Александр БАЛТИН. «ЧТОБ СОХРАНИТЬ НАВЕКИ ПОСТОЯНСТВО…». К 70-летию со дня рождения Александра Казинцева

 

Александр БАЛТИН

«ЧТОБ СОХРАНИТЬ НАВЕКИ ПОСТОЯНСТВО…»

К 70-летию со дня рождения Александра Казинцева

 

Удивительный – светлый и чистый рыцарь поэзии – Александр Казинцев…

Высокая вибрация звука, организующая его стихи: словно из космоса, и поэт, как своеобразный сейсмограф бытия, улавливает тончайшие веяния, переводя их в круги и алмазы слов:

Удивительно пахнет дождём –

воздух соткан из влаги и воли,

жадно дышишь и веришь с трудом,

что сугробы мы перебороли.

А зима бесконечной была,

опостылело это убранство –

как посмертная маска бела,

затвердевшая маска пространства.

Фантастический этот воздух, сотканный из двух субстанций, определённых поэтом, пронизывает и поэтические действа-мистерии Александра Казинцева, порой сгущаясь в мрачные тона, ибо отрицать изнанку жизни – было бы недопустимым идеализмом.

Снег – частый гость в поэзии Казинцева: снег… особая субстанция, отдающая волшебством, детством, счастьем, и, даже вторгаясь в тяжёлый пейзаж, убеляет его – он: совершенный дар природы:

Сколько тут домов снесли

под один замах,

лишь проплешины земли –

память о домах.

Взялся поздний снегопад

выбелить дотла

пустоту, где год назад

жизнь своя текла.

У Казинцева особенные слова: словно светящиеся изнутри розоватым серебром раковины; точно таинственные, мерцающие сущности…

И, поставленные в единственно возможном порядке, они, играя разноцветным окрасом, поют всерьёз: жизнь, жизнь…

Поэзия Казинцева туго пульсирует ею: такой живой, столь скоро проходящей, ужасно подвергнутой тлению, как наши тела.

Но – поэзия даёт ракурс вечности, вмещённый в действительность уже сейчас, и верный рыцарь глагола Александр Казинцев доказует это буквально каждым произведением.

…Порою тёмная тревога наполняет его созвучия, она, сгущаясь в строфы, организует текст плотно и весомо, но всё равно – эстетический уровень, взятый Казинцевым, не подразумевает провалы в прораны мрачности:

Сумерки на землю налегли,

даже небо отдано удушью,

зарево зелёное вдали

реет над асфальтовою сушью.

В темноте они ещё светлей –

ожиданья тягостной недели –

прутья на обрубках тополей

уплотнились и позеленели.

Пейзаж, представленный колоритно, и зримость его чрезвычайно высока.

Пластичность строк естественна, как обыденное дыхание, которого не замечаем, но без него не в силах жить.

Порою стих онтологически усложняется, причудливо изгибаясь, давая прихотливый словесный орнамент:

Я не могу остановить ресницы,

глаза и волосы. Но я могу

запрятать вглубь исписанной страницы

дрожащий талый воздух на снегу.

Я запихну весь разворот пространства,

деревьев щётки и полёты птиц,

чтоб сохранить навеки постоянство

застывших в этом воздухе ресниц.

И даже как будто элемент абсурда используется – для усугубления впечатления.

Оно всегда богато от чтения Казинцева: вспыхивают ассоциации, непроизвольно возникают линии сопоставления с собственным опытом…

И боль, и радость совмещены в алхимических сосудах его поэзии.

И родное вещество русской правды столь густо насыщает поэзию поэта, что верится в бесконечность жизни…