы исторических знаний не заменят того универсального познания, которое даёт погружение нашего сознания в давно прошедшее прошлое с помощью воображения.

Эту задачу в полной мере выполняет роман «Сказание о руде ирбинской». Всё совершается по Божьей воле. Уйдут с исторической сцены те персонажи, которые уже не нужны для дальнейшего поступательного развития России. А дальше осваивать сибирские просторы останется раненый, но закалённый в противостоянии с властью рабочий Тихон Широков-Бекетов, которого священник Михайло Попов повенчает с девушкой из местного племени. И продолжат дело своих родителей их дети.

«Кандальный лязг цепей» будет еще долго «терзать слух старухи-степи» и таёжных массивов, но сквозь него постепенно прорежутся другие звуки – тарахтение тракторов сначала местных колхозов, потом рыночных агрохолдингов, гул автомобилей нового поколения по новым дорогам и гул самолётов в вечно голубом небе.

г. Минусинск, март 2023 г.

ИСПОЛЬЗУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА:

В.Посохов, Н.Толстихин. «Трудный путь к железу Ирбы». Красноярск, 1999 год.

В.Я. Шанин. Енисейская летопись (хронологический перечень важнейших дат и событий Приенисейского края 1207-1834 г.).

М.Велижев. «Цивилизация», Санкт-Петербург, 2019 г.

Святитель И.Брянчанинов. «Письма о подвижнической жизни». «Лучи Софии», 2001 г.

Д.С. Лихачёв. «Заметки о русском».