Олег АЛИТИС. ПОД ГРАНЯМИ СТЕКЛЯННОЙ ПИРАМИДЫ... Поэзия

 

Олег АЛИТИС

ПОД ГРАНЯМИ СТЕКЛЯННОЙ ПИРАМИДЫ... 

 

ПРЕВРАЩЕНИЯ

Так приветливо и ласково

Ты взглянула на меня –

И в гетерах Семирадского

Меньше видел я огня!

 

А закат пылал румяней

И завёл наш разговор

В ресторанчик, где армяне

посадили нас на двор.

 

В мире нет коварней штуки,

Чем, расслабившись в корчме,

Томно-страстный стон дудуки

вдруг услышать в полутьме.

 

Колебало робко пламя

Стеариновых свечей

Нежных рук твоих камланье,

Влажный блеск твоих очей...

 

То коньяк и земляника

Иль подгадано судьбой,

Чтобы химия возникла

Между мною и тобой:

 

В этом зыбком полумраке,

Как ты разум ни зови,

Я читал простые знаки

Приглашения к любви.

 

Вдруг зажёгся свет, и сказку

Отменил и волшебство,

Обнаружив как бы маску,

Как бы фокусничество...

 

Но пришло прозренье ночью

На исходе наших сил:

Яркий свет нас лишь морочил,

Сумрак – истину гласил!

 

НАИВНАЯ ПТИЦА

Солнце быстро садится,

но в горящем окне

желтопёрая птица

всё поёт, как в огне.

Канарейки-певуньи

незатейлив свисток,

но у нас в полнолунье

вызывает восторг.

 

Всё синей за оконцем,

и Луна, как вчера,

хладнокровно смеётся:

этот свет – мишура,

и счастливая песня –

лишь наивный обман,

и всегда интересней,

что скрывает туман.

 

Только нам канарейка,

откликаясь на свет,

всё звенит, что «индейке»

окончания нет:

человечный сожитель

вновь подсыплет зерна

и согреет обитель,

и спасёт от темна;

то труднее, то легче

будет песням учить

и от музыки певчей

все раскроет ключи;

и подарит нам пару,

чтобы сладостней петь,

чтобы трели недаром

оглашали бы твердь.

 

Будет песня, взлетая,

таять в свете Луны.

В серебре – золотая,

словно детские сны...

 

Там, где нежно и рвётся, –

певчий жребий суров,

если песенка льётся

на границе миров:

утомлённый создатель

вдруг протянет ладонь,

повернёт выключатель,

и погаснет огонь.

 

ГОРЯЩАЯ БРОНЗА

Мальчик-зверёныш вскочил на кобылу – несётся

он без седла и стремян, только за холку держась;

в ужасе смотрит назад – огнедышащий Хаос

следом всё ближе летит, лошадь стегая огнём...

 

Падают, падают, падают бронзы расплавленной капли,

словно мгновенья, за ней, каждая году равна, –

вот уже нету хвоста и копыт, и летящего крупа,

но продолжает мальчишка спасительный этот галоп...

 

Запечатлённое в бронзе гонки смертельной движенье,

с тысячелетьями споря, гений античный создал,

чтоб поколенья потомков, здесь застывая в восторге,

видели мощь человека, необратимость времён!

 

Мы тут как будто бы слышим грохот галопа по степи,

страшное ржанье и крики, рёв перелётный огня,

мы, изумлённые, чуем запах вертящейся пыли,

струек горячего пота и подожжённых волос...

 

Мы, как и предки, гадаем, что в завершении гонки,

бог весть, когда-нибудь – тысячелетья спустя,

может быть, мальчик и лошадь тихо истают в движенье,

бросив мечты о спасенье, о будущем не грустя!

 

* * *

Лилии закрывают

Вновь лепестки свои,

Солнечные стекают

В сумрак ночной слои;

Музыка жизни тише:

Тихо застыл камыш –

Так захотел Всевышний –

Вот и настала тишь.

Тихо стоят берёзы

В поздний усталый час,

Тихо мерцают звёзды,

Глядя с небес на нас.

Кажется, наступила

Вечная тишина –

Даже душа застыла,

Тишью оглушена.

Кажется, Бога частица

В каждом таится листе,

В каждой тени гнездится,

В каждой мерцает звезде...

 

Развоплощённый Боже,

Что ты не спишь всю ночь?

Чем тебе мы поможем,

Если нельзя помочь?

 

ПУТЁМ ВОРОНА

Круто взбираясь в поту и пару

Дикой тропой заповедного Крыма

Слышу привычно надменное «Крр-ру»,

Вижу в размахе иссиние крылья.

 

Снова дозором плывёт надо мной

Ворон могучий – креститель просторов,

Этих урочищ смотритель смурной

В чёрных очках и крылатке касторовой.

 

Горной дороги извилистый след

Вьётся под нами повадкой змеиною,

Но ни добычи, ни жертвы там нет –

Камни одни рассеребряны инеем.

 

Видно опять норовят холода

Пору приблизить нужды и бескормицы

И не получится так, как всегда,

Трупиком крысы ему оскоромиться.

 

В этом полёте задача одна:

В скалах, вдали от построек и улиц,

Высмотреть вспоротый бок кабана,

Пыльное тельце неловкой косули.

 

А вот за мною не стоит следить –

Без карабина я «чучелко штатское», –

Здесь позволяют кого-то добыть

Лишь представителям гордости нации...

 

Видишь, уже пламенеет кизил,

Здесь мы с тобой до утра распрощаемся –

Выше взбираться не хватит мне сил,

Да староват я для эдаких шалостей.

 

Небо всё ниже, всё холодней –

Теплолюбивые откочевали...

В сумерках в скромной хибаре своей,

Под можжевеловыми кружевами,

 

Буду сидеть и смотреть на огонь

Мумией бронзовой возле очелья,

Слушать, как рвётся от бурь и погонь

Горный ручей по теснине ущелья,

 

Или при лампочке в двадцать пять ватт

Вписывать в книжку столбцы стихотворные,

Как я взбирался, чёрту не брат,

Трудным путём одинокого ворона.

 

ТУМАН

Тянет влагой от реки

И туманом, а в тумане

Тонут вётлы, ивняки

И заброшенные бани;

 

Молчаливая река

Не волною, так туманом,

Верно, хочет в облака

В напряженье первозданном.

 

Видно сверху, от крыльца,

Всё плотней туман и ближе –

Вот у древнего венца

Он седые брёвна лижет...

 

Что ворочается в нём

И растёт, и дышит молча,

И клубится за окном

Так бельмасто и молочно?

 

Будто разломав ярмо,

Бесприютно, одиноко,

Мироздание само

К нам заглядывает в окна.

 

КЕРКИНИТИДА

Под гранями стеклянной пирамиды

Земли тысячелетние пласты

Античной маленькой Керкинитиды

Раскрыли молчаливые следы:

 

Фундамент башни, пепел, чьи-то кости,

Фрагменты амфор, жерновов, камней –

Земля в своём неутолимом росте

Глотает всё, растущее на ней.

 

А люди тут тысячелетья жили,

Растили злаки, полисы, детей,

Любили, ненавидели, дружили

По череде рождений и смертей.

 

Царили здесь полуденная скука

И силы сберегающая лень,

Дневные сны прибой морской баюкал,

Пока росла и удлинялась тень...

 

И мы с тобой идём стопами древних

Изгнанников исчезнувших столиц,

Всё так же здесь в раскидистых деревьях

Чернеют гнёзда неразумных птиц,

 

Всё так же с моря синий веет ветер,

На променады нанося пески,

И лебеди встречают нас под вечер

Выпрашивая яблоков куски...

 

Как в древности, всё так же катят волны,

Где поэтесса греческих кровей

Входила в море целеустремлённо,

Измученная ревностью своей...

 

Но наши дни ни жертвенны, ни скушны

И не подвластны тлению, пока

Мы радуемся музыке ракушки,

Что ищет в море детская рука.

 

Что пользы вспоминать про жизнь былую

И можно ли печалиться всерьёз,

Что нашу нежность, наши поцелуи

Засыплет пепел отгоревших звёзд?

 

* * *

Я на заброшенной дороге.

Густеет вечер, легче зной

И месяц – проводник двурогий

Плывёт, сияя надо мной.

 

Плывёт за дремлющие горы,

И улыбаясь и дерзя,

И в беспредельные просторы

Уводит древняя стезя.

 

Здесь попадается нечасто

Мой современник на пути,

Но разве стоит огорчаться,

Что одиноко мне идти

 

Туда, за горние преграды,

Где спит отсутствующий бог –

Ведь каждый миг со мною рядом

Предшественник былых эпох –

 

Плотин, Порфирий и Антоний,

И Аверроэс, и Платон

Со мной, смутьяном недостойным,

Ведут беседы без препон

 

О вечности причин и следствий,

О мнимости добра и зла,

О вещной кажимости бедствий...

Загадкам мира несть числа!

 

Вершу свой путь, не расчисляя,

Всем бесполезный полиглот, –

Он не к богатству или славе,

Но к истине меня ведёт.

 

Быть может, жизни и не хватит?

Да. Заблуждался и кружил,

Порой в сомненьях годы тратя...

Но верится – недаром жил.