Александр БАЛТИН. А ЧТО, ЕСЛИ УЗНАЕТ? О творчестве Виктора Слипенчука

 

Александр БАЛТИН

А ЧТО, ЕСЛИ УЗНАЕТ?

О творчестве Виктора Слипенчука

 

Таинственный Чингис-Хан: грозный, собиравший кругами земли, вгрызающийся войсками в чужие просторы, связанный с восточной мистикой: пышной, как шатры, закрытой, как посмертная бездна.

Духи, я вас ждал,

Надеялся, что придёте.

Многое я повидал

И знаю, вы всё поймёте.

Сегодня последняя ночь

Царствования Кагана,

Но не последняя ночь

Мчащегося урагана.

 Вспыхивают краски поэмы Виктора Слипенчука, вспыхивают, переливаясь оттенками истории, словно приближаемой к современности.

Коды истории сложны: линии вождей вписываются в массивы человеческих множеств, и напластования сюжетов и переживаний определяют поэму в неменьшей мере, чем яркий цветущий язык:

Всё тяжелее быть вождём,

Всё тяжелее бремя власти.

Цветущий город осаждён –

У стен сигнала ждёт несчастье.

Но, как всегда на склоне лет,

Душа не терпит суеты.

И от больших побед, как бед, –

Нам только пепел пустоты.

Начало поэмы – склон лет воителя: и страшен пепел пустоты; и вспоминается другой пепел – совершенно из иной области: Клааса, что стучит в сердце героя из совершенно иных широт.

 Но – мысли Чингис-Хана скорбны и тяжелы, они жалят, как змеи: недаром оные и упоминаются:

 И мысли скользкие, как змеи,

Вдруг обжигали, словно плеть:

«Всё, чем сегодня я владею,

Преподнесла на блюде смерть.

Да, я монгол рыжебородый,

Да, вождь монголов – ханов Хан!».

Со смертью повенчать народы –

Таков удел твой, Чингис-Хан.

 Всех ли ливших кровь удел: страшное разочарование?

Замелькают ленты боёв, победы вспыхнут кострами:

Кровавый всплывал рассвет,

И облаком раскалённым

Томился небесный свет

Над Бухарой осаждённой.

А в Бухаре на площади,

Там, где стоит мечеть,

Визирь восседал на лошади,

От страха утратив честь.

Поэма Слипенчука картинна: ярко вписываются в пространство разрывы, шары и шатры востока; орнаменты слов скручиваются туго: чтобы чётче вырисовывались гнёзда смыслов.

…Вырисовывается мощь хана ханов:

Пускай погибнут на меже

Предатели эмира.

Никто их не спасёт уже –

Идёт Властитель Мира.

Неотвратимый, как беда,

Идёт. И, взор лаская,

Идёт за ним его Орда,

Навеки Золотая.

Она страшна: и – она завораживает, как величие вечно золотой.

Орды…

Оставшейся такой в долгой исторической памяти.

…Раскидываются тропы гор: и крики журавлиные словно баюкают свою печаль, становящуюся людской:

Вечно Синее Небо…

Вьются горные тропы.

Резкий крик журавлиный

Эхом сорвался в пропасть.

И снова степные равнины,

Вытоптанные поля,

Курлыканьем журавлиным

Оплакана здесь земля.

Вечно синее небо в величии своём словно противопоставляется – пределам и размаху захвата, неистовству Чингис-Хана, его… условному величию, которое всё равно будет опрокинуто в смерть.

…Чингис-Хан песен и легенд таким предстаёт в финале поэмы, долго разворачивавшей свои свитки:

И не спешит забвение –

Дыхание ветерка.

Божественное прозрение –

Божественная рука.

Божественная природа,

Божественный восход.

Нужен герой – народу,

А герою – народ.

Народу нужна фигура,

Что выше земных забот –

Песни про багатура

Поёт монгольский народ.

Живописен стих, очевидна метафизическая его подоплёка, и разные ритмы четверостиший, которыми организована поэма, чётко вписаны в действительность: реальность которой питаема историей, растёт из её корня, уходящего в глуби человечества…

 

***

Господин Голядкин совершенно узнал своего ночного приятеля. Ночной приятель его был не кто иной, как он сам – сам господин Голядкин, другой господин Голядкин, но совершенно такой же, как и он сам, – одним словом, что называется, двойник его во всех отношениях...

Поле социальной сатиры на отечественной сцене, представленной в основном экспериментальными штудиями, напоминает непаханное поле.

А меж тема как нельзя актуальная. Тема двойничества со времен Гоголя, Достоевского, Андрея Белого, словно искала нового выразителя и продолжателя. Пьеса Виктора Слипенчука «Губернатор» в этом отношении – яркий образец наследования классическим традициям.

Всё, представленное в мире, иерархично, а мир власти, который своеобразно психологически и интонационно трактует пьеса Виктора Слипенчука – вдвойне; и Сам, разумеется, выше своих двойников, которые через горизонты внешней схожести иногда забываются, ища крохи собственных выгод.

Тяжёлое слово – Губернатор. Сильное, бьющее в бубен сознания яро и крепко, ибо любые формы человеческой власти – кривые, коли построены из материала насилия, и напрочь отрицают энергию любви.

Пьеса Виктора Слипенчука в том числе и об этом: о кривизне власти, нарциссически самовлюблённой, забывающей, что она, собственно, для людей. Должна бы быть…

Действие развивается энергично: импульс даётся с самого начала, и Полозов – Дмитрий Тихонович, 32-ух лет, холост – врывается в действительность, как ветерок власти: самоуверенный, самоупоённый. В том числе – из-за череды двойников, позволяющих создавать иллюзию губернаторских чудес: многоприсутствия, вечного ока. Оно взирает: пока «брат Коля» – один из двойников, работает под таким псевдонимом – мечтает стать 07: сверхагентом, а там – чем… известно кто… не шутит – выйти из-под контроля, и…

Все хотят власти: манит сильно силовой её орнамент; все хотят командовать, подчинив себе низовую иерархию…

Оттенки абсурда переливаются огнями правды, и, погружаясь в мир пьесы Виктора Слипенчука, дополнительно осознаёшь, насколько зыбкая штука реальность, где кажущееся постоянным и твёрдым оказывается мимолётным и зыбким.

Реплики виртуозны: они словно входят в пазы друг другу; вместе – течёт разговорная речь, естественная, как пейзаж за окном, будто всё не… написано, а зафиксировано – изъятием из норм бытия.

Проходит, взаимодействуя, череда персонажей.

Тень Гоголя улыбается благосклонно, ибо творящееся действо отдаёт изломами бытия, столь любезными русскому классику…

Хорош ли Полозов?

Он – словно самозванец на троне: хотя… вполне законно занимает его: условный трон губернаторства, но всё равно – всякая власть отчасти самозванка.

…Ибо, путаясь в двойниках, собственных решениях, жажде ещё большего могущества – о человеке, которому призвана служить, не думает вовсе.

Зачем?

Есть биомасса – и верхи, и вот бурлят эти верхи в пьесе Виктора Слипенчука, булькают, варево сложное организуя собою.

…Председатель заксобрания, молча сидящий с артистом из драмтеатра.

Дизайнерские работы, должные удовлетворить Самого.

Шныряющие журналисты.

…Брызги иронических реплик придают действию дополнительное обаяние.

Появится транспарант, восхваляющий работу губернатора.

Триумф?

Триумф абсурда?

Кульминации в сложно организованном тексте пьесы вспыхивают не раз, завораживая и разжигая воображение.

Динамичность действия в определённые моменты становится на руку… всё тому же абсурду…

И – интереснейшим образом – через психологию и словно поданную в кривозеркальном отражении конкретику бытия – творится драматургический анализ власти: равно исследуются герои её…

Но главное – мера художественности, с которой все происходит: выразительность, помноженная на занимательность, иронические ленты, мелькающие метафизически, и действо само, действо – таинственное, бурлескное…

 …Пиар-отдел, выступающий ныне… чуть ли не в сакральном варианте всемогущества, творит свою реальность, что характерно вытекает из разговора персонажей:

«Трапезников. Дмитрий Тихонович, сейчас на совещании специалистов вы говорили, что тема повышения производительности труда на местах настолько животрепещущая, что по этому вопросу вы готовы выслушать каждого, кто предложит новые идеи по решению данной проблемы.

Полозов. Да, говорил. Но при чём здесь ваш пиар-отдел? От того, что губернатор сменит причёску или галстук, производительность труда в крае никаким образом не повысится.

Трапезников. Согласен. Это если смотреть на проблему обыденно. Я предлагаю сменить угол зрения. Посмотреть на проблему сверху, так сказать, с высоты птичьего полёта. Уверяю, неожиданно много откроется смотрящему».

Вспоминается диалог господина Голядкина и доктора Крестьяна Ивановича из повести «Двойник» Достоевского.

Мираж превращается в тираж: что поднимет рейтинг Губернатора, играющего чужими судьбами, как своею принадлежностью.

О, в пьесе Слипенчука есть отсветы огней Гоголя: они, словно преобразованные явью, показывают нынешние формулы власти… мало изменившимися стой поры:

«Полозов (встаёт). Вот вы уже где?! Да вы же оппозиционер, стихийный апологет цветных революций. Государственную власть – побоку, самоорганизация через интернет. И вы – мой двойник, в моё отсутствие представляете меня – государственника?! Это безобразие, это не вмещается в моей голове! (Вновь вытащил платочек, промокает лоб.)

Двойник 04 (испуганно). Я сам ошарашен, я и не подозревал, что я стихийный апологет, – дальше не смею говорить!».

Так Гоголевский Городничий представлял твёрдо одно: он – Городничий.

 И Полозову в нашем уже измерении важно – быть Губернатором.

…А раз хорошая основа для этого – быть государственником: значит важно это; а тут двойник, меняющий карты…

Впрочем, нечто и от бюрократических коридоров Булгакова блистает, переливаясь нынешними реалиями: то из «Дьяволиады» ощущения мелькнут, то бурлеском «Зойкиной квартиры» повеет.

При самостоятельности творческой манеры Слипенчука и оригинальности её отблески классического, драматургического наследия придают пьесе дополнительное обаяние…

«Губернатор» – сатирическая пьеса.

Сатира – своеобразная мазь на раны и расчёсы общества, но она же – и магический кристалл, сквозь который можно увидеть пространство преображённым.

Пьеса Виктора Слипенчука своей игрой, остротой и своеобразной прелестью призвана сослужить хорошую службу и нынешним власть предержащим, и… зрителям, заставляя задуматься о многом, не говоря – просто получить удовольствие от действа.

Пьеса весьма поучительная.

В знаменитом «Отрывке из письма, писанного автором вскоре после первого представления «Ревизора» к одному литератору» Гоголь писал:

«Выставить эти качества в людях, которые не лишены, между прочим, хороших достоинств, было бы грехом со стороны писателя, ибо он тем поднял бы их на всеобщий смех. Лучше пусть всякий отыщет частицу себя в этой роли и в то же время осмотрится вокруг без боязни и страха, чтобы не указал кто-нибудь на него пальцем и не назвал бы его по имени...».

Беда не в том, что Виктор Слипенчук выставил на смех власть имущих, а в том, что вряд ли кто-нибудь из них узнает себя в кривом зеркале.

А что, если узнает? – спросит зритель.

Но, как говорится: неча на зеркало пенять!