Анатолий СМИРНОВ. СТРАНА ПЕЧАЛЕЙ. Поэзия

 

Анатолий СМИРНОВ

СТРАНА ПЕЧАЛЕЙ

 

СЛОВА

Слова высокие – породистые кедры,

В людские глубоко уходят недра

Корнями. Тут же низкие слова –

Осока, одуванчики – трава,

Бессчётность корешков сплели в дернину,

А рядом липы, ясени, осины… –

Обширный лес древ разнокоренных.

Лесник печальный ходит между них

И метит рыжей хной рассветной краски,

Что можно вырубать здесь без опаски

Для мягкой почвы, твёрдой глубины.

И широко шаги его слышны,

Чтоб долетать сквозь воздух душно-грубый

До слуха одиноких древорубов.

 

* * *

Не с матери и не с отца –

Жизнь начинается с конца,

Когда пред нами жизнь поэта,

Строкой не канувшего в Лету.

 

Вот Пушкин требует морошки,

Одолевая властный бред…

Вот в небеса не по оплошке

Свой разряжает пистолет

Поручик хмурый и на звук

Слетает ангел на Машук…

 

Вот Мандельштам полубезумный

Дрожит у лагерных костров.

И всё, как будто череп думный

Унёсся в ночь на крыльях слов…

Вот пишет Николай тверёзый:

«…умру в Крещенские морозы...».

 

Жизнь начинается с конца,

Когда пред нами жизнь поэта,

А что до этого, про это

Расскажет блеск его венца,

Ведь к драгоценностям стиха

Душа народа не глуха.

 

А вы, биографы-мерзавцы,

Сплетатели кощунных фраз,

Абрамотерцы и синявцы,

Какое дело нам до вас,

Радетелей нахальной черни!..

 

* * *

Тёмные костюмы, белые рубашки,

Галстуки с полоской, мягкие подтяжки –

Племя молодое, в голове компьютер

Пристально считает баксы и минуты.

 

Выросли, вписались в офисы и банки,

Не берут их стрессы, не страшны им пьянки;

Сто синиц поймают, выставят на торги –

Журавля из клетки прикупив в итоге.

 

«Ауди» и «форды», туры и квартиры,

Выхолены жёны, в мраморе сортиры,

Брендят по-английски, словно джентльмены…

Мы остались сзади, мы – несовременны.

 

Мы им вдоль обочин глупо голосуем,

А они прут мимо, истово газуя, –

Ровная дорога в фар холодном свете…

Это наша гибель. Это наши дети.

 

КОЛБАСНЫЙ РЯД

Колбасный ряд: красно горят

Сквозь холодильные витрины,

Как ляжки зяблые наяд,

Колбас лежачие куртины.

 

Варёных бело-нежный жир,

Полукопчёных блеск, услада

И вдохновение транжир –

Мясные пенки сервелата.

 

Ползут сосисок поезда,

Сарделек сытые удавы.

В венцах торгового труда

Над ними павы величавы

 

Грамм в грамм орудуют ножом,

Над гирей празднуя победу.

К ним вьётся очередь ужом

Крутых фанатов мясоеда.

 

О трепещи, ужасный бык,

Гляди в грядущее с опаской,

Хотя твой рог грозней, чем штык,

Я проглочу тебя колбаской!

 

И с жалким ужасом с небес

На нас взирает царь Зевес.

 

ИВАН ПШЕНИЧНОЕ ЗЕРНО

Как режиссёр меняет планы,

Разнообразя фильма ход,

Так от высоких дум к стакану

Сквозь дым забот летит народ.

 

Порой, бывает, сковырнётся

В траву и дрыхнет недвижим.

Проспится, встанет, отряхнётся

И вновь идёт путём своим.

 

Его учили и лечили,

Влекли в музеи и в кино,

Но всё напрасно – в прежней силе

Иван Пшеничное Зерно.

 

Дух устаёт, скудеет вера,

В работе горбится спина,

А он приходит с полной «меркой»

И нет печалей ни хрена.

 

Бывало, что и пропадали,

С ним повязавшись, ни за грош,

Но ведь другие вырастали

И пьют так – глаз не отведёшь.

 

* * *

Смешливых тёток за лотком

С газировальным аппаратом

Сменили в шестьдесят – каком? –

За три копейки автоматы.

 

Потом они пошли на слом,

Освобождая фирмам площадь,

И вот девчата за столом

В пластмассу льют напиток тощий.

 

А внук ворчит:
                                «Не может быть,

Чтобы, устав сквозь город топать,

За шесть копеек заглотить

Ты мог воды с двойным сиропом!».

 

Вот так и я не смел понять

Когда-то бабкины рассказы,

Как продавала её мать

За грошик целый ковшик кваса.

 

БАЗАР

Базар, осенний твой искус

Сильней искусства вечных муз!

Вот дыню я беру в ладони

И сердце скачет, словно пони,

Азийский дух поёт в груди

Нежней газелей Саади.

Там сочных персиков пушок

Невинностью девичьих щёк

Влечёт. Свидетельствуй, о, небо, –

Румяна так одна лишь Геба!

Здесь виноград в лучах горит

Очами царственной Лилит.

Со скрипом колются арбузы,

Зелёно-красные медузы.

И слаще самых тайных дум

Янтарный светится изюм…

 

Вокруг грозовый разговор

Купцов и продавцов природы

Гремит, как Баха тронный хор,

Как ропот бранного народа.

 

Всего хочу, всего куплю:

Прозрачных груш и тучных яблок,

Петрушки стружкой по рублю,

Брусник и клюкв в росе прозяблых…

 

Мой неподъёмный аппетит

Красоты мира поглотит!

 

ОСЕННЯЯ НОЧЬ

1

Мгла холодней, чем уши у слона,

и хлопает простынкой на балконе,

и, словно хобот, тянется луна

к последним листьям в ясеневой кроне.

Слоновья ночь. И облако-скворец

клюёт созвездия, как клещей из кожи.

А холод относителен вконец –

мир холодней слоновьей этой рожи,

хоть в высь взлети, где чёрная дыра,

хоть в глубь сойди, где айсберг умиранья;

и там, и тут ум мёрзнет, как дурак,

пред вечностью, не мыслящей сознанья.

Иди ко мне, грузнейший из зверей,

бери души последние бананы,

чтоб стало жить хоть чуточку теплей

среди твоей безжизненной саванны!

 

2

Домов отроги спят покорным сном

совсем недолго в спальном том районе –

с двух до пяти, а после из окон

протягивает свет огни-ладони.

Одна, другая… и, когда, на круг

идя, троллейбус штангой искры хлещет,

уж целый лес многоэтажных рук

в перчатках разноцветных рукоплещет

началу дня людей, что раньше дня

сферических обломышей природы,

не знающих распятий бытия

и крови презирающей свободы.

Безумные, горячие навзрыд,

лишь мы неразрушимые вопросы

вжигаем в мир и вечности гранит

ветшает от мерцаний папиросы!

Где у подъездов свищет хлыщ метлой,

устав моргать, дымят автомобили,

и в дым рассвета слон уходит мой,

как мы порой от женщин уходили.

 

* * *

Как оно ни тяжело,

Всплеск в душе всё реже –

Половодье чувств прошло,

Воцарился межень.

 

Дождь вблизи; туман вдали;

Шин, моторов пенье.

Будто катер на мели,

Мысли без движенья.

 

Город, полный суеты,

Носится, сигая,

Но как будто уж не ты

Улицей шагаешь.

 

Даже водочки стакан

Строго под запретом –

Ты, вчера лихой пацан,

Стал болезным дедом.

 

Листьев жёлтая зола,

Целые отвалы…

Как же быстро жизнь прошла,

Будто не бывала!

 

КОФЕЙНЯ

Кофейни зимней запах талый

Шибает в нос за три квартала.

И нос стремительно влечёт

В источник запаха народ.

 

Причмокивают сладко двери,

Впуская нас в духмяный терем,

А там причмокиваем мы,

Ломая у витрин умы

Над дивной россыпью искусов:

Но что же выбрать – всё тут вкусно?!

 

Бисквиты пышные тортов

В узорах кремовых цветов,

Пирожных маслянистый лес

Сверкает радугой небес.

Девчушка требует эклер,

А брат – суфле. Пенсионер

Взял заварные, два с грибками…

А кофе – сорок видов в раме!

 

Слюной сочится каждый рот,

Забыты хлопоты забот.

Плывёт над чашками дымок,

Смеётся в нём кофейный бог.

 

СТРАНА ПЕЧАЛЕЙ

На границах печалей шумят голубые стрекозы

И плывут по реке золотые, как солнце, цветы

Сквозь долины снегов, сквозь сковавшие воздух морозы

Над чугунным гуденьем российской земной мерзлоты.

 

Одеваю пальто и побитую кроличью шапку,

Ухожу в этот край по пустынной дороге лесной,

И озябшее небо, собравшее звёзды в охапку,

Вздыбив лунный фонарь, как приятель шагает со мной.

 

Мы не знаем в начале, о чём нынче будут печали,

Что блеснёт в далине между сумрачно-голых стволов,

Но стрекозы вспорхнут и богини видений отчалят

На струение памяти в солнечных лодках цветов,

 

Чтоб поднять на мгновенье из бледной пучины забвенья,

Как у ветхого дома на лавочке возле крыльца

Моя юная мама качает меня на колене –

Это мы, веселясь, поджидаем с работы отца.

 

Вот подходит отец, молодой и пропахший карбидом,

И меня, посадив на ладонь, поднимает легко,

Так, что дух замирает от взгляду открытого вида,

Никогда не взлетал больше в жизни я так высоко!

 

Мы на кухне сидим за столом из нехитрых продуктов,

Где картошка с селёдкой, китовой кусок колбасы,

Но про близь коммунизма вещает в углу репродуктор,

Дрожью чёрной тарелки до хрипа сгущая басы.

 

Телевизора нет, холодильник мне вовсе неведом,

В шифоньере не тесно от наших парадных одежд,

Но идём от победы над Гитлером к новым победам.

Сколько в мире любви! Сколько счастья и твёрдых надежд!

 

О, богини видений, закройте, закройте экраны,

Всё, что далее будет, я помню и сам наизусть!

Наши с небом печали сегодня опять про обманы,

Про державную подлость, про вечно распятую Русь.

 

О, стрекозы печалей, налейтесь сиреневым гневом,

Чтобы ненависть в сердце легла, словно камень в пращу:

Поделили всех подлых на правых, центристов и левых,

Пока жив, я их подлости всем никогда не прощу!

 

Сквозь долины снегов, сквозь сковавшие воздух морозы

Над чугунным гуденьем российской земной мерзлоты

Ещё хлынут потоки и грянут жестокие грозы,

Чтобы смыть гной богатства и потную соль нищеты.

 

До свиданья, страна пробуждающих душу печалей,

Ухожу я домой по пустынной дороге лесной,

И согретое небо, качая сырыми плечами,

Спрятав лунный фонарь, как приятель шагает со мной.

 

ЛИСТ

Бурый кленовый лист

Ветер сугробом катит.

Снег под листом лучист.

В небе лазурь без пятен.

 

Клан красногрудых птах

Семя лущит вдоль брега…

Кто этот полупрах

Вытащил из-под снега?

 

В бодром морозе дня

Щёки твои румяны…

Вспомнишь ли ты меня,

Вкопанного в бурьяны?

 

Вспомнят ли нас с тобой

Те, кто грядущим веком

В ясности голубой

Будут хрустеть здесь снегом?

 

Иль новых вёсен быль

Наши дела и слово

Смоет, разъяв их в пыль,

Как этот лист кленовый?

 

СКОВОРОДА

                           И проступал в нём лик Сковороды.
                                                                       Н.Заболоцкий

Бесценная моя сковорода

Чугунного литья с могучим днищем,

К тебе не пригорает никогда

Картошка и другая наша пища!

 

Ты не страшишься скрёбкого ножа,

Песка и проволки ежучей,

Ты тридцать лет всё также хороша,

А может быть становишься и лучше!

 

Шумела жизнь, звенели мне года

Осколками фужеров и тарелок,

Но ты шептала:
                                  «Горе – не беда,

Коль в этом горе тело уцелело».

 

Не раз, не два менял я очаги,

И пусть не слишком вдумчиво порою,

Но всё же к Богу тянутся шаги

Моей судьбы с моей сковородою!
 

г.Рыбинск