Антон ЛУКИН 
Антон ЛУКИН
АТЫ-БАТЫ ШЛИ СОЛДАТЫ…
Рассказы
ДЕД САША
В зимнюю пору мы с сестрой часто гостили у бабушки. Многоквартирный дом, в котором она жила, был старой постройки. Через дорогу находился монастырский пруд, где я мальцом ловил консервной банкой головастиков. Позже пруд спустят. Почистят и приведут в порядок. Но вода держаться, как раньше, уже не будет. Уйдёт в почву. Место это со временем зарастёт травой, и мальчишки быстро оборудуют его под футбольное поле.
Вдоль пруда росли старые ивы, кору и ствол которых давно поели насекомые. В деревьях с годами образовались дупла в человеческий рост. По другую сторону пруда росла «Царственная лиственница». Дерево посадили в честь первой годовщины рождения цесаревича Алексея в 1905 году.
Рядом с бабушкиным домом у перекрёстка стояло двухэтажное розовое здание. Там располагалась редакция районной газеты «Ударник». Хорошо помню, как в школьные годы нёс свои первые наброски на тетрадном листе в редакцию. Редактор Валентина Каганова, внимательно ознакомившись с рукописями, по-доброму, чтоб не спугнуть в моей детской душе тягу к сочинительству, указывала на погрешности в тексте. Сколько же было радости и восторга, когда в газете появлялась моя первая «проба пера». Сказка аккуратно вырезалась и вклеивалась в толстую тетрадь с именованием «Архив», где хранились когда-то вырезанные из советских газет мамины публикации…
Как же всё-таки приятно в студёную зимнюю пору, когда за вечерним окном сурово завывают метели, находиться в тёплой комнате и с умилением поглядывать на ледяное оконное стекло. На подоконнике беседует с самим собой радио. В печи потрескивают поленья, наполняя комнату теплом. Под половицами изредка скребётся мышь. Радуется, что вовремя нашла укрытие и теперь без забот и хлопот перезимует в норке, засыпая под наши голоса. И во всей этой, казалось бы, незатейливости есть своя прелесть. Своя красота. Как же мало человеку нужно для счастья! Стоит лишь погрузиться в воспоминания, понимаешь, что в самой обыденной повседневности порой скрывается настоящая радость. Казалось бы, обычное утро, обычный день, ничем не примечательный вечер. Но пройдёт каких-то несколько лет, и этот самый день будет вспоминаться с особым трепетом и теплом.
Иногда, чтоб скоротать вечер, к бабушке в гости захаживал дед Саша. Папин отец. Жил он в этом же доме, что и бабушка Зоя, только с другого конца. Бабушкина квартира находилась на первом этаже, и маленькие окна её чуть уходили под землю. Квартира деда Саши располагалась на втором этаже, напротив «новой» школы. Мы усаживались играть в лото.
– Поиграем? – предлагали мы с сестрёнкой.
– Отчего же не поиграть? – улыбался дедушка. – Я как раз в расположении духа. Оставлю тебя, Антоха, с носом, так и знай.
– Ещё кто кого.
Мы любили с дедом друг над другом подтрунивать. Иногда, правда, я увлекался, забывая про почтенный возраст, и дед сердился всерьёз. Дед Саша не был злым, но поворчать порой любил. И мне это, маленькому проказнику, нравилось и всегда веселило.
Мы с сестрёнкой взбирались на старый бабушкин диван, который всегда был разложен и укрыт одеялом. Бабушка Зоя присаживалась с краю. Дед брал стул, садился напротив. Каждый брал карточку. Я из мешочка вынимал бочонки, озвучивал и тоже прикрывал у себя на карточке числа, если такие имелись. Моё любимое занятие в игре – быть ведущим. Стоило дедушке чуток отстать, как я тут же нахваливал себя. Дед глядел косо.
– Помедленнее, – придирался он ко мне. – Не на пожар спешишь.
Я специально вынимал из мешочка бочонок, называл число, убирал в сторону и быстро доставал другой.
– Говорю же – не спеши. Счас Валюше мешок отдашь.
– Она ещё маленькая, – говорю ему.
– Ничего не маленькая, – возражает сестра.
– Уж не глупей тебя, – отвечает дед.
Я по-прежнему тороплю игру.
– Надо Женьке сказать. Пусть уши надерёт.
– Папка меня не трогает.
– Зря. Тебя ремнём пороть надо, – ворчит дед Саша.
– Ну, чего ты пристал к парню, – вступается бабушка. – Никто не виноват, что проигрываешь.
– Играть тоже надо умеючи, – подливаю я масло в огонь.
– Я тоже не успеваю, – жалуется сестрёнка.
– Рази за ним угонишься. Он же нарочно дурит.
Дед Саша отбирает у меня мешочек и теперь сам не спеша ведёт игру. Игра потихоньку-полегоньку налаживается в его сторону. Дед кладёт на карточку бочонок с числом девяносто.
– О! Дедка.
– Не дедка, а дед, – поправляет меня бабушка Зоя. – Что за слово такое?
– Знаешь, почему это число так зовут? – спрашивает меня дедушка. Я качаю головой, пожимаю плечами. Дед расплывается в улыбке. Он этого ждал. – Доживёшь до моих лет, узнаешь.
Дед Саша любил повторять эту фразу, показывая тем самым свою мудрость и превосходство в годах. Дед веселился. Кончики глаз его тоже улыбались. Удивительно, но до преклонного возраста и до самой смерти ни бабушка Зоя, ни дед Саша практически не имели седины. Тёмные пряди их волос гордо бросались в глаза. Лицо у дедушки было доброе. Глаза, особенно когда он улыбался, были по-детски озорными и излучали какую-то манящую искру. В молодые годы, думаю, он был красив. Фотографий его юных лет я не видел. Дед Саша не любил фотографироваться. Всегда отмахивался ладонью (тоже одна из его привычек) и скромно уходил в сторону. Он вообще был довольно-таки скромным человеком. Говорил не громко, как бы слегка гнусавя в нос. Фотографии его не дошли до нас, ещё наверное, потому, что родом он был не из этих мест. Родился дед Саша и вырос в селе Большое Болдино, которое прославил на весь мир Пушкин. Забавно, что и дед, как великий поэт, величался так же – Александр Сергеевич… Лукин.
А вот баба Паша, дедушкина мама, которая иногда приезжала в гости, особенно осенью и в зиму, была строгой и казалась нам с сестрёнкой злой. Небольшая ростом, сухая от худобы, баба Паша ходила медленно и нередко бранилась взаправду. Однажды, когда я был у дедушки в гостях, мне на глаза попался стакан с водой, в котором лежала вставная челюсть бабы Паши.
– Чё это? – я приблизился к стакану.
– А ты будто не видишь, – ответили мне.
– Зубы, – говорю.
– Не будешь свои беречь, такие же носить придётся, – говорила баба Паша.
– Ну, прям, – возражаю.
– Хоть прямо, хоть косо. Никогда старших не слушаешь, – вставил своё слово дед. – Ну, куда ты руками!
Я прятал за спину руку, что не давала мне покоя, и по-прежнему внимательно разглядывал в стакане искусственную челюсть. Уже и не помню, то ли баба Паша разрешила мне, то ли сам украдкой от всех, но зубной протез из стакана я всё же вынул. Внимательно разглядывая и постукивая нижними и верхними зубами друг о дружку, жалел, что нельзя их взять в школу, похвастаться ребятам и попугать трусливых одноклассниц.
Ещё хорошо помню у дедушке на серванте небольшую статуэтку Волка и Зайца из мультфильма: «Ну, погоди!». Волк в морской тельняшке, в штанах-клеш, с трубкой и гитарой. Что-то напевал Зайцу. Мне нравилась эта статуэтка.
Квартира у дедушки была совсем крохотной, невзрачной. И хоть жил он на втором этаже, в квартире постоянно стоял мрак. Единственное окно было всегда прикрыто большими шторами. Дедушка, признаться, жил чересчур как-то по-простому и немного неряшливо. Маленький узенький коридор. В коридоре по левую сторону небольшой стол, на котором с одного угла крепились настольные тиски и стояла электрическая плита. Дальше, у самой стены, холодильник. Повсюду банки с шурупами, а на гвоздях, прибитых в стену, изоленты. Дед был мастак что-нибудь помастерить. У холодильника висела почти во всю стену карта Горьковской области, на которой, как не ищи, а город Саров не найдёшь. Есть Дивеево, есть Цыгановка, посёлок Сатис, мордовские леса указаны тоже, а Сарова нет. Тогда он, правда, назывался Арзамас-16.
– Ну-ка, – дед указывал на карту. – Проверим, парень, твои знания. Покажи мне Арзамас-16.
– Ха, – ерепенился я и шёл к карте. – Пуще простого.
Я водил глазами по карте, но города такого там не находил. Вот Горький. Дивеево. Вот Арзамас… А Арзамаса-16 нигде нет.
– Что, нема? – посмеивался дедушка. – Вот так же, поди, и в школе… у доски учителей смешишь.
Я злился. На дедушкины смешки и провокацию дёргал плечом и по десятому разу разглядывал карту.
– Как тут не увидеть, не понимаю, – подтрунивал меня дед. – Вон же!
– Где?
– Перед самым твоим носом, – расплывался в улыбке дед Саша. – Да-а, парень, разочаровал ты меня. Надо тебя к окулисту сводить. Не нравится мне твоё зренье.
– Нет его здесь.
– Как нет? Скажешь тоже. Куда же он делся? Эт не посёлок и не деревня какая. А целый город… Отсюда и то вижу.
Я злился и с отчаяньем разглядывал карту вновь. Попадались знакомые сёла, а Арзамаса-16 по-прежнему нигде не было.
– Валюша недавно была, сразу нашла. А ить младше тебя, – дразнил дед.
– Не ври!
– Не имею такой привычки.
Отчаявшись, я принялся доказывать дедушке, что это неправильная карта. Непутёвая. И что город этот забыли попросту вписать. И скорее всего, если присмотреться хорошенько, не досчитаешься ещё каких-нибудь населённых пунктов. Что карта эта бракованная и её нужно выбросить немедленно, чтобы честных людей, вроде меня, она не вводила в заблуждение. А если нет – то пусть он сам укажет, где этот таинственный город.
Дедушка на это смеялся в голос. А после признался, что города этого действительно нет на карте, но не потому, что она бракованная, а потому, что он засекреченный. И вражескому шпиону вовсе необязательно знать место его расположения.
По правую сторону от коридора в дедушкиной неуютной квартире находилась единственная маленькая комнатка с крохотной печкой. В правом углу стоял диван, напротив дивана сервант «Хельга» с хрустальной посудой и телевизор «Чайка». У окна письменный стол с настольной лампой. Стол был прикрыт стеклом, под которым хранились открытки и письма. Кресло и пара стульев. Больше ничего примечательного в квартире не было.
Однажды вечером, когда бабушка Зоя была у нас в гостях, пришёл взволнованный дед Саша и сообщил, что баба Паша умирает.
– За тобой послала, – сказал дед. Бабушка Зоя принялась собираться. – Просила привести.
Дед с бабушкой поспешили к дому… Не успели… Баба Паша ушла в мир иной. Предчувствовала уход. Знала. Потому и отправила деда, чтоб не мешал. После смерти мужа баба Паша заплохела. И в скором времени перебралась из Большого Болдино в Дивеево. В крохотную дедушкину комнату. Недолго пожила у него. Захворала и зимним вечером тихо ушла навсегда. Дедушка переживал. Корил себя, что оставил маму одну. Поддался её уговорам.
Дед Саша был большим охотником до мастерских дел. Всюду что-то чинил. Хорошо разбирался в радиотехнике. Работал электриком. Крепил к ботинкам «кошки» и взбирался высоко на столб. Когда я ещё не ходил в школу, помню, просил дедушку, чтоб и меня научил карабкаться так же по столбам. Дед на это по-доброму улыбался. И к моим детским валенкам крепились монтёрские когти. Дед Саша придерживал меня руками и помогал добраться до выключателя.
– Ну… Давай-давай, парень!.. Переставляй ноги. Ишо чуть-чуть, – подбадривал меня.
А когда моя детская ладонь коснулась выключателя, воскликнул:
– Да будет свет!
– Вот и подмога растёт, – улыбалась бабушка.
– Да-а, пора на пенсию.
В своём сарае дед соорудил настоящую мастерскую. Чинил всё, что принесут. В основном бортировал велосипеды и приводил в исправность электроприборы. И каких только запчастей в сарае не было! Ещё с дюжину велосипедов соберёшь. У входа, с правой стороны, на столе крепился электрический наждак и тиски. На наждаке дед точил ножи и косы. Однажды, когда дед клеил велосипедную камеру, к нему подошёл корреспондент с оператором. Дед скромно, пряча лицо от видеокамеры, ответил на заданные ему вопросы. Случайно узнали от знакомых о данном сюжете, и отец, раздобыв видеокассету, шутил, что папенька его теперь знаменитость. Дед смотреть видеозапись не стал. Отмахнулся, как обычно, рукой, и сказал, что всё это баловство. Не любил сьёмки. И по-прежнему в выходные дни чинил людям велосипеды, честно зарабатывая свой кусок хлеба. А когда родился мой младший брат Андрей, принарядился в голубую рубаху, в серые брюки, и сам велел запечатлеть его с внуком на память.
Ещё помню, как дед просил его постричь. Машинка для стрижки волос имелась. В гости иногда приезжала мамина подруга детства – Крохина Наталья. Тётя Наташа жила в Ардатове и была парикмахером. И когда приезжала в гости – вся семья готовилась к стрижке. Тётя Наташа творила с волосами настоящие чудеса. Для этого и была приобретена машинка.
– Давай, парень, убери эту шевелюру, – просил меня дед.
– Я ж не умею.
– А чего тут уметь. Вжик-вжик и готово, – говорил дед Саша. – Чей не красна девица я, чтоб причёски мне делать. Учись, парень, разрешаю. Ну?.. Не робей.
Я стриг деда ножницами. Затем брал машинку, подбирал насадку и аккуратно водил по загривку. На дедушкины плечи и на пол ронялись колючие волосы. Что-то более-менее получалось.
– Ну вот. А ты боялся. Молодец! – хлопал дед моё плечо. – Жди следующего раза.
Я служил в армии, когда дедушки не стало. Хорошо помню, как летним погожим днём был в увольнении, гулял по Курску, когда от матери пришло печальное известие. Присел на скамью и молча стал разглядывать тротуар. Вспоминал деда. Его улыбку. Его шутки. Его добрые живые глаза. И сейчас, когда прихожу на кладбище, первым делом иду к двум дорогим мне холмикам, под которыми тихо спят милые моему сердцу люди. Бабушка Зоя и дед Саша. Рядышком. Мамина мама и папин отец. У каждого своя интересная непростая судьба. Каждый прожил эту жизнь просто и скромно. Не гнался за богатством, не покорял вершин, а честно трудился и помогал, как умел, людям. Наивные и добрые. И оставили неизгладимый тёплый свет в памяти детей своих, внуков, знакомых и друзей.
НОВОГОДНЕЕ ВОЛШЕБСТВО
Новый год, пожалуй, самый волшебный и сказочный праздник, полюбившийся не только детворе, но и взрослым. Всё кругом прихорашивается, украшается. От кудрявой ёлки и фасада дома до витрин магазинов и улиц в целом. Всё в огнях. А ежели и погода не подведёт, и зима побалует пушистым снегом. А поутру ударят холода. Красота праздника ощущается многократно. Выйдешь во двор – морозно. Под ногами хрустит снег. Изо рта клубит пар. Деревья принарядились, укутались в шубки. Телеграфные провода и те покрыты инеем. И кажется, что всё вокруг из хрусталя. На небе перемигиваются друг с дружкой звёзды. На окнах играют разноцветными огоньками гирлянды. Давно припрятаны подарки для родных и близких. Накрывается стол. Совсем чуть-чуть… и куранты пробьют полночь. Зажгутся бенгальские огни, послышатся поздравления, польётся звонкий смех, и добрый волшебник с Северного полюса поспешит заглянуть в гости. Взрослые окунутся в детство и будут вести себя, как большие дети. Потому как все мы верим в чудеса. И каждому, будь он большим или малым, хоть на мгновенье, да хочется волшебства.
Недели за три до праздника мы с сестрёнкой начинали писать письмо Деду Морозу. Время от времени почёсывая кончиком карандаша затылок, задумчиво глядели на ёлку. Зелёная красавица стоит у окна, наряженная новогодними игрушками. Каких только украшений нет. Гирлянды играют огоньками, серебрится мишура, и кажется, что ёлочку нашу припорошили снегом, и от того она вся сияет и перемигивается снежинками. На ветвях большие позолоченные часы, домики, медвежата и зайчата, шары – разные, разные. А на самой макушке важно красуется красная звезда.
Украшали ёлку вместе. Вечером. Мама с папой не спеша развешивали гирлянду и прицепляли звезду. Мы же с Валюшей осторожно вешали на зелёные ветви новогодние игрушки. В первую очередь бабушка Зоя вынимала из старой деревянной коробки позолоченные круглые часы и крепила их по центру. Эту самую игрушку давным-давно бабушка приобрела в городе Горьком. Мама тогда была совсем крохой. Потому часы эти всегда занимали на ёлке почётное место. Каждый из нас, понимая их возраст, дорожил ими и восхищался. Над кроватью, где спала сестрёнка, во весь ковёр тоже развешивалась гирлянда. Красно-жёлто-зелёные огоньки мигали всю ночь. И как же было приятно под их весёлый танец засыпать. Топится печь, на окне бумажные узоры-снежинки, а за окном доносится вой метели. Красота!..
И вот совсем немного, совсем ещё чуть-чуть, и под ёлкой окажутся долгожданные подарки. Хоть Дед Мороз и приходит только к послушным детям, всё равно… Как бы я не озорничал весь год, а в нужный час под ёлкой появлялся какой-нибудь мешочек или игрушка.
Мы продолжали писать письмо. Насколько помню – список всегда был внушительным. Мама сама так велела. Пишите больше. Дедушка Мороз сам выберет, что подарить. И как узнать, какой подарок важнее? Хочется всего и сразу. Аккуратно кладём письмо в конверт и по слогам выводим адресат: «Дедушке Морозу. На Северный полюс».
Мама забирает письма.
– Завтра пойду на работу и забегу на почту, – уверяет она нас.
– Главное, чтоб дошло вовремя. И не затерялось, – я слегка тревожусь. Хоть и маленький, а знаю, что до Севера путь неблизкий.
– Не беспокойтесь, – успокаивает мама. – Письма волшебные и будут доставлены в нужное время.
Оставалось только дождаться Деда Мороза. А это, скажу вам, непросто. Когда именно он заглянет в гости после полуночи, никто не знал. Детей много. И какой по счёту наш дом, неизвестно. Уж очень нам хотелось с сестрёнкой взглянуть на него хотя бы одним глазком. Пусть издали, да увидеть. А может, если посчастливится, и обмолвится словом.
К Новому году готовились все. За несколько дней до праздника родители старались приобрести продукты, чтобы хоть как-то украсить новогодний стол. Наше с сестрёнкой наивное раннее детство, когда мы верили в доброго волшебника и любили слушать перед сном сказки, пришлось на распад СССР. В стране конституционный кризис. Делилось государство. Менялась власть. Народ бедствовал. В магазинах были пустые полки. Зарплату не давали месяцами. И всё же родителям удавалось где-то что-то достать и купить. Всё это хранилось в холодильнике на верхней полке.
– Это к Новому году. Не брать! – предупреждали нас.
А как не брать? Когда такое богатство. И всё это ты видишь не каждый день. Ни по одному разу подойдёшь к холодильнику и украдкой заглянешь вовнутрь. Наверное, ещё и потому с таким нетерпением мы ждали тогда приближения праздника. Как были рады конфетам и мандаринам. Кусочку колбасы и сыра.
Накрывался праздничный стол. Мы с Валюшей носили с кухни тарелки. Бабушка Зоя расставляла их на столе. Весь вечер беспрерывно работал телевизор. Усаживались за стол. Вот она, та драгоценная минута. Когда чего-то долго ждёшь, готовишься с трепетом и наконец приходит финиш – сердце приятно замирает в предвкушении. Это всегда так. Даже как бы и жалко уже портить такой красивый стол. И в то же время хочется попробовать поскорее всё. По сей день Новый год ассоциируется у меня с запахом живой ели и мандаринами. Запахом детства.
В то прекрасное далёкое время, когда мы были детьми, мы умели радоваться простым вещам. В обычном всегда находили что-нибудь интересное. Совсем мало нужно было нам для искреннего удивления и счастливой улыбки. С годами всё реже и реже чему-то удивляешься. А тогда… каждое мгновение превращалось в игру. Весной ловили майских жуков и кузнечиков, зимой лепили снеговика, играли в снежки. Лето не обходилось без лапты и догонялок, пряток и чехарды… Девчата прыгали через резинку или же играли в «квадрат». И кем только мы не были! Какими супергероями себя не представляли. Кто благородный Капитан на большом морском судне, а кто Пират (для этого обязательно нужно было завязать один глаз; ведь ты отважный Пират и потерял его в неравном бою). Все мы, как и Том Сойер, мечтали стать первооткрывателями. Тогда и впрямь неведомые тайны хранились повсюду. И если нам говорили не лазить в подвал дома или на чердак, разве могли мы не нарушить этот запрет?
Хорошо помню, как мама после работы до позднего часу готовила нам с сестрёнкой маскарадные костюмы. В школе намечался новогодний бал и нужно прийти, как подобает, в образе какого-нибудь героя. Пусть даже и не совсем сказочного. И ежели в садике я был зайчонком, то теперь я школьник, и в костюм ушастого трусливого зверька наряжаться не хотел. Я желал быть мушкетёром. И мама согласилась мне в этом помочь.
– Хорошо, – с улыбкой сказала она. – Будешь у нас мушкетёром.
– Как Д’Артаньян? – радости моей не было предела.
– Даже лучше.
– А кем буду я? – подперев кулачком маленький подбородок, поинтересовалась Валюша.
– А ты… Ты будешь у нас снежинкой. Самой красивой.
И несколько поздних зимних вечеров мама шила нам с сестрёнкой маскарадные костюмы. Из картона вырезалась, склеивалась и разукрашивалась не одним слоем синего маркера моя мушкетёрская шляпа. Отец выстругал для меня красивую шпагу с деревянным клинком и дюралевой гардой. К штанам пришивались блестящие лампасы. Из синей плотной ткани с красивыми узорами мама вышивала мне плащ. Хорошо, что она у нас портной, и как волшебница творит с иголкой и ниткой настоящие чудеса. Все давно уже легли в тёплые кроватки, а мама всё ещё под тусклым светом настольной лампы что-то кроила и вышивала. Хорошая у нас мама. Самая лучшая. Мы с сестрёнкой не раз пытались ей помочь. Ютились возле неё, с восторгом поглядывая на её ловкие руки.
– Не мешайте, – говорила нам мама.
– Давай подержу, – предлагал я свою помощь. – Где что отрезать?
– Стихи выучили? – спрашивала мама. Мы дружно кивали в ответ. – Ещё раз повторите. Лишним не будет.
Мы садились за учебники. Новогодний стих нужно знать назубок. И мы это хорошо понимали. Мало быть в новогоднюю ночь нарядным. Нужно ещё и талантом блеснуть. Без этого никак. И мы в сотый раз повторяли хорошо известные нам строки. И всё-таки мама позволила нам с Валюшей помочь ей в одном деле. Разукрасить маркером мою мушкетёрскую шляпу. Весьма ответственно мы подошли к этой работе, аккуратно, затаив дыхание, наносили ровные синие линии.
А вот и долгожданный новогодний бал. В «новой», как все её называли, трёхэтажной школе, на первом этаже, пройдя столовую, в спортивном зале дожидалась праздника огромная, привезённая из лесу живая ель. Какая же она была красивая! Сколько шаров и гирлянд украшали её зелёные ветви. А на самой макушке важно горела звезда. Умиляло и восхищало то, что она была живой. Настоящей. Можно было прикоснуться к иголкам, которых было немало даже на полу, и вдохнуть аромат лесной жизни. И казалось, что ёлка, как добрый великан, растопырив в стороны лапы, с улыбкой глядела сверху на нас, восторженную детвору, и весело подмигивала нам гирляндами. Я всегда подолгу всматривался в её густые ветви. А вдруг покажется белочка. Может быть, бедолага спала крепким сном, а проснувшись, незванно-негаданно очутилась на нашем празднике. Но лесного зверька не было. Играла новогодняя музыка, стреляли хлопушки, разбрасывая повсюду разноцветные конфетти. Кружился хоровод вокруг ёлки, и все дружно звали Дедушку Мороза, который всегда приходил с огромным красным мешком и со Снегурочкой. Не обходился новогодний бал без Бабы Яги и Разбойников, которые каждый раз пытались украсть Деда Мороза или отобрать у него мешок со сладостями. Бабой Ягой, сколько помню, всегда наряжалась моя первая учительница – Баранова Елена Михайловна. Елена Михайловна пришла в школу после института и взяла наш класс под своё крыло. И два года (первый и второй класс) была нашей классной мамой, нашим наставником. Молодая, красивая, добрая. Под самодельным гримом проказницы Бабы Яги не сразу её было узнать. Хорошо помню наше знакомство. Когда наш класс, мальчишки и девчонки, ещё не знавшие друг друга (за исключением некоторых, что были в детском саду) и которым предстояло впереди дружное весёлое путешествие в одиннадцать лет, собрались в классе на втором этаже каменной маленькой двухэтажной школы, Елена Михайловна представилась и попросила достать из портфелей азбуку.
– А это, дети, ваш первый учебник, который унесёт вас в увлекательную Страну Знаний. А вы знали, что книги могут разговаривать? Да, да, не удивляйтесь. Прислушайтесь. Они вам очень рады и приветствуют вас.
В классе становилось тихо. Все прислонялись ухом к учебнику и пытались услышать волшебную речь. Наверное, многим тогда, как и мне, слышался тихий шёпот приветствия.
По завершении новогоднего бала любопытно было пройтись по одинокой вечерней школе, которая предстала пред нами в ином образе. Днём, среди шумной толпы, школа была будто огурец, набитый семечками. Теперь же коридоры казались обширнее. Пока взрослые не видят, можно с мальчишками подняться на второй этаж, а если хватит духу, то и на третий, и прогуляться по вечернему тёмному мрачному коридору. Лишь лунный свет и уличный фонарь слабо освещали помещение, которое мы хорошо знали, но теперь казавшееся таким чужим и пугающим. И медленно, затаив дыхание, нога в ногу, мы отважно пробирались вперёд, иногда заглядывая в пустые кабинеты. И стоило кому-то одному испугаться внезапно мелькнувшей тени и броситься с криком наутёк, как все тут же, подавленные страхом, неслись следом на первый этаж сломя голову.
Вдоль школьной территории, где сейчас проходит Канавка, располагался каток, на котором в зимнюю пору состязались за первенство с разных районов команды по хоккею. За катком, где сейчас монастырская трапеза, стояло жёлтое здание, где находились центральная библиотека, Дом культуры и кинотеатр. Весной, на Масленицу, рядом со зданием, на крыльце которого устраивались праздничные представления, ставили высокий столб. На столб пытались забраться удалые смельчаки, чтоб заполучить петуха, либо ещё какой подарок. Заодно показать всем свою прыткость. Одноклассник, Лёшка Новоженин, жизнь которого трагически оборвалась перед самым Рождеством в девятнадцатом году, будучи совсем мальчишкой, ловким, юрким и смелым, лихо однажды забрался на столб и достал из клетки петуха. Лёшкино фото разместили на первой полосе районной газеты «Ударник». Все в классе им гордились. В зимнюю же пору на маленькой площади у кинотеатра мгновенно вырастала большая пушистая ель. В новогоднюю ночь после полуночи народ от мала до велика с бенгальскими огнями шёл к ёлке. Пелись песни, кружился хоровод, лились рекой поздравления, и каждый желал друг другу счастья и радости в новом году. Смех и веселье не стихали всю ночь.
В зимние каникулы доводилось не только веселиться, но и хворать. Напрыгаешься, набегаешься по сугробам, вспотеешь, промокнешь, а после сам не заметишь, как тебя продуло. Стоило было одному, мне или сестрёнке, заболеть, как подхватывал другой. На спину наклеивали жгучие горчичники и даже клали их в носки. Изобретательных методов лечения была уйма. От медицинских банок с горящим спиртом внутри, до ингаляции горячим паром над кастрюлей с картофелем под одеялом. Рядом с кроватью на табурете блюдце с водой и дольками чеснока. В каникулы болеть особенно обидно. Когда все играют и гуляют, ты борешься с насморком, температурой и кашлем. Благо, спасал телевизор. Шли новогодние передачи и мультфильмы. Отчего-то запомнилось, что в это время мы часто смотрели «Приключения итальянцев в России». То ли крутили этот фильм с Андреем Мироновым в главной роли по телевизору, то ли по видеокассете смотрели его не по одному разу. Точно уже не скажу. Днём родители уходили на работу, и мы с Валюшей оставались под бабушкиным присмотром. Мы часто уговаривали её не ставить нам противные горчичники.
– Ой, сорванцы. Ой, неслухи, – качала головой бабушка Зоя. – Сколько раз говорили – промокли, ступайте домой, обсохните. Да разве вы послушаете, что ты! Плохого вам взрослые желают, как же. Теперь не хнычьте.
И всё же, как только мы шли на поправку, уговорить бабушку удавалось. И мы с сестрёнкой честно хранили эту тайну от мамы. Как только болезнь отступала, лежать в кровати становилось невмоготу. Потихоньку-полегоньку начинали бегать по квартире. Я украдкой прятал под одеяло игрушки, накрывался с головой, звал сестру и говорил ей, что я Джин.
– Какой такой Джин?
– Самый что ни на есть настоящий, – отвечал я из-под одеяла. – Как у Аладдина в мультфильме, помнишь?
– Помню, – отвечала Валюша.
– Ну?.. Три одеяло. Загадывай желание. Хочешь медведя плюшевого?
– Хочу.
– Пожалуйста, – вынимаю и протягиваю старого медведя.
Валюша призадумалась.
– Хочу кукольный домик.
– Где ж я тебе его возьму? – отвечаю ей. – Загадывай лучше куклу.
Сестрёнка догадывается и включается в игру. И я, как настоящий маг, вынимаю для неё из своей волшебной лампы то одну, то другую игрушку. Простуда отступила. Как и прежде, идём гулять. Впереди школа. Но ещё несколько дней заветных каникул. Обещаем вести себя поспокойней, чтоб не простудиться по новой. Но не проходит и часа, как мы забываем обо всём на свете и со всей дворовой детворой покоряем сугробы и играем до изнеможения в снежки. По второму разу, как ни странно, никогда не болели.
АТЫ-БАТЫ ШЛИ СОЛДАТЫ…
Порой случается так, что какой-нибудь совсем неказистый предмет навеет такие добрые и тёплые воспоминания, что внутри замирает сразу всё и дышать становиться трудно. Или песня какая ласково и грустно пощекочет пёрышком сердце. И будто складываются один к другому пазлы и ты, аккуратно пролистывая страницы памяти, рисуешь изображение картины, внимательно погружаясь в удивительный мир прошлого.
Разбираясь в письменном столе, мне попалась в руки аудиокассета. Обычная магнитофонная плёночная кассета. Я узнал её сразу. Какую ценную запись она в себе хранит. Давно уже ушли из бытия старые добрые кассетные магнитофоны. Цифровой век технологий быстро и сурово сменил их на флешки-носители. Оцифровав аудиокассету, я с лёгким замиранием сердца принялся слушать в полном одиночестве смешные детские голоса. Мурашки весело промчались по всему телу и приятный ком подкатил к горлу. Запись хорошо сохранилась, хоть и прошло уже больше тридцати лет. Где-то глубоко в подсознании, сквозь трещину памяти, пытается проскользнуть воспоминание тех далёких лет. И мне, кажется, я помню, как всё происходило.
Тогда мы жили у бабушки Зои. Была, кажется, поздняя осень. Мне годика три. Сестрёнке и того меньше – годика полтора. Мама пришла с работы и сказала нам, что будет записывать наши голоса. Когда-то давным-давно, когда мама была чуть постарше нас, бабушка Зоя тоже записала на жёлтую аудиокассету, как мама читает стихи и поёт песенки. На записи присутствует голос Вавиловой Марии. Бабы Маши. Родной тёти по матери бабушки Зои, которая родилась аж в позапрошлом веке. Баба Маша воспитала бабушку и мою маму. На кассете мама читает стихи, а дядя Ваня, сын бабы Маши, её нахваливает: «Молодец, Светлана! Умеешь. Ещё чего знаешь?».
Мне было жутко интересно. Мой голос будет звучать на кассете! Мама поставила однокассетный магнитофон на трельяж с тремя зеркалами, и мы с Валюшей, сгорая от любопытства, окружили его, при этом не смолкая не на секунду. Но стоило маме включить запись, как мы растерялись и замолчали.
– Ну… Говорите, – обращается к нам мама.
– Чего? – узнаю я свой детский голосок.
– Чего хотите, то и говорите. Стишок можете рассказать, – подсказывает мама. – Или песенку какую спойте.
Мы с сестрёнкой молчим.
– Антоша, ты постарше. Как мы с тобой учили? Расскажи пока про гусей… Гуси-гуси, га-га-га… – растягивает слова мама.
– Я, – слышится Валюшин голос.
– Ну, говори ты.
– Гуси-гуси, га-га-га… идите домой.
– Молодец! – хвалит мама сестрёнку и обращается ко мне: – А ты теперь что расскажешь?
– А я про Дед Моёза, – тихо говорю в ответ и вдруг во весь голос зачитываю стих:
– Дед Моёз, Дед Моёз,
голубая шапка.
Ты чего в мешке пинёс.
Там навено сядко.
– Дед Молёзь, ты чего сядко адия, – пытается повторить Валюша.
Запись обрывается.
– Рассказывай ты что-нибудь, – просит меня мама.
– Я? – говорю. – А я про гусей…
– Ой, ты уже про гусей говорил. Десять раз, – улыбается мама.
Секундная пауза. И я громко начинаю читать, как мне казалось тогда, наверное, что с выражением:
– Эй, дед… я!
В шкою по-я.
Мойся, одевайся.
В шкою собивайся.
Весь наёд весь на яботе,
у детят своя ябота. Э… У…
– У ребят своя работа, – помогает мама.
– У ебят своя ябота…
Эй, детишки.
В шкою влаз,
берите книжки.
– Молодец! – хвалит меня мама.
Я, радостный, громко зачитываю новую считалку:
– Зайка беленький сидит.
Он ушами щавелит.
Зайке хоёдно сидеть.
Надо япочки погреть.
Зайке холодно стоять.
Надо зайке поскакать.
Дальше я уже сочиняю сам:
– Зайка увидал мишку. И ускакал.
– Хорошо, – говорит мне мама. – Муха-цокотуха…
– Муха-зокотуха по пою пошля, – напеваю я. –
Муха-зокотуха денежку нашля.
Пошла муха на базай.
И купила самавай.
Пиходите талакашки.
Я вам чаем угощу.
Таяканы прибежали.
– Все стакашки выпивали… – мама мне подсказывает.
– А букашки по тли чашки… По тли…
– С молоком и крендельком, – помогает мама.
– С маяком и тигийком.
– Валя хочет спать? – спрашивает мама. Наверное, сестрёнка от скуки, потому как я увлёкся чтением и не даю ей вставить слово, заскучала.
– Валь, ты хочешь спать? – повторяю я за мамой и, не дождавшись ответа, зачитываю новую считалку. Приятно удивлён тому, как много я тогда, в столь раннем возрасте, знал песен и стихов. Говорить толком ещё не мог, а текст знал и неплохо.
– Аты-баты, шли солдаты,
аты-баты на базай.
Аты-баты, чё купили,
аты-баты самавай.
Аты-баты сколько стоит?
Аты-баты два юбля.
Аты-баты он какой?
Аты-баты заятой!
Валя тихонько заплакала.
– Зачем? – спрашиваю я.
– Чего зачем? – спрашивает мама.
– Зачем Валя плачет?
– Зачем Валя плачет?
– Не-е.
– А ты поплакать хочешь?
– Дя-я.
– А зачем ты хочешь плакать?
– Ну она же плячит, вот и я хочу плакать, – объясняю я маме.
– Ну а зачем? Лучше посмейся, – звучит в кассете приятный мамин молодой голос. – Как Валя смеётся?
Я заливаюсь детским смехом, изображая, как моя младшая сестрёнка смеётся. Мама обращается к Валюше.
– Расскажи что-нибудь. Сказку расскажи.
– Какую? – слышится тихий голос сестрёнки.
– А какую ты знаешь сказку?
– Ну… я не знаю.
– Про Курочку Рябу ты знаешь?.. – Валюша, наверное, отрицательно качает головой. – Про Курочку Рябу не знаешь?! – Мама начинает сказку. – Жили-были… бабка и… кто ещё?
– Дед, – отвечает Валя.
– А кто у них ещё был?
– Куёчка.
– Какая у них была курочка?
– А я… там… ещё был мищка, – Валюша имеет в виду серую мышку.
– Мишка? – не сразу догадалась мама.
– Косолапый, – доносится, будто с подвохом, мой голос. Но это не так.
– Жили-были, дед и баба, – мама начинает сказку заново. – Кто ещё у них был?
– Колябок! – вмешиваюсь я. Подсказываю сестрёнке: – Колябка давай.
Сестрёнка расстроилась. Вспоминает сказку.
– Раз-два-тли-четыле-пьять, – я тем временем начинаю читать новый стишок. –
Выщел зайчик пагулять.
Вдруг охотник выбигает,
пама в зайчика стеяет.
Пих-пах-пих-пах.
Умивает зайчик мой.
Пивизи его в бойницу,
а боица запета.
Пивизи его домой…
– А кого? – раздаётся наивный Валюшин голосок. – Пивизи.
– Сунуи в печку головой.
А из печки на диван,
получился чемодан, – завершаю тем временем я считалку и тут же начинаю новую.
Пока сестрёнка размышляет, что бы ей такое рассказать, я давно уже вошёл в азарт и читаю всё, что приходит мне в голову:
– Рязь-два-тли-четыле-пять.
Миня в голоде учили,
не считать, не писать,
только по пою скакать.
Я скакал, я скакал.
Я и ножинку сломал.
Пивизи меня в бойницу,
а бойница запета.
Пивизи меня домой,
сунули в печку головой.
А из печки на диван.
Поючися чемодан.
Запись обрывается. Через пару секунд я уже запеваю во весь голос песенку:
– Появоз по ейсам мчится.
На пути катёнок спит.
Паявоз остановися
И котёнку гаваит.
Ты котёнок, ты котёнок
Уступи машине путь.
А катёнок отвечает –
Паиедишь как-нибудь.
Сидит кошка на акошке,
Писивает сыну хвост.
И она его югает,
Чтоб ни ез под паявозь.
Мама обращается к сестрёнке.
– Расскажи нам вот эту сказку. Про волка ты знаешь… Машу?..
– Маша… Ваечка пьячет…
– Какую Маша-Валечка плачет? – улыбается мама. – Куда она пришла?.. В зоопарк. Кто вот тут сидит? – мама показывает книгу.
– Волк, – отвечает сестрёнка.
– Что она ему говорит?.. «Ты почему?..»
– Ты почему кьясную щапочку сьел?.. – говорит Валюша и замолкает.
– А волк, что делает? – спрашивает мама.
– Кьясную сяпочку сьедает.
Мама смеётся. Я прихожу сестрёнке на выручку. Рассказываю сказку. Но больше всё-таки, чтобы похвастаться, как хорошо мне знаком сюжет этой книги.
– Машу взяли в зоопарк. Вот войк. Маша его хва… сьязю узнала. Ты зачем кьясненькую сяпочку сел, ты зачем тьёх поросят обижал? Ну сиди теперь в клетке. Плохой сеий войк. Войк отвейнуйся. Значит ему стыдно. Значит он больше так не будет деять.
Я помню эту книгу. Маленькая, тоненькая. На обложке девочка собирает кубики. Книга так и называется: «Кубик на кубик». Автор – Я.Тайц. На первой иллюстрации девочка в красном платьице и красным бантом держит в руках красный шарик и красный флажок. Празднует 1-е мая. А вот и рассказ про волка. На левой странице, в самом верху, пытаются убежать три поросёнка. На другой, во всю страницу, изображена та же девочка в красных сапожках, в красном берете и красной курточке. Девочка держится за папину ладонь, а другой стыдит волка, который сидит в клетке. Волк уводит взгляд. Значит ему, действительно, стыдно.
Я немного лукавлю. Да, я помню эту книгу, но не так, конечно, хорошо, чтобы досконально описать иллюстрации, которые разглядывал в три годика. Совсем недавно мне случайно в букинистическом магазине попались на глаза три маленьких книжечки из моего детства. «Волшебное слово» В.Осеевой, «Принцесса на горошине» Г.Х. Андерсена и «Кубик на кубике» Я.Тайц. Именно того самого оформления и той самой печати. Пройти мимо этих книг я конечно не смог. Люблю по сей день добрые старые советские книги. Есть в них своя неописуемая таинственная магия. Когда держишь в руках бумажное издание тех лет, ладони всегда ощущают лёгкий волнующий трепет. Словно прикоснулся к сокровищнице давних предков и при малейшем неверном движении оно разломится, погибнет, потеряет цену и утратит красоту. Внутренним подсознанием чувствуешь и понимаешь, что эти экземпляры старше тебя самого. И уже не можешь без уважения трогать их хрупкие страницы. Будто общаешься в эту минуту с пожилым человеком. А почтенный возраст всегда надо уважать. И пахнут эти книги по-особенному. А потрёпанные временем страницы сами за себя говорят – обращаться с ними нужно очень бережно. Через сколько ладоней прошли они. Скольким людям поведали истории свои. Ветхие страницы хорошо помнят тепло рук каждого читателя. А по кому-то даже искренне тоскуют… Книжки-брошюрки из моего детства, что я забрал на почте, сразу же навеяли приятными воспоминаниями. А какие красивые иллюстрации! Именно картинки помогали понять нам содержание книги. Мы не умели читать, но по рисункам представляли и догадывались, о чём книга, и сами придумывали сюжет. Ещё припоминаю, как мама уставшая приходила с работы и «на минуточку» ложилась отдохнуть. Ведь впереди предстояло немало дел. Мама просила нас с сестрёнкой не шуметь, и мы с пониманием выполняли её просьбу. Стихотворение Елены Благининой «Посидим в тишине» мы знали с Валюшей на зубок. И когда мама отдыхала, мы каждый раз вспоминали эти волшебные строки:
Мама спит, она устала…
Ну и я играть не стала!
Я волчка не завожу,
А уселась и сижу…
Добрые старые советские книги. Воспитывали и учили хорошему. Произведение «Волшебное слово» Валентины Осеевой, когда маленький старичок с длиной бородкой поведал мальчику волшебное слово. И оказалось словом этим – пожалуйста! «Цветик-семицветик» Валентина Катаева, когда девочка, утратив почти все желания, не пожалела единственный лепесток для мальчика, чтобы тот смог ходить. Или же рассказ Леонида Пантелеева «Честное слово», в котором маленький герой дал честное слово не покидать веленый ему пост. И сдержал слово. Со многими замечательными книгами мы познакомились с сестрёнкой ещё до школы. Спасибо за это маме и бабушке.
Короткими отрывками хранятся в памяти эпизоды того времени, когда мы жили у бабушки Зои. Рядом с диваном висел отрывной календарь. Вечером, перед тем, как лечь спать, мама отрывала от календаря один листок. Нынешний день уже позади. Утро встретит всех новым днём. Однажды, когда никого не было в комнате, мы с Валюшей, изображая маму, принялись отрывать от календаря листки один за другим. И сильно заигрались. После календарь напоминал пришельца из космоса, что показывал будущее. Ещё хорошо помню картину Васнецова. Вернее плакат из журнала, на котором были изображены Иван Царевич с Еленой Прекрасной в дремучем лесу на сером волке. Картина эта, сколько я помню, меня всегда удивляла. Почему волк никого не скушал? Я знал, чем грозит встреча в лесу с подобным хищником. Расспрашивал маму и бабушку. Те отвечали, что у Ивана Царевича за спиной большущий меч. Потому волк и ведёт себя дружелюбно. Он и охотников в лесу остерегается. А вот непослушных детей, которые наперекор старшим отправятся одни в лес, запросто схватит за бочок и уволочёт в нору.
Мне даже кажется, я помню, как сделал первые шаги. Хотя… эту историю не раз слышал от мамы. И всё равно, где-то глубоко в подсознании я предполагаю, что помню этот самый день, хоть мне и был всего один годик. Упираясь на разные предметы, я потихоньку передвигался самостоятельно. Стоял у зеркала, любовался отражением, когда бабушка Зоя пришла с работы и поманила меня к себе. И я пошёл. Шаг за шагом… уверенно… приблизился к бабушке. И потом, как мама скажет, за мной был нужен глаз да глаз. Носился повсюду и нередко падал. С того времени у меня на правой брови красуется маленький чуть заметный шрам. А ещё, с маминых слов, я испугался во дворе петуха. Хотел его погладить, а тот расправил крылья и я, не умея ещё толком ходить, развернулся и дал обратно дёру. Среди игрушек помню большого пластмассового зелёного крокодила и огромный самосвал, на котором я катался по квартире и на улице тоже.
А вот бабушку по отцу, Малышеву Анну, помню плохо. Обидно очень. Что-то совсем незначительное из детства помнится хорошо. До малейших деталей. А человека забываешь. Если бы не фотографии, возможно, не вспомнил бы сейчас её лица. Голос тоже смутно помню. Баба Аня говорила тихо. Неторопливо. Мама всегда вспоминает её добрыми словами. Светлая, говорит, была, отзывчивая, умная женщина. Баба Аня жила в Сарове. Однажды мы были у неё в гостях. Баба Аня хоть и городской человек, но жила в частном доме. Даже маленькое хозяйство держала. Кур и козу. Всегда, когда приезжала к нам в гости, привозила сгущёнку. И когда нам с Валюшей говорили прибраться в комнате, потому что скоро приедет баба Аня, мы знали, бабушка привезёт из города сгущёнку. Обязательно! В один из последних визитов баба Аня приехала без гостинцев. И я это помню хорошо. И помню, как прогонял её обратно в город. Обиделся и не желал разговаривать. Прошло больше тридцати лет, а мне до сих пор стыдно за то своё детское неразумное поведение. Жаль, что с годами нельзя за многое попросить прощения.
Из магнитофона доносится мой важный детский голосок:
– Нет. Это не касиво. Потому сто надо в книзьку поёжить.
– Ну давай книжку, – говорит мне мама. – Толстую.
– Такую надо, мам? – спрашивает Валюша.
– Толстую, – отвечает мама.
– А я не зняю какую тойстую.
– Антош, найди толстую книжку, – просит меня мама.
– Вот такую, мам? – показывает сестрёнка книгу.
– Это просто большая, – объясняет мама. – А не толстая... Азбуку найди.
Это мы уже собираем гербарий. Это я тоже помню. Мама сидит на стуле рядом с магнитофоном. По всему полу разбросаны книги. На газетном листе лежат листья, которым мы собираемся подарить вторую жизнь. Мама просит найти толстую книгу. Сестрёнка не понимает. И я, признаться, тоже. Но виду не показываю. Специально тяну время, выискивая среди книг нужную. Нам с Валюшей кажется, если книга широкая, значит она толстая. Но стоило маме указать на азбуку, как я тут же нахожу букварь. Аккуратно кладём листочки в книгу и убираем на подоконник, чтобы зимой насладиться улыбкой лета.
Хорошо, что мама записала наши голоса на память. Время идёт своим чередом, не останавливается, не сворачивает, а прямо и уверенно идёт вперёд. И только человеческая память с каждым разом кладёт в копилку ещё один прожитый день. Много их. С каждым годом больше и больше. Не сразу все упомнишь. Особенно самые ранние. Спасибо маме за эту кассету, что хранит отрывок нашего с сестрёнкой детства и мамин приятный молодой голос. И это уже история. История моей семьи.