Никита БРАГИН. ЛЕСТНИЦЫ НАШЕЙ ПАМЯТИ. Нет права на слабость
Никита БРАГИН
ЛЕСТНИЦЫ НАШЕЙ ПАМЯТИ
Нет права на слабость
В подъездах старых домов Санкт-Петербурга, на Невском, Литейном, Лиговском, Большой Морской, словом, во всех зданиях, уцелевших от разрушения снарядами и бомбами и не затронутых полной внутренней перестройкой, в ходе которой сохраняется лишь фасад, можно и сейчас увидеть дошедшие до нас из девятнадцатого века первоначальные лестницы. Их ступени истерты временем, но продолжают исправно служить. Они живописны, они загадочны, от них веет атмосферой минувших времен, и, глядя на них, чувствуешь многое. Многое, о чем хочется рассказать.
Материалом для ступеней лестничных пролетов в петербургских домах послужил известняк. Это так называемый путиловский плитняк, добывавшийся в каменоломнях, в окрестностях великого города, особенно у села Путилова, которое находится приблизительно на полпути от Петербурга до Волхова. В карьерах там и сейчас можно наблюдать выходы слоистого известняка, древнего, относящегося к ордовикской системе, содержащего многочисленные остатки вымерших морских животных: трилобитов, отдаленно похожих на глазастых насекомых, примитивных головоногих моллюсков, раковины которых подобны прямым толстым палкам, странных иглокожих, напоминающих шарики, составленные из множества многоугольных пластинок, и прочие палеонтологические объекты.
А сами известняки разные, где рыхлые, рассыпающиеся чуть ли не в труху, а где прочные, с трудом разделяющиеся на большие пластины с неровной бугристой поверхностью. Эти пластины и есть путиловский плитняк – из него сделаны не только ступени лестниц, им облицованы цоколи всех старых исторических домов Петербурга. Проходя по улицам в центре города, посмотрите – в основаниях домов этот камень, серый с пятнами зеленоватого, желтоватого и красного оттенка. А на лестницах особенности этого камня видны еще лучше. Там он истерт, отполирован, не счесть сколько раз вымыт, и выглядит особенно красочно. Зеленовато-серый, с желтыми, красноватыми и даже малиновыми включениями, известняк этот вдобавок испещрен странными, древовидно разветвленными темными полосами. Этот растительный рисунок – ходы донных животных-илоедов, от которых не осталось ничего, кроме следов их ползания в иле, превратившемся в камень.
Подразумевается, что камни молчат, но, как можете убедиться, специалист-геолог способен рассказать о них немало. Но, наверное, намного значимее то, что может расслышать в их молчании человек, задумавшийся об истории города и об истории всей России. Когда-то плиты для этих ступеней добывали мужики, еще крепостные. Это было прибыльное дело, занимались им зимой, будучи свободными от сельскохозяйственных работ, и не только в Питере так было, но и в окрестностях первопрестольной, где до сих пор сохранились каменоломни (на речке Пахре), представляющие собой сложные лабиринты тесных подземных выработок. Добытые плиты затем отвозили в город и там за некоторые деньги сдавали камнетесам и строителям, и становились они ступенями.
Сколько же людей прошло по ним! Среди них были и чиновники столицы, разных разрядов по петровской табели о рангах, офицеры армейские и флотские, купцы разных гильдий, аристократы, мастера-краснодеревщики и мастерицы-белошвейки. Были среди них и бедные люди, униженные и оскорбленные, находились и те, кто не желал быть «тварью дрожащею». Были актеры и писатели, ученые и живописцы, священники и богоискатели, мечтатели и поэты. Были дети, разные и с разной судьбой…
По этим лестницам поднимались врачи и учителя, взбегали юнкера и полицейские, эсеры-террористы и солдаты революционных патрулей. И чекисты шли по этим лестницам, и спускались, конвоируя арестованных… И беспризорники бывали на них, и пионеры. И те девушки в летних платьях на фотографии, сделанной в мае 1941 года в магазине на Невском, тоже поднимались и спускались по этим ступеням. И только немецкому солдату не удалось прозвенеть по ним своим кованым сапогом.
Вот теперь в моем сознании камень начинает звучать, и голос его становится невыносимо больным, страдальческим, и я понимаю, откуда рождается то тягостное чувство, которое охватывает меня, когда вхожу в старые питерские подъезды. По этим лестницам поднимались ленинградцы с осьмушкой хлеба или ведром ледяной воды, по ним спускались, вынося почивших родных – если еще могли сделать это. Лед из прорванных батарей отопления намерзал на этих ступенях, иней страшной зимы 41-42 годов покрывал скопившийся мусор. По этим ступеням поднимались весной 42 года те, кому надо было выполнить тяжкое дело – осмотреть квартиры, отыскать еще живых, вынести мертвых, похоронить.
Я всегда об этом думаю, глядя на такие лестницы. Что это – шестое чувство, пробудившееся во мне и открывающее темные и страшные лабиринты ноосферы? Или заговорившая генетическая память, духовно передающаяся не только от отца и матери к сыну, но и от поколений поколениям, даже без прямого кровного родства? Или это говорит мое знание, мое образование, не знавшее нынешних педагогических экспериментов, моя причастность к русской культуре и истории? Или просто – сила великого страдания и величайшего сопротивления ленинградцев была намертво впечатана в эти древние ступени, и заставила камень говорить? Так или иначе – я его слышу и передаю своими словами то, что говорит он.
Не сдавайтесь, не уступайте, не отчаивайтесь! Хотя бы весь мир стал против нас – за нами великая страна, великая культура, за нами поколения героев и мучеников, позади времена, когда было несравненно труднее, страшнее, больнее, чем сейчас. Ради памяти тех, кто умирали на этих ступенях, мы не имеем права на слабость, мы обязаны быть достойными их. И если они смогли преодолеть невиданную в истории трагедию, то наша цель – не допустить её повторения и победить новый нацизм!
Юрий, искренне благодарю!
На одном дыхании прочитал это страстное эссе своего собрата по перу! Неожиданное и исчерпывающее по своей сути. Никита Брагин обладает счастливым даром скупыми словами, но развёрнутыми и глубокими художественными образами донести до читателя, открыть такие картины и бездны смыслов, что диву даёшься. И более чем уместно в этом контексте привести точную и правдивую цитату автора: "... это говорит моё знание, моё образование, не знавшее нынешних педагогических экспериментов, моя причастность к русской истории и культуре". Воистину так! Будь моя воля, я бы рекомендовал это мудрое и умное эссе студентам, и не только гуманитариям, а и технарям. Потому что здесь всё о нас как о народе состоявшемся и самобытном. Юрий Манаков