Александр БАЛТИН. ТАЙНЫ ХОЛМА И ХРАМА. О книге стихов Виктора Петрова «Храм на холме»

 

Александр БАЛТИН

ТАЙНЫ ХОЛМА И ХРАМА

О книге стихов Виктора Петрова «Храм на холме»

 

Сибирь…

Корневое это, мощно-сияющее слово отзывается в сердце сложным смысловым отблеском; история тяжела, но камни её слагают правду страны, а значит – и слово должно следовать этой правде, особенно – поэтическое, подразумевающее большую компактность, предельную ёмкость:

Сибирь колесовали поезда –

Вела их паровозная звезда.

Стонал, стенал столыпинский вагон:

Паду на рельсы – неизбывный стон.

Этапами гоняли русский люд,

А хлад сибирский по-медвежьи лют.

И хлад этот, словно вмещённый субстанцией в стихотворение Виктора Петрова, ощущается – всей силой прокалённого морозом воздуха.

Новая книга поэта наименована «Храм на холме» – и уже в названии мерцает то, чему служит всем бытием поэт: световая вертикаль.

От храма на холме: даже и растерзанного некогда, – будет исходить мощный столп света: разумеется, нужно обладать развитой душою, чтоб ощутить его…

…Свет разнообразен в поэзии Петрова: поэт словно ищет новые и новые его истоки, дабы, заряжаясь от них, творить пантеон собственных созвучий:

Разгадать захочу

Твой фиалковый сон

И уйду за кордон,

Уподобясь лучу.

Что граница? Ничто,

Коль на раз пересечь!

Да об этом ли речь –

Не задержит никто.

Мы с тобой не вдвоём –

Нас как будто бы нет,

Но фиалковый свет

Бьёт в оконный проём.

Фиалковая световая сила, отливающая бархатом жизни, не отрицающим и наждак её.

И – нежно струится песня, словно изгибаясь в воздухе культуры психологически-пространственной композицией.

…Интересно работает запятая в строках Петрова: мощно, совершая особый труд, проворачивая строку к более сложному и густому, как янтарь, смыслу:

Железный путь спрямил указкой –

Не юг, не запад, не восток.

И, окропясь водою карской,

Взошёл, как ледяной цветок.

Но вьюга налетела чёртом,

Пророча неживой предел –

Загинули цветы несчётны,

Один лишь я и уцелел!

Вот строки, свидетельствующие о столь точной работе запятой: «И, окропясь водою карской, Взошёл, как ледяной цветок». А сам цветок… и из легенды будто, и в чём-то – от бажовского сказа, и совершенно самостоятельно: из души и истории – взращённый Петровым.

Русский код неустанно ищет поэт, собирая, суммируя всё сложное из естества российского бытия, не отворачиваясь от острожности – этих каторжных пластов расейского бытования на земле; ветер воли истолковывая, как счастье, и…  крест:

Подпояшется ломом тюремная воля –

Оттого что мне, русскому, не по себе:

Ничего за душой, кроме ветра и поля,

Да убогой избы, да иконы в избе;

Вот и маюсь, неясную думаю думу,

Как же быть возле красных рябин одному,

Если вечер прислушался к звёздному шуму

И в петле тишины обрываюсь во тьму…

Лихость гудит порывами, следующая строка начинается с выкрика: «Я любить не хочу, не могу…» – здесь словно волокна Достоевского вплетаются в материал, обработанный современным даром и взглядом; и поэтическая мера Петрова столь велика, что, переплёскиваясь в душу читающего, заставляет её содрогаться, ища сопоставлений с собственным опытом.

И разносятся великолепные лирические периоды поэтической речи:

Вижу глаз невозвратную глубь,

И касаюсь текучих волос,

И не знаю приманчивей губ,

И постыден ответ на вопрос:

«Как случилось, и как же я мог

Величать неизвестно кого?!».

Мне бы вымарать весь эпилог

В том романе, что был до сего.

Лирика Петрова пронизана воздушной чистотой, пропитанной полынной горечью: каждый ошибался, многажды, срываясь в метафизические прораны, выбираясь из них; но голос поэта, укреплённый ошибками жизни, летит, возвышен и глубок, чист и свеж, светел и неустанен…

И новая книга стихов «Храм на холме» свидетельствует об этом.