Антон ЛУКИН. КОНИ ПРИВЕРЕДЛИВЫЕ… Рассказы

 

Антон ЛУКИН

КОНИ ПРИВЕРЕДЛИВЫЕ…

Рассказы

 

СИНДРОМ СТАРОЙ ВЕДЬМЫ

 

 Пять дней из жизни скомкал и в корзину.
В субботу зеркало увидел – постарел.
Глаза раскрыл, пошире рот разинул,
запечатлел себя, как муху в янтаре…
Дмитрий Терентьев

 

С Фёдором Медведевым произошла весьма неприятная история. Он, мужчина сорока семи лет, крепкий и здоровый, как молодой телёнок, вдруг стал бояться спать. Последнее время нигде не работал. Раньше тоже зарабатывал, как придётся. Трудился то здесь, то там. Любил принять на грудь. Смочить горло. Потому подолгу нигде не задерживался. Село, в котором проживал Фёдор, хоть и большое, но не настолько, чтобы не знать пьяного Медведева. Когда выпивал лишнего, становился дотошным. Мог учинить драку. Потому не раз заночёвывал в «обезьяннике». Связываться с ним, а тем более брать на какую-либо работу такого труженика никто не желал. Когда Фёдор не пил, вёл себя скромно и даже наивно, как большой ребёнок. Злым не был. Наоборот – последнее отдаст, если видит, что человек в этом нуждается больше, чем он. Только вот винишко изрядно подводило.

Случилось это месяца три тому назад. Почистив перед сном зубы и побрившись на скорую руку, Медведев посмотрел по телевизору новости, поругал в обыденном порядке правительство и, пожелав жене Ирине добрых снов, заснул. Но, как выяснилось, добрых снов в ту ночь ждать не пришлось. Посреди ночи проснулся Фёдор и к сильному удивлению своему осознал, что не может встать. Да что там приподняться – пошевелиться не в силах. Чувствует подсознанием, что жена рядом лежит, а позвать не может. И вдруг… дверь в комнату медленно приоткрылась, и в спальню вошёл мужчина. Лица его Медведев не видел. Только тёмный силуэт. Медленно прошёлся этот человек по комнате и остановился у окна. Как не старался Фёдор, а шелохнуться не может. Даже крикнуть не удаётся. Жену разбудить и то не в состоянии. Лишь мычит. А та, как ни в чём не бывало, спит себе, сопя носом, пока по их комнате расхаживает незнакомец. Неизвестно ещё, как он сюда пробрался, для какой цели и что у него на уме. Медведевым овладел звериный ужас. Сердце забилось, как перепуганная птаха в клетке.

«Всё, – пришла в голову единственная мысль. – Видать кранты. Отходил ты, Фёдор Иванович, по земле-матушке сполна. Хватит. Вот и явилась погибель».

Тёмная фигура, почувствовав, видимо, что в комнате присутствует страх, развернулась и уверено приблизилась к кровати. Склонившись над Фёдором, ледяной ладонью сжала ему шею и принялась душить. Понимает Медведев, что смерти ему не избежать. И умирать неохота. Пытается изо всех сил пошевелиться, хоть как-то дать отпор… Вскочил с кровати и не поймёт в чём дело. Включил свет и с бешеными глазами принялся искать в доме незваного гостя, напугав до смерти жену. Придя к выводу, что всё это ему приснилось, успокоился. Но похожие кошмары продолжились. За три месяца раз шесть-семь подобное снилось. Так же в комнате был посторонний человек, так же он, Фёдор, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, и по-прежнему его пытались задушить.

– Всё, мать, видать, умом тронулся, – жаловался Медведев супруге. Жена предлагала пойти в больницу и рассказать врачам, всё как есть. На это Фёдор только хмурил бровь. – Упекут в дурку ищо. Эти могут. Дай только повод, – и, помолчав малость, добавлял: – Гляди сама, где кому не ляпни. Народ сама знаешь какой у нас. Прохода не даст. Будут скалиться.

Супруга молчала. Хоть и была сама как на иголках. Мало приятного, когда мужик твой посреди ночи с криком вскакивает с постели. Посоветовавшись с мужем, Ирина решила позвать старшего брата в гости. Тот жил в городе и работал ветеринаром.

– Всё какой-никакой врач. Поди должен знать, что за бесовщина такая. И где хворь эту подцепил? Не заразна ли? – промолвила супруга. – Может, совет какой дельный даст или ещё чего. Алексей мужик неглупый.

– Зови, – не сразу согласился Фёдор. – Пусть в субботу приезжает. Я баню истоплю... Родня, как-никак. Поди, если что и серьёзное, промолчит. В психушку не сдаст.

– Может таблеточкой какой обойдётся, – сочувственно кивала жена.

– И за что такие мучения, – вздыхал Фёдор. – Никогда не думал, что на старости лет спать бояться буду.

На том и решили. Ирина позвонила брату, пригласила в гости. Мол, давно не был. Алексей неохотно ссылался на дела, но уговорам в итоге поддался. Прибыл в субботу под вечер. Фёдор занимался баней. Ирина, пока мужа не было рядом, вкратце поведала, что за напасть пришла в их дом.

– Боится спать ложиться теперь, – призналась. – Сама переживаю. Как бы, чего доброго, и мне не досталось. Рука у Фёдора тяжёлая. Даст во сне по лбу, да пришибёт ненароком.

Внимательно выслушав сестру, Алексей, поправив пальцем очки, негромко сказал:

– Сонный паралич.

– Батюшки! – испугалась Ирина слову «паралич». – И как быть?

Алексей макнул печенье в чай и по-детски улыбнулся.

– Никакой опасности, как правило, явление это за собой не несёт. Да и встречается не так уж редко. Попросту говоря, людей, которые хоть раз испытали подобное во сне, на самом деле немало. Происходит это в стадии быстрого сна. Мозгкак бы уже проснулся, хотя тело по-прежнему спит. Главное – вовремя осознать, что угрозы никакой нет. И в скором времени непременно покинешь сон. Не лишне знать и помнить, что всё это длится не больше минуты-другой. Да… нередко сопровождается это и галлюцинациями. Главное не поддаваться панике… Сейчас для Фёдора важно нормализовать порядок дня и стараться ложиться спать в одно и то же время. Желательно погружаться в сон вечером, а днём бодрствовать. И пусть старается спать на боку… В общем, сестрёнка, не так это страшно, как кажется на первый взгляд.

– Ох, словно камень с души, ей-богу, – вздохнула с облегчением Ирина. – Говорю, главное, иди в больницу. Ни в какую. Боится, что в дурку упекут. Он у меня в этом плане трусит сильно. Сроду к врачам никогда не обращался. Как на собаке заживает всё.

– В дурку, говоришь, боится упекут? – Алексей задумался.

– Ага, – улыбнулась Ирина. Теперь, узнав, что всё это не так страшно, странные сновидения мужа даже как-то рассмешили.

– Пьёт, по-прежнему?

– Мимо льёт! Уж и не знаю, что с ним делать. Каким богам молиться, чтоб дрянь эту лакать перестал.

Алексей промолчал.

– Знаешь, что… – сказал он после недолгих раздумий. – Ты пока не говори Фёдору ничего. Хорошо? И… подыграй, если что, немного.

Ирина хотела спросить, в чём именно подыграть и отчего такая конспирация, да не успела. В избу вошёл Фёдор и забрал Алексея в баню.

Парились на славу. Фёдор то и дело поддавал ковшом и до изнеможения хлыстал себя веником по раскалённому телу. Алексей, поглядывая на его широкие плечи, крепкую грудь и сильные руки, дивился, что такой здоровый по всем параметрам мужик может чего-то бояться. Хотя прекрасно знал, что при сонном параличе чаще всего люди испытывают нечеловеческий страх.

После сидели за кухонным столом, пили чай. От самогона Алексей отказался, и Фёдор тоже решил пока не употреблять.

– Ну рассказывай, что у тебя стряслось? – обронил Алексей. – Чего кота за хвост тянуть.

Медведев растерялся. Перевёл взгляд на жену. Та неловко улыбнулась.

– От, баба! Лишь бы язык почесать обо что, – нахмурился. – Ты её, Лёха, не слушай. Сама толком ничего не знает, а наплетёт, будто пельменей объелась.

– Вот и хочу узнать, что по этому поводу думаешь и как на всё это смотришь.

Фёдор, покосившись на супругу, принялся рассказывать, что за беда обрушилась на него последнее время, как боится уснуть и лишиться рассудка.

– Проснусь иной раз, приоткрою глаза и всё как наяву: потолок, люстра, стены… а пошевелиться не могу. Голоса слышу. Будто кто разговаривает где. Первая мысль – помер. Сердце, пока спал, остановилось, а мозг ещё работает. Но и этому быть недолго. И жалко себя становится и страшно до жути. Кому умирать охота?

Алексей, внимательно выслушав, потянув время, сказал:

– Синдром старой ведьмы.

– Какой-какой ведьмы? – вскинул бровями Фёдор.

– Попросту говоря – паралич.

– Приплыли. – Медведев посмотрел на жену. Та, как могла, изобразила испуг. – И что делать?

Алексей вышел из-за стола, подошёл к окну. Пока разглядывал вечерний двор, Фёдора от волнения пробил пот. Алексей молча прошёлся по кухне. Вновь присел за стол и незаметно подмигнул сестре.

– Что тут сделаешь? – убедительно произнёс он. – Первая стадия психического расстройства. Дальше будет хуже… К сожалению, если это запустить на ранней почве… Неизлечимо.

Фёдор выпучил глаза. Вмиг представил психиатрическую больницу и крепких санитаров в белых халатах, что заламывают руки и насильно делают укол.

Потирая ладонью лицо, Медведев тревожно спросил, как, мол, теперь быть.

– Обычно, если нам привозят с таким расстройством животных, мы их попросту усыпляем. Сделал укол, и бедняга не мучается, – ответил Алексей. – Тебя, естественно, усыплять никто не будет. Поместят в изолятор и привяжут к постели.

– Ч…чего? – Медведев растерялся не на шутку.

– Пойми, это очень страшное и редкое заболевание. Организм через сон даёт понять, что вот она, последняя грань. Дальше пути назад не будет. Ещё шаг и пропасть. А там… только дурка. Пожизненно. И с такими же пациентами… К сожалению, нынешняя медицина пока бессильна. Стоит перейти черту и… каждый день подобные кошмары, тридцать пять уколов в сутки и полная изоляция, – со всей серьёзностью заверил Алексей.

– Отчего это всё? – изображая ужас, спросила Ирина. Она догадалась к чему брат клонит.

– У животных происходит как правило от отравления. Где-то что-то съели не то и… пожалуйста. У людей, причиной всему является алкоголь. Данное расстройство встречается в первую очередь у пьющих и у наркоманов. Последнее в нашем случае исключаем сразу.

– Господи! – Ирина взялась за голову. – Это лечится? Скажи честно.

– На первой стадии да. Излечимо. Люди вновь возвращаются к прежней жизни... Единственное, нужно перебороть самого себя и бросить пить. Отказаться от спиртного полностью. Ни пива, ни полкружки, ни единой капли. Полностью. А иначе... Впрочем, я уже говорил.

В доме стало тихо. Медведев размышляя, что делать дальше, нервно переваривал весь ужас услышанных слов. Прикрыв ладонью глаза, тяжело вздохнув, произнёс:

– Придётся бросить пить.

– Извини. Я не могу так рисковать, – по-предательски повёл себя Алексей.

– То есть? – оторопел Фёдор. – Лёх, ты чего?

– Завтра же должен буду сообщить об этом куда следует. А там... Пойми, это большой риск. В первую очередь ты представляешь угрозу окружающим.

– Лёха! – Фёдор всерьёз испугался. Вскочил на ноги. Стал нервно расхаживать по кухне. – Никуда сообщать не нужно. Ты чего?.. Я же тебе по-родственному открылся. А ты...

– Пойми и ты правильно. Я не могу рисковать, – противился Алексей.

– Ты в своём уме или как?

– Как раз-таки я в здравом уме.

– А я? Я что, по-твоему… Ты из меня психа не делай! – закричал Медведев.

– Ну вот, пожалуйста, – спокойно среагировал Алексей. – Что и требовалось доказать. И руки трясутся. И с собой совладать не может. Нет. Так дела не пойдут.

– Тихо-тихо-тихо… Хорошо. Не будем кричать. Ты прав, – Фёдор присел за стол. Отпил остывший чай. Смахнул со лба пот. Когда нервничал, всегда потел. – Завяжу с вином. Слышишь? Клянусь тебе.

– Надолго ли? – усомнился Алексей. – Сколько раз обещал. Толку с этого мало.

– Слово даю – брошу.

– Ты и раньше божился на Библии, – упрекнула Ирина. – Сам знаешь, Федя. Не по силам тебе от этой заразы избавиться.

Фёдор приумолк. Всё оно было так. Сколько раз пытался взять себя в руки, обещал себе и людям, а в итоге... Через месяц-другой напивался и уходил в загул.

– Родственник называется… – со злобой выдавил Медведев.

– И по-родственному, постараюсь, помочь… Есть у меня давний знакомый в городской психбольнице. Замолвлю о тебе слово.

Фёдор подошёл к окну. Долго глядел, не шелохнувшись, в даль.

– Нет. Меня не проведёшь. Пусть хоть на месте убивают, а я туда ни ногой. Коли упекут, обратно не выпустят. Знаю, – и добавил: – Предатель.

– Вот и вся благодарность, – обиделся Алексей. – Наверное я с одной работы на другую бегаю, да на шее у жены сижу. Допился до чёртиков и все кругом виноваты. Тебя предупреждали. И не раз. Добром это не кончится. Вот. Пожалуйста. А то что… Ты прав, Фёдор. Ляжешь и уже не выйдешь. Там у них таких называют просто – овощ. И отношение соответствующее.

У Фёдора от волнения затряслись руки. Спрятав ладони в карманы брюк, потухшим взглядом вновь уставился в окно. За спиной доносился жалобный голос супруги. Та уговаривала брата войти в положение, помочь (что в его силах) и держать язык за зубами. Уверяла, что он, Фёдор, как бы ни было тяжело, с вином обязательно расстанется. Скоро, мол, осенью, вернётся из армии сын. Если отца упекут в психбольницу, и ему, пареньку молодому, хорошую работу, которой и так нет, найти будет тяжко.

Всё в словах произнесённых было как чёрным по белому правильно. До того правильно, что вновь осознал в себе Фёдор подлеца. Совесть и раньше трепыхалась в груди, теребила душу и мочила глаза. Но… как-то легко она, совесть эта, запивалась вином. Махнёшь на всё рукой, опрокинешь стакан-другой, занюхаешь рукавом и… хоть плюй в глаза – божья роса. Сколько раз обещал жене и сыну бросить. Сколько раз божился перед матушкой покойной, что не притронется к бутылке. И всё равно напивался. Топил душу в этом огненном яде. Оно ведь проще всего замкнуться и уйти от всех и всего на дно стакана. Другое дело взять себя в руки, выкарабкаться из этой зловонной трясины и трезвыми глазами взглянуть на всё происходящее. Если бы не жена с тёщей, давно бы по миру пошли. Хоть и крепок телом и работать мог, да… куда с таким багажом на работу.

И всё же, как бы Фёдор ни напивался, как бы ни опускался, а всё-таки маленькая, самая крохотная надежда всегда жила с ним. Мол, обязательно поднимется на ноги, и на сей раз это последняя пьянка. Была надежда, которая хоть иногда успокаивала душу. Теперь же… Алексей попросту отнимал и её. Выдёргивал с криком из груди силой. Нет. Человеку нельзя без надежды. Маленький луч света в конце туннеля всегда должен быть. А иначе… для чего тогда жить?.. Сделалось страшно. Когда сам у близких ему людей отнимал эту самую надежду и веру в себя, как-то с этим жил и жил неплохо. Теперь же, стоило самого лишить права на будущее, как вмиг оседлал ужас.

Вот звёзды появились в вечерних сумерках. Вот баня, сарай, забор. Там за околицей река, поле, лес... Жизнь крутится-вертится, и ты вместе с ней незаметно тоже крутишься-вертишься… живёшь. Одним разом, оказывается, это можно всё отнять… Простыня, потолок, медсестра, уколы, кошмары, потолок, простыня… Нет. Лучше и вовсе наложить на себя руки.

– Хорошо, – как гром среди ясного неба раздался голос Алексея. – Утаю известие.

Супруга на радостях залепетала. Посыпались благодарные слова.

– Будет тебе, – одёрнул Алексей сестру. – Учтите, до первого раза. Вы и меня под монастырь подведёте, враньём этим. Знал и не доложил. А случись не дай бог чего… На мою же совесть грех ляжет. – Помолчал. – Поступим, значит, так. Закрываю на всё это глаза. Быть по-вашему. Но не дай бог, если что проведаю, и ты не доложишь… – обратился к сестре.

– Крест даю – молчать не буду. Тут же сообщу. Сама терпеть не по силам более. Хватит.

– Племянника жалко. Так бы… Ладно. Будь что будет.

Стало тихо. Фёдор утёр влажное лицо ладонью и, подойдя к гарнитуру, достал початую бутыль самогона. Открыл. Вылил в раковину. Смыл водой.

– Слово даю! – пообещал Медведев.

– Время покажет, – только и ответил Алексей.

Потоптавшись на месте, чувствуя неловкость, Фёдор, достав папиросы, осторожно поинтересовался, позволяется ли ему курить. Алексей, не меняя строгого вида, кивнул. Медведев в сланцах покинул избу.

– Надо же. Струсил как. Кто бы мог подумать, – тихо засмеялась Ирина. – Поможет, как думаешь?

– Повод есть. Уже хорошо. Бывает, под страхом смерти люди творят неведомое. Страх – сильный аргумент. Главное не забывай напоминать ему об этом. А там… Поживём увидим.

На улице поднялся ветер и пошёл дождь. Вернулся Фёдор. В избе по-прежнему было тихо. Говорить не хотелось. Каждый думал о своём. И лишь дождь с каждой минутой усиливался и отчаянно барабанил в окно.

 

 

КОНИ ПРИВЕРЕДЛИВЫЕ…

 

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому краю
Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю…
Что-то воздуху мне мало – ветер пью, туман глотаю…
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!..
Владимир Высоцкий

 

Летним субботним днём к Николаю Доронину заглянул в гости сын с невесткой. Прибыл из города. Николай истопил баню. Парились с Егором на славу. До изнеможения хлыстали раскалённое тело берёзовым веником и лили воду тазами, не жалея. Баню Доронин уважал. С особым трепетом таилась в его душе любовь к трём вещам: рыбалке, задушевным песням у костра и бане.

«Отдыхать надобно уметь душой. И счастлив тот, кто душу свою, как рубаху, распахнуть готов, да по ветру пустить окаянную в час веселья, – размышлял иной раз Николай. – И пропащие те, кто у забора лежит, да пьяным рылом издаёт свинячий храп».

После за кухонным столом распивали с вареньем чай, любуясь в окно вечерними сумерками. Оказывается, не с пустыми руками навестил сын отца. Привёз подарок. Телефон сотовый. Сенсорный. Пусть и не новый (свой старый отдал), но в хорошем состоянии.

– Ишь ты, – расплылся в улыбке Николай, тронутый подарком. – Да рази сумею я им управлять, а?

– Ничего здесь сложного нет, – вмешалась невестка. – Сейчас вам покажем всё, объясним и сами убедитесь, как просто всё на самом деле.

И показали. Разъяснили до мелочей. Николай дивился и чесал затылок. Во всё вник быстро. Особо порадовало, когда сын по ватсапу прислал ему на телефон фотографию внучки.

– Алле-оп!.. Примите, пожалуйста, и распишитесь. Фото на память.

– На рыбалку пойдёте, не забудьте уловом похвастаться. Грибы осенью пойдут, обязательно запечатлите. Ну, а мы… на море скоро едем. Тоже фотоснимками поделимся, – сказала невестка. – Удобно, правда?

– Ишь, – дёрнул Николай подбородком, – до чего техника дошла.

– Да-а, – улыбнулся Егор. – Наука не стоит на месте. Грядут большие перемены. Лет пятнадцать-двадцать ещё, и… по воздуху к друг дружке добираться будем. Летать сможем.

– Как летать? – вскинул брови Доронин. – На машинах?

– Ну, типа того.

– Ишь… делается что.

Егор с супругой улыбнулись.

Утром Николай помог сыну погрузить в машину мешки с картофелем. Быстро попрощались и гости укатили обратно в город. И захотелось Доронину, словно ребёнку, похвастаться телефоном. Радость и гордость за подарок от сына ликовала в душе, не давая покоя. А что? Пусть все знают, чем порадовал Егор. Не каждый в деревне мог похвастаться эдаким аппаратом. Молодёжь, конечно, вся с такими. На то она и юность, чтоб идти в ногу со временем. А вот у сверстников да тех, кто постарше, телефон в кармане имелся через одного. И то простенький. Такого, каким сейчас обладал Николай, не было ни у кого. Можно, пожалуй, и хвастануть разок. Большого греха в этом поди не будет.

Накинув пиджак на плечи, причесавшись у зеркала, Николай направился по гостям. В воскресный день редко кого застанешь без работы. У всех хозяйство. Во дворе дел невпроворот. А тут ещё сосед пристал не пойми с чем. Мужики закуривали, внимательно разглядывали телефон и кротко кивали широкими лбами.

– Ну да, – говорили. – Ничего. Молодец. Толковая вещь.

На этом беседа заканчивалась. Мужики топтали окурок и брались за дело.

– Ни черта вы не понимаете, гуси, – серчал Николай, шагая по улице. – Это же… Это… цивилизация.

На дороге показались Фома и Митяй. Парочка всюду ходила не разлей вода и весь божий день искала, где бы им смочить горло. Побольше и бесплатно. Был у них третий дружок – Дениска. Да замёрз прошлой зимой. Не дошёл до родительской избы шагов двадцати. Присел спьяну на сугроб и окочурился. Теперь Фома с Митяем расхаживали по селу вдвоём, предлагая каждому встречному трудовую силу. Где что надобно вскопать, сломать, разобрать или перенести. На большее они не годились.

– От-т они. Два брата-акробата, – остановил их Николай. – Как всегда. Мы с Тамарой ходим парой… Позавидуешь даже.

– Может приколотить надо что или подсобить где? Ты скажи. Мы поможем, – предложил Митяй.

– Премного благодарен, – Доронин ладонью потёр грудь. – Душа праздника требует. Самогон имеется, а выпить не с кем. Прям беда.

– Николай Петрович! Дорогой вы наш, – залепетал от радости Митяй и зачем-то снял кепку. – Понимаем вас как никто другой. Праздника нынче душа желает. Праздника!.. Это вы верно подметили.

– Поможете решить проблему?.. Пройдём ко мне?

– Нужно будет – на руках донесём, – обрадовался Фома. – Хорошего человека всегда видно. Даже издали.

Николай достал из серванта литровую бутыль самогона и вышел на крыльцо, где дожидались «друзья по празднику». Впускать в избу гостей не хотелось. Потому расположились на крыльце. Доронин поставил на скамью тарелку с зеленью.

– Банкуйте, – важно произнёс он.

Николай не был любителем подобных гулянок, выпивал редко. В хорошей компании, на праздник какой или по приезду гостей пригубить мог. Не более.

Фома разлил самогон. Быстро со всеми чокнулся. Выпил не поморщившись. Надкусил огурец. Митяй к еде не притронулся. После первой, мол, не закусываем.

«Н-да… те ещё галыги», – подумал Доронин и вынул из кармана пиджака телефон. – Видали!.. Сын подарил.

– Ну-ка, ну-ка…

– Руками не трогать. Глядите так.

– От это я понимаю! – поднял большой палец Фома. – Вещь!

– Поди, денег больших стоит? – подметил Митяй.

– Ясен пень, – обронил Фома. – Не одну зарплату отдашь… Может, повторим? Так сказать, обмоем подарок.

– Не возражаю, – улыбнулся Доронин. Ему было приятно.

Пока разливали, Николай с телефона зашёл в яндекс. Выпили. Закусили луком, огурцом.

– Что же мы, товарищи, без музыки сидим, а?.. Нехорошо. Нехорошо. Душа праздника просит, а не унынья. Эт-то, конечно, не песни у костра, но всё же. Глядите, как могу.

Доронин, как учила его невестка, в голосовой поиск чётко сказал: «Высоцкий. Песни». Погодя в телефоне раздался голос Владимира Семёновича:

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому краю

Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю…

В эту драгоценную минуту душа Николая трепыхалась в груди словно маленькая пташка. И если был бы он сейчас один, то обязательно подпел и возможно даже пустил бы слезу. Доронин уважал Высоцкого. Любил его песни. Голос певца хватал за самое сердце и ни отпускал до последнего куплета.

Николай прикрыл глаза. Слушал песню. Изредка покачивал головой.

Послышался голос Митяя:

– Чего это они привередливые? Это, извините, вам не козёл.

– А козёл здесь причём? Козлы упрямые, да вонючие. Это все знают, – возразил Фома. – Вот, скажем, свинья…

– Ха! Вы слыхали? Николай!.. Я не могу. Козлы у него упрямые. Это же. Ха-ха. Упрямые бараны бывают да ослы... Свинью привередливую, где видел? Жрёт всё что ни попадя.

Николай недовольно шевельнул скулами. Песня была испорчена. По-прежнему играла в телефоне, но никто её уже не слушал. Разговор во время музыки неприятно колотил копытами в душу.

– Послушаем другую. Тоже… мою любимую, – уточнил хозяин крыльца.

– Возражений не имеем, – кивнул Фома. – Может… ещё по чуть-чуть?

– После повторим, – Николай надеялся, хоть так будет тихо.

В телефоне зазвучал всё тот же голос:

Протопи ты мне баньку по-белому –

Я от белого света отвык.

Угорю я, и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык…

И вновь душе Николая не дали распахнуть крылья. Ничего особенного для этого не требовалось. Всего лишь тишины. Но видимо и это не по силу некоторым.

На припеве Митяй не выдержал:

– Правильно поёт. Баня по-белому, это… вещь! По-чёрному теперь, поди, Гаврила только и топит. Лень баню перебрать. От и мается дядя. Жену с ребятишками мучает.

– Понимал бы чего, – возразил Фома, который был годами старше.

– Тут и понимать нечего.

– Гаврилу давно знаю. Эт сейчас руки не подаст. А были времена вместе парились.

– Поздравляю… – усмехнулся Митяй.

– По-чёрному топить нынче не каждый смогёт. Тяжелее. Потому и обленились. Гаврила… Гаврила банник от бога. Со всей строжайшей ответственностью берётся за это дело. Любо поглядеть. Бывало, предложишь помощь, насупится. Сиди, мол, не встревай. У бани, говорит, один хозяин быть должен. О как… А ты говоришь… Не гляди, что хиленькая она у него и невзрачная. Так протопит – все грехи разом смоешь. Не зря ить говорят – дочиста отмоет лишь чёрная баня… Давай, Коля, ещё по одной пропустим... Ох, песня за душу берёт. Ей-богу.

Митяй, не дожидаясь ответа хозяина крыльца, взял бутылку, принялся разливать.

– Ну вот. Мило дело, – улыбнулся Фома.

В динамике телефона по-прежнему надрывался хриплый голос. Николай стиснул зубы. Выпить на сей раз не изрёк желания.

– Что такое? – Фома подал Доронину налитую стопку. – Некрасиво. Некрасиво. Обидно даже. Гулять, так гулять. Всем вместе.

– Хочешь акробатический этюд увидеть? Гляди суда! – и Митяй, поставив стопку на локоть, умудрился извернуться и опустошить бедняжку до дна. – О-па!.. Как гусар молодой.

– Чтоб дети грома не боялись, – вымолвил Фома тост и быстро выпил.

Доронин поставил нетронутой стопку. На это никто не обратил внимание. Митяй по-барски растянулся на лавке крыльца. Светило солнце. Было тепло. Погода радовала. В такое утро пожелаешь взгрустнуть, не получится. Но… праздника не было. Что-то шло не так.

– Давай нашу споём, – обратился Фома к Митяю. – Уничтожим в этом маленьком уголке грусть.

И друзья в один голос запели:

Как много разговоров о вине,

Все говорят, что алкоголь всем вреден.

Но только наплевать на это мне,

Не пьёт его лишь тот, кто духом беден…

Николай с прищуром глядел на весёлые горластые лица собеседников. Всё у них шло хорошо. Даже замечательно. Умудрились утолить этим утром нужду. Нашёлся-таки дурачок один, угостил вином. Теперь у людей праздник. Как мало, оказывается, надо для этого некоторым. Двести граммов за воротник и… гуляй рванина. А может быть, это он, Николай, не умеет отдыхать? Чем, скажите на милость, недоволен? Чего хмурить лоб и супить брови?.. Мужики, спев песню, взялись за вино. На предложение выпить Доронин промолчал, отвёл взгляд. Уговаривать не стали. Выпили вдвоём.

– Настроение, оно, конечно, брат, такая штука, – обратился Фома к Николаю, пытаясь хоть как-то взбодрить. – Счас в пляс идти готов, а через минуту волком завоешь. Вот и разбери, в чём дело.

– Непредсказуем характер человека, – согласился Митяй. – Помнишь, как у Филипыча день рожденья отмечали? Боярышника испили… думал после от изжоги помру.

– Эт, когда я в крапиве уснул?

– Ну, – расплылся в улыбке Митяй, припомнив такую картину. – Всё шло как по маслу, пока именинник не загрустил. С чего бы вдруг?.. Поначалу подумали – опьянел. Ан нет. Уставился в одну точку, как ослик Иа, и того гляди слезу пустит. Чего, спрашиваем его, стряслось? А он – вот ещё один прожитый год на плечи лёг. Старею.

– Да-да. Было такое, – кивнул Фома.

– Ни с того ни с сего тоску на себя навёл. Стареет, видите ли… Денис быстро в себя вернул. Успокоил одной фразой. Он в этом деле, царствие ему небесное, мастак был. Как счас помню, говорит: «Эх ты, головушка соломенная. Ничегошеньки ты не понимаешь. Жизнь, говорит, даётся всем, а старость избранным. Многим в этом было отказано. Ни жалей никогда о прожитых днях».

– Да-а… – промолвил Фома. – Знал, как сказать… И сам ушёл молодым. Эх, Дениска, Дениска… Помянем друга.

– Не чокаясь, – Митяй принялся разливать.

Николай взял стопку. Молча выпил со всеми.

И вновь завязался разговор, который был Доронину чужд. Вспоминались пьяные посиделки, пошлые анекдоты… шли нелепые рассуждения о жизни. Телефон Николая молча лежал в грудном кармане и никому до него не было дела. Подарили, мол, и подарили. Что ж теперь. Не помереть же с радости. Подумаешь… Доронин, хотел было перебить весельчаков, поделиться мыслью о том, что через несколько лет человек сможет летать по воздуху. Как птица. Вот где, действительно, восьмое чудо света. Открытие века!.. Но промолчал. Не поймут. Чего доброго, поднимут на смех и будут правы. Не придерёшься.

– Сам виноват, – тихо произнёс хозяин дома, когда в очередной раз гости распили самогон. Ему не предложили. Не желаешь, мол, и не надо. Больше достанется. – Не в те дебри нос сунул... На своём же крыльце чужаком сижу.

– Что говоришь? – не расслышал Фома.

– Налей ему, чего ты, – сказал Митяй другу.

– Всё. Хватит. Пора закругляться, – обронил Николай.

Как обухом ударил. В воздухе мгновенно затаилась тишина, которой так не хватало. Пьянчуги раскрыв рты с непониманием и тревогой глядели на Николая. Даже злоба виднелась в глазах.

– Самогон можете забрать. Ступайте.

Митяй с Фомой переглянулись, схватили бутыль и быстро покинули крыльцо. Краем уха Николай услышал удаляющейся разговор:

– Чего это с ним?

– Да разве его, чудика, поймёшь. От и Гаврила тоже. Хмурился, хмурился, а теперь и руки не подаст. Строят из себя интеллигентов. Тьфу!

Доронин достал телефон. Набрал Высоцкого. Из динамика с надрывам в голосе запели:

Но что-то кони мне попались привередливые…

Николай обхватив голову ладонями, прикрыл глаза и тихо запел.

 

 

ФАМИЛИЯ

 

Мартышкин Игорь попал в затруднительное положение. Полюбил парень Князеву Марусю. И она к нему всем сердцем. Дело к свадьбе шло. Игорь ездил в город за кольцами. Ходил свататься к родителям невесты. Даже с датой определились. Свадьбу решили справить осенью. Как придет из армии Марусин брат.

– Лето быстро пролетит. И глазом моргнуть не успеете, – заверил Марусин отец. – Ежели любовь настоящая, то и время ей нипочём. Она и не такие преграды выдерживала.

На том и сошлись.

Прогуливаясь вечером за селом, молодые вслух размышляли о семейной жизни. Каким будет дом, мебель, сад... Что во дворе обязательно поставят будку, в которой будет жить замечательный и милый пес. Но стоило завести речь о фамилии, как завязался спор. Оказалось, что Маруся не желает быть Мартышкиной. Своя фамилия ей нравилась больше. И как Игорь ни пытался уговорить девушку, та не поддавалась ни в какую. Не будет Мартышкиной и всё. Точка!.. Но и юноша оказался принципиальным. Как так! Его супруга. Законная жена. И не будет Мартышкиной?

– Дорогая. Ты людей не смеши, – сказал Игорь. – Собралась замуж, будь добра следовать традициям. Как и полагается... Может и платье с фатой не оденешь?

– Платье одену.

– Ну вот.

– А Мартышкиной не буду.

Игорь насупился.

– И как же, интересно мне, прикажешь тебя величать?

– Князевой.

Парень промолчал. Прошлись молча.

– Хорошо. Допустим… – обронил Мартышкин. – Спросят меня, как жену зовут, а я отвечу – Маруся Князева. Эх, парень, скажут мне. Какая же она тебе жена? Какого-то князя. Никак не твоя. И будут правы… Мужики на работе засмеют.

– А меня не засмеют?.. Как и тебя макакой прозовут, – вырвалось у Маруси.

– Какой-такой?.. – растерялся Игорь. – Один дурак ляпнул и все повторяют… И ты туда же.

– Извини. Не буду.

– Чего не буду?

– Повторять не буду… И Мартышкиной тоже.

– Как знаешь, – с обидой произнес Игорь.

– Не сердись. Не надо.

Парень молча проводил невесту до калитки. Обменявшись неловкими взглядами, быстро расстались. Оба понимали, что неправы. И в первую очередь Игорь. Неужели захочет красивая девушка носить эдакую фамилию? Это он с ней свыкся. Какую дали при рождении, с той и вырос. И то… хлебнул горюшка. В школьные годы дразнили. И сейчас, нет-нет, да макакой прозовут. В глаза, конечно, побоятся сказать. Силушкой природа не обидела. По улыбке разок стукнуть может. И всё равно весельчаки находились. Раз уж с ним так, то её, хрупкую и беззащитную, вовсе задергают. Шпана малолетняя прохода не даст.

В голове вертелась одна и та же фраза. И не давала покоя. «Из князи в грязи». Становилось обидно. Даже злоба охватывала.

– Вот ищо! Удумала чего, – заступился дома дед. – Фамилию не возьмет. Ишь ты!

– Может и, правда, не стоит. Сейчас этим никого не удивишь. Артисты и вовсе живут – у каждого своя.

– Радуйся, отец слов таких не слышит. Он бы ремнем быстро отходил. Да я бы помог! – рассердился старик. – Фамилия ему наша не угодила. Ты погляди.

– И что делать? Не силой же заставлять.

– Коли любит, то и фамилия полюбится. Экое дело. Рода Мартышкиных ищо никто не стыдился. Ишь ты!.. Стрекоза какая… И не смотри на меня так.

Парень тревожно вздохнул:

– Видать свадьба под угрозой.

– Ты это брось, – проронил дед. – Времени полно. Образумится.

– В самом деле, сынок, – вмешалась мать. – Поговорил бы снова. А то я могу. Глядишь, лучше подход найду.

– Не надо.

Игорь вышел во двор.

– Не вмешивайся, – велел старик. – Сами разберутся.        

Вечером Игорь вновь поднял волнующий его вопрос.

– Ну, что ты в самом деле какой? – улыбнулась девица.

– Какой?

– Настырный. Не надо. Не будь таким, – Маруся поправила волосы, облокотилась на калитку. – Не желаю я быть Мартышкиной. Пойми это, пожалуйста.

– И как быть?

– Ну, как… ну… Бери ты мою фамилию. А что? Князев Игорь. Звучит, правда?

Парень стиснул зубы. Шевельнул скулами. Нахмурился. Стало обидно и горько от услышанных слов.

– Не хватало еще царскую фамилию носить.

Маруся насторожилась. Перемена в голосе не сулила ничего хорошего. Догадавшись, что Игорь сердится, как можно мягче сказала:

– Какая же она царская? Вовсе нет.

– Все равно. Аристократическая.

Девушку тоже кольнула обида.

– Можно подумать, твоя лучше.

– Получше будет, – ответил Игорь. – Мало их, князей, в свое время раскулачивали.

– Что?! – опешила девица.

– И зеленые обои мне не по нраву. Вот что.

Маруся распахнула калитку, поспешила к дому. На полпути остановилась. Развернулась. Сердито глянула на жениха. Топнула ногой.

– Раз так. То и женись на простолюдинке. А меня, благородную, голубых кровей, не смей беспокоить больше, – девушка показала язык и скрылась за кустом малины.

Парень виновато опустил голову. Медленно поплелся в сторону дома. На душе было тяжко. Сердце больно трепыхалось в груди. Понимал, что наломал дров. Вряд ли это само собой исправится. Никогда еще с Марусей не ссорились. А тут… Из-за обычного казалось бы пустяка… Даже страшно сделалось. Зачем ей всего этого наговорил? Для чего пытался обидеть?.. И подумать не мог, что между ними когда-нибудь мелькнет стрела недопонимания.

– Ну, что? – встретили его на пороге.

– Не донимайте, пожалуйста. Не надо.

Игорь прошел в комнату. Тихо прикрыл за собой дверь.

– Видать случилось чего, – обратилась женщина к старику. – Сердцем чувствую.

– Милые бранятся только тешатся, – проронил свекор. – Сами разберутся. Не мешай.

Шли дни. Недели. Игорь и Маруся избегали друг друга. Возвращаясь с работы, парень запирался в комнате, не желая никого видеть. Лишь ночью осторожно выходил во двор, стараясь никого не разбудить. Присаживался на завалинку. Подолгу глядел на луну. Похудел. От улыбки, что всем так нравилась, простыл и след.

– Неужто и в сам деле беда в дверь постучала? Ишь, – тревожился старик, – юбовь, юбовь… Никуда в эти годы от тебя не скроешься.

Наступили последние дни лета. Мать, беспокоясь за сына, не находила места. Много раз пыталась поговорить. Не удавалось. Парень увиливал от беседы. Прятался. Уходил в себя.

И все же разговор состоялся. Игорь топил баню. Бежать с паленьями в руках было некуда. Мать подала чистое белье. Присела рядом.

– Почто нагнетаешь себя? – как можно мягче спросила она. – Раздули из мухи слона. Теперь страдаете оба. Зачем? Кому что хотите доказать?.. Видела её давеча. И на ней, бедняжке, лица нет. Ни к чему хорошему молчание ваше не приведет. Пойми это.

– Не надо, мама.

– Деда он послушал!.. А сердце слушать не желает. Гляди! Упустишь счастье. Взмахнет в небо и не воротишь. Коли любишь, борись. Всеми силами. Слышишь? Не поддавайся капризу детскому… Её тоже понять можно. Это я в её годы с одной работы на другую бегала. До фамилии мне тогда было ли?

Парень вздохнул.

– Не так все просто, как кажется.

– Жизнь не прямая дорога. Пойми это. Будут и изгибы. И трещины будут. Не одну шишку набьёшь ещё... Всё, милый. Детство кончилось. Учись преодолевать трудности. Не опускай руки. Ко всему будь готов.

Игорь отвёл взгляд в сторону. Сердце больно кольнуло. Припомнились обидные слова, что наговорил Марусе. Сделалось мерзко. Он взял бельё и молча вошел в предбанник.

– Молодые вы… и глупые, – донеслись в спину слова матери.

 Игорь присел на лавку. Прислонился виском к бревну. Мысли терзали душу. Упрямство и боль вели жесточайшую борьбу, причиняя новые муки. Юноша глянул на ладони, сжал кулаки. Не желая мучить себя ещё больше, разделся и вошел в баню.

Женщина воротилась в избу.

– Ну… разобрались? – спросил старик.

– Если и дальше так пойдет – свадьбы не быть.

– О как! – поднял брови свекор. – Передумал?

– Вы же видите, как он страдает. Зачем так? Ладно бы избранница была непутевая. Можно понять. Но... на глазах выросла. Слова худого сказать не смею. Люблю, как родную.

– Да, да…

– И подумать нельзя было, что… так произойдет. А все гордость. Детская гордыня в душе разыгралась. После локти кусать будут и в подушку плакать. Наперед знаю, – сетовала женщина. – Люди измены прощают, а здесь… Пустяшное дело, а разобраться не в силах. По разным углам прячутся, как дети.

– Дело может и не пустяшное, как кажется на первый взгляд.

– Я вас умоляю. Счастье ребенка мне дороже всего на свете… Пойду к ней сама. Поговорю. Поймет. Неужели не поймет? Во всем разобраться можно, если постараться.

– Не спеши, – остановил старик. – Сам наведаю.

– Сами?

– Помирить, конечно, надо. А то… случись чего, на меня же всех собак после спустит. Мы Мартышкины такие. Коль обиду затаили, эт надолго.

Старик застал Марусю у околицы. Девушка бегала на луг. Носила пастуху Еремею обед.

– Добрый день, Арсений Игнатьевич! – поздоровалась девица и робко отвела взгляд в сторону.

– Здравствуй, милая! – кивнул старик. – Совсем навещать перестала. Али забыла вовсе?

Девушка растерялась. С испугом подняла глаза.

– Неужели причину не знаете?

– Отчего же. Знаю. Да только… повод ли это? Скажи. К такому благородному шагу пришли. Семью завести решили. И вдруг на тебе… Околесица такая.

– Ну, как же?

 – Ответственность, – перебил старик, – вот, что на первом месте, вопреки всему, должно быть. А вы?.. Седину мою позорите. Родителей срамите. Дело это?..

– Извините.

– Игорьку тоже ить… что?

– Что? – тихо переспросила девушка.

– Обидно. Поди тоже живая душа. Всё понимает. Всё чувствует. Страдает. Ночи не спит. Луной любуется.

– Зачем луной?

– Пошто мне знать, – пожал плечами старик. – Как юбовь запоет, тут вы и стихи писать, и на луну глазеть горазды. Молодцы. Гори все синим пламенем и с места не сдвинемся. Все нас бросили, никому мы не нужны. Одни-одинёшеньки.

Маруся промолчала.

– В мои годы этакого безобразия не было. В юбовь не играли, – сказал старик. – Помню, спросил Евдокию прямо – пойдешь? Пойду – ответила. И ничего лишнего. Трудились не покладая рук и жили душа в душу. Сорок два года прожили и слова дурного не сказали друг другу. А ить тоже, как и вам двадцати годков не было. А вы… Хуже детоньки малого ведёте себя. Не стыдно?

Маруся опустила глаза.

– Ты, милая, одно пойми. Не имя красит человека. А его поступки. Каждая фамилия род человеческий. Память предков. История ни одного поколения. И вычеркнуть из памяти, отказаться от неё не дозволено никому. Прадед Игоря с фамилией этой на фронте воевал. День и ночь гитлеровских захватчиков бил, не щадя сил своих. На танк с гранатой бросился. Звезду героя получил… посмертно. И вдруг на тебе… Неужто парню не обидно? Узнать от любимой, что фамилия его оказывается недостойная. Не то что обида, злость возьмет.

– Так ведь и он дразниться стал, – заступилась за себя Маруся.

– Эт что за новость еще?

– Аристократка, говорит. Раскулачить надо.

Старик по-доброму улыбнулся. Снял кепку. Почесал лысый затылок.

– Н-да. Обидеть человека ума большого не надо. Думается мне, что оба вы молодцы. От того и стыдитесь друг друга. Одно пойми. Дурной язык острее лезвия. Хоть сто фамилий поменяй, а народ всё равно Мартышкиной величать будет. Все оскорбления идут не от ума большого. Дураков слушать – себя не уважать. Юбовь! Вот что оберегать нужно. А там и счастья не упустите.

– И как быть? – тихо спросила Маруся.

– Мириться. За тем и пришел.

– Отчего же сам не идет? Все вечера у калитки просидела. До утра в окно гляжу, а он… – девушка опомнилась. – Вы хотите, чтобы я?.. Но… первая… Тоже… поймите меня правильно.

– Здесь правда твоя, – согласился старик. – Ты, вот что. С первыми сумерками ступай к мостку. Игорек тоже явится. Там и поговорите.

– Вы ему…

– Ничего не скажу. Не бойся. Мало ли зачем тебя к реке занесло вечером. Отраженьем любуешься.

Девушка улыбнулась.

– Придет? – тихо спросила.

– Никуды не денется. А не пойдет, самолично прутом погоню.

Маруся обняла старика. Крепко прижала к себе.

– Спасибо огромное, Арсений Игнатьевич!.. Спасибо, родненький.

– Ну, будет. Будет тебе, – зарумянился старик. – Ступай с богом.

– Побегу?

– Поспешай не торопясь.

Девушка ещё раз обняла старика и быстро зашагала в гору, где виднелась улица. Старик, глядя ей вслед, улыбнулся:

– Эх, юность, юность. Юбовь, юбовь.

И не спеша направился следом.