Анатолий АВРУТИН. ПТИЦА РУССКОГО СЛОВА. Поэзия

 

Анатолий АВРУТИН

 

ПТИЦА РУССКОГО СЛОВА

1

Лампа коптит… Тень из угла…

Мамина ласка…

В гемоглобин с детства вошла

Русская сказка.

 

Как от неё сердцу тепло

Ночью суровой!..

Сказка… А с ней в сердце вошло

Русское слово.

 

Слово поёт… С ним по утрам

Встать интересней.

Включишь с утра радио… Там

Русская песня.

 

Чуть подпоёшь… Выпьешь вина…

Вот и не люто.

Только б не знать, как же страшна

Русская смута!

 

Не виноват? – Казнь без вины,

Бой до победы…

Боже ты мой, как же страшны

Русские беды!

 

Бой отгремит, боль отойдёт…

Вновь, без опаски,

Чей-то малец на ночь прочтёт

Русскую сказку…

 

2

Вновь пламень и пепел… Не выйти из сечи,

Где вражий клинок тебе целит в живот.

Но отзвуки русской спасительной речи

Доходят до сердца с загробных высот.

 

Напрасное время…Тоска и усталость,

И некому нас от беды уберечь.

Почти ничего-то у нас не осталось –

Одна лишь великая русская речь.

 

По-русски хрипящие, снова и снова

Встают, чтобы с Пушкиным рядом стоять.

И тупятся сабли о русское слово,

И враг по своим начинает стрелять.

 

Пусть вороны гибель им злобно пророчат! –

По-русски умея сносить неуют,

По-русски рыдают, по-русски хохочут,

По-русски победные песни поют…

 

Потомки опричнины и Пугачёва

Взошли из земли, чтобы в землю и лечь.

Лишь только бы слышалось русское слово!

А дальше?.. А дальше хоть голову с плеч…

 

3

Всем ведомо – в начале было слово,

И лишь потом вселенский гул возник.

Но слово то – всему первооснова:

И замыслу, что дерзок и велик,

И царскому высокому указу,

И записям немого чернеца,

Что начертал единственную фразу,

Не описав сраженья до конца…

В том слове русском, слове исполинском,

Смешалось всё – молитвы горький ком,

Истошный стон на поле Бородинском,

Истошный вой на озере Чудском…

То слово и казнило, и прощало,

С ним лёд под крестоносцами трещал.

И было в слове – Родины начало,

А Родина – начало всех начал.

Вобрало слово первое признанье,

Последний гвоздь из смертного креста…

«Не укради!..» – начертано в «Писанье…»

И «Не убий!..» – ответствуют уста…

Всё молвлено… И всё вокруг не ново.

Как в чёрный омут канули века.

Но если есть и Родина, и Слово,

То есть и дом… И память… И строка…

 

4

Этот рокот вселенский.
                                       Мрачны небеса.

На душе пустота… Только снова

Белоснежным крылом ослепляет глаза

Птица русского слова.

 

А казалось – Батыи всех чёрных эпох

Закопытили ширь, затоптали.

Знали, слово – основа, за слово – под вздох,

Пусть подохнут в печали…

 

Только в келье строчил
                                     неизвестный монах

Книгу жизни, что зла и сурова.

Не за харч, не за славу…
                             Чтоб взмыла сквозь страх

Птица русского слова.

 

Тяжелы были мысли…
                                           И жить – тяжело.

Жалкий лучик пустив сквозь бойницы,

Солнце тысячи раз за деревья зашло…

Он писал, яснолицый…

 

Выцветали чернила,
                                       болело в груди.

Кровью харкал… Знал – нету другого.

И молился, и Бога просил – огради

Птицу русского слова…

 

Горизонт непонятным
                                       свеченьем объят.

На Руси, под гортанные крики,

Нынче русские русским по-русски велят

Знать другие языки…

 

5

Не умею сказать по-французски

Ни «природа», ни «блузка», ни «лес»…

У француженок яркие блузки,

Видел всяких – и в блузках, и без…

 

Всё блуждается в том, полудетском

Восприятье… Что Бог триедин

Не умею сказать на немецком,

Хоть мы некогда брали Берлин.

 

Не умеешь… Не знаешь… Не видишь…

О, словесности водораздел!

Ни иврит мне неведом, ни идиш,

И английского не одолел.

 

Всё на русском… Конечно же, плохо

Помнить лишь «камарад» и «капут»!

Но когда озверела эпоха,

Только крикни: «Ура!»… И поймут…

 

6

Все ничейно… Поля? – Вот те на…

А по-русски выходит «поляна».

И высокое слово «страна»

На две трети читается «рана».

 

Сердце Родины. Ширь да подзол.

Хоть в «подзоле» всё чудится злое.

Это кто к нам с небес снизошёл?

«Снизу шёл»… Остальное пустое…

 

Всё рыдали княжны в теремах,

Расшивали рубакам рубаху.

Ох, Владимир ты свет Мономах,

Что ж преемники дали-то маху?

 

Сколько взгляд ни мечи из-под век –

Лишь устанут набрякшие веки,

А тут всё не поймешь – «человек»:

О челе или, может, о веке?

 

Так вот, мучась, уйдём навсегда

В мир, где больше ни боли, ни бреда.

Помня – русское слово «беда»

Всё ж две трети от слова «победа».

 

7

Сын русского слова, внук русской словесности,

Мне русская мука – молочная мать…

Зубами скриплю, угасая в безвестности,

Словами давлюсь, не умея смолчать.

Где нету моста, прошагаю по жёрдочке,

Где птицы умолкнут, там я запою…

Словцо нацарапав на треснувшей форточке,

Гвоздём начинаю поэму свою.

 

По-русски сомненьями тягостно мучиться,

От русской печали хватив «первача».

…И кто там бредёт, будто хворая утица,

Крыло, что сломали, едва волоча?

А кто там поёт, как свирель одинокая,

По-русски тоску вознося в небеса,

То «акая», то умилительно «окая»,

Немного по-скифски прищурив глаза?

 

А это Отчизною мучиться велено

Тому, кто по-русски поёт о Руси.

И русская музыка, русским навеяна,

Всё стонет, веля – ни о чём не проси!

И я не прошу… Ничего, что попрошено,

Ни счастья не даст, не спасёт в свой черёд.

В сугроб упаду… И пусть русской порошею

Безвестный мой след навсегда заметёт…

 

ПАМЯТИ ДРУЗЕЙ-ПИСАТЕЛЕЙ

1

Как летят времена! –

Был недавно ещё густобровым.

Жизнь – недолгая штука,

Где третья кончается треть…

Заскочу к Маруку,

Перекинусь словцом с Письменковым,

После с Мишей Стрельцовым

Пойдём на «чугунку» смотреть.

 

Нынче осень уже,

И в садах – одиноко и голо.

Больше веришь приметам

И меньше – всесильной молве.

Вот и Грушевский сквер…

Подойдёт Федюкович Микола,

Вспомнит – с Колей Рубцовым

Когда-то учились в Москве.

 

Мы начнём с ним листать

О судьбе бесконечную книгу,

Где обиды обидами,

Ну а судьбою – судьба.

Так что хочешь не хочешь,

И Тараса вспомнишь, и Крыгу…

Там и Сыс не буянит,

Печаль вытирая со лба.

 

Там – звенящее слово

И дерзкие-дерзкие мысли.

Скоро – первая книга,

Наверно, пойдёт нарасхват…

Там опять по проспекту

Бредёт очарованный Кислик

И звонит Кулешову,

Торопко зайдя в автомат.

 

А с проспекта свернёшь –

Вот обшарпанный дом серостенный,

Где Есенин с портрета

Запретные шепчет слова,

Где читает стихи только тем, кому верит,

Блаженный…

Только тем, кому верит…

И кругом идёт голова.

 

Что Блаженный? – И он

Перед силой природы бессилен.

Посижу – и домой,

Вдруг под вечер, без всяких причин,

Позвонит из Москвы мне, как водится,

Игорь Блудилин,

А к полуночи ближе, из Питера,

Лёва Куклин…

 

Неужели ушло

Это время слепцов и поэтов? –

Было время такое,

Когда понимали без слов.

Вам Володя Жиженко

Под вермут расскажет об этом…

И Гречаников Толя…

И хмурый Степан Гаврусёв…

 

Не толкались друзья мои –

Истово, злобно, без толку.

И ушли, не простившись, –

Негромкие слуги пера.

Вот их книги в рядок,

Всё трудней умещаясь на полку.

Там и мест не осталось,

И новую вешать пора…

 

2

Время метаний… Основа основ.

Пусто и голо.

Вроде Микола стоит Лупсяков…

Як ты, Мікола?

 

Переступлю через снежный сумёт,

Прошлое – рядом.

Толя Гречаников руку пожмёт:

«Што з перакладам?..».

 

От недовольных супружниц тайком,

Ближе к вечерне,

С Мишей Стрельцовым пойдем с коньяком

К Хведару Черне.

 

Гришка Евсеев, Володя Марук:

«Вып`ем і годзе…».

По корректуре размашисто: «Ў друк!» –

Павлов Володя.

 

Небо нахмурилось, тени струя.

Стёжечка в жите.

Где вы?.. В какие уплыли края?

Хлопцы, гукніце!..

 

А с поднебесья: «Ушедших – не тронь!..» –

Грозно и строго.

Толькі валошка казыча далонь…

Цёмна… Нікога…

 

3

Куды ты, Мікола?..  Ур ес гнум*, Ганад?..

Куда ты, Серёжа?..

И пальцы стучат по стеклу невпопад,

И холодно коже.

 

Куда вы, Людмила Васильевна-свет?..

Куда ты, Володя?..

А жизнь так безудержно сходит на нет,

И жутко в природе.

 

А к небу поднимешь заплаканный взгляд –

В порыве едином

Невинные души летят и летят

Густеющим клином.

 

Писать от руки? Это нынче старо,

Эпоха неверья.

Вы – птицы… Так сбросьте хотя бы перо…

– Все сброшены перья…

 

Не много напишется – пальцы дрожат,

И шепчешь: «О Боже!

Куды ты, Мікола?.. Ур ес гнум, Ганад?..

Куда ты, Серёжа?..».

 

4

Друзья, ушедшие во тьму…

Печали омут,

Где сорок дней – по одному,

Год – по другому.

 

Давно истоптаны пути.

Судьба… Планида.

К кому идти?.. А не приди –

Друзьям обида.

 

Вот и гадай до тошноты,

Куда мне надо?

И там – ограда и цветы,

И тут – ограда…

 

Как горько сладкое вино!

Жизнь беспощадна…

С одним не виделись давно,

С другим… Да, ладно…

 

А даль на зависть голуба…

Сквозь гул неясный

Зовёт небесная труба

Светло и властно.

--------------
        *Ур ес гнум (армян.) – куда ты?

 

ПАМЯТИ МАМЫ

1

Ты не мама, ты – мой ребёнок…

Всё в минувшем – краса и стать.

Ты ласкала меня с пелёнок,

Мне отныне тебя ласкать.

 

Отвечала мне раз за разом

На вопросы средь суеты.

У тебя нынче детский разум

И по-детски глаза чисты.

 

Повторяла: «Ещё немножко

Скушай… После – ещё отрежь…».

Ты кормила меня из ложки.

Мама, с ложечки суп доешь.

 

Хвори, шишки – всего хватало.

Взяв за ручку, вела к врачу.

Оступилась… Почти упала…

Дай, царапинку подлечу.

 

Тяжело на диван приляжешь,

Будем вместе мы ждать весны.

Мама, мама, ты мне расскажешь

Все свои молодые сны.

 

Помнишь, я прибегал спросонок,

Чтобы сон тебе рассказать?..

Я – твой сын, а ты – мой ребёнок,

Я – твой Бог, а ты – божья мать…

 

И мы оба сегодня – дети.

Пусть метели ревут, слепя.

Пусть кончается все на свете,

Кроме истины и тебя.

 

2

Птицы громко кричали о том, что ты тихо ушла,

Замолкали на миг… И встревоженно снова кричали.

И не видела света внезапно наставшая мгла.

Только птицы кричали… Испуганно птицы кричали.

 

Мне бы вздрогнуть от боли, но кожа моя запеклась,

И молчанья свинец опалил воспалённое горло.

И гремучий осколок порвал нашу зыбкую связь,

И зловещая ночь над бедой моей крылья простёрла.

 

И какие-то люди в двойной, непрозрачный чехол

Положили твоё голубое прозрачное тело…

Погасили свечу… Но цветок в изголовье расцвёл,

И неясная сила в тяжёлом бутоне вскипела.

 

Мы назавтра пришли… Через ужас назавтра пришли…

Там лежала не ты, а твоя оскорблённая бренность.

И узнать не смогли ни единой родимой черты,

Лишь на плечи легла чёрных дней роковая согбенность.

 

Почему, почему в этот год всё случилось не так,

Как мечталось, когда стекленели февральские льдинки,

И казался проблемой какой-то извечный пустяк…

А сейчас чередою – поминки, поминки, поминки?..

 

Будто съёжилось небо со всех погребальных сторон,

И на ватных ногах чуть плетётся согбенное тело.

Но цветёт и не чахнет всё тот же багряный бутон,

И глядит мне в глаза, как недавно мне мама глядела.

 

3

Мамино наследство… Старенькая кружка,

Полкатушки ниток, ножницы и плащ.

Да с гусиным пухом смятая подушка,

Где забился в перья одинокий плач.

 

Многое мне, мама, видится иначе,

Нынче не поплакать полночью, вдвоём…

Мне опять не спится на измятом плаче,

Как всегда, неслышном плаче на твоём…

 

4

Мне  без мамы и дышать нелегко,

Нынче мама высоко-высоко…

Спросит с неба: «Ты опять нездоров?!»

И не нужно мне других докторов.

 

Мне без мамы тяжело говорить,

Оборвалась пуповинная нить.

Бьёт осколки… Недолёт… Перелёт…

Это мама мне солгать не даёт.

 

Мне без мамы эти травы топтать,

И без мамы мне её понимать,

Хоть без мамы я не чую земли,

Будто горем мне подошвы сожгли.

 

Мама видится росинкой в цветке,

Огонёчком, что мелькнул вдалеке,

Причитаньем: «Наглядеться бы впрок...

Не спеши ко мне подольше, сынок!..».

 

5

Вначале шагал я несмело,

Но, делаясь снега белей,

Мне матушка песню пропела,

И враз зашагалось смелей.

 

Искрили полуночью звёзды,

Кричал полоумный петух…

Мне матушка пела… И воздух

Сиял и светился вокруг.

 

Лез в драку… Но только за дело.

«Ты прав, но старайся без драк…» –

Мне матушка будто пропела,

Примочку кладя на синяк.

 

Сменялись за зорькою зорька,

Свой след оставляя в душе.

Мне матушка пела… И горько

Не так становилось уже.

 

И прежде, чем бренное тело

Навек вознести в небеси,

Мне матушка песню пропела:

«И больше, сынок, не проси…».

 

Напрасно молю я: «Воскресни!..»,

Бессильно упав на траву,

Не зная – без маминой песни

Живу или – нет, не живу?

 

6

Не согрел кипяток,
                                 да и водкой уже не согреться,

Тепловозик угрюмый
                                в тупик мой вагон отволок…

Что-то ноет в груди,
                                но не сердце, а около сердца,

Сердцу вроде не сроки…
                                 Хоть, впрочем, а где этот срок?..

И в ладонную глубь
                                 стылый лоб опуская знакомо,

Всё спешу окунуться
                                 в мелодию прожитых лет.

Вот я в детстве стою,
                               но не в доме, а около дома,

И над мамой мерцает
                                    какой-то серебряный свет.

Там дерутся грачи…
                           Там ручьи распевают стозвонно,

Там нехоженых тропок
                                побольше, чем в свете – сторон.

Но сегодня я здесь –
                                    не в вагоне, а возле вагона,

И подножка на уровне сердца
                                                    взрезает перрон.

Всё коварнее склон.
                                   Позади – буераки да ямы,

И обида змеёю
                             вползает в сердечный сосуд…

Я останусь навек,
                              но не с мамой, а около мамы,

Там, где тихие сосны,
                                      да Вечность,
                                                     да Праведный суд…

г. Минск