Василий ДОРЦОВ. СЛОВА – ЖИВЫЕ БИСЕРЫ. Заметки по ходу чтения конкурсных работ

 

Василий ДОРЦОВ

СЛОВА – ЖИВЫЕ БИСЕРЫ

Заметки председателя жюри по ходу чтения конкурсных работ

 

Не всё прочитывается с первого раза. Мудрый совет – или завет – требует готовности к восприятию его мудрости. Требует зрелости. Так только сейчас для меня стало приоткрываться то, о чём говорил праведный Иоанн Кронштадтский: «Ко всякому слову имей такое внимание и уважение, какое имеешь к живому человеку, и твердо веруй, что Слово Божие живо и действенно, как живое существо, как Ангел, и, по причине своей духовной тонкости, проходит до разделения души же и духа, членов же и мозгов, и “судительно помышлением и мыслем сердечным” (Евр. 4:12). Слово Божие есть Сам Бог. – Итак, когда говоришь, веруй, что ты имеешь дело с живыми, а не с мёртвыми существами, с действенными, а не с косными и бессильными. Знай, что ты должен говорить с верою и уверенностью каждое слово. – Слова – живые бисеры».

 

СВО взорвало российское общество, сотрясло, отворив гроба и разодрав завесу, закрывавшую святая святых. И ведь понятно: страна велика неоглядно, тяжела на повороты, и перемены в ней не быстры, но, согласитесь, – уже многое пробуждается, многое тайное становится явным, а казалось бы, безысходно серое то там, то тут обнажается белой и чёрной сущностями. Разделение добра и зла, истины и лжи, справедливости и эгоизма, красоты и уродства происходят, происходят не так скоро, как хотелось бы давно этого пробуждения ждущих, но согласитесь – сотрясло, взорвало, и новая эра сменяет ветхую!

После первой вспышки ярости лишённых 24 февраля 2022 года телесного и душевного комфорта, последовал некий период их трусливого пережидания – вдруг ненасовсем, вдруг удастся перетерпеть, мало ли чего где-то там «за ленточкой» – страна-то велика неоглядно. И лишь когда до них стало доходить понимание невозвратности к прошлому, то вновь, и уже по настоящему, всколыхнулась, взбурлила либеральная муть, взбурлила даже там, где вроде всё должно было быть чисто, хотелось бы, чтобы было чисто: во власти и её бюрократии, в Церкви, в школе.

Но пришло время очищения. Как Гоголь пророчествовал о Пушкине: «Это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нем русская душа, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла», так и сам Гоголь является нам через эти двести лет! Ну, просто не мог бы он ныне не явиться – ибо те грязевые хляби, что выплеснуло на нас затянувшееся бесстыдное время, тот спуд мерзости и нечисти, что придавил за сорок лет разрешения всего, что не запрещено, дальше терпеть не-воз-мож-но. Гоголь, бесценный наш Николай Васильевич, родной каждому русскому с первых шагов грамотности, и далее по всей-всей жизни наполняющий наши сердца незамутимой светлостью чувств и помыслов, сегодня, как, пожалуй, ещё никогда, оказался нужен России. Потому как совесть наша уже оказалась сдавлена-сжата-спрессована в крайнюю, в ядерно взрывную плотность. Мы отчаянно истосковались по красоте и величию мира, мы возжаждали чистоты переживаний, взалкали высоты идеалов. И совершенности человека.

Гоголь является нам и «Вием» с «еще не вмершей», и «Страшной местью» с польским «не добрым делом». А в повести «Тарас Бульба» Специальная Военная Операция описана от самых корневых её смысловых основ: «Такая пора теперь завелась, что уж церкви святые теперь не наши» до внешних крайностей: «Я тебя породил, я тебя и убью». Всё, всё буквально о нас: опять отцы и дети – жертвоприношение войне. И о русскости: «Отец любит своё дитя, мать любит своё дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь своё дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек».

А главное – сегодняшней спецоперацией Гоголь является нам не только «за ленточкой», он идёт освободительной и очистительной миссией по всей Руси. Ведь Гоголь – самый целомудренный гений русской литературы, и только он ныне может своим лучезарным присутствием ожечь пролежни и выпарить мокроты тревожно приболевшего современного русского языка.

Речь о многолетнем агрессивном внедрении в нашу национальную литературу общеевропейских живописаний сексуальных и психических извращений. Да, везде и всегда были и будут нравственные уроды, наслаждающиеся оскорблением – безнаказанным оскорблением! – общепринятой морали. Но в законные времена они знают своё место и пакостят на туалетных стенах. А в беззаконные? С начала 90-х и до сих пор их идиотизмы тиражируют, патологии поощряют русофобскими премиями, мздоимные критики подводят абиссальную философскую базу под самоидентификационные сальности и брутальную клубничку, а голубой экран постулирует их нравственную нано-нормальность. Десять, двадцать, тридцать лет…

«Опасно шутить писателю со словом. Слово гнило да не исходит из уст ваших!» – отношение к слову у Николая Васильевича совершенно созвучно отношению отца Иоанна Кронштадтского. Иначе и не могло быть – они единого Духа.

СВО взорвало, сотрясло, отворив гроба и разодрав завесу закрывавшую святая святых. И многое пробуждается. Только вот оторопь жмёт души: а не поздно ли? Страшно ведь стало, когда толпы нечитающей или читающей гниль молодёжи рванули через границы Грузии и Киргизии, – не поздно ли… Страшно, как в Откровении Иоанна: «вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю» (Откр. 12:3-4). Третья часть… Толпы лишённых комфорта. И с новой яростью заголосил смычный хор адвокатов дьявола, наново громоздя своей клиентуре мадригалы и панегирики. Однако ныне у литературных бульвардье что-то не сопрягается. Потому как в свете СВО многие уже понимают, что втюхиваемое с лотков «новое, молодое слово» – это давно истасканная пошлость.

Да, революции делаются руками молодых. Схемы апробированы и работают веками: молодым в любом деле хочется быть первыми. Как пожилым – последними. Рвать традицию – одна из успешных технологий сатаны. И литература тому ярчайший пример. Но, если кто хотя бы с третьего раза не прочитал эту боль в «Портрете», вдумайтесь в крик «Рима»: «В движении торговли, ума, везде, во всем видел он только напряженное усилие и стремление к новости. …. Книжная литература прибегала к картинкам и типографической роскоши, чтоб ими привлечь к себе охлаждающееся внимание. Странностью неслыханных страстей, уродливостью исключений из человеческой природы силились повести и романы овладеть читателем. Всё, казалось, нагло навязывалось и напрашивалось само, без зазыва, как непотребная женщина, ловящая человека ночью на улице, всё одно перед другим вытягивало повыше свою руку, как обступившая толпа надоедливых нищих». Как всё пошло неново, однако каждый раз, с новым поколением, срабатывает.

Отсюда заблуждение: молодость – ну, это ж просто обязательный бунт. Идейный или формальный, политический или социальный. И – да! – сексуальный. Отрицать традицию, ломать формы, бежать, пачкать, оскорблять. Но честный протест против всех и вся – это не порча чужого имущества, не пошлая модернистская буза, а разрушение всего и вся в себе. В себе самом! Самим. Через наркотики, алкоголь, адреналин... Однако такое саморазрушение есть удел несчастно амбициозных бездарей, не рождённых для творчества нарциссов. Тех, кто, ах, не может различить самопоцелуйность от поцелуя Бога. А ещё только с опоры на традицию возможен личный взлёт.

Высоки ступени меж мыслью и её высказанностью, меж словом звучащим и записанным. Записанным и тиражно напечатанным. Ведь напечатать, это запечатлеть, «запечатать». Ступень за ступенью, и ответ за продуманное, высказанное, записанное и напечатанное слово по нарастающей, потому: «Ко всякому слову имей такое внимание и уважение, какое имеешь к живому человеку». Кто же спорит, что поэзия – дело молодое. Но молодость зачастую ассоциируют с глупостью, из чего выводят: поэт должен быть … простоват. Неуч уж точно. Иначе выученность погубит индивидуальность. Только отчего же величайшие умы человечества Данте, Гёте, Тютчев, Волошин – от юности до преклонности писали и прекрасно мудро, и восторженно искряще? Почему в гениях страстная сила слышанья мира в себе и чувствования мира вокруг себя, необходимая для поэтического полёта, удивительным образом сохранялась, превозмогая неизбежную для академических познаний строгость-сухость, а для жизненного опыта – рачительную осторожливость.

«– Что вы такое сказали, Иван Никифорович? – спросил он, возвысив голос.

– Я сказал, что вы похожи на гусака, Иван Иванович!».

 

Ещё приходится помянуть об уродстве моральном, то есть, о матерщинниках и сексосмакователях. Пусть бесстыдство прошлого времени выпустило и выхлестнуло мат и похабство из отхожих мест на страницы «престижных» и даже «патриотических» изданий, но мы-то понимаем, что весь этот эпатаж натуралистичностью – опять же самая обычная покалеченность бесталанностью. Неспособный к созданию художественного образа обречён эпатировать. Ради того, чтобы как-то запомниться публике, бездарь вынужден шокировать и штучковать. Да и невладение ремеслом нудит геростратствовать. Ведь Толстому и не требовалось макать перо в скверну для описания воинского героизма, Достоевскому – нравов Мёртвого дома, Бунину – тайной красоты отношений ночи. И Верещагина все чтим, хоть он и не пририсовал усы Джоконде.

«Итак, когда говоришь, веруй, что ты имеешь дело с живыми, а не с мёртвыми существами, с действенными, а не с косными и бессильными. Знай, что ты должен говорить с верою и уверенностью каждое слово. – Слова – живые бисеры». Об учёбе сказано, о традиции помянуто, о чистоте языка тоже… Вроде всё просто и ясно с разделением добра и зла, лжи и истины, справедливости и эгоизма, красоты и уродства. Ну, а если кто-то не прочитал с первого раза – даже не буду делать отсылку на автора и произведение: «Всё это честолюбие, и честолюбие оттого, что под язычком находится маленький пузырёк и в нём небольшой червячок величиною с булавочную головку, и это всё делает какой-то цирюльник, который живет в Гороховой. Мартобря 86 числа. Между днём и ночью».