Александр БАЛТИН. ТВОРЕЦ МУЗЫКАЛЬНО-ФИЛОСОФСКОГО ЭПОСА. К 210-летию Рихарда Вагнера

 

Александр БАЛТИН

ТВОРЕЦ МУЗЫКАЛЬНО-ФИЛОСОФСКОГО ЭПОСА

К 210-летию Рихарда Вагнера

 

Семья была велика, отец служил в полиции, дед был таможенным чиновником…

Почему именно из этой семьи вышел творец германского музыкально-философского эпоса Рихард Вагнер: не объяснит никто: ибо дух дышит, где хочет.

Впрочем, отчим композитора (отец умер рано) был актёром, вероятно, под его влиянием Рихард начинает изучать гроздья гармонии достаточно рано, постигая те тайны, что были предназначены только для него.

Вагнер рассматривал свою музыку синтетически: как соединение звуковой лавины и философской бездны, воплотившихся для него в древнегерманском пантеоне мощно звучащих, отливающих льдом, насыщенных звуками Валгаллы сказаниях.

Вагнер писал статьи, и своё кредо формулировал в афористической манере; он писал и о том, что подлинная свобода человека есть восстановление связей с природой; он писал и о музыкальной свободе высказывания, считая музыкальную драму высшей формой выразительности.

…Кажется странным порой, что Вагнер не создал Фауста: вечный алхимик, возжаждавший земных наслаждений, подходит, казалось бы, идеально композитору-философу.

Вагнер врывался в жизнь мощно, как его музыка входила в пласты и пространства истории; он знакомится с Михаилом Бакуниным, участвуя в Дрезденском майском восстании, а после поражения бежит в Цюрих, где пишет либретто к тетралогии «Кольцо нибелунга»…

Благосклонность Людвига II – утончённого ценителя высот прекрасного, короля, не слишком монтировавшегося с жизнью и властью, – даёт Вагнеру возможность спокойно работать и безбедно существовать.

…Комизм «Нюрнбергских мейстензингеров» своеобразно параллелен «Тангейзеру», где центром сил становится певческий турнир…

Ганс Сакс – неутомимый шутник, острослов, бичующий пороки, – блистательно входит в реальность «Нюрнбергских мейстензингеров», и – перекликается с нашей действительностью, требующей повышенного сарказма.

Вагнер реформирует оперу, увеличивая её возможности до музыкальной драмы, где идеи завязываются в тугие узлы, по-иному освещая человеческую историю.

Она – данная через миф – становится многослойной: через один слой словно просвечивает другой, и каждый требует особого внимания.

Звук Вагнера – это льющаяся великолепная мощь, отсвечивающая метафизическим золотом и серебряной подлинностью!

Мнится, Вагнеру в чём-то не хватало органа – ибо этот царственный инструмент, как никакой другой, столько сплетает различного в звуковом своём могуществе.

Создание музыкальной драмы стало целью жизни композитора; отдельные её элементы воплотились в ранних опусах: «Летучем голландце», «Тайнгейзере», «Лоэнгрине», а пиковое воплощение прослеживается в тетралогии «Кольцо нибелунга», «Тристане и Изольде»; идеи, воплощённые в вагнеровских статьях, отличаются алмазной чёткостью грани – мысли, обосновывающей необходимость именно музыкальной драмы.

…Альберих завладевает золотом Рейна.

Вотану удаётся похитить у него золотое кольцо, дающее воплощение власти и беспредельное богатство.

Карлик, произносящий страшное проклятие.

Зигфрид, не ведающий страха: только так можно вернуть мистическое злато.

Валгалла, метафизически возникающая на заднем плане, впрочем – планы смещаются, параллели и меридианы духовных миров пересекаются, и фантазия Вагнера, дико и пряно цветущая, превращает реальность в условность.

В невероятном калейдоскопе духа и плоти мешаются герои, магия, древнегерманский пантеон разрастается до размеров всеобщности, и звук, ликуя и поднимаясь в запредельные выси, невероятен: красотою своего объёма.

В классической опере Верди и Россини отдельные номера, как арии, например, делят единое музыкальное пространство на фрагменты; Вагнер избегает этого, предпочтя сквозные музыкально-драматические сцены, перетекающие одна в другую

Гроздь действия и звука, полная сока трагизма.

Но и – величия жизни.

Вагнер придавал исключительное значение оркестровке, а шире – симфонизму: сравнивая оркестр с античным хором, своеобразно комментирующим происходящее, проявляющим скрытые смыслы.

В поздних операх (в «Тристане и Изольде», например) композитор сводит внешнее действие к минимуму, наполняя пространство произведения психологической плотностью предельного объёма.

Тональность, словно эстафету, принятую композитором у венских классиков, он чрезвычайно расширил; развитая им система лейтмотивов, коротких музыкальных характеристик является суммарной психологической оснасткой громовых опер.

Его символизм мистичен: ключом к пониманию его служит универсум суммы драм: мечта о тотальной музыке воплощена ими.

Недолгое, хотя и интенсивное увлечение буддизмом отразилось своеобразно на построении «Тристана и Изольды», где сквозь внешнее просвечивает мистическое, сущностно и определяющее жизнь.

Литературное и философское наследие Вагнера перекликается с главенствующей музыкой: так, написанная в условиях общественного пессимизма и неверия в возможности улучшения социума статья «Искусство и революций» полна молодым задором.

Он верил в революцию.

Возможно, полагал, что через музыку, пропитывающую общество, придёт обновление последнего…

Теория и история искусства исследовались им с тою же обстоятельностью, с которою творились музыкальные драмы.

Слава Вагнера бушевала, как его оперы.

В России его пропагандировал Александр Серов, который был с Вагнером дружен; русский классик Римский-Корсаков, критиковавший Вагнера, очевидно испытал его влияние в плане гармонии; о нём писал музыкальный критик Герман Ларош; вагнеровские мотивы можно расслышать в творчестве Артура Рубинштейна и Александра Скрябина…

Он стоит особняком с истории мировой музыки – Рихард Вагнер.

Его неистовость и тотальность, его стремительные мысли и невероятные оперы, его Валгалла и таинственные персонажи – всё смешивается в невиданную алхимию звука, смысла, метафизики, и соединение такое, казалось бы, действительно должно изменить мир…