Иван СМОЛЕНЦЕВ (1935-1993). ДУША УЖЕ, КАЖЕТСЯ, ПЕЛА… Поэзия

 

Иван СМОЛЕНЦЕВ (1935-1993)

ДУША УЖЕ, КАЖЕТСЯ, ПЕЛА…

 

ТЫ ДА Я

Ты да я – мы ведь тоже народ,

Ведь и мы – и в труде, и в заботе...

– Не народ еще, – Время речёт, –

Если жизнью унылой живете.

Из веков, как из мрака, народ

Прорастал, не ропща на судьбину,

Шел он там, где никто не пройдет,

Погибал – и не раз, – но не сгинул.

Песни пел он, когда бы не петь,

А рыдать, заплутавши в недоле.

Так хотелось, чтоб слово звенеть

Научилось о счастье и воле.

Не умел он без радости жить.

Не любя, слов усталых не слушал –

Лишь затем, чтобы так полюбить,

Что коль вырвешь любовь – то и душу.

...Нет тех дум, что не думал народ.

Нет пути, что народу заказан,

Нет и тьмы, где тропу не пробьет

К свету дня его ищущий разум.

 

СЕДАЯ РУСЬ

О Русь, земля твоих полей

Испещрена в боях, как латы:

У стен твоих монастырей

В ночи стоят чужие рати.

Уж брошен клич! За честь твою

Встав насмерть, в пламени заката,

Редея, рубится в бою

С врагом дружина Коловрата.

Уже вознес возмездья меч.

Сказал свой сказ Вороний Камень,

Уж за Днепром, дымя кострами,

Стоит ночным дозором Сечь.

Седая Русь, твоя ль вина,

Вина ль печальной молодухи,

Что лишь рождался сын – война

Была уж тут, как повитуха?

Душа не радостью полна.

Печаль да грусть – судьбы обнова.

На час – победный хмель вина,

Навек – слезы вселенской вдовам.

О Русь, чертой твоих границ

В веках прошли и быль, и небыль.

Как отзвук битв минувших, в небе –

Ночные всполохи зарниц.

 

ПАМЯТЬ

Немая древность, старина,

Как тайна за семью замками.

Но вдруг взойдет меж туч луна,

Как стяг над спящими полками...

И затрубят, как та труба,

Ветра, и небо мрак уронит.

Рванется ночь: горят хлеба!

И захрапят, встревожась, кони.

Метнется женщина, дитя

Заплачет в утлой колыбели…

И дрогнут глуби бытия:

Идет ли град, летят ли стрелы?

...Забывчив ум, доверчив мир,

Но день и ночь недремна память:

Ей болью снится вражий пир

И пепел книг в сгоревшем храме.

...Свои пути у старины.

У нас свои ветра и вьюги.

Но память вновь, тревожа сны,

Грудь холодит кольцом кольчуги.

 

* * *

Что молчишь, молодушка,

Аль беда?

Что грустишь, лебедушка-

Лебеда?

То не ветры спорили –

Кто сильней?

Много крови пролили

Средь полей.

Стали зори алые

Вызревать.

Стали дети малые

Подрастать.

Вновь взглянула молодо –

Вдруг тепло?

Только сердце холодом

Обожгло

Что смогли, то вынесли...

Отцвели.

Сыновья, что выросли,

В бой ушли.

Гнулся клен, как веточка,

Как лоза.

Две печальных весточки –

В них слеза.

Плакала погодушка:

Ох, беда.

Плакала лебедушка-

Лебеда.

 

СМЕРТЬ СКИФА

Кони шли иноходью, смутясь,

Пыль с копыт, не пыля опадала:

Умер вождь.
                         Кровь из раны лилась,

Битва в нем еще бурей блуждала.

Не гремели ни меч и ни щит.

Лишь сердца бились часто и глухо:

Был не скиф нынче в битве убит,

А творец их победного духа.

На заре, под вечерней звездой,

Первой свет в травы бросившей синий,

Холм простой, от печали немой,

Тело дерзкого воина принял.

Холм в степи...
                           Только ветер с травой

Да звезда в небе – память о рати.

Холм печали и славы былой –

Сказ о взлете златом и закате.

 

КАРПУНЯ

Лапти с белыми онучами

Да рубашка – бель берез.

В теле силушку могучую

По земле Карпуня нес.

Был Карпуня с детства пахарем,

Мирным жителем земли.

И работал – люди ахали.

Так бы трое не смогли.

В мире с добрыми соседями

Хлебороб Карпуня жил.

В грозный час на битву с бедами

Вместе с ними выходил.

И врагам в боях окольные

Были коротки пути:

Три Георгия в престольные

Нес Карпуня на груди.

...Много лет с жарой, с морозами

Прожила родная ширь.

На пригорке, под березами,

Спит Карпуня-богатырь.

Чтит народ того, кто именем

Славен в битве и труде,

И играют дети «в Минина»

На Карпунином бугре.

 

ВАЛЕНТИНА

Осыпается лист на рябине.

Луч заката упал на жнивье.

Расскажи нам свое, Валентина,

Заплутавшее в думах житье.

Помяни – женихам не в обиду, –

Как со свадеб от тихих невест

Уходили Петры и Демиды

По проселкам, пылившим окрест.

Не таи злую долюшку-долю,

Что полынью в душе проросла:

Не она ли с тобой через поле

С бороною да с плугом прошла?

И беда не беда, если рядом –

Как заслон от беды – мужики.

Только выбито полюшко градом.

Тех, что нет уж, корить не с руки...

Попылай, покрасуйся, рябина,

И твоя догорает краса.

Посиди, помолчи, Валентина.

...Холодна по зазимью роса.

 

ВЕТЛА

Ты прав: похвально откровенье,

Но не брани, что не светла,

Не говорлива за деревней

В снегу увязшая ветла.

Её невзгод никто не мерил,

Никто её не защищал,

Когда мороз, лютуя зверем,

Над ней, замерзшею, трещал.

Она тогда свою открытость,

Собрав крупицами тепла,

В своем стволе полузабыто,

Как вздох последний, берегла.

...Еще ей петь, о чем не пелось,

Порой счастливой дорожить.

Не осуди её за смелость

Самой собой в невзгодах быть.

 

ЖЕНЩИНА И ПОЛЕ

Женщина, поле и колос.

Помнятся давние дни.

Слышится ласковый голос:

– Дочка, присядь, отдохни.

 

Убрана первая постать.

Руки в истоме горят.

Словно живые, колосья

С пожнивом рядом стоят.

 

Давнее страдное лето,

Звонкая, светлая тишь.

Разве душой своей это,

Радость познав, проглядишь?

 

Было с поры той немало

В жизни утрат и потерь.

Все, что война наломала,

В сердце поди-ка измерь.

 

В час, когда беды и боли

Свет заступали уже,

Было для женщины поле

Дюжей опорой в душе.

 

ДЕРЕВНЯ

Антенн тоскующие слеги.

Метели ломкие слова.

Деревня – крыши из-под снега

Летят, как ввысь тетерева.

 

К крыльцу, как пес на добрый голос,

Тропинка-ниточка бежит.

В сарае старом санный полоз

Как бивень мамонта лежит.

 

Наш хлеб – заботы и тревоги:

Не поспеши, не прозевай.

Большое солнце за порогом

Как на скатерке каравай.

 

Живет, хранит луга и реки

Деревня, нивы золотя,

Деревня, падчерица века –

Земли любимое дитя.

(1964)

 

ПО РОДНОЙ СТОРОНУШКЕ

Приотстала пыль дорожная.

Сухо веточки трещат.

Прячет белка осторожная

От моих шагов бельчат.

 

По родной иду сторонушке,

Слышу сосен старых скрип.

Мне навстречу несмышленышем

Выбегает белый гриб.

 

В теневой чащобе ельника

На земле – куриный пух:

Знать, разбойница у мельника

До сих пор крадет рябух.

 

Здесь когда-то были саженцы,

Им теперь – по двадцать лет.

Может, это только кажется.

Что о детстве грусти нет.

 

Что-то в воздухе от осени.

Ухожу – зовут пути.

Гребешком колючим сосенка

Причесала: – Приходи!

 

КРУТОГОРОВО

Вдоль реки по угору прошло,

Глядя в дали резными узорами,

Средь глубинной России село,

Небольшое село Крутогорово.

 

Семь дорог да семь ветров к нему

Путь торят и с востока, и с севера.

А в угодьях то греча по льну,

То горох да подсолнух по клеверу.

 

За селом ни особых заслуг,

Ни особых красот не примечено:

Только поле да этот вот луг.

Да лесок, светом солнца просвеченный.

 

Испокон тут и берег и дом,

И ручей, и тропинка под вязами

Меж собою созвучны во всем

И с людскими заботами связаны.

 

Где оно? Сколько их над рекой,

Этих сел, что к угорам прикроены,

Что подсказаны прежде душой,

А потом, будто спеты, построены?

 

Где же даль, что улыбкой живой

Льнет к окну с голубыми узорами?

Это здесь! Это рядом с тобой,

Это в сердце – село Крутогорово.

 

ХЛЕБОРОБ

Неслышно встал и тихо вышел,

И в ночь калитку распахнул.

Звезде, искрящейся над крышей,

Взглянув на небо, подмигнул.

– Пора, дружок, ведь ждет не кто-то –

Сама страда – хлеба косить.

На то и есть она – работа,

Чтоб до зари людей будить...

Он хлеб растит – и от застолий,

И ото сна к трудам спешит:

Ведь он не сам себе, а полю

Все эти дни принадлежит.

Он знает цену хлебной ниве

С крутой поры военных лет,

Когда ботву свеклы с крапивой

В домах варили на обед.

Он помнит все, ему знакомы

Тоска, и боль, и дум разброд,

Когда ни крошки хлеба в доме

И мать с постели не встает...

Он будет жить на дальнем стане.

Он должен знать, идя домой,

Что горьким хлеб его не станет,

Не обернется лебедой.

 

ПЕРВЫЕ БОРОЗДЫ

В ту пору мне минуло десять.

Еще грохотали бои –

Когда захотелось мне взвесить,

Испробовать силы свои.

И помнится мне, как впервые

Я шел, налегая на плуг.

Пусть борозды были кривыми,

Пусть не было твердости рук.

Пусть все получалось неловко,

По с гордостью, весел и бос,

Под вечер частицу сноровки

Я с поля, счастливый, унес.

 

СТИХИ РУСТАВЕЛИ В 42-м

Усевшись в кружок вечерами

В избушке, где выстужен дух

Промерзшими круто углами,

Читали мы Пушкина вслух.

 

За окнами вьюги гудели

И таяло пламя свечи,

Поэму Шота Руставели

Мы снова читали в ночи.

 

И лихо и голод средь сказок

Снося, мы за прозу брались.

Нам нравились Мамин и Вазов,

Некнижною знавшие жизнь.

 

Прошло это время, метели,

Как прежде, метут под окном...

Напомнят стихи Руставели

О давнем, о 42-м.

 

ЗАРОК

– Не восполнив, крупицы не трону, –

Говорит, будто давний зарок,

Вспоминая до боли знакомый,

Обжигающий душу урок.

Где-то там, через дали и броды,

Видит он, как на сломе войны

Детям мать подсоленную воду

Подает, занемев от вины...

 

ПРАЗДНИК 46-го

Широкий стол, как карта мира,

И красный лист календаря.

И речь вождя в волнах эфира.

И неуемное «ура!».

А ты за стол с бедою-ношей

Садись и сердцу повели –

Бесстрастным быть,
                              и шесть картошин

На пять доль равных подели.

Потом, смутясь, из доли пятой

Добавь по дольке к четырем.

И свято лги, когда ребята

Живым теплом заполнят дом.

...У войн свои к прозренью вехи.

Глубинней праздника печаль.

Метели дат – как взрывов эхо.

И календарь судьбы – февраль.

 

* * *

Поле это – повесть о войне.

Поле, не укрытое накатом.

Зеленя, горевшие в огне,

Тоже умирали, как солдаты.

 

Яблони не к сроку зацвели,

Вскинувшись к забытому порогу.

С песнями военными вдали –

В памяти усталая дорога.

 

Звезды осыпаются на гать,

Блекнут, догорая под ногами.

Думами своими и стихами

Мне ему и в малом

Не солгать.

 

ПОВЕТРИЕ

Еще в стране не осушили

Всех слез сирот и матерей.

Еще не убранными были

Просторы раненых полей.

Еще, кто жил, был бит и ломан

Засильем горя и беды.

В бескормье падал скот и в доме

Хлеба пеклись из лебеды.

Зачем и кто – в бесстыдстве глума

Иль по холопскому уму –

Поветрье новое придумал,

Писать посланья Самому?

И лгать, что быт достатком прочен,

Что чаша счастия полна,

Что, не познав разрухи ночи,

Живет родная сторона.

Что от того, что старый конюх

Был дня осеннего мрачней,

Когда письмо держал в ладонях,

Скрипя резиной костылей?

И то не в счет, что суть вопроса

Ты постигал уже потом –

Тогда и ты – по-детски косо

Поставил подпись под листом...

Зачем и кто?
                          Но нет ответа.

Что было – кануло в миру.

Но было: взрослые и дети

Играли в странную игру.

(1979)

 

СЛЕДЫ ВОЙНЫ

Война с войной в судьбе скрестились,

Сгубив и дедов, и отцов.

Нас было много по России,

Неоперившихся птенцов.

Нас было много, кто ни править,

Ни ставить жизненных ветрил

Не мог – ушли к посмертной славе

Все те, кто этому учил.

Сердца в броню вковало время,

Забыв, что им еще расти,

Что жизнь несет в себе не кремень –

Росток, которому цвести.

В те годы в жизнь сквозь страх глядели,

Сквозь правду, вжатую в кулак:

Наколки синь на тощем теле

Была, как мнимой власти знак.

Был высверк бляхи криком моды,

День – гномом от утрат и нужд.

Боль той поры и через годы

Живет средь нас изломом душ.

 

ГОРСТЬ ЗЕРНА

Стоял он, всклоченный, во ржи,

А рожь – сама себе не рада –

Клонилась к зелени межи,

Исполосованная градом.

Как плетью, град косил хлеба.

Колосья бились о запястья.

И болью стыли на губах.

Глухие, горькие проклятья.

...Теперь не то!
                             Но в звоне чаш

Вглядись – рука судьбы жестока:

Там, горсть зерна храня от рока,

Стоит средь поля предок наш.

 

ШЛИ КОНИ

Да вот, он – хоть слева, хоть справа

Взгляни – тот тесовый навес,

Где всюду высокие травы

И тут же ленок-долгунец,

Где я на затесах сарая –

Поверх хомутов и вожжей, –

Как длинную повесть, читаю

Знакомые клички коней:

Вот Верный в соседстве с Задором,

Ударник, Планета, Волна...

Кто знал, что совсем уже скоро

По миру ударит война?

В строй – Верный,
                                  Планета – в обозы,

Двужильный Ударник – в хомут...

Сквозь голод, сквозь смерть и морозы

Не все эти кони пройдут.

Не все...
                   Но сквозь вьюги, сквозь беды,

Изведав труды и бои,

Шли кони, в сказанье Победы

Вписавшие клички свои.

 

ЧАЛЫЙ

Заметает вьюга стены.

У дверей ведет возню.

На конюшне в ясли сено

Задаю на корм коню.

 

Чуть мерцает свет под лазом,

Робко падает снежок.

Конь косит сторожко глазом.

И, признав, негромко ржет.

 

В травах – росы тихой ночи,

Запах ветра, солнце дня.

Две травинки, самых сочных,

В чалой гриве у коня.

 

Помнит он, как мы косили

Эти травы по утрам,

Как на подволок свозили,

Закопнив, по вечерам.

 

Тихо, сонно. Вьюга пашет

Снег в сугробах, в окна бьет.

Чалый челкой чалой машет,

Сено хрусткое жует...

 

КУПАНИЕ КОНЕЙ

После жесткого летнего зноя,

Скинув майки, на полном скаку,

К конским гривам прильнув головою.

Вся ватага влетает в реку.

 

В звонких струях мелькают ладони.

В тучах брызг закипает возня.

И, блаженствуя, фыркают кони.

Удилами уздечек звеня.

 

Будто в танце, кружась под скребками,

Кони воду, вздымаясь, дробят,

Теребя благодарно губами

Загорелые плечи ребят.

 

Легкий полог ночного покрова

Наплывает с притихших полей...

Над рекой – еле слышимый говор

Да негромкое ржанье коней.

 

* * *

До чего же умный конь!

Все-то знает, понимает,

Чутко в борозду ступает –

Не тревожит, не пугает

Утреннюю сонь.

Но ступал же ты в огонь,

Конь?

Где твоя былая воля,

Что приснилась ветром в поле?

Где над полночью горевшая звезда?

Это воля иль неволя – борозда?

 

НАБАТ

Конь рухнул в заносе отлогом

И ломко, с надрывом, заржал.

– Мы, кажется, сбились с дороги, –

Я женщине тихо сказал.

 

Безжалостней вьюга завыла,

Тревогой надвинулась ночь...

Но женщина молча решила

Без страха беду превозмочь.

 

Мы подняли, сладя с подпругой,

Коня. И, судьбы не коря,

Вновь шли сквозь сумятицу-вьюгу,

Встречь ветру дорогу торя.

 

Мы сгинем, казалось порою,

В ночи не оставив следа.

Металась погибельным роем

В расколотом мире беда...

 

Под утро нас вывел из ада

Набатный спасительный гуд.

И конь, замерев у ограды,

Все слушал, как звуки плывут...

 

СХОДНЯ

Круто встал колос, в мороке льда

Круто сжал полдень холода дышло.

Круто упав с небосвода, звезда

Никуда уже больше не вышла.

Круто шел, крупно падая, дождь.

Круто день в небе солнышко поднял.

Что найдешь – то с собою возьмешь,

Что оставишь – боль выплачет сходня.

За собою не зная вины,

Уходили, теряли: качалась

Над тропой жизни пика войны,

И судьба о неё разбивалась.

 

РУСЬ КРЕСТЬЯНСКАЯ

Сотни верст пройди или тысячи:

Строит избы Русь, в деле русичи.

Эх, раз да два!
                             По-шла ма-ти-ца!

По полям страда жарко катится.

Село с селом – рука об руку.

Улыбнись земле, в небе облаку.

Не грош хорош – время дорого.

Поживи вот так – это здорово!

 

БЫЛО

Праздником будни были –

Нивы да бархат льнов:

Люди тогда ходили

Стежками меж хлебов.

 

Колос качнулся спелый,

Тихо задел плечо.

Над васильком синело

Небо – синей еще.

Пела душа, нимало

Не уставая, нет:

Сердце стихи слагало,

Музыку – горний свет.

 

Было, мы все забыли.

Сколько ж прошло веков?

...Люди тогда ходили

Стежками меж хлебов.

 

ОБМОЛОТ

Ходит солнце по небу

Над ометом крутым.

От снопов, как от хлеба,

Пышет жаром печным.

 

На девчонке обнова –

Белый цвет в голубом.

Серебрится полова

На платочке цветном.

 

Кони в приводе ходки.

Солнце к полдню – впритык.

– Веселее, молодки! –

Подзадорил старик.

 

На работе проворной

Нелегко устают!

Как кузнечики, зерна

Под ногами снуют.

 

Это быль или небыль.

Или праздник забот:

Запах зноя и хлеба –

На полях обмолот.

 

СТРАДА

Солнце жжет, ярким всполохом слепит,

Блесткой медью стекая в пруды.

Слышу в звоне колодезной цепи

Животворную песню воды.

 

Спит деревня, тиха и безлюдна,

Как в морозности лунных ночей.

Как под жарким экватором судно

С парусами, обвисшими с рей.

 

На полях машут крыльями жатки

Под гуденье трудяги-шмеля.

Обжигает безжалостно пятки

Прокаленная солнцем земля.

 

Если жажда средь ночи вселится –

До рассвета, минуя года,

Вместе с детством мне вновь будет сниться

Лето знойное, в поле – страда.

 

ДАЛИ

Объехав все стороны света,

Изведав все грани судьбы,

Однажды поймешь, что планета

Тесней деревенской избы.

Потом это будет, нескоро.

Пока же в душе твоей, свеж,

Дух странствий ворочает горы

Порывов, стремлений, надежд.

Дом тесен.
                   Все помыслы – в далях.

Там ты, возродившийся, сам.

От чувства до выплавки стали –

Все, все зарождается там.

Смятен ты...
                        Но даль для кого-то –

И этот твой край, где живешь.

Все дело лишь в точке отсчета.

И это ты тоже поймешь!

 

ЗАМОЛКШИЕ СЁЛА

Ушла поэзия с полей,

Как хоровод с лужка за тыном.

Уже не строит соловей

Гнезда под ветхою рябиной.

 

Ушла мечта, измаяв грудь,

Дав жизни меньше, чем порушив.

Скрипят ветра: без правды путь,

Где в шорах ум, в изгоях души.

 

Где соловей – теперь репей,

Где хоровод – полынь седая.

Ушла поэзия с полей,

Замолкших сел не окликая.

 

ДЕРЕВЕНЬКА

Здесь когда-то стояла береза –

Молодая тростинка земли.

А вокруг, как снега от мороза,

Опушась мягко, травы цвели.

 

Здесь ветра в тихий час затевали

Танец зорь, над лугами струясь.

Здесь крестьяне свой хлеб добывали,

Поклониться земле, не ленясь.

 

Здесь любовь, как весна под окошком,

Проходила, сердца бередя,

И звенела гитара, с гармошкой

За любовь эту споры ведя.

 

Все живым было, дух запустенья

Не витал, как постылая мгла,

До тех пор, пока здесь деревенька

Частью этой округи была.

 

* * *

Велика Земля-планета.

Мохнонога птица сыч.

Деревень таких, как эта, –

Кто сочтет их – сотни тыщ.

Льда кресала, стужи кремни,

По прогалам – редкий дом.

Ты на чём стоишь, деревня,

Мир твой держится на чём?

Сыч в окошке...
                              Боль планеты,

Боль живая, боль – не роль –

Потерять деревню эту,

А не эту – тоже боль!

 

КЛАД В ДУШЕ

У покосившейся избушки,

В тени развесистых ракит,

Менял утиль на погремушки

С веселой шуткой инвалид.

 

Старье и хлам ложились в груду,

Сошлось к избушке все село.

И кто-то крикнул в шутку: – Люди!

Сдавайте ложь, сдавайте зло!

 

И люди шли, не торговались,

Всё обветшавшее несли,

Друг другу встречно улыбались.

Как будто в душах клад нашли.

 

* * *

Затихает пурга усталая,

Замедляет в сугробах бег.

В чистом поле избушка малая

Как пичуга упала в снег.

 

Поломало её, помыкало

Стужей-зноем, войной-бедой.

Пыль дорог от обувки лыковой

Во дворе проросла травой.

 

Ей взгрустнуть бы, да нет товарища.

И слезы, чтоб заплакать, нет.

Две тропинки: одна – на кладбище,

А другая – на белый свет.

 

Ночь то мраком дохнет, то холодом.

Над веретьями звезд лучи.

И огни снегового города –

Будто волчьи глаза в ночи.

 

* * *

Неуютные, скучные долы.

Чахлый ряд задремавшей лозы.

Серый тополь, продрогший и голый –

Белый голубь на фоне грозы.

День убог и до зябкости жалок,

Как в ночи придорожный туман.

На пространстве, стесненном и вялом,

Одинокий заброшенный стан.

Быть дождю или снегу – не лету,

Не грозе над юдолью немой.

Даже тучи от зябкости этой

Прочь куда-то летят стороной.

Но, увы, тополя не летают.

И ничто тут отлета не ждет:

Эти долы доподлинно знают –

Человек их когда-то найдет.

 

МУЗЕЙ ТЕОРИИ

Едешь с утра до вечера:

Поле, угор, ложок,

Старой избы скворечина,

Тополя говорок.

Снова – луга и выгоны.

Пусто. Лишь клена сноп.

То ль тут жильцы невидимы,

То ли всех смёл потоп.

Немо.
                 В музей истории,

Как от троянских стен,

Тихо ушла теория

С сельских трибунных сцен.

 

СМУТА

Уже палач приписан к плахе.

Уже кровавый начат пир.

Уж в градах Русь – единым махом

Сселяли с тронов и квартир.

 

Уж счет открыт для новой спеси.

Уже к другим приписан трон.

А Русь глубинная по весям

Все сеет-жнет да стелет лен.

 

Все недосуг: не завариха

В умах страшит – пустой сусек,

Хоть всяк уж знает: будет лихо:

Бич смуты гнет, ломая, всех.   

1987

 

* * *

Если ты не в свои сани сел –

Пересядь, это еще не поздно.

С чужого голоса пел –

И это исправить можно.

Забыл и не знаешь сам,

Кто же ты, живешь где,

Чье носишь имя – припомни,

Не сожжены ведь еще мосты

К тому, где ты мог быть сыном.

Но если ты, перепутав всё,

Где имя, дом, путь – чужое,

Распнуть это мнишь,
                          то распни своё,

В покое оставь иное.

 

ВЕЧЕРНИЙ РАЗГОВОР

Отдыхай, конь, свершён без урона,

Без надсады и пагубы труд,

Выступай из потертых постромок,

Отряхни с чалой гривы хомут,

Погуляй, конь, по вешнему лугу,

Окунись в молодые ветра,

Распуши гривы спутанной вьюгу,

Заблудись в тишине до утра.

Завтра, конь, праздник сельского быта –

Страдных дней долгожданный венец:

В чёлку – бант, пыль дорог – под копыта,

Под дугу – озорной бубенец.

Так все, конь: при земле не бедуют,

Если труд наш и воля при ней.

...Лишь бы Русь, как вдову молодую,

Не смутил черной чарой злодей.

 

* * *

Двое вас всего – ты и Русь.

Но и это уже не мало.

Потому среди дел не трусь,

Если сердце к трудам позвало.

 

Возрождать время дом и сад,

И село поднимать средь пашен.

В поднебесии пусть парят

Купола храмов, прежних краше.

 

В чем забота Руси, спроси

У своей же души прилюдно...

Снова матерью быть Руси,

Быть сестрою – в работе трудной.

 

ВЫБОР

Через годы, через броды

Он сюда за десять верст,

Как на праздники, приходит

(Красным датам – не в укор).

Не живет никто в деревне.

Крыша дома – два крыла.

Под домами – камень древний.

Нет, еще не умерла.

Что решит, тому указчик

Только он. Деревня – ждет...

Всероссийский этот ларчик

Всяк не сразу отопрет.

 

В ДОРОГЕ

Колеся по ухабам, дорогу

Не брани, пусть струится, легка.

Замости её только немного

Да настил замени у мостка.

 

Пусть поёт она, дело такое:

Ей, дороге, без песни нельзя.

Если жизнь твоя – дело живое,

Оживут и родные края.

 

НА ОТШИБЕ

Эта кузня пустует давно:

Не весна и не две отшумели

С той поры, как потухло горно,

Отпылав в её ковальском теле.

Сбита дверь.
                             – Хлам, –

Уронит бурьян.

– Тлен и прах, –
                             бросит походя ветер.

– Быть собой на Руси – не изъян:

По дорожке – и доля, – ответит.

Скинет сонь, будто двинет углом:

Мол, встряхнись!
                        Дело ковалей – вечно.

И горно ворохнется огнем.

И меха вздымет мощное нечто.

 

СТРОКИ И СУДЬБЫ

Остережет строка: постой

Давать приют птенцу и лани:

Благие помысли порой

Лишь зло несут, неволей раня.

В иной строке её герой

Умён, речист, он жнёт удачи.

Но знать успех – ещё не значит:

Быть не в долгу перед судьбой.

Строка печали, мук полна

В дни грозных битв и в час победы:

Не там победа, где война,

А где без войн забыты беды.

Сквозь чарок звон, тоску и лень

Туман плывёт, как мрак на межи,

И даль молчит: зачем всё реже

По нивам станы деревень?

Строка навязчива порой,

Порой бездумна и фальшива.

И лишь одна строка нелжива,

Та, что повенчана с судьбой.

 

НАД ПРОБЕЛОМ

Зачарован твореньем своим,

На аршин свой измеривши гласность,

Тщится он – и себе и другим –

Объяснить: жизнь прошла не напрасно.

Он теперь всех уверить готов,

Что былое зияет пробелом,

Но чтоб трех его пухлых томов

Этой явью никак не задело.

Пасовал, скажет, веря другим.

Обходил, мол, закрытые темы,

Знал, что был этот трюк проходным

И в жрецы досточтенной богемы.

Жизнь в томах, но не та, что глядит

В совесть, скрыть свои боли не пыжась,

Что сказать, может, слово велит

Лишь одно – чтобы истине выжить.

Виноват, мол, не смог – не дано:

Те, кто мог, уж из праха не станут

Обвинять: все тома на одно

Слово муки душевной не тянут.

 

РУЧЕЙ

Он был рожден в лесной глуши.

Где меж берез темнели ели,

Где ландыш цвел – цветы белели

Средь трав, как таинства души.

Дитя земли, среди корней

Начав свой путь навстречу свету,

Ручей звенел, внимая лету,

Земле и участи своей.

Над ним, с высот упав, с утра

Найдя в игре своей отраду,

Листвы зеленые тетради

Листали тихие ветра.

Легко струясь в тиши берез,

Приветив утренние зори,

И шум листвы, и птичьи хоры

Ручей, в себя вбирая, нёс.

Он знал уже, что там, вдали,

Его пути не будет края,

Что он – лишь ниточка живая

В единстве неба и земли.

 

У КОСТРА

Не терзай себя в поисках истин,

Ничего я тебе не скажу,

Лишь под небом, по-зимнему низким,

В стылом мраке костёр разложу.

Принесу сухостойных валёжин,

Из ручья медноликой воды.

И ломоть с крупной солью положим

Мы к костру на кусок бересты.

Ты пойми: для зазябшего тела

Истин нет, кроме мари костра,

И в душе, что за век наболело,

Не спеши разобрать до утра.

 

* * *

Понимаю: душа неделима.

Только как, уезжая, скажи,

В том, что нами безмерно любимо,

Не оставить частицу души?

 

Как унять непослушную память,

Что, упрятав в глубокий тайник,

Бережёт пережитое нами.

Как забытые даты – дневник?

 

Не забыть этот край, где росли мы,

Ту тропу, что сквозь сердце прошла.

Ведь душа, коль она неделима, –

Одинокая это душа.

 

* * *

Были, были крылатыми сани,

Голубыми – снега и мечты.

И смеялись – сквозь мглу расстояний –

Нам навстречу две ярких звезды.

Помнить радость душа не устанет.

Не устанут и звезды гореть.

И всю жизнь в наших снах эти сани

Будут так же крылато лететь.

 

* * *

И было так. И вечно будет:

Над речкой поле вспашет плуг,

Его зерном засеют люди,

И на широкий выйдут луг,

И будут петь, весенним всходам

Желая солнца и дождей,

И будут песни год за годом

Вплетаться в кроны тополей...

На землю ночь густой прохладой

Прольется. Росы упадут.

И в тишине два сердца рядом

К началу жизни уплывут.

 

НАПЕВ ЗЕМЛИ

Шумит ли вяз листвой над крышей.

Иль плещет озеро волной –

Куда б ни шёл – повсюду слышу

Живой напев земли родной.

 

В тот час, как день в поля и веси

Прольётся молодо, с утра

В душе живёт начало песен,

Ещё неведомых вчера.

 

И суть не в том: ты стар иль молод,

Богат иль беден твой наряд,

Когда своим напевом долы

Тебя с любовью одарят.

 

И будет плыть, под сердцем зрея,

Напев, что мысли озарит.

И чувством родины повеет

В душе. И в сердце защемит.

 

* * *

Свой час для песни зачурав,

Немую рань задев без страха,

Вблизи поёт лесная птаха,

К рассвету голосом припав.

Что увело её от рощ,

От тишины и дрёмы ночи?

О чём ты нам поведать хочешь,

Природы трепетная дочь?

Поёшь ли новую весну,

Чтоб радость встретить

Вместе с нами?

Или твоя живая память

Задела спящую струну?

И ты средь каменных громад,

Доверясь памяти, умело

Запела вдруг, как, может, пела

Пять тысяч лет тому назад?

Что льётся в голосе твоём:

Слова, что нами позабыты?

Что в нас так чисто и открыто

Ты будишь песней под окном?

 

УРОК ЗЕМЛИ

Душа уже, кажется, пела.

Был новым над миром рассвет:

Я пахарь, я делаю дело,

Которому тысячи лет.

 

Я счастлив и горд, что под небом,

Как сеятель давних времен,

К чертогам науки о хлебе

Я долей трудов приобщён.

 

Восторжен я был, но укором

Сквозь память былое прошло:

Ты видел разрушенным город,

Пустым и забытым село?

 

Твой труд – снова слышалось – доля

Всего, что ты видишь вокруг.

Хранят благоденствие поля

Не только оратай и плуг;

 

Путь к полю, что гладким казался,

В крестьянской судьбе вековой

Не раз и не два обрывался

Безводьем, напастью, бедой.

 

Земле послужить не для славы –

В неё надо корнем врасти,

И быть землепашцем по праву –

К ней путь через сердце найти.

 

ДОЛГИЙ ПУТЬ

С хлебом квас, да горбушка ржаного

Каравая, что в ночь испекли.

И опять мерный ход вороного

Над пластом истомлённой земли.

 

Гукнет даль, деловито пичуга

Взад-вперед, озаботясь, порхнёт.

Словно вешние токи, от плуга

В тело сила земная течёт.

 

Долог путь. От избы ли, от сакли

Через жизнь, через труд, через век –

Сколько вёрст, если вдуматься, так вот

По земле ты прошёл, человек?

 

Солнце жжёт все сильней, но не зряшен

Этот труд нескончаемым днём:

При делах, при земле землепашец.

Значит, сила земная при нём.

 

ВТОРОЙ И ТРЕТИЙ

Грех не велик, когда в пути

Уставшим встречный не поверит:

– Да тут рукой подать, – заверит,

Ткнув в кромку неба позади.

И не беда, когда второй

Не ту тропу в пути укажет:

– Да мало ль троп-то этих, – скажет, –

Ступайте смело по любой.

И третий может обмануть,

На шаткий мост направив встречных.

А им бы надо отдохнуть –

Они вперёд идут беспечно.

С трудом, но тропы разберут

И шаткий мост преодолеют.

– Вот стрекуны, – посожалеют

О тех, что так искусно лгут.

Поймут, что сами с изначал

Шли в никуда, себя уверив,

Что где-то есть кисельный берег,

Который блага б источал.

Обычный берег тут – под стать

Тебе, косцу и хлеборобу.

Стряхни с плеча привычно робу:

Пора косить, пора пахать!

Возделай поле и взрасти

Хлеба.
                   Земля – всему начало.

И путь один – к трудам.
                                      Как шалость

Судьбе урок её прости.