Никита БРАГИН. В ГОРОДЕ ЛЬВОВЕ... Воспоминания, которые не хочется засорять современностью

 

Никита БРАГИН

В ГОРОДЕ ЛЬВОВЕ...

Воспоминания, которые не хочется засорять современностью

 

В городе Львове я побывал дважды: в 2004 и 2005 годах, в относительно спокойное время, в котором, впрочем, уже чувствовалось дыхание надвигающейся бури. Но если не обращать внимания на режущие глаз таблички типа «Улица Дудаева», или на расклеенные по стенам домов карикатуры, где стилизованный под трезуб украинский сокол клевал двуглавого грифа, то всё казалось вполне мирным и благостным. Исторический центр, зеленый холм Высокого Замка, живописные старинные колокольни, шумная листва бульваров, вольное движение людей…

В городе Львове улицы вымощены брусчаткой – мелкой, квадратной, примерно 3-4 сантиметра сторона квадрата. Эта брусчатка пёстрая – разный, даже очень разный камень использовался. Преобладают коричневые и тёмно-серые тона, но есть и совершенно белая, по виду мраморная брусчатка. Выложена она была давно, думаю, ещё до войны, в польские времена, и сейчас уже основательно обветшала, но всё ещё служит. Мы ехали на такси от вокзала к гостинице, и машина как-то уютно вибрировала на неровной старой брусчатке, и в этой вибрации возвращалось ощущение «доброго старого времени».

В городе Львове, вопреки устоявшемуся сейчас представлению, говорили по-русски практически везде – в такси, автобусе, гостинице, магазине, кафе. Только в университете некоторые молодые сотрудники и аспиранты не говорили, и у меня создалось впечатление, что они действительно не знают или плохо знают русский, или же просто не хотят на русском говорить. А так по-русски в городе не только нам отвечали – но и между собой большинство говорило на чистом русском.

В городе Львове изначально была заложена многонациональность, и это хорошо видно по названиям улиц: Русская, Еврейская, Сербская, Армянская. Одно из старейших зданий города – армянская церковь, построенная в классическом национальном стиле в XIV веке, даже раньше польского католического кафедрального собора. У этой церкви остроконечный купол, на её стенах армянские кресты – хачкары. Но при этом удивительна фресковая живопись армянского храма – она выполнена польским художником Яном Хенриком Розеном в первой половине ХХ века. Это сумрачные композиции, в которых воедино слиты наступающий экспрессионизм и уже уходящий сецессион… Вот так армянская древность соседствует с европейским модернизмом – и примеров таких контрастов во Львове немало.

В городе Львове русское, изначальное, сколько его ни подавляли силой, сколько ни разбавляли чужим влиянием, всё равно осталось, всё ещё существует. Оно чувствовалось мной тогда, в середине «нулевых» годов, особенно в православной Успенской церкви XVII века (ныне захвачена раскольниками под предводительством Епифания), а еще у мемориальной доски на доме, где некогда была типография первопечатника Ивана Фёдорова. От этого никуда не уйдёшь, хотя свернуть с улицы Русской было несложно.

В городе Львове присутствует русское начало, но его тут всё-таки не очень много. Господствует польское. Оно выражается в прекрасной архитектуре готических и барочных соборов, в удивительной пластике Часовни Боимов, в ренессансных дворцах, в квадратной замкнутости площади Рынок. Польское – повсюду. Вот здесь любил останавливаться король-рыцарь Ян Собеский, а здесь жили Потоцкие. Но поляков во Львове нет, кроме туристов. Город-то польский, а живут в нём галичане, и никак город их не приемлет, и сами они чужды городу. Это стало заметно после обретения «незалежности». Поначалу всё казалось очень многообещающим – начался туризм (из Польши), центр города был внесён в список ЮНЕСКО, но вскоре что-то пошло не так… Деньги на реставрацию и поддержание, скорее всего, потекли «куда надо», здания стали ветшать, лепнина – осыпаться, а главное – в милых старинных улочках начали вырастать уродливые, призматически-кристаллические, гранитными плитами облицованные и сверкающие стеклом банковские здания. Банк здесь, банк там… Не знаю, как сейчас, но тогда, в 2004 году, город показался мне оккупированным невежественными захватчиками, и это чувство я испытал неоднократно.

В городе Львове в то время как-то особенно выпукло чувствовались упадок и разрушение. Уже тогда город был охвачен ржавым кольцом брошенных и пришедших в полное ничтожество заводов и фабрик – а было их когда-то немало. Доводилось мне вскоре после того обсуждать украинскую тему с одним человеком, уже в те времена сильно симпатизировавшим этому государству. Он в 2006 году, вернувшись из Киева, говорил – они столько строят, они нас уже намного опередили! Я в ответ спросил: а во Львове пришлось бывать? И рассказал о своих впечатлениях. Собеседник не стал развивать тему, хотя говорить было о чём. Заводы сами по себе, в конце концов, просто железо и кирпич. Но есть же люди, которые на этих заводах работали, и вот они-то представляли самое печальное зрелище. Толпы деклассированных, обездоленных, опустившихся и озлобленных, не скрывающих свою ненависть при виде польских туристов.

В городе Львове раньше, в советские времена, делали автобусы. Уже давно закрылись предприятия Львова, а эти машины-старички всё ещё продолжали нести свою службу. А я в те годы вёл летом практику в Крыму для студентов Московского геологоразведочного университета. Учебная база института находилась в горах, недалеко от Крымской астрофизической обсерватории. Автобус ходил туда из Симферополя. На горных подъёмах старенькому «львовянину» приходилось нелегко, но он всё-таки пыхтел и полз. Сейчас этих машин уже нет…

В городе Львове в то же советское время, как мне представляется, был фактический центр развития украинского литературного языка. Именно там стремились облагородить «мову», сделать её языком, коему и «высокий штиль» доступен. Возникла даже львовская школа сонета на украинском языке. Здесь, кстати, неплохо вспомнить, что Львов для Украины был примерно тем же, чем Прибалтика для всего СССР. Это некая «внутренняя заграница», маленькое, но собственное подобие Европы, и отсюда вытекали особые претензии на культурность, столь характерные для позднесоветского времени. Ныне всё это деградировало до уровня «великих укров».

В городе Львове на широком бульваре возвышается роскошный оперный театр, построенный в эпоху австро-венгерского владычества. Он символизирует собой культурность и европейскую принадлежность города, являя просто прекрасное зрелище. Когда входишь в фойе, восхищаешься классическими мраморными колоннами и пилястрами, а вид декорированного бархатом зала даёт ощущение столицы – если не политической, то культурной. Однако «Лебединое озеро» на этой сцене было представлено сильно сокращённой и адаптированной версией, вдобавок артистки кордебалета обладали комплекцией, несвойственной для этого вида искусства. И от всего этого возникло уже испытанное ощущение того, что в роскошной оболочке кроется нечто чужое, неуместное здесь, неправильное.

В городе Львове на том самом широком бульваре, где стоит оперный театр, можно было прокатиться в конном экипаже. Не хуже, чем в Праге или Вене, и к тому же довольно дёшево. Едешь, слышишь цоканье подков, а дома, обрамляющие бульвар, плывут над тобой в летнем вечереющем небе, и тут как-то особенно остро чувствуешь – а ведь это красивый город. И вдруг приходит ещё одно – а ведь город был под оккупацией, и освободили его войска Первого Украинского фронта в 1944 году. Освобождение прошло практически без разрушений (вспомним Смоленск, Новгород, Орёл, Воронеж…). Да, и в те годы во Львове можно было увидеть памятник советским солдатам. Теперь его уже нет. А город? Что я могу сказать, теперь и меня там нет.

В городе Львове есть огромное старинное Лычаковское кладбище. Это такой потрясающий мемориал, подобный знаменитым европейским городским кладбищам, вроде Пер-Лашез в Париже, – множество памятников, архитектурные и скульптурные сокровища, могилы исторических личностей. Долго блуждали мы по кладбищу, и, наверное, высшие силы привели нас к могиле старшего коллеги, академика Олега Степановича Вялова. Я хорошо помню его по геологическим и палеонтологическим конференциям ещё советского времени. Олег Степанович, человек-эпоха, воспитанник дореволюционного кадетского корпуса, до старости сохранивший выправку и обладавший благородной внешностью и изысканной куртуазностью, был большим учёным и очень яркой личностью.

В городе Львове на Лычаковском кладбище похоронены самые разные люди. Идёшь, и видишь сразу несколько могил рядом, за общей оградой, и общий памятник – русским журналистам в эмиграции, жившим здесь в 20-е годы. А пройдёшь ещё, и вот памятник австрийскому офицеру, павшему смертью храбрых в 1915 году за кайзера и фатерлянд. А там и русские солдаты Первой Мировой, и рядом – воины Великой Отечественной. Совсем недавно пришла горькая весть – власти Львова приняли решение об эксгумации русских захоронений Лычаковского кладбища… Чтобы освободить место для… не хочу называть, кого.

В городе Львове всегда жило много поляков, и оттого большинство могил на Лычаковском кладбище – польские. Это, как правило, большие фамильные склепы: «Гробовец Малаховских», «Гробовец Ясенецких» и т.п. В основном они относятся к 20-м и 30-м годам. На каждом рядом с именами усопших и датами можно было видеть остатки круглых или овальных фарфоровых пластинок с фотографиями. Все они были разбиты, судя по сколам фарфора – совсем недавно. Это были следы ещё одного варварства, и тут уже окончательно сложилось твёрдое убеждение, что Львов оккупирован современными вандалами. Между тем, в те дни раздавались официальные речи о «нерушимой польско-украинской дружбе». Зато ныне уже вслух говорят о полонизации Львова и вообще Западной Украины. Вроде как конец оккупации близится со всеми вытекающими последствиями?

В городе Львове особенно явственно чувствуешь себя русским. Мне не хочется видеть, во что превращается этот город сейчас! Но я хочу сохранить свои воспоминания и тот образ Львова, что сложился в них, города европейского, но хранившего и русское – православную Успенскую церковь, дом, где была типография Ивана Фёдорова, памятник советским солдатам-освободителям, могилу академика Вялова и многое ещё.

Вот такой Львов навсегда останется со мной.