Александр АФАНАСЬЕВ. ЖИЗНЬ ВЗАЙМЫ. Долг платежом красен

 

Александр АФАНАСЬЕВ   

ЖИЗНЬ ВЗАЙМЫ

Долг платежом красен

 

Посвящается моей покойной жене Светлане

 

В известном романе Эриха Марии Ремарка (1898-1970) «Жизнь взаймы» неизлечимая болезнь героини не мешает ей в отведённый краткий срок жизни полюбить, быть любимой и познать именно в любви смыл человеческой жизни. Это красивая история, своего рода гимн любви, в котором яркое пламенное чувство бросает вызов рутинной прозе жизни и превращает земную трагедию в райское блаженство. Тем самым создаётся ощущение всемогущества любви, перед которым даже неотвратимая смерть становится бессильной и отступает куда-то на задний план, уходя в тень, – поверженная и оскорблённая в своём устрашающем величии.

Не будет преувеличением утверждать, что западная литература родилась и расцвела именно из бутона любовного романа, вылившись, в конечном счёте, в целое романтическое направление, в котором жизнь, окрашенная в розовые тона всепобеждающей любви, предстаёт синонимом человеческого счастья. Но время шло, и на солнце любви начали появляться пятна, которых становилось всё больше и больше. Роман стал превращаться в драму, а драма – в трагедию. Оптимизм уступил место пессимизму, который в западной литературе (и в социуме тоже) вылился в нынешний триумф декаданса, означающий безвозвратные похороны любви.

Эта неуклонная деградация сильного человеческого чувства произошла, на мой взгляд, из-за того, что Запад роковым образом ошибся в выборе основного критерия в определении смысла человеческой жизни и личного счастья. Нет спору – любовь важна как для отдельного человека, так и для человечества в целом. Но одной любовью сыт и жив не будешь, так как для счастья и просто сносного существования человеку нужно ещё очень многое. То же самое можно сказать о неизменных спутницах любви – надежде и вере. Умирающая «последней» надежда подобна соломинке для утопающего. Вера же без дел «мертва» есть (Иаков. II, 20).  

Из этого «букета» счастливой жизни остаётся София, под которой с древнейших времён подразумевалась выстраданная опытность человека и умудрённость всего человечества. Сдержанный в оценках Владимир Даль воздал настоящую осанну мудрости, именуя её «премудростью, соединением истины и блага, высшей правдой, слиянием любви и истины, высшим состоянием умственного и нравственного совершенства». И тут же перечеркнул всё это, сведя, в качестве варианта, мудрость к «философии». Но именно так и произошло с мудростью в человеческом обществе, в котором древние мудрецы Конфуций, индийские риши (творцы вед и упанишад), греки Гераклит, Диоген и Сократ были подменены профессиональными философами и в итоге погребены в груде мудрёных терминов, искусственно изобретённых амбициозными интеллектуалами.

Отвергнутый ими «примитивный» народный здравый смысл изобрёл свою формулу человеческого счастья и смысла земной жизни. Она гласит – «долг платежом красен». Эти три слова только на первый взгляд кажутся простыми и меркантильными. Как всякая народная мудрость, они, подобно русской игрушке-матрёшке, имеют бесконечную смысловую глубину, многослойность и многогранность. Тот же Даль в «общий долг человека» вмещает долг Богу, долг гражданина и долг семьянина. Даль считает, что исполнением этих обязанностей человек признаёт себя «в долгу», как если бы он взял у кого-то взаймы деньги или вещи. От себя добавим – и саму жизнь и всё, что его (нас) окружает.

Начну с долга перед Богом. Даже если кто-то хочет подменить Бога Природой вообще и естеством человека в частности, то этот имярек должен признать, что при своём рождении он получил в дар не только драгоценность жизни, но и минимум/максимум средств для материального её обеспечения. И если этот индивидуум неглуп, он должен понимать, что этот дар он должен отработать. По крайней мере, тем и для того, чтобы даровать жизнь другим существам и оставить им в наследство эту самую природу и толику возможностей для сносного проживания. Этот житейский минимум образно обозначен практичными людьми в триединой задаче: построить дом, вырастить сына и посадить дерево.

Если же человек признаёт Бога как Творца мира и всех живых существ (а я отношу себя именно к этим людям), то его земной долг многократно возрастает. К дару жизни и природных ресурсов он должен присовокупить ещё дары собственной души и разума с их сложными связями не только с Творцом, но и с другими обладателями этой нематериальной субстанции. Это, в свою очередь, вводит человека в весьма тонкую духовную атмосферу с её ментально не сформулированными, но остро ощущаемыми законами совести, при нарушении которых человек терзается неискупимым чувством вины и неотвратимой кары.

Что касается долга человека как гражданина страны и государства, гарантирующих ему личную защиту и целую систему жизненно важных прав, то разумно предположить, что всё это, в свою очередь, налагает на него и соответствующую меру ответственности. Все разглагольствования либералов о «правах человека» без упоминания о гражданском долге не просто беспочвенны и лукавы, но вредоносны для общества и разрушительны для государства. Забывая о своём собственном гражданском долге, либералы тем самым фактически выводят сами себя за рамки страны и государства и, как следствие, должны быть лишены с их стороны защиты и положенных гражданину прав. Звучит сурово, но по разуму и совести так и должно быть.

Семейный долг – это вообще нечто святое, трепетное и бесконечно многогранное. Наши богачи пытаются оправдать свою алчность сугубо материально трактуемым «семейным долгом». Но это ложь и самообман. На самом деле олигархи (и не только они) откупаются от жён, детей и других близких родственников деньгами, машинами и квартирами, выкидывая их напрочь из своих душ и вычёркивая их из списка первостепенных дел и личной ответственности. Жёны заменяются продажными любовницами, а дети (в массе) губят себя всякого рода излишествами, включая алкоголь и наркотики, полностью лишённые родительской любви и живой человеческой участливости.

Подлинный семейный долг состоит в другом и исполняется совсем по-иному. Семья является не просто «ячейкой общества» или «личинкой» государства. Она представляет собой основу человечества и оплот человечности. Без государства в далёкой мудрой перспективе, по-видимому, всё же можно обойтись. Общество очень часто распадается само по себе. Даже народ под жёстким и безжалостным диктатом личности может быть превращён в прах и глину. (Это сейчас и происходит на Украине.) Но семья, как комплекс одухотворённой материальности и оматериаленной духовности, должна и будет исполнять свою Богом данную ей миссию до самой кончины человечества и человечности.

Французский философ-нравственник Жан Жак Руссо (1713-1778) представлял идеальное взаимодействие народа и государства как своего рода «общественный договор», согласно которому обе стороны имеют равные права и равную ответственность. Более того, он наделял народ дополнительным правом, предусматривающим революционное свержение властителя в случае нарушения им «заключённого» договора. Разумеется, это идеализм, но вовсе не «сентиментальный» как его квалифицировали советские идеологи. Руссо грешит донкихотством исключительно в силу того, что верит в возможность равноправия власти и народа. В реалии все подобные «договоры», как правило, навязывались народу сверху и давали преимущество властям.

Но идея оправданности сопротивления низов властям вплоть до насильственной смены политического режима вовсе не платонична, а наоборот вполне реалистична и жизненна. Исторически это было подтверждено целой цепочкой буржуазных революций, совершённых в странах Запада, и социалистической революцией в России в октябре 1917 года. Но в 1991 году Запад взял реванш и вверг нашу страну в пучину капитализма. Не устоял в своей коммунистической чистоте и Китай, предоставив, в рамках социализма «с китайской спецификой», простор буржуазным «элементам» в экономической сфере.

В итоге стало казаться, что весь современный мир обречён на погибель, накрываемый всё сметающей на своём пути волной вышедшего из берегов обезумевшего капитализма. Этот гигантский океанический «потоп» безграничной алчности и безудержного насилия уже готов был поглотить всю земную сушу с находящимися на ней живыми существами. По всему получалось, что фантазии польского писателя Станислава Лема (1921-2006) и советского кинорежиссёра Андрея Тарковского (1932-1986) относительно Соляриса становятся жуткой реальностью и что наша Земля неизбежно должна превратиться в маленький ретроградный островок человечности в космическом океане расчетливого, холодного и бесчувственного разума.

Но этим «островком» земной тверди оказалась Россия, которая из сиротливого рифа стала стремительно превращаться в мифическую Атлантиду, вдруг «всплывшую» из безжизненных вод американо-капиталистического океана. Как водится, всё началось с малой малости, а именно с воспоминания о долге человека перед семьёй. Подавляющее большинство нормальных в своей сексуальной ориентации россиян не выдержало и выступило против агрессивного наступления поощряемого Штатами полчища «неформалов». Был принят закон о запрете в России пропаганды идей ЛГБТ. В российском обществе стало нарастать движение в поддержку «традиционных ценностей». В конечном же счёте, бунт России вылился в схватку со всем Западом на полях обезумевшей Украины.

Всё это произошло вовсе не случайно. В отличие от Запада (да и от Востока тоже) Русь/Россия с древнейших времён не знала рабства и не признавала права одного человека на жизнь и достоинство другого человека. Принятая киевским князем Ярославом Мудрым (978-1054) «Русская правда», по сути, являлась кодексом чести и долга. Даже крестьянин-смерд, чтивший этот кодекс, объявлялся свободным человеком с гарантией ему прав на жизнь, труд и человеческое достоинство. И таковыми правами обладали все подданные князя в Киевской Руси. Но ситуация резко менялась, если подданный забывал о своём долге и покушался на жизнь и имущество своих собратьев. Покусившийся на жизнь должен был возвратить долг ценой своей жизни, либо влезть в вечную долговую кабалу. Последнее касалось всех форм нарушения имущественных прав.

Да, с течением времени и при смене правителей Закон Ярослава претерпевал существенные изменения и привёл, в конечном счёте, к узаконению в России крепостного права. Но здесь есть нюансы. Во-первых, юридически свободными людьми были все «государственные» крестьяне, подведомственные министерствам финансов и государственных имуществ. Все сибиряки, за исключением каторжан и ссыльных, не знали личностного гнёта. На особом положении находилось привилегированное казачество. Не знали личного гнёта мещане и купечество. Да и собственно крепостные крестьяне по своему юридическому статусу были людьми «закреплёнными» за конкретными помещиками, но не отданными на растерзание.

Все «продажи» крестьян помещиками, глумления последних над личностью подвластных людей и физические истязания «строптивых» были незаконными. Они сходили с рук изуверам типа Салтычихи исключительно за счёт снисходительности продажных судей, но не были одобряемы дворянским обществом, весьма чувствительным к чести и достоинству своих членов. Вся эта российская «патриархальность» пошла вразнос после так называемого «освобождения» крестьян в феврале 1861 года, которое оказалось их полувековым финансовым закабалением, к тому же проходящим в рамках нараставшего утверждения и конечного торжества в России товарно-денежных капиталистических отношений.

Что касается поверженных врагов, то российское государство и народ не только не угнетали их, но прилагали максимум усилий к их последующему замирению. Чужестранная знать с почётом вливались в российскую элиту. Военачальники занимали высокие посты в российской армии. Предприимчивые люди получали возможность реализовывать свои способности в торговой сфере. К трудовому люду отношение в низах было самое дружественное. Армянка Тина Канделаки, наделав пара лет назад шуму утверждением, что в России «все русские», была недалека от истины в том плане, что у нас никогда не было дискриминации по национальному признаку.

Всё это позволяет утверждать, что скромный, трудолюбивый и здравомысленный русско/российский народ, не жаждущий личностного и общенационального господства, но и не желающий покоряться чужой воле, является самой свободолюбивой нацией в мире. Ложное истолкование народного долготерпения как склонности к рабству в корне неверно. Терпит он не по слабости характера, а исключительно по верности долгу своему. Бунтует он только тогда, когда все остальные забывают о своём долге пред Богом, Отечеством и человечностью в личностном и государственном отношении. И этот бунт священен, ибо он вырывается из самых глубин человеческой души, не склонной к рабству и доведённой до отчаяния.

Капитализм есть величайшее земное зло, несущее в себе смертельную отраву алчности и бесчеловечности. Облачённый в ханжеские белые одежды либерализма капиталистический империализм становится злом в квадрате, злом дьявольским, абсолютным Злом. Уже на начальном этапе он устремился к господству, используя и подминая под себя слабый человеческий «материал». С появлением крупных банков и машинного конвейера это господство стало всё больше приобретать характер рабского закабаления. Сегодня, раздувая ажиотаж кредитомании у подавляющей части населения, капиталистический финансизм устремился к рабовладельческому господству.

На заре советской власти неграмотные крестьяне, обучавшиеся на курсах «ликбеза», натруженными руками коряво выводили в тетрадях три слова: «Мы не рабы. Рабы не мы». Этот лозунг весьма актуален и сегодня. Богачи, будучи сами рабами страсти к стяжательству, жаждут закабалить долговым рабством всех россиян, повязать их мысли и души неоплатными долгами. Освободить себя от ига бешеных денег можно только честным и добросовестным исполнением долга перед Богом, Отечеством, семьёй и собственной душой.

Именно в этом залог обеспечения подлинной суверенности нашей державы и личной свободы. Только так можно стать хозяином собственной судьбы и гарантом сохранения жизни на Земле.