Александр БАЛТИН. «ФОНАРИ ВЕСЁЛЫЕ И БЕЛЫЕ САДЫ…». К 85-летию со дня рождения Леонида Бородина

 

Александр БАЛТИН

«ФОНАРИ ВЕСЁЛЫЕ И БЕЛЫЕ САДЫ…»

К 85-летию со дня рождения Леонида Бородина

 

Эпосом веет от «Третьей правды» Леонида Бородина; хотя повесть скорее камерная; но… нечто, овевающее её, мерцает величием силы – и любви: к космосу края родного, и людям, живущим там; характеры Ивана Рябинина и Андриана Селиванова даны с размахом, врывающимся в равнодушные недра вечности, дабы не могли они никак влиять на силу говоримого…

Бородин, формулируя своё кредо – в том числе, вероятно, и писательское, – говорил: «Как это желательно – видеть линию своей судьбы штрихом на плане судьбы народной».

И выстраданное, выношенное, зрелое, как роскошная пшеница, суждение писателя настояно на мудрости и высотах, которые смогла одолеть душа.

Сочные воспоминания из детства Бородин превращает в сказку, в легенду, органично вплетая элементы фольклора, и повесть, именованная «Год чуда и печали», раскрывает бутон из прекрасных лепестков-эпизодов в далеко не солнечную действительность.

Серебряная тень Бажова мерцает над лестницей страниц.

…Папа и мама, друзья и одноклассники, и – ярко выписанный князь Байколла, его дочери Нгара и Ри; братья Марит и Нессей…

Туго сверкают могучими телами величественные реки, дивно ткётся легенда, предложенная писателем.

Утренние походы на рыбалку, неповторимое искусство, какое нужно продемонстрировать при ловле хариуса, впечатления от сбора кедровых шишек: всё согрето светом любви, и теневое, негативное отступает, скукоживаясь от стыда за себя.

Круто лепилась судьба Леонида Бородина: в 1967 году, арестованный по делу организации «Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа», он был приговорён к шести годам политлагерей строгого режима.

Именно в заключении Леонид Бородин начинает писать стихи и становится самобытным, ярким и сильным поэтом.

Проза приходит потом.

…Благородная ярость, бушевавшая в стихах Бородина, выплёскивалась снежно и ветрено:

Я завтра кончаю с этим!

Я завтра иду в побег!

Да будь посильнее, ветер!

Да будь посильнее, снег!

Мне завтра всего дороже

Метель да сосняк в бреду!

Но даже по свежей пороше

Я всё равно уйду!

Продутые онтологическим ветром строки звенели истинной жаждой свободы, и идеи христианизации политической – да и вообще жизни в стране – точно вспыхивали порою внутри строк.

Надежда сочетается с молитвой и, помноженные друг на друга, звенят они великолепной поэтической уверенностью:

Наступит день...

                        пусть будет он не сразу...

Я с этим днем все думы примирил!

В наш мир придет Алеша Карамазов!

Его нам русский гений подарил!

Придет как совесть новых поколений,

Как искупленье – молодая Русь!

И вместе с ним я встану на колени

И за отцов и дедов помолюсь!

Был и второй арест: подтверждающий стержневую силу Бородина, не умевшего сдаваться, желавшего идти до конца: пусть даже тот не будет победным.

Книгу «Без выбора. Автобиографическая повесть» стоит рассматривать как веху осмысления определённого периода российской истории.

Книга сделана жёстко и сухо, порою напоминает отчёт о былом, из которого извечно растёт настоящее…

Бородин сочетал христианское чувство и патриотическое мировосприятие, он мыслил, как государственный муж – с поправкой на уважение к свободе и чувствам других, с поправкой, которая обычно напрочь отсутствует у власть имущих.

Леонид Бородин был из тех людей, в психический, душевный состав которых включено больше алмазного, чем низового; и писательский дар его, щедро реализовавшийся, оставил столько значительного, что переоценить сложно…

 

Учитывая чрезмерность биографии Леонида Бородина, её яркость и мужество, от прозы его стоило ожидать стальных, мускульных ритмов – и напряжения, направленного на преобразование действительности, к которому стремился Бородин как борец, как человек с чуткой совестью, считающий равнодушие пороком.

Что ж, такова и была его проза: никакого жира – ни в смысле стилистики, ни в плане строения сюжета; это проза духовного аскета и вместе – хроникёра времени.

Материал жизни, который пришлось постичь Бородину, того покроя, что узнаётся совсем не многими, потому и конфликты в недрах его романов тяжелы как свинец.

Понимание справедливости зависит от многого, в том числе от внутреннего ощущения своей правоты; молодые люди, ведущие игру посерьёзнее, чем Риварес, обладающие своеобразной душевной грацией и элегантностью, практически обречены, но чувство правоты, переданное через ощущение справедливости, не может обмануть, но – хоть на чуть осветлить выпавшую им реальность.

А обречённость может рассматриваться как вариант победы…

 

Леонид Бородин, получивший известность, прежде всего, как прозаик и диссидент, был ещё и замечательным поэтом – с виртуозной огранкой строки, тонкой нюансировкой психологических переживаний и собственным, узнаваемым в поэзии голосом.

Трагические изломы сущностного, основного в человеке блестят белой солью в стихах Бородина:

Верую, Господи, в то,

                                     что Ты есть!

Верю в святую

                          запутанность быта!

Грани сознания – нечто, закрученное очень сложно и вихреобразно в составе человеческой психики, чётко фиксируются Бородиным – на том уровне трагизма и с той долей искренности, на какую не каждый бы решился:

Но да подскажет ангел мой

мне путь единственно прямой

туда,

            на родину,

                                 домой

из пекла…

Здесь поэт имеет в виду иную Родину: мерцающую небом, его слоями, неизвестную, желанную – её осознание и предчувствие.

Интенсивность внутреннего мира горений и переживаний оборачивается глубокой насыщенностью стиха, столь же фактурного, личностного, сколь и традиционно-народного:

Жизнь пошла нелепая, странная, глухая.

Право слово, хочется слезою изойти!

«Пригородный поезд до станции Лихая

Будет отправляться от третьего пути».

Зависть и отчаянье, ненависть и ярость

Божий мир завесили плёнкою слюды.

Двинулось! Поехало! И в окнах закачались

Фонари весёлые и белые сады.

Совмещаются пласты возвышенного и земного, и пригородный поезд, отправляющийся с третьего пути, наползает на ненависть и отчаяние, сметая их…

И в фонарях весёлых и белых садах льётся та гармония, что призвана осветлить действительность хоть немного – через поэзию.

Такую, как поэзия Леонида Бородина.