Владимир СПЕКТОР. ОТРАЖЕНИЕ СТРАННОЙ ЭПОХИ. Поэзия

 

Владимир СПЕКТОР

ОТРАЖЕНИЕ СТРАННОЙ ЭПОХИ

 

* * *

Вспоминаются забытые слова,                                 

Проявляются надежды и улыбки,

Осень, словно новая глава,

Где краснеют розы, как ошибки.

 

Хочется найти, поднять, сберечь,

Избежать сомнений ненапрасных,

И не искривить прямую речь,

И Луганск нарисовать как праздник.

 

* * *

По улице Советской
                                           иду, иду, иду…

И длится сон, как детство,
                                          и память на ходу

Выхватывает фото
                                    полузабытых лет,

Где что-то или кто-то
                                         знакомы или нет,

Кто лучше, а кто – хуже.
                              Кто хоть чужой, но свой.

Где тот, кому я нужен,
                                         кивает головой.

Где явь сильнее фальши,
                                              а сны еще легки.

Где чудеса не дальше
                                        протянутой руки.

 

* * *

Давление вновь растёт.

Всё это – антициклон.

Мне кажется – я пилот,

И город, в который влюблён,

 

Даёт мне зелёный свет,

И я поднимаюсь ввысь,

Где рядом – лишь тень побед,

А прямо по курсу – жизнь.      

 

* * *

Вечерний город в сквозном тумане,

И память улиц сквозит во мне.

Как осень прячу каштан в кармане,

Каштаны гаснут – привет весне.

 

Каштаны мёрзнут, я вместе с ними,

Во встречных окнах зажглись огни…

Бульвары кажутся мне цветными,

И, словно листья, кружатся дни.

 

* * *

Списком потерь обернулось прошедшее время.

Выдохом-вдохом ещё одного поколения.

Общее небо мерцает, прощаясь со всеми,

Время колеблется – верное или неверное.

 

Время проходит, запомнившись ветром в карманах,

Время друзей и врагов или бывших товарищей…

Список потерь сквозь пробитое небо над нами

Раной зияет открытой и не зарастающей.

 

* * *

Символ-памятник исчезнувшей эпохи –

Тень огня, папаха, грозный вид…

Время кануло – от выдоха до вдоха,

И звезда погасшая молчит.

 

Время кануло сквозь каменные латы.

Не поймёшь – кто прав, кто виноват.

Вереницей лица птицами сквозь даты…

Как по небу, в памяти летят.

 

* * *

О том же – другими словами.

Но кровь не меняет свой цвет.

Всё то же – теперь уже с нами,

Сквозь память растоптанных лет.

 

Растоптанных, взорванных, сбитых

На взлёте. И всё – как всегда...

И кровью стекает с гранита

Совсем не случайно звезда.

 

* * *

Вдоль шоссе развалины завода –

Символом разваленной страны.

И как будто фронтовые годы

В окнах заколоченных видны.

 

Узнаваем и неузнаваем

Времени текучий колорит.

Времени, что, замерев над краем,

В окнах заколоченных сквозит.

 

* * *

Справедливость ложится спать, повторяя: «Зачем? За что?».

Герострату плюют опять в окна новенького авто.

Справедливости снятся сны, где Победа кричит: «Ура!».

На поверхности злой войны «завтра» борется со «вчера».

 

Сквозь пророчества и вражду пробиваются тень и свет.

По обочине дня бреду, потому что полётов нет.

А стервятники всё клюют, но огонь тлеет всё равно.

Это вечность, как пять минут. Справедливость, как роль в кино.

 

* * *

Тротиловый эквивалент любви

Не убивает, не калечит.

Кому-то расправляет плечи

Пульсируя в восторженной крови.

 

Ну, а кому-нибудь наоборот

Ссутулит плечи и фигуру.

И кровь струиться будет хмуро,

Хоть ничего-то не произойдёт.

 

Но там внутри, где эхо тишины

Не менее взрывоопасно,

Где ничего ещё не ясно,

Слова любви, как выстрелы слышны.

 

И там тротиловое волшебство,

Любовью время разгоняя,

Разгадывает сущность рая,

Где есть любовь и больше ничего.

 

* * *

Верят не в правду, а в то, во что хочется верить.

Здравствуй, Мессия, летящий по небу незримо.

Люди взрывают друг друга. А кажется – звери.

Верят, взрывая, что ты не за ними, а с ними.

 

Верят-не верят… Как все. Повторяют упрямо,

Мир заменив на войну, где «свои» и «чужие»…

А на прощание, вдруг, вспоминается «мама».

И пролетающий в небе незримо Мессия…

 

* * *

Прикосновение бьёт электричеством,

Всплеском тяжёлой венозной крови.

Свет исходит от качества сквозь количество

И теряется в случайном слове.

 

Завтра праздничный день одиночества,

От четверга там дожди косые.

Дроны падают темным пророчеством.

Всё, что позже, напрасно. Прости ей…

 

* * *

Перемены погоды не в счёт.

Ожидания их не напрасны.

Обжигающе время печёт.

Этот цвет ожидания – красный.

 

Предсказания стоят гроши,

И намёки (на что?) не дороже.

Не молчанием время страшит.

От его перемен стынет кожа…

 

* * *

Прохожу вдоль неузнанных лиц.

Напевая, меняю пластинку.

Не с судьбой, и не в шахматах – блиц.

Это прошлых фантазий починка.

 

Там вещает, прощаясь, ФМ

Отражением странной эпохи.

Растворяюсь почти что совсем

В той стране, как в неузнанном вздохе.

 

* * *

За вопросом вопрос. Но в конце календарного лета

Безответно молчит календарь. Благодать

Истекает как время, как свет. Но без ясного света.

Как пресечь погруженье во тьму? Не понять.

 

Не понять, почему и за что? С виду все – благочинны.

Но на лицах, как тень, отраженье вины.

За вопросом вопрос. Это следствия ищут причины.

И ответы, взрываясь, всё меньше ясны.

 

* * *

Как горечь стабильна. Оскомина эта надолго.

И всё, как когда-то – на выдохе или на вдохе.

Сквозь небо, сквозь воздух – стального несчастья осколки,

И чувствуют губы знакомую горечь эпохи.

 

И опыт былых поколений, как чип внутривенный,

Он делит по-прежнему чётко – направо-налево.

И воздуху тесно от старых обид и сравнений,

А горечь оскомины полнится «гроздьями гнева».

 

* * *

Мои пластинки всё ещё звучат.

Уже не разлюблю. Они во мне.

«Сияла ночь. Луной был полон сад»…

Как хорошо… Но речь не о луне.

 

Мелодию уже не изменить,

Пластинка крутится, поёт труба.

Дорога длится, превращаясь в нить.

Играет джаз. А, кажется, судьба.

 

* * *

Вновь время мертвых душ. Цена им грош…

Жизнь далека от праведного слова.

Тем более, и тень уже свинцова.

А думалось «уж замуж невтерпёж»...

 

На праздники встречались за столом

И обсуждали тайны винегрета.

И лишь сейчас понятно: было это

У времени под ангельским крылом…

 

* * *

Я – проигрыватель старый, и сквозь хрип во мне слышны

Разноцветные гитары эхом сгинувшей страны.

Я пластинку поменяю, словно в зеркало взгляну.

«Широка страна родная»… Не видать уже страну.

 

Песен время золотое после или до войны…

«Ты да я, да мы с тобою», позабыты, чуть слышны

Эти бодрые напевы, эти слёзы и слова.

Жизнь качнулась вправо-влево… Закружилась голова.

 

Закружился вдоль орбиты мир, теряющий себя,

Кто-то думал: «шито-крыто», не скорбя и не любя.

Но пластинка заиграла, то слышна, то не слышна…

Вместо шумного вокзала – взорванная тишина.

 

* * *

Хрупкое равенство дня и меня,

И времени горький осадок.

А за спиною – всё та же возня,

Где вкус равнодушия – сладок.

 

Дней оголтелость упрячу в карман,

Тёплой ладонью согрею…

Тают обиды, и гаснет обман.

И даже враги – добрее.

 

г.Луганск