Владимир ХОМЯКОВ. «БЕЗМОЛВНО ПРИЧАЩАЯСЬ К ВЫСШЕЙ ТАЙНЕ…». К 85-летию cо дня рождения Евгения Маркина

 

Владимир ХОМЯКОВ

«БЕЗМОЛВНО ПРИЧАЩАЯСЬ К ВЫСШЕЙ ТАЙНЕ…»

К 85-летию cо дня рождения Евгения Маркина*

 

Он родился 22 августа 1938 года в деревне Клетино (ныне Касимовского района) Рязанской области. После окончания средней школы учился в Рязанском пединституте и Литературном институте, работал корреспондентом в столичной, республиканской, областной и местной печати. Произведения Евгения Маркина выходили в 60–70-е годы прошлого века отдельными книгами («Личное дело», «Звёздный камень», «Лесной ручей», «Стремнина», «Самородок», «Моя провинция»), печатались при жизни этого талантливого автора в «Дне поэзии», журналах «Новый мир», «Юность», «Наш современник», «Молодая гвардия», «Смена», «Огонёк», «Сельская молодёжь», «Волга», «Подъём», «Сибирские огни», «Советская женщина», газетах «Комсомольская правда», «Советская Россия», «Труд», «Сельская жизнь», «Литература и жизнь», «Пионерская правда», альманахах, коллективных сборниках, звучали в передачах Всесоюзного радио, переведены на 18 иностранных языков.

После публикации в журнале «Новый мир» (1971, № 10) стихотворения «Белый бакен» («Всё простит тебе Исаич, лишь измены не простит!»), которое посчитали посвящённым тогда опальному нобелевскому лауреату Александру Солженицыну, Евгения Маркина сначала исключили из Союза писателей (восстановлен посмертно в 1988 году), а затем отправили более чем на полтора года (осень 1973–весна 1975 гг.) в лечебно-трудовой профилакторий, отлучили на несколько лет от печати. Всё это в целом и привело к ранней кончине поэта. Но он всегда был любим народом. После ухода поэта выпущено в столичных и региональных издательствах 10 книг Е.Ф. Маркина («Разница во времени», «Мещёрские сосны», «Второе рождение», «Серебряный вальс», «Отава», «Дорога», «Я воскресну во имя любви», «Зову тебя в мою Мещеру», «Летят журавли, летят…», «Лесное эхо»). Увидел свет и сборник воспоминаний «О Евгении Маркине».

Многие произведения мешёрского самородка, покинувшего этот мир 17 ноября 1979 года,   вызывают восхищение незаёмностью чувств, точностью формы, поэтической смелостью и глубиной. В качестве примера позволю себе привести стихотворение «Притча». Оно, можно сказать, слагалось Евгением Маркиным почти всю его творческую жизнь, ещё с 50-х и до конца 70-х годов. Здесь в двух десятках строк высвечена судьба человеческая:

В чистом поле, за седьмой верстой,

рос дубок с волшебною листвой…

По траве
                    в далёкие года

прибегали юноши сюда:

– Научи, пожалуйста, листва,

говорить красивые слова!

 

В чистом поле, за седьмой верстой,

дуб стоял с волшебною листвой.

По знакомой тропке, вдоль межи,

приходили зрелые мужи:

– Научи, пожалуйста, листва,

нужные придумывать слова!
 

В чистом поле, за седьмой верстой,

дуб темнеет бронзовой листвой.

И к нему дорогой напрямки

тянутся седые старики:

– Научи, пожалуйста, листва,

мудрые подсказывать слова!

В чистом поле, за седьмой верстой…

На родине Евгения Маркина, в касимовской деревне Клетино, с 1988 года проводится областной праздник поэзии. В нём принимают участие представители творческих союзов, литературных клубов и объединений. Немало стихотворений знаменитого поэта, по праву считающегося летописцем песенной Рязани, положено на музыку. А мы, его ученики, посвящаем нашему наставнику свои строки:  

Друзья мои поэты – 

особенный народ.

У них свои приметы 

и всё наоборот.

 

Зимой о лете пишут,

в разлуке – о любви.

И всё, чем в жизни дышат,

не ценят на рубли.

 

И на курорте южном

печалятся оне

о дальней, 

о завьюженной

мещёрской стороне.

 

А время расставаться – 

им подведёт итог 

серебряного вальса 

стремительный виток.

 

У них свои приметы 

и всё наоборот.

Рязанские поэты – 

отчаянный народ.

 

Не придают значенья 

начальственным речам,

живут не по теченью 

(на радость стукачам).

 

И в несусветном мраке 

поэтам ножевым

мерцает белый бакен 

огнём сторожевым.

-----------------------------------------------
         * Евгений Фёдорович Маркин – известный русский поэт,
         лауреат первого Всесоюзного радиотелевизионного фестиваля поэзии
         «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо».

=========================

Евгений МАРКИН

Я ВЕРНУСЬ, Я ВЕРНУСЬ…

 

РЕЧКА ГУСЬ

Берега, островки,

заводи с глубинами…

нарекли ж старики

речку – птичьим именем!

 

Речка Гусь, речка Гусь,

берега чащобные!

Я тебя не берусь

называть особенной.

Сколько вас, вот таких –

маленьких, непризнанных, –

льётся в русло Оки

сквозь леса капризные!

 

Не взяла ты пока

ни красой, ни славою –

по воде облака,

будто гуси, плавают.

Поросли берега

соснами да ивами…

Ты лишь мне дорога,

речка некрасивая.
 

Речка Гусь, речка Гусь,

грустная, покорная,

помнишь, как нашу грусть

мы делили поровну?

Как ловил я щурят

колосной кошёлкою,

как любил я нырять

в воды твои жёлтые,

как в задумчивый час

робко рифмы комкал я,

у журчанья учась

голосу негромкому.

 

Речка Гусь, речка Гусь,

берега чащобные,

я тебя не берусь

называть особенной.

Много рек я встречал

глубже и красивее –

в пароходный причал

бились волны синие,

отраженье огней

на литой поверхности…

Но соблазнов сильней

было чувство верности.

И, тебя полюбя,

не сменял – не выменял

их красу на тебя,

речка с птичьим именем.
 

Не сменял, не сменял –

и не буду каяться!

Наша Русь для меня

здесь вот начинается –

от мещёрской глуши

с заводями синими,

от сосновой тиши

с криками гусиными…

 

Снова надо идти

дальними дорогами.

Много мест на пути,

рек увижу много я.

Лишь тебя посмотреть

нет пока что случая

Ты мне, речка, ответь:

ты по мне соскучилась?

Не скучай, речка Гусь,

речка с птичьим именем:

я вернусь!

Я вернусь!

Жди меня! …

Жди меня!

1958

 

* * *

Я помню жактовскую комнату.

В ней было венское окно…

Играли мамины знакомые

по воскресеньям в домино.
 

А я мешал. И на ночь глядя,

мне говорили:
                                – Спасть иди…

И был средь них веселый дядя –

сержант с медалью на груди.
 

Не избалован, безобиден,

я уходил на сеновал.

Но как-то раз в окно увидел:

он маму,
                      маму целовал!

 

Я долго плакал на сушиле.

А поутру из-за трюмо

украл поблекшее от пыли

отца погибшего письмо –
 

мол, может всякое случиться,

но он вернётся всё равно

и постучится, постучится,

как прежде, в венское окно!
 

И с той поры, замкнувшись сразу,

как одичавший злой зверёк,

берёг письмо я пуще глазу

и похоронную берёг.

 

Но мне соседка втолковала,

развеяв боль мою и зло,

что мама получает мало,

что маме просто повезло,

что я, болезненный, поправлюсь,

что будет сытое житьё…

И я простил её по праву.

Я даже рад был за неё.

 

Мне было даже интересно,

когда на свадьбе кто-нибудь

тянул мне рюмку браги пресной:

– Пускай попробует чуть-чуть!

 

А мать, красивая, сидела,

пила с улыбкою вино,

но всё глядела,
                              всё глядела

сквозь дым
                          на венское окно!..

1959 
 

* * *

                                          Э.Сафонову

Почему мне верится в такое?

Сколько по земле мне ни ходить,

каждый год
                          в деревню над Окою

будут меня вёрсты приводить.
 

Приведут –
                           и на рассвете рано

убреду в поля по ковылю.

На вершине древнего кургана,

руки распластавши, задремлю.
 

Будут ветры петь осатанело,

будет солнце припекать меня...

И приснится:
                            снова свищут стрелы,

и деревни гибнут от огня.
 

Значит, вновь – пожаловали ханы.

Значит, вновь – кровавые бои.

И встают, воскреснув, из кургана

предки непокорные мои!
 

На коне, при полном снаряженье,

в этот раз на чёрную орду

я – двадцатилетний князь Евгений –

храбрую дружину поведу!

 

Будет сеча зла и норовиста,

буду я и сам рубить сплеча.

И враги полягут в поле чистом

от лихого русского меча.
 

В их тела вплетутся буйны травы,

выклюет глаза им вороньё.

Кинет в трепет древние державы

имя современное моё.
 

Эх, наивность! Мне богатств не надо:

лишь по свету славилась бы Русь!

Я себе не попрошу награды.

я от тронов даже отрекусь!
 

Я не жадный:
                             щедрою рукою

земли раздарю и города...

Лишь одну деревню над Окою

за собой оставлю навсегда!

1959

 

* * *

Лишь ветер да всполохи розовые,

да лёгкий топот коня...

И снова рязанские розвальни

укачивают меня.

 

И снова прочерчена строго

тень верстового столба...

Дорога моя, дорога,

мечта моя и судьба!

 

Я бредил тобою издавна,

ты с детства сводила с ума!

Ты вдруг уманила из дому

и домом стала сама.
 

Я с теми, чьи тропы – круты,

кого посылает страна

выискивать новые руды,

высвечивать имена.

 

Нам слабостей – не извиняют,

нам отдыха – не увидать,

нам женщины изменяют,

уставшие дома ждать.
 

Но как ни терзает тревога,

навеки я связан с тобой.

дорога моя, дорога,

отрада моя и боль!
 

Была ты и плавной, и тряской,

была зелена и бела,

была ты заоблачной трассой

и стёжкой росистой была.
 

Упругая, вздыбившись косо,

на старт выводя корабли,

зовёшь меня нынче ты в космос

с любимой моей земли.
 

Но если из Млечной роздыми

вернусь я обратно к ней,

я сяду в рязанские розвальни

и разгорячу коней!
 

И вновь первопутком развеюсь!

И вновь измочалят дела!

И в женщине разуверюсь,

которая здесь не ждала.
 

Тебе лишь я верен до гроба!

Ты мне, как дыханье, нужна,

дорога моя, дорога,

невеста моя и жена!

1960

 

БАЛЛАДА О ЗВЁЗДНОМ КАМНЕ

                                                               Гале

За дальними отрогами, где ёлки

над пламенем костра сомкнули круг,

уснули бородатые геологи,

разведчики непознанных наук.
 

Им брошенной оседлости не жалко,

им звёздный камень снится без конца...

А в комнате у нас темно и жарко.

И слаженно колотятся сердца.
 

И я тебя целую до истомы.

И ты ещё не веришь,
                                         что с утра

в далёкий край
                                я ухожу из дома

к ровесникам, уснувшим у костра.

 

О звёздный камень!

Он открыт лишь в грёзах.

Но нас не остановят, черт возьми,

ни тайны, ни мотания, ни грозы,

ни боль разлук...
                                И ты меня пойми.
 

Люби меня!
                          Ты голову уронишь.

Ты страсть мою вторую
                                              не простишь.

Ты трижды меня за год похоронишь

и трижды женской верой
                                               воскресишь!
 

Но мы не скоро бросим ледорубы...

И потаённой полночью навек

к твоим губам
                                прильнут чужие губы,

споткнётся сердце, замедляя бег...
 

А где-то за далёкими хребтами

я в этот миг стою над крутизной,

нашедший наконец-то
                                            звёздный камень,

сложивши руки-крылья за спиной.
 

И вдруг в ночи,
                                 торжественной и тихой,

едва забьётся сердце невпопад,

я закричу
                     отчаянно и дико,

как лебеди подбитые кричат!
 

И крик заходит эхом по округе,

в ущелья руша камни и пески.

Я закричу –
                          и в небо вскину руки.

И сердце
                      разорвётся на куски!

 

...Степенная,
                            привыкшая к другому,

живущая в обхоленном краю,

забудешь ты пылающую комнату

и страсть неукрощённую мою.
 

Но в те года,
                            когда пройдут исканья,

когда помолодеет шар земной,

твой юный сын
                             уйдет за звёздным камнем

дорогами,
                      проторенными мной.
 

А возвратясь,
                           счастливый от успеха,

он вдруг тебе поведает с тоской

легенду про блуждающее эхо...

И ты за сердце
                                схватишься рукой!

1961

 

* * *

Мой лучший стих – конечно, о любви!

В мещёрских избах и целинных чайных,

в гостиницах,
                              в палатках на Оби

пишу его бессонными ночами.

 

Мой лучший стих пока ещё во мне!

И потому, черновики припрятав,

сдаю в печать стихи о целине,

о стройках, о лесах, о бюрократах.

 

Но главной теме я не изменял!

Мой лучший стих судьбой моей оплачен.

Он так светло уходит из меня,

что я вот-вот от нежности заплачу.

 

Любимая! Возьми его. Прочти.

В нём наконец-то всё почти готово.

Мне кажется, осталось лишь найти

последнее, единственное слово.

 

И будет жить он
                                  много-много лет!

И даже после нас проймёт кого-то...

.....................................................

Я ставлю точку.
                                 За окном – рассвет.

А на столе – ни ручки, ни блокнота.

1966

 

БЕЛЫЙ БАКЕН

По ночам, когда всё резче,

всё контрастней свет и мгла,

бродит женщина у речки

за околицей села.

Где-то гавкают собаки,

замер катер на бегу.

Да мерцает белый бакен

там, на дальнем берегу.

 

Там, в избе на курьих ножках,

над пустыней зыбких вод,

нелюдимо, в одиночку

тихий бакенщик живёт.

У него здоровье слабо –

что поделаешь, бобыль!

У него дурная слава –

то ли сплетня, то ли быль.

 

Говорят, что он бездельник.

Говорят, что он – того…

Говорят, что куча денег

есть в загашне у него.

В будний день, не тронув чарки,

заиграет песню вдруг…

И клюют седые чайки

у него, у чёрта, с рук!

 

Что ж глядишь туда, беглянка?

Видно, знаешь только ты,

как нелепа эта лямка,

как глаза его чисты,

каково по зыбким водам,

у признанья не в чести,

ставить вешки пароходам

об опасностях в пути!

 

Ведь не зря ему, свисая

с проходящего борта,

машет вслед: – Салют, Исаич!–

незнакомая братва.

И не зря, боясь огласки,

ты от родичей тайком

так щедра была на ласки

с неприкаянным дружком.

 

Это только злые сводни

да угрозы старых свах

виноваты, что сегодня

вы на разных берегах.

Никуда ты не схоронишь

всё раскаянье своё,

что польстилась на хоромы

да на сытое житьё.

 

Ты теперь как в райской пуще.

Что ж постыл тебе он вдруг –

твой законный,
                                твой непьющий,

обходительный супруг?

Видно, просто сер и пресен

белый свет с его людьми

без былых раздольных песен,

без грустиночки в любви!

 

Сколько раз в такие ночи

ты кричала без стыда:

– Перевозчик, перевозчик,

отвези меня туда!

Перевозчик не услышит,

не причалит, не свезёт…

Просто месяц, чуть колышась,

лёгкой лодочкой плывёт.

 

Все бы реки, все бы глуби

ты бы вплавь переплыла!

Лишь тому бы
                               эти губы

ты навеки отдала!

Что ж так горько их кусаешь,

коль давно не держит стыд?

Всё простит тебе Исаич,

лишь измены не простит!

 

Никуда тебе не деться!

Левый берег – он не твой!

Лучше б в девках засидеться!

Лучше б в омут головой!

Не страшна тебе расплата,

да удерживает то,
                                     что в тебе

стучится свято
                                безвиновное дитё.

 

Ни надежд уже, ни права…

Ты домой идёшь с реки.

Он на левом,
                            ты на правом –

две беды и две тоски!

Как тут быть – сама не знаешь.

Вот и пой, как в старину:

– Не ходите, девки, замуж

на чужую сторону!

1970

 

СЕРЕБРЯНЫЙ ВАЛЬС

Во Дворце профсоюзов

на конкурсе бального танца,

о котором афиши

по городу подняли гвалт,

после шика мазурок,

вихря полек и томности танго –

заключительный тур!

Ослепительный круг!

Серебряный вальс!

 

Где-то в зале – я знаю! –

сидишь ты в печальном раздумье.

То восторгом, то грустью

объято твоё существо.

До чего ж элегантен

этот мальчик в вечернем костюме!

Как легка и изящна

в белом платье партнёрша его!

 

А тебе ль уж не видеть,

что оба танцуют, как боги!

В этом деле –
                              я помню! –

ты когда-то блистала сама.

Даже в душной Киргизии

в нашей тесной подвальной берлоге,

лишь нагрянут друзья –

ты по танцам сходила с ума.

 

Как я был ироничен

к этим «нежурналистским» причудам!

Я лепил журналистку

и властно таскал за собой.

По киргизским степям,

по башкирским пастушьим лачугам,

по рязанским распутьям –

где нас только не било судьбой!

 

Помню Чёрное море!

И шторма протяжные звуки.

И ночную грозу,

что над нами шатала стволы.

Помню руки твои –

те горячие нежные руки.

Помню губы твои.

Солёные губы твои.

 

Думал: всё будет после –

и вальсы, и бальные платья…

Лишь бы слышать твой голос

да целовать тебя всласть!

Молодой и горластый,

откуда в те годы мог знать я,

что тогда и звучал

мой неслышный серебряный вальс?

 

…Вот последний аккорд

И Дворец профсоюзов взорвался.

И вручается мальчику

под овацию памятный приз.

Как во всякой провинции,

вмиг забыв о мазурках и вальсах,

В гардеробном экстазе

бросается публика вниз.

 

Я тебя подожду.

Постоим в вестибюле промёрзшем.

Вот кивнул нам тот мальчик –

наш сын, –
                          чуть-чуть удивясь.

Нет, ему не до нас:

со своею беспечной партнёршей

он уходит на улицу.

В снег.
                  В серебряный вальс.

 

Что ж, промчались года.

Мы стареем: морщинки, усталость.

Вот и сын уже вырос –

хоть завтра же примут в балет.

Если б мы не расстались –
                                                  подумать! –

ведь если бы мы не расстались,

до серебряной свадьбы

нам бы сущий пустяк –

лишь несколько лет!

 

Пусть глазеют знакомые!

Им чудно: не любовь ли мы крутим?

Нет, мы просто – никто.

И уж тут на меня положись.

Нас с тобою троллейбусы

развезут по разным маршрутам.

К разным квартирам.

В разные семьи.

В разную жизнь.

 

Я гляжу тебе вслед.

Мне бы крикнуть, рвануться, догнать бы.

Не затем, чтоб вернуть,

а хоть просто выплакать боль.

Никогда нам не праздновать

нашей серебряной свадьбы,

но серебряный вальс –

только сейчас!

Только с тобой!

 

И рязанская вьюга

вдруг вздохнёт черноморским прибоем.

Принимаю, мелодия,

всю твою нежность,

всю твою власть!

Ты греми,

ты кружись,

ты сверкай над моею судьбою,

мой серебряный вальс!

Серебряный вальс!

Серебряный вальс!

1977

 

ТОТ СТАРЫЙ ДОМ

Когда тобой помыкает судьба,

когда снесёшь удары и утраты,

как славно знать, что в мире есть изба,

тот угол, где родился ты когда-то.

 

Давным-давно он всех распроводил,

неугомонный некогда домина…

Ты сам о нём совсем уже забыл!

Верней – почти…
                                 Лишь до поры. До мига!

 

Там тихо-тихо…
                                  Сырость, пыль и темь…

Там если что и светится – гнилушки…

Лишь матери недремлющая тень

хранит твои мальчишьи безделушки.

 

И вот,
                 когда он грянет, этот миг –

поймать попутку!
                                    Торопить дорогу!

И, спрыгнув, через рощу, напрямик,

шагать туда, к заветному порогу!
 

Достанешь ржавый ключ из-под стрехи.

Откроешь дверь.
                            Швырнёшь рюкзак у двери…

Твой дом отпустит все твои грехи!

Не попрекнёт. Поймёт тебя. Поверит.

 

Затопишь печь.
                                Пошевелишь дрова.

Затянешься глотками папироски…

Вот так бы и сидеть –
                                            и час, и два

на низенькой скамье по-стариковски!
 

И, подбородком подпершись в ладонь,

безмолвно причащаясь к высшей тайне,

глядеть, глядеть в раздумье на огонь

и вспоминать о пройденном скитанье…

1978

 

======================

Владимир ХОМЯКОВ

ПАМЯТИ ПОЭТА

И всю ночь на дне залива
      на задворках Клетина
      будет плавать сиротливо
      итальянская луна.
                      Евг. Маркин, 1974

…А мы из дому вышли рано,

ещё до солнца, до тепла. 

Вставала даль за синь-курганом,   

и песнь в дорогу позвала.

 

Хлестал и дождь и ветер жёсткий.

И вслед смотрело нам оно,

родной поэзии мещёрской

венецианское окно.

 

Земель мы новых не открыли,

но бед отведали сполна. 

Взмывала ввысь –
                             сосновых крылий

неукротимая волна!

 

Но не развеяла тумана,

что простирался на Руси,

И травы вещего кургана

шептали нам о небеси.

 

И всё же в Лету мы не канем:

об этом помним навсегда.

И сердце стало звёздным камнем,

мерцавшим в горькие года.

 

Пора на круги возвращаться,

как говорится, на свои,

навеки с бедами прощаться

и верить правде и любви.

 

Пусть хлеб порой глодаем чёрствый,

но знаем мы: нас ждёт оно,

родной поэзии мещёрской

венецианское окно!

Август 2023 года, город Сасово