Александр АБДУЛАЕВ. ДЕРЖИ МАРКУ. Рассказ

 

Александр АБДУЛАЕВ

ДЕРЖИ МАРКУ

Рассказ

 

Митяй Шкловский шагал по широкой улице ранним утром в сторону городского автовокзала. На востоке край неба приподнялся, и полоса света бледно заалела. Остатки серых тяжёлых туч уволокло за дальний горизонт, где небо смыкалось с землёй. Придорожные кусты и невысокая трава стояли сырые, капли дождя свисали с листьев, а на дороге растянулись мутноватые водяные лужи.

Поздно ночью внезапно разразился сильный гром, засверкали вдалеке молнии, разрезая небо столбами яркого света. Висящая в комнате на стене репродукция картины Карла Брюллова «Гибель Помпеи» от ярких всполохов освещалась, придавая ей трагичную реалистичность. Потом полил дождь, он косо стучал по стеклу. Митяй проснулся, лежал с открытыми глазами и смотрел на картину, ему даже стало как-то не по себе, фигуры людей словно ожили. Встал с дивана и прошёл через всю комнату, чтобы закрыть распахнутое ветром окно.

Митяй находился в состоянии лёгкой эйфории и душевного подъёма. Два дня назад к нему приходила Вера Золоткова, с которой он находился в дружеских, если не сказать – более тесных отношениях. Она принесла с собой небольшой шоколадный тортик, несколько красных яблок и бодрое настроение. По такому случаю Митяй достал из холодильника давненько припасённую бутылку розового вина «Мускатель» – он сам предпочитал более крепкие напитки и нечасто баловал себя их потреблением. Вера нравилась ему своим спокойным характером и женской деловитостью. Вечером они сидели на кухне, стены которой были оклеены модной клеёнкой, и разговаривали на разные темы. Им было вдвоём комфортно. Выпили по бокалу вина. Вере немного вскружило голову: она влюблённо смотрела на Митяя, мило щурилась глазами и когда их распахивала, то серая радужка в них становилась почти фиолетовой.

– Ты ничего мне не хочешь сказать? – с Вериных тонких губ неожиданно слетел вопрос.

Митяй молчаливо посмотрел на неё, опёрся локтем на столешницу, кулак уткнул в подбородок и, не проронив ни слова, стал всматриваться в лицо, пытаясь понять скрытые Верины мысли. Хотя он знал, что свои тайны женщины прячут глубоко в душе, и решил, что она сама раскроется, не стоит торопить события.

– Пока ничего разумного не могу сказать, тем более в такой поздний час, – ему было непонятно, что же от него хотела услышать Вера.

– Но всё же… – настойчиво почти прошептала она, подвигаясь ближе к нему, и наклонила голову к уху.

– Может, я в чём-то провинился и не подозреваю об этом? Тогда просвети меня, грешного, точно покаюсь, – ему стала надоедать игра в кошки-мышки. – Сама подскажи, – предложил он и рукой притянул Веру к себе, ища её сладкие губы.

Вера отстранилась от него, в глазах мелькнул огонёк, губы в усмешке дрогнули:

– Глупый ты мальчишка! Мне кажется, мы созрели, чтобы поменять свой социальный статус.

– На какой? – не понял Митяй. – Нам с тобой и так хорошо.

Вера взяла его руку в свою, прижала к горячей щеке. Митяю показалось, что она сейчас замурлычет по-кошачьи.

– Нам уже пора стать мужем и женой, я беременна, – тихо произнесла она, подняв на него выразительные глаза.

От такого внезапного откровения Митяя прошиб пот, он зачем-то потёр лоб, словно собираясь с мыслями и приводя их в порядок для осмысления услышанного.

– А почему ты мне раньше об этом не сказала? Значит я буду отцом?! Это отличная новость! А когда в загс пойдём? Я лично не против, создадим новую семейную ячейку общества, – согласился он. У него самого в голове такие мысли порой возникали – как-то узаконить отношения, но он не решался первым завести столь деликатный разговор и всё откладывал на потом.

Верино лицо сначала побледнело, потом облилось краской. Ей было неудобно подводить их двухлетние отношения к предложению о создании семьи, но хотелось всё в жизни упорядочить в систему жизненных координат.

– Я на неделе поеду к родителям и там всё обсудим, если ты не против. О тебе писала не раз и с тобой они заочно знакомы. А позже приедешь к ним и будешь свататься за меня. Не будем нарушать традицию и свадьбу сыграем, как положено, чтобы было как у людей.

Ночь для них пролетела быстро. Митяй лежал на диване, сложив руки на груди, и предавался размышлениям, каким он будет мужем для Веры.

Ванная дверь приоткрылась, и в проёме показалась Вера. Она накинула на себя халатик и, легко ступая по полу, направилась к Митяю.

Девушка понравилась ему, как только он увидел её в заводской столовой. Она держала поднос в руках и искала глазами в зале свободное место. Тогда Митяй загадал, что если эта девушка сядет с ним рядом, то у них завяжется роман. Она легко шла, словно не касаясь, пола – так тогда показалось ему. Он уже не видел никого вокруг, только худенькую девушку с длинными ногами. Русые волосы её были собраны на затылке в пучок, открывая небольшие ушки с розовыми мочками. Митяй разглядел и лицо её: немного широковатые скулы, тонкие, словно изогнутый лук, губы, открытый лоб. Обычно о таких говорят: неброская красота. Митяя пленили её серые глаза с налётом лёгкой грусти. Девушка спокойно смотрела на него, улыбаясь.

Как оказалось, она совсем недавно работает на заводе, приехала после окончания института.

 

Телефон настойчиво зазвонил. Митяй не хотел отвечать, но через несколько минут звонок снова раздался, и он взял трубку.

– Привет! – прозвучал почти радостный голос. Таким дискантом обладал только Никита Лошков, его ни с кем невозможно было спутать. Имея от природы высокий голос, он пел в школьном хоре, его даже отпускали с уроков на репетиции. Преподаватель пения Игорь Станиславович – кудрявый и низенький – таскал на плече по коридорам старый баян. Он ходил, слегка припадая на левую ногу, низко опустив голову, бормоча что-то себе под толстый нос. Школяры его любили, он был добрый и никогда не наказывал по пустякам, из-за торчащего носа ему присобачили прозвище Огурец.

Учителям часто давали различные прозвища в зависимости от их внешнего вида. Так, к преподавателю черчения и рисования Павлу Евгеньевичу – высокому худому мужчине с впалыми щеками – сразу прилипло прозвище Циркуль; он много курил, и два пальца на правой руке были обнесены желтизной.

– Извини, что так поздно, но дело неотложное. Сломался мотоцикл, а он мне нужен. Не мог бы ты помочь отремонтировать?

Митяй знал, что в сарае у Никиты стоит старый отцовский «Минск».

– А что случилось? – поинтересовался он.

– Искра куда-то пропала. Никак не хочет заводиться железный конь. В утиль жаль сдавать – память об отце.

В Никитином голосе прозвучала просьба, и Митяй не мог ему отказать, тем более он был спецом по этой части: на заводе работал в электромеханической лаборатории и разбирался в различных схемах.

Никита жил в небольшой деревушке – обитал там с тех пор, как от него ушла жена. В городе он закончил техучилище, а после армии устроился на завод и вечерами ходил на лекции в строительный институт. Там познакомился с однокурсницей Ксенией – худенькой, с большими глазами, наполненными небесной синевой. Спустя полгода ухаживания они поженились. Сначала всё было хорошо, но потом лодка семейного счастья разбилась об острые рифы быта. Им выделили небольшую комнатку в квартире на подселении. Кроме них там проживала ещё одна семья. Вот там и начались различные конфликты между женщинами, порой возникающие, по сути, из ничего.

Их соседкой была скандальная Мария Пуховская. Женщина работала буфетчицей в небольшом рыночном павильоне и торговала разливным пивом, вяленой рыбой и водкой из-под прилавка. Там она чувствовала себя хозяйкой. В тесном прокуренном павильоне всегда вращались и мельтешили подозрительные личности. Перепродавали ворованное, чистили карманы у пьяниц, которые, получив деньги, спускали до последней копейки в пивной.

За прилавком стояла Мария Пуховская – высокая, крупная телом, с двойным подбородком, сползающим вниз. Жёсткое волевое лицо, словно застывшая маска, белело в табачной сизой дымке. Она знала, сколько можно долить воды в бочку с пивом и получить свой навар.

Мужики, у которых горело синим пламенем внутри так, что перехватывало горло, с утра нервозно хороводились возле стеклянных дверей, ожидая открытия павильона. Мария шла к дверям, покачиваясь на ногах, выпятив круглый упругий живот и усмехаясь полными губами. Дверь распахивалась, и мужики, толкаясь, рвались вперёд к заветному прилавку.

Ксения сразу не понравилась Марии Пуховской, и та решила выжить молодую пару из комнаты и занять её с мужем. Поликарп – невысокого росточка лысоватый мужчина в годах – был незаметным и тихим человеком, не в пример своей супруге. Летом обычно ходил в серых поношенных туфлях и помятом клетчатом пиджаке, зажав в зубах папиросу. Работал на овощной базе товароведом и в дела своей жены не ввязывался, хотя предполагал, что когда-нибудь его пивная королева закончит плохо.

Буфетчица сначала стала устраивать мелкие конфликты на кухне, обвиняя, что у неё пропадают продукты из холодильника, затем перешла к более серьёзным, заявив, что у неё украли кошелёк с дневной выручкой. Она стала об этом выговаривать Ксении в присутствии Никиты. Услышав грозную риторику Пуховской, Ксения вся побледнела, губы стали крупно дрожать, она готова была упасть в обморок. Никита, увидев жену в таком опасном состоянии, взял её за холодную руку, отвёл в комнату, а сам вернулся обратно в кухню. Поигрывая желваками, он подошёл ближе к соседке, которая стояла возле своего стола, подпирая его круглым животом. Увидев Никиту, она блеснула передними золотыми зубами, растянувшимися в саркастической улыбке, и, презрительно сощурив глаза, посмотрела на него.

– Вы слишком многое себе позволяете! – с трудом выдавил он, не зная, что сказать дальше. Воздуха в груди не хватало, он сглотнул. Ему почему-то захотелось схватить её за растрёпанные волосы и дёрнуть пару раз.

Соседка метнула на него острый взгляд, полный наигранного негодования:

– Ишь ты, защитник тоже мне нашёлся! Вот я подам на вас заявление в милицию и докажу, что твоя жена у меня украла деньги, и мой муж это подтвердит.

– А разве он видел, как моя жена взяла ваши деньги? Да это просто невозможно, она не могла этого сделать. Я хорошо её знаю, – стал возражать Никита, осознавая, что с такими хабалками словесный спор бесполезен. Она попрёт на него бульдозером и будет доказывать криком свою лживую правоту.

Мария Пуховская отошла ближе к окну, наклонилась, будто высматривая внизу кого-то. Вскинула голову, замахала рукой, зазывая к себе.

Повернулась вполоборота к Никите, усмехнулась:

– Вот как раз наш участковый идёт! Сейчас заявление напишу и привлеку твою жёнушку к уголовке. Хотя могу и не подавать, только выполните моё одно условие.

– Какое ещё? – с возмущением спросил Никита, не понимая, что хочет от него соседка. Ему хотелось поскорее закончить неприятный разговор и пойти в комнату к Ксении.

– Через неделю освободите комнату, а иначе… – она хотела договорить, но на пороге возник участковый Палкин, затянутый в портупею. Офицерская фуражка натянута на самые брови, из-под козырька смотрели маленькие, подростковые глаза. Но форма на нём сидела ладно, и начищенные до блеска сапоги отражали его служебное рвение.

– Да вы обыкновенная пивная маркитантка! – с жаром выпалил Никита то, что ему в тот момент пришло на ум. Ему было обидно за свою жену, он понимал, что соседка неспроста стала устраивать скандалы.

– Кто… кто? – громко взревела, забагровев лицом, Пуховская. Лицо исказилось злобой, двойной подбородок затрясся, глаза ещё больше сузились. Она сделала решительный шаг к нему, протянула вперёд толстую, мощную руку – казалось, что сейчас схватит Никиту за ворот и поколотит.

Участковый стёр с лица зарождавшуюся улыбку, сурово сдвинул лохматые брови. Сначала посмотрел на Пуховскую, затем на Никиту. Перехватил чёрную папку из одной руки в другую, громко спросил:

– А что у вас здесь происходит? Поясните.

Пуховская одёрнула рукой платье, подошла к нему. Лицо у неё изменилось и уже не было таким злым.

– Так, ничего. Просто по-соседски разговор затеяли. А вы, Павел Игнатьевич, пройдёмте ко мне, для вас у меня кое-что есть. Вчера с базы товар завезли, – она пошла из кухни первой, за ней участковый, стуча каблуками сапог.

Вечером муж Пуховской как бы случайно столкнулся в коридоре с Никитой, хотя поджидал его более получаса. Он покачал головой с грустными на выкате глазами, подобрал губы:

– Хочу с вами поговорить, как мужчина с мужчиной. У меня никакой корысти нет. Вы бы не связывались с моей женой. Она вам житья не даст, я знаю её характер и даже сам порой её побаиваюсь. Вот так и живу. Она вам может подстроить не только кражу, а ещё хуже. А участковый ходит к нам… вообще сами понимаете, – он оглянулся, приложил палец к потрескавшимся губам, тихо закончил: – У неё везде свои связи, всё на деньгах держится. Уезжайте отсюда, вы молодые и у вас всё ещё впереди. Не дай бог, получится дурная история, – он снова качнул головой в стороны.

Вскоре Никита с Ксенией переехали жить в заводское общежитие. Там длинный сумрачный коридор, на стенах висели оцинкованные тазы, берёзовые веники и всё то, что не помещалось в комнату. Большая темноватая, с паутиной в углах кухня, где вечно стоял дым коромыслом, и один узкий туалет. Так они промучились с полгода. Наконец состоялся откровенный разговор, и Ксения высказала мужу всё, что у неё накипело в душе, что жить она в таких условиях не сможет, – собрала свои вещи и уехала к родителям на Волгу. У Никиты разом обвалился весь мир, он тосковал, не находил себе места, уволился с завода и подался в родную деревню. Ему по наследству от отца достался дом. Два года в нём никто не жил. Дальняя родственница написала ему, что с домом что-то нужно делать, он стал разрушаться без хозяина.

 

Митяй сошёл с автобуса, за ним – пожилая седеющая женщина в тесноватой на груди серой кофте и широкой юбке. В руке она держала большую сумку, перетянутую шпагатом. Они стояли на взгорке, солнце светило им прямо в глаза. Вниз вела грунтовая дорога с глубокими, размытыми дождями и вешними водами разбитыми колеями. По обеим сторонам тянулся хвойный лес. Воздух был прозрачный, виднелась ситцевая глубина высокого неба. Вверху порхала мелкая птаха, частя крылышками.

– Вам тоже в деревню? – спросил Митяй у женщины.

Женщина будто и не слышала его – стояла, понурив голову и думая о своём. Митяй кашлянул и ещё раз спросил, слегка возвысив голос. Она встрепенулась, откинула со лба прядь волос и подняла на него тёмно-карие глаза, внимательно рассматривая.

– Вам туда, вниз нужно идти, – женщина махнула рукой в сторону леса.

– А далеко?

– Да шут его знает. Километров пять, а может три. Я не мерила, – скороговоркой выпалила она, наклонилась, крепко взяла за ручки сумку, тряхнула ею – там что-то забрякало, вздохнула и пошла в противоположную сторону по еле заметной тропе, затянутой низкой травой.

Митяй проводил её взглядом. Женщина тихо шла, опустив голову. Пройдя лес, затем ржаное поле, Митяй оказался на деревенской околице. Мимо пробежала лохматая собака с отвислыми ушами, остановилась, беззвучно оскалилась и побежала дальше.

Только Митяй зашёл в ближайший проулок, как ему навстречу попался мальчишка лет десяти. Он нёс в руке удочку, насвистывая и шагая по пыли босиком. На нём надеты были не раз побывавшие в стирке шорты и сиреневая футболка, на голове мятая белая панама.

Митяй остановил его и спросил, где живёт Никита Лошков. Мальчишка исподлобья хмурыми, ещё сонными глазами окинул незнакомца:

– Пошлите, нам по дороге, я покажу. А он кто вам? – недоверчиво поинтересовался мальчишка, скосил глаза в сторону Митяя и шмыгнул носом.

– Мой школьный товарищ. Куда так рано с удочкой?

Мальчишка усмехнулся, не понимая, зачем взрослый человек задаёт нелепые вопросы.

– Ясно дело – на речку порыбалить, сейчас самый жор начнётся.

Пока они разговаривали, дошли до дома Никиты. Дом стоял внутри участка. К дому вела дорожка, выложенная из бетонных плиток. С виду это был ещё крепкий деревянный дом с кирпичным цоколем и мансардой с небольшим балконом и резными балясинами. Остеклённая веранда в деревянных переплётах примыкала к дому. На коньке шиферной крыши возле печной трубы торчала рогатая телевизионная антенна.

Мальчишка поднял голову, сдвинул панаму на крепкий затылок, подмигнул хитровато:

– Вот этот дом, который вы спрашивали, – ускорил шаг и скрылся за большим раскидистым деревом.

Митяй подошёл ближе к калитке, запертой изнутри, услышал, как забрехала собака, гремя цепью.

– Есть кто живой? – крикнул он через невысокий забор, надеясь, что его увидит Никита и выйдет отпереть калитку.

– Иду… иду… – послышался Никитин голос, и он появился на пороге веранды. Митяй заметил, что его товарищ почти не изменился за два года. Тот же немного вздёрнутый нос на узком лице, русоватый чуб, свисающий на лоб, тот же голос.

– Секунду подожди, – он торопливо сбежал со ступеней, утянул за цепь собаку ближе к будке и, сделав несколько быстрых шагов, оказался возле калитки.

Они стояли и смотрели друг на друга. Потом невидимая пружина толкнула их в объятия, заставляя мять за плечи, словно проверяя, как время отложило свой отпечаток на них.

– Проходи, Митяй, в дом. Я рад, что ты приехал. Давненько не виделись. Сейчас по-шустрому завтрак приготовлю. Пожарю яишенку… – Он зашёл в небольшой сарайчик и вышел оттуда, держа в руках четыре яйца. – Вот, свежие. Летом пару курей держу.

– А петух где?

– Без петуха несутся, его собака потрепала, пришлось зарубить. А так красавец был, хвост только чего стоил. Летом куриц держу, а ближе к морозам делаю консервы. В сарайке они не перенесут морозов. Так что – се ляви!

Позавтракав, они вышли во двор. Собака лежала возле будки, положив голову с лохматыми ушами на вытянутые лапы и недоверчиво поглядывая чёрными глазами на Митяя.

– Да ты её не бойся, она у меня некусачая, так, службу несёт. Я когда сюда приехал, чья-то добрая душа подкинула мне щенка. Назвал его Марсом. Вот и живём все вместе. Ещё у меня кот Василий Гаврилович имеется.

– Ты его как-то уважительно, даже по отчеству зовёшь? – усмехнулся Митяй.

– Как его не зауважаешь? Одно время у меня мыши завелись и до того обнаглели, что по столу стали бегать, ночью пищать. Взял кота у соседей вроде бы напрокат, а он прижился, так и не стал возвращаться к прежним хозяевам. Вообще-то не скучаем.

Костлявый серо-полосатый кот с ободранным ухом вышел из-за угла дома. Подойдя ближе, сел и стал разглядывать Митяя.

– Он у меня драчун и забияка, всё с соседскими котами территорию делят. Порой Василий уйдёт, так неделю пропадает, я всё думал – собаки задрали, а нет, вернётся голодный, поест, отоспится и ходит возле меня кругами.

Кот, наклонив голову набок, слушал Никиту. Потом встал и медленно подошёл к ногам Митяя, стал спиной тереться о них.

– Ну вот, и тебя признал. Побудешь ещё здесь, он и мурлыкать начнёт, – легко хохотнул. – Сейчас мотоцикл выкачу – посмотришь, а ближе к вечеру на рыбалку съездим, тут недалеко есть одно клёвое место.

Он ушёл в сарайчик. Пробыл там недолго. Дверь распахнулась, и появилось радостное лицо Никиты, который руками упёрся в руль и выталкивал мотоцикл наружу.

– Вот, от бати остался, выбрасывать жалко, да ещё на нём можно поездить. Водительских прав нет, но и гаишников в окрестностях тоже не видно. В прошлом году летом ещё на нём гонял, а зиму постоял – и всё, не хочет заводиться. Одним словом, раритет.

– А что с ним случилось?

– Мне кажется, что-то по электрической части. Нет искры на свече.

– Сейчас посмотрим… Неси инструмент.

Открутив крышку бензобака, Митяй покачал мотоцикл, убедился, что ещё остался бензин в баке. Нашёл в ящике с инструментами торцовый ключ и отвернул свечу зажигания, положил на доску. Почистил мелкой наждачкой свечу, отрегулировал зазор между контактами в прерывателе. Подкачал бензина в карбюратор и, держа ручку газа, топнул по кикстартеру один раз, другой, и мотоцикл вытолкнул из выхлопной трубы клубок сизого дыма – завёлся, издавая громкий треск.

Кот Василий, сидевший на крыльце веранды и наблюдавший за Митяем, от испуга крутанулся на месте и исчез под кустом смородины.

Кобель Марс, который беззаботно грелся на солнце, лёжа на боку и закрыв глаза, от резкого шума вскочил с места, не понимая, что происходит, быстро скрылся в своей конуре, высунув оттуда только кончик чёрного носа.

Митяй любил ту часть дня, когда усталое солнце катилось к закату, становилось тихо, и близкие вечерние сумерки окутывали окрест. Они сидели на лавочке во дворе и меж собой вели мужской разговор.

– Как там Ксения, не надумала ещё вернуться к тебе? – это был не случайный вопрос, и Митяй спросил так, чтобы не обидеть своего друга, зная, что ещё не зажила, не зарубцевалась душевная боль после разлуки.

– Вот недавно от неё письмо пришло: просит дать развод. Видимо, нашла кого-то, – в голосе Никиты слышались отзвуки выношенной грусти. Он продолжал любить свою уже бывшую жену.

– Тебе нужно время, чтобы излечиться. Чужие советы не нужны. Сам выберешься из этой паутины сомнительных иллюзий.

– А у тебя как дела сердечные? Ещё не женился? – спросил Никита. – Пора бы, а то так засидишься в холостяках.

– Возможно, скоро окольцуют. Вера уехала к родителям просить согласия, она у меня строгая. Будешь моим свидетелем на свадьбе?! – Митяй пока решил не открываться о беременности Веры и оставил это внутри себя, посчитал, что ещё рано об этом говорить.

– Сказанул, тоже мне, – свидетелем на свадьбе. Да я, похоже, в жизни неудачник и не принесу счастья никому. Может, у меня планида такая.

– А чем ты здесь на хлеб зарабатываешь? – Митяй перевёл разговор в другое русло, чтобы не травить сердце друга.

– Недалеко от деревни у нефтяников есть перекачивающая станция. Вот там и работаю дежурным посменно. Платят неплохо, так что нам троим на жизнь хватает.

Пахнуло терпким ароматом. Так пахнет только чёрная смородина, нагретая летним солнцем.

На вишнёвую сухую ветку прилетела небольшая сероватого цвета мухоловка, похожая на воробья. Посидела, посматривая по сторонам, шустро вспорхнула, поймав в воздухе пролетающего мелкого жучка, снова села на ветку и запела, издавая высокие звуки «ци-ци-ци».

Никита посмотрел на небо – оно стало густеть синевой и затянулось блеклыми облаками.

– Поедем на рыбалку, ещё успеем поудить до заката. Червей я накопал в огороде. Рыба в том месте прикормлена. Уху сварим, посидим у костра.

Он сходил в сарайку, принёс железную канистру с бензином, долил в бак.

– Это, конечно, не американский Харлей, но у нашего ветерана ещё остались силёнки колёса крутить.

Кобель Марс подошёл ближе, волоча цепь, завилял хвостом, мотая головой.

– А вы остаётесь одни. Сторожите дом и ведите себя достойно. Приедем утром.

Друзья взяли бамбуковые складные удочки, Митяй закинул походный рюкзак за плечи. Они вытолкали мотоцикл за ворота, оседлали его, Никита крутанул на руле газ, и помчались, дымя из выхлопной трубы по улице.

Сидевшие на лавке возле соседнего дома две старушки с морщинистыми лицами, увидев их, только укоризненно покачали головами.

– Вот окаянные! Так курей подавят, – сказала сухая, с впалыми щеками.

Низкорослая бабка с родимым пятном на щеке, двумя пальцами утирая кончики губ, с ней согласилась:

– Да, могут. Им-то что, лишь бы погонять.

Они выскочили из деревни. Тёплый ветер трепал волосы, приятно обдувая лицо, влетал под рубашки. Проехали через небольшой лесок, и Никита сбросил скорость. Мотоцикл стал спускаться на малых оборотах в низину, по которой протекала извилистая речка с отмелями.

– Вот и приехали, – заглушил мотор Никита. – Здесь я обычно рыбачу и думаю, что сегодня кое-что поймаем. Погода тихая, комаров уйма, так что берегись кровопийцев. Сейчас костерок разожгу, подброшу еловых веток, отгоним комариков.

Речка, сжатая меж двух пологих берегов, текла медленно, и казалось, будто она стоит. Немного вдалеке высился плотный высокий сосновый бор. В нём уже зарождались вечерние сумерки. Верхушки колыхались от лёгкого ветра, поскрипывая. По берегам местами рос густой кустарник, он почти вплотную стоял у воды, окунув в неё нижние ветки. От закатного солнца, по воде отражаясь от неба, появились фиолетовые и синие пятна, они были разных размеров. На середине реки невидимая рыба хлестанула хвостом – пошли мелкие круги.

– Вот щука гоняется за мальком. А мы будем плотву на червя ловить. Ты отойди вон к тем кустам, там есть яма, и рыба приходит туда.

Никита быстро наловил несколько плотвичек, а у Митяя – ни одной поклёвки. Он два раза сменил насадку, даже плюнул на червя для верного клёва. Но рыба, как заговорённая, не хотела клевать.

– Ладно, не переживай, утром ещё попробуем, может, получше клёв будет, а так только Василию принести.

Вдруг красный поплавок, спокойно стоящий в воде, дрогнул, пошёл в сторону и утонул.

– Митяй, подсекай скорее, а то уйдёт, – азартно закричал Никита и подбежал ближе. – Ну, давай, давай же, – не стерпев, торопил Митяя. Он резко дёрнул – удилище взметнулось вверх – и почувствовал, что на крючке сидит крупная рыба.

С улыбкой на лице Митяй вытащил из воды серебристого подлещика. Он трепыхался, блестя чешуёй, хотел сорваться с крючка.

– Ну вот и на уху хватит. Я схожу, наберу в лесу сушняка, разведём костёр и поужинаем, что-то в желудке засосало. А ты порыбачь, может, ещё поймаешь, подлещик стаей ходит. Рыба осторожная.

Поклёвок больше не было. Друзья развели на отмели костерок, почистили рыбу и поставили варить уху.

Митяй сидел на круглом брёвнышке и смотрел на огонь: ему хотелось, чтобы такое безмятежное настроение оставалось как можно дольше. Городские заботы отодвинулись куда-то вдаль. Ночь уже набирала силу, на аспидном небе высыпали яркие звёздочки, луна бледно желтела. В лесу слышался пересвист невидимой птицы.

Раздались шаги и мужские голоса в ночи. Никита поднялся с места, отошёл от костра, стал тревожно всматриваться в темноту. Кусты затрещали, и возле костра возникли трое пьяненьких парней. У одного – большеголового, с выпирающей нижней челюстью и волосами, похожими на пакли, за спиной на белом шнурке висела гитара. Он подошёл ближе, сощурив глаза, стал всматриваться в лица. Двое его друзей стояли поодаль от костра, их плохо было видно. Отблески костра слабо освещали фигуры.

– Мужики, случаем выпить не найдётся? – как-то небрежно спросил он, хотя в его голосе звучала скрытая угроза.

– Нет, мы не пьём, – Никита безбоязненно подошёл ближе, стараясь признать в нём деревенского парня.

– Ты чего вылупился на меня?! – патлатый большим пальцем руки поддел шнур, снял гитару через голову и передал своему корешу, который вышел из темноты и смотрел на них с неприязнью. Низкий лоб, нависший над глазами, придавал ему угрюмый вид.

– Если нет выпить, то дай мотоцикл, мы сгоняем до деревни и там что-нибудь найдём и обратно приедем. Напьюсь сегодня до зелёных соплей так, чтобы лёжа штормило. Месяц был в завязке, а сегодня веселюсь вместе с друганами.

Митяй увидел, как те двое парней зашли им за спину и только ждут сигнала или команды своего вожака. Видимо, они заранее обговорили, как будут себя вести с ночными рыбаками.

– Чо, не дашь мотик? Тогда получай! – патлатый с размаху ударил Никиту по лицу и сшиб с ног. – Задайте трёпку другому. Чего ждёте, олухи?!

Митяй видел, как медленно поднимается с песка его друг, и сам, пригнувшись от удара сбоку, прыгнул на патлатого, ударил его головой в живот, сбил с ног. Почувствовал, как на него пахнуло неприятным запахом старого перегара и давно немытого тела.

С криком «Моряки Балтфлота не сдаются!» Никита схватил крепкую сучковатую палку, поднял её над головой, кинулся на сутулого с выпирающими лопатками худощавого парня в распахнутой на груди рубахе. Тот, не ожидая такой прыти, с испуганным лицом попятился назад, зацепился о свою же ногу, неуклюже повалился на спину, согнул руки в локтях, закрыл голову. Никита отхаживал его что есть силы, не жалея ночного визитёра.

Тем временем патлатый ужом вывернулся из-под Митяя, вскочил и ногой ударил его по рёбрам. Пронзила сильная боль. «Нужно скорее вставать, иначе запинает», – рванулся Митяй. Схватил за ногу патлатого, дёрнул на себя. Тот упал, хватаясь руками за воздух. Митяй потащил его к воде, до которой было метра два. Там, крепко держа за склоченные волосы, стал макать головой в тёплую воду.

– Отпусти, да отпусти же! Будя, больше не станем! – гнусаво прохрипел патлатый, выплёвывая воду изо рта. Митяй разжал руки, отошёл немного в сторону. Покачиваясь от бессилия, тот вышел на берег, подобрал брошенную гитару и с понурой головой скрылся в темноте. За ним потянулись двое его корешей. Вдалеке послышался озлобленный голос:

– Я вам ещё покажу. Пожалеете у меня.

Митяй снял брюки, отжал воду и встал возле костра, просушивая их. Пригладил рукой растрёпанные волосы. Глаза блестели, он усмехнулся:

– Ты кричал о моряках Балтфлота, но, насколько мне известно, ты служил в пехоте – «царице полей». От испуга что ли?

– Так уж получилось. Недавно фильм смотрел о моряках, вот и вылетело неожиданно. Если бы мы не сопротивлялись, то они нас просто бы забили. Это парни из соседней деревни, о них я наслышан, что житья никому не дают. Не работают, деньги возле магазина стреляют на выпивку, а если не дают, то могут и силком отнять.

– Вот так держи свою марку и дальше, – вдумчиво заключил Митяй, поддерживая слова своего друга.

Он понимал, что неизвестно, чем бы закончилась драка с ночными пришельцами. В жизни случаются различные фортели, и надо быть готовым ответить на них.

Вокруг стояла тишина. Костёр догорал, чернея угольками, обсыпанными серым пеплом.

– Сейчас подброшу дров, – Никита взял сухой валежник и через колено стал ломать его, побрасывая на угли. Слабый огонь поднялся снизу, и сушняк быстро разгорелся, кидая отблески на тёмную воду.

Речка стояла тихая, сонная, от воды потянуло волглой прохладой, в кустах тревожно прокричала птица. Ночь висела над их головами, будто покрывало. Лес стоял невидимый, плотной стеной. А впереди у них был мужской разговор по душам.