Евгений ЮШИН. СКВОЗЬ ГОРЕЧЬ ДНЕЙ И РАДОСТЬ ДНЕЙ... Поэзия

 

Евгений ЮШИН

СКВОЗЬ ГОРЕЧЬ ДНЕЙ И РАДОСТЬ ДНЕЙ...

 

В БОЛДИНО

Парк в Болдино. Ночных деревьев плечи.

Июньских лип подсвеченный уют.

Луна в пруду и ожиданье встречи.

Маслины глаз твоих любого с ног сшибут.

 

Коричневые сумерки подворья.

Приглядываюсь: Пушкин у окна.

Симфония лягушек, неба море.

И вот навстречу мне идёт она.

 

Легка, светла, со звёздами знакома.

Но ревность вдруг сжигает без огня:

А вдруг да Пушкин выбежит из дома

И уведёт царевну у меня.

 

* * *

Как рассказать тебе, что я

Ни с кем тебя не предавал,

Что мне приятна грусть твоя,

Припухших губ твоих овал?

 

Да, были женщины, и я

Не мог сдержать свой жаркий пыл.

Но верь, любимая, что я

Другую вовсе не любил.

 

Я изменял? –
                            Не изменял!

Но был с другой? –
                             С другою – был.

Весна. Распутица. Вокзал.

Но и с другой – тебя любил.

 

* * *

Любимая, руки твоей коснуться,

А вот уж и волнение – до пят.

Твои ли кудри-волны в речке вьются?

А засмеёшься – ландыши звенят.

 

Я – дикий человек, живу в деревне.

Мне хорошо на родине моей.

Смотрю, как в небо щурятся деревья,

Покачивая краешком ветвей.

 

Я тоже счастлив видеть нежность неба,

По улице – сирени пьяный пыл.

Я никогда таким счастливым не был,

Хотя уже и плакал, и любил.

 

* * *

Над Куликовым полем – мгла.

Летит! Летит! Летит!

Её калёная метла,

Из века в век пылит.

 

Донской Димитрий и Боброк –

Плечом к плечу:
                                  «Ты знай,

Не будем больше мы оброк

Платить тебе, Мамай!».

 

Но снова жатву жаждет мiр.

Нет Азий и Европ!

Справляют бесы праздный пир

И – голова в сугроб.

 

То лях надменный набредёт,

То белобрысый швед.

Метла – метёт! Метла – метёт!

Метле покоя нет!

 

Простор и холод – век открыт.

И скифы всё летят!

То – полынья, то – чёрный скит,

То – выводок грачат.

 

Но снова жатву жаждет мiр.

«Молись, Боброк!» –
                                          «Молюсь»

Гудит эфир, летит – в эфир:

«Zа Родину, zа Русь!».

 

Донской Димитрий строг и прям.

Обочь – шеломом стог.

И в новой битве в помощь нам

Отечество и Бог.

 

* * *

Идёт братишка минным полем,

Дорогой хлюпкой, горевой.

А мы грехи его отмолим,

Чтоб воротился он домой.

 

И сквозь пожухлую дернину,

И пёрышки зелёных трав

Донской Димитрий мчит дружину,

За землю русскую восстав.

 

Они поддержат нашу песню –

Кутузов, Жуков… Жгучий год!

Они – пришли, они – воскресли,

Чтоб за собой вести народ.

 

И мы – готовы. Степь – былинна.

Зари пожара – не унять!

Идёт братишка полем минным,

Чтоб мог Суворов проскакать.

 

Война рванула взрывом – в ноги,

И – кровью в горло. Солона!

И дышит пепел на дороге,

И ходит полем седина.

 

И – ад вокруг, и – Рай в глазах,

И – мамка плачет в небесах!

 

ЗА БРУСТВЕРОМ

Этот бруствер видел много:

Пыль, горбатую дорогу,

Трясогузку и траву,

Смерть и неба синеву.

 

Здесь, на этой вот песчинке,

Доживала жизнь слезинка

Паренька из Воркуты.

А за бруствером – цветы.

 

Я иду и собираю

Для Анюты и для Раи –

Медсестричкам нашим. Тут

Все луга для них цветут.

 

Я иду и собираю

Для Анюты и для Раи

Эти странные цветы.

От войны они седы.

 

ЧИТАЯ СЕРГЕЯ ЩЕРБАКОВА

Когда над крыльями осин

Стоит особенная синь –

Синее сини синь стоит

И синь несметную таит;

Когда оттает вкруг сосны

Гнездо проснувшейся весны,

Когда оттает дух лесной –

Весна становится весной.

 

У БОРИСОГЛЕБСКОГО МОНАСТЫРЯ

…И прикрыл свои очи святой Иринарх,

Тонкий сон посетил его тело.

И привиделось: скачет завистливый лях

Грабить милые сердцу пределы.

 

А и вправду – разор и пожары вокруг,

А и впрямь за набегом – набеги.

Поле вспахано пламенем, выжжен и луг.

Ухмыляется шляхтич Сапега.

 

Вопрошает: «Что скажешь, суровый монах?

Что так взоры твои неучтивы?».

И к литовцам, и к ляхам воззвал Иринарх:

«Убирайтесь! Останетесь живы!».

 

Узловатые пальцы сложились в щепоть.

Вскинул старец тяжёлые руки:

«Вижу я, как мечом отправляет Господь

Души пришлых на вечные муки».

 

Монастырские стены строги, как набат,

Грозным эхом сквозь годы и нивы

К тем, кто сеет разор и чужого хотят,

Не угаснув, слова Иринарха летят:

«Убирайтесь! Останетесь живы!».

 

* * *

Слеза накатит беспричинно,

Как мне покажется. И что ж?

Вот я – не молодой мужчина,

А на дитя сейчас похож.

 

Мне больно стали трогать сердце

Летящий лист и птицы плач,

И мятный сумрак в тёплых сенцах,

В чулане пыльном детский мяч.

 

Так что же душу расшатало,

По сердцу лезвием скользя,

Что дымка сизая вокзала

Вдруг набухает как слеза?

 

Так что же остро так – не знаю! –

Вся жизнь моя, вся боль чужая

Горит слезой в душе моей

Сквозь горечь дней и радость дней?

 

ВСПОМНИТСЯ

Тускнеет лесов позолота,

По саду гуляет тоска.

Осенние бледные воды.

Почти не живая река.

 

Иду я к старинному другу.

А кто одиночеству рад?

Туманы по жухлому лугу

Пригасят уставший закат.

 

И сядем за стол, за картошку,

За рюмочку возле печи.

И тут потеплеет немножко

В просвистанной дикой ночи.

 

Дождинки баюкают крышу,

Огонь подпевает печной,

И чудится: маму я слышу,

Танцульки у клуба весной.

 

Как всё-таки время жестоко!

Но вспомнится день молодой

И та, что порою далёкой

Пришла и осталась со мной.

 

* * *

Этот лес меня любил.

Я входил в его чертоги.

Он мне ягоды дарил,

И тропу стелил под ноги.

 

Этот лес меня встречал

Птичьим щебетом и свистом.

В небе облако качал,

Ночью – звёздное монисто.

 

Этот лес любил меня,

Но приехала бригада,

Не оставила и пня:

Будет просека, что надо.

 

Ни гриба, ни птицы нет,

Только рваный гул прогресса.

ЛЭП протянут – будет свет.

Но темно душе без леса.

 

* * *

Тёплый вечер тянет тени.

От тумана пахнет сном.

В облаках сырой сирени

Палисадник за окном.

 

На жердинке дремлют куры,

Конь, подрагивая, спит.

Под окошком тополь хмурый

Костылём своим скрипит.

 

Спи, деревня, спи, родная,

Потчуй веником козу,

Песню дальнюю роняя,

Как нежданную слезу.

 

ЕСЕНИН

Учитель говорит:
                                 – Он был хороший.

И разобрал поэта по частям.

Учитель говорит, а не похоже,

Чтоб паинька такой поэтом стал.

 

Сергея Александрыча проходим.

Учитель мямлит что-то о селе.

И потому поэт для нас бесплотен,

Как будто он и не жил на земле.

 

А он ведь жил, берёзовый врачитель.

Спускался в кабаки и падал в грязь.

А он ведь жил! Так расскажи, учитель,

Есенина без всяких приукрас.

 

Который наклонился над стаканом,

Перелюбив уже, перестрадав.

И говорит, что всё не постоянно

О постоянном говорить устав.

 

Что женщина ненужная, чужая

Пытается его поцеловать.

А он ей говорит, что уезжает

В далёкий край, где тишь и благодать.

 

Где Шаганэ и нету злых событий.

И уж тогда, поверьте же, тогда

Поймёт в разгорячённом бурей быте…

А он ведь жил! Так расскажи, учитель,

Какая же случилась с ним беда?

 

Ты расскажи, как несказанным светом

Стихи врачуют души и сейчас.

И мы простим великому поэту

Всю нашу человеческую грязь.

 

МЕДОВЫЙ СПАС

И хотя в прохладе неба

Лопухи горят слезой,

Поле помнит запах хлеба,

Дарят зори мёд с узой.

 

Каждый луч душой запомнишь.

Зябко ёжится рогоз.

Но всегда в любовь и в помощь

Песни поля и берёз.

 

Ветер, вёрткая дорога,

Паучок в окрестье рам.

Утро. Небо слышит Бога.

Отозвался звоном храм.