Анна РЕТЕЮМ. КАК ХОРОШО ЗАБЫТЬ КЛЮЧИ… Лирика

 

Анна РЕТЕЮМ

КАК ХОРОШО ЗАБЫТЬ КЛЮЧИ…

 

* * *

Опять мороз, опять цветам и пчёлам

наутро воскресать из темноты,

но бражникам, пушистым и весëлым,

по вкусу обомлевшие цветы.

Опять морское солнце распалится

к полудню леденцовым ветерком

и сада изувеченные лица

расправит – лепесток за лепестком.

И маленькие пчëлы захмелеют,

где жимолость, тычинки оголя,

горчит, и души хрупкие согреют

в медовых ароматах миндаля.

 

* * *
Как хорошо забыть ключи,
сидеть под дверью кротко, –
сверчок сознания, сверчи,
сквозь темень околотка.

И делать нечего в плену
застывшей круговерти –

берёшь на плечи глубину
и вес небесной тверди,

берёшь на сердце остриё
звезды, скользнувшей кратко,
и одиночество твоё –
прозрение, догадка…

 

* * *
До неба далеко и до земли,
и далеко до сердца человека,
в какой мы все колеблемся дали,
точнее будет выразиться – в некой.
В дали бежит лавина облаков
и рдеет солнце над пучиной влажной,
как далеко, мы страшно далеко –
но всë ж люблю, и только это важно.

 

* * *
Сердце в этом мире чужестранно,
будто бы апостол в шумном Риме,
об одном вещает неустанно
пылкими словами и простыми.
И не понимает чёрной брани,
и не понимает подлой лести –
и сухими нищими губами
о любви твердит на лобном месте.
Посули динариев несметно,
власти посули, рабов проворных –
но продолжит проповедь бессмертно,
не приемля ничего из оных.
В суете лукавой не согреться,
не найти заветного порога –
лишь язык любви понятен сердцу,

краткая чудесная дорога…

 

* * *

Коснусь тебя – и где-то в вышине
услышу тайный всплеск прикосновенья,
а встретимся глазами – и верней
духовных струн далёкое волненье…

Размолвимся ли, сердцем говорим –
на небе это всё звучит, на небе,
и будто бы симфонии творим
в земной печали о насущном хлебе.

Но совершается на небесах
не каждый брак, – в оркестре вертикалей
не хлопай дверью, ибо на часах
нам вечную любовь предначертали…

 

ТЕНИ

Ночь имеет собственные формы –

ветры-тени, ветви-тени, зданья,

словно шëлк, разорванный, огромный,

траурниц пугливых очертанья:

дышит ночь, колышется, двоится –

мир переиначивая тесный,

кем угодно может притвориться,

под ногами вспархивая бездной.

 

* * *
Ты живёшь, как жила – волей тесной,
и котомку несёшь, как несла,
но внезапно в дали неизвестной
прогремит и обрушится мгла.
Ты проклятия ей не подаришь,
придорожных камней не швырнёшь,
волей доброй, как старый товарищ, –
отведёшь этот дождь, эту ложь.

Ты живёшь, как жила, но зачем-то
тучи снова кипят над тобой
и фанфары сквозящего света
пробивают заслон голубой.
Что ты можешь понять в поднебесной
круговерти, в творении дня?
В этой схватке ужасной, чудесной
ты живёшь, никого не виня.

 

* * *
Шёл дождь по лесу предосеннему,
а ветер впереди бежал,
шум приближался, и растения
прекрасный ужас овевал.
Звучал он будто механически,
махина ливня, колесо,
и захотелось нам панически
взглянуть идущему в лицо.
Как поезд скорый по-над кронами
летел незримо и крутил
клубами синими, огромными…
А мы стояли на пути.

 

* * *
Ты смотришь, милый – мимо,
и будто нет меня,
едва ли различима,
как ветер – у огня...
Летаю, дух бесплотный –
и не объять уже,
ни словом, ни заботой –
на этом вираже.
Не думал ли, отважный,
мне открывая путь:
твой огонëк однажды
могла б я и задуть –
холодным дуновеньем
и неповиновеньем...
Но теплить я взялась
невидимую связь.

 

* * *

Крепись и уповай, готовый ко всему,
открыты небеса, но рябью застит очи,
сквозь танец облаков, индиговую тьму
ты вряд ли различишь пунктиры и отточья.

 

Крепись и уповай, будь сердцем храбрый лев
и агнец в тот же миг лицом невозмутимый,
готовься ко всему, себя преодолев, –
так примешь благодать и бой неотвратимый…

 

* * *
Стань тоньше ветхого листка,
сухого стебля голоска,
былое тихо отпусти –
лети,
лети.
Стань выше, коль на то пошло,
чем песни лунное стило,
пронзая тучи на пути –
свети,
свети.
Стань чище утренних ветров
и смысла нерождённых слов,
отдай всё, чтобы обрести, –
прости,
прости.

 

* * *
Танцует море, будто Саломея,
всей бирюзой Востока зеленея,
шелками колыхает и блестит,
и царственному оку сладко льстит;
танцует море, вьётся неустанно
в порывах ветра, гулкого тимпана...

 

* * *
Хорошо, что природа в аскезе,
тощий абрис снежком принакрыв,
не поёт ни о чём и не грезит,
постигая наш горький разрыв.

Расцветут, словно пышные трели,
небеса, сотворяя весну,
и, быть может, в пасхальном апреле
я без боли тебя помяну.

 

* * *
Плещет в сердце бездонность печали
и смиренья великий покой,
отгремели шторма, отзвучали
страсти горной кипучей рекой.

«Суета и томление духа!» –
повторяешь о каждом ты дне,
но звезда в небесах не потухла,
хоть и горек твой опыт вполне.

 

* * *

Пëрышко чайки, морская трава,

тысяча тëплых песчинок –

день разгорелся, остыли слова

россыпью звучных картинок...

Даже в картинки я верю сейчас,

в звуки, лишëнные слова,

Ты собирал меня тысячу раз –

Ты собери меня снова.

 

* * *

Останется лишь голос, тёплый голос,

и в ледяном сиянии миров

он выпорхнет вслепую, словно голубь,

когда поманит вечность-птицелов…

И обнажённый голос, словно голод,

подхвачен будет горькою волной –

скитаться будет он, но трубный Голос

откроет, наконец, простор иной…

Я отзвук Твой, я Твой летучий атом

и на земле чудесно побывал –

прими, насыть и отогрей меня Ты,

великий Голос – Логос – что воззвал…

 

НА ЛИТУРГИИ
Ниспадают тишайшие реки –
из-под купола прямо в сердца,
и омыты стоят человеки
от гнетущего чувства свинца.

Как люблю Литургийное чудо
и крутой поворот этих рек,
что возносят нас мирно отсюда
под молитвенным трепетом век.

 

* * *
Незримо веет сквозь меня, легка,
река покоя, тишины река.
О, как не помешать, дыша навстречь,
Великой Тишине свободно течь?

 

* * *
Снится белая обитель
за метелью, за межой,
как сердечное наитье,
как предел мне нечужой –
под далёким стылым небом
снится много лет подряд,
не дотянешься и недо-
мыслишь, разве – наугад.

Всё зовёт она, и манит,
и звонит в колокола,
в снежном коконе-тумане
белой пасхою бела;
но куда ж мне – дети, дело,
а бураны всё поют,
что в обители той белой
есть мне келья и приют.

 

РАННЯЯ ВЕСНА
Мой друг, так морозно и слёзно
сияньем повергла весна,
и всё между нами серьёзно:
ты – мной, я тобой прощена.

Пульсирует солнце вселенной,
и снежные дебри тихи,
читаю тебе сокровенно
я птичьи следы, как стихи.

По насту, слегка голубому –
смиренная хвоя сосны,
и всё-то у нас по-другому
в обрушенной бездне весны.

Прекрасны снегирь и синица,
и леса хрустальная вязь,
и смотрит любовь как черница,
с дыханием стужи слиясь.

 

* * *
Разъято небо над тобой –
миры чудесных глаз
глядят из бездны голубой
на жизнь твою сейчас.

И не слукавить уж никак
среди лучей святых,
но можно сделать верный шаг
слепой душе – до них.

Ну а затем, куда бы путь
ни вёл ты во плоти,
той светозарной тайной пусть
управятся пути!

 

* * *         

Наверно, сердце стало зорко,

и, словно сквозь дремучий лес –

тропа у дальнего пригорка,

скалы дымящийся отвес,

на сизых кедрах тёплый иней –

чуть поседел Ставри-Кая,

но зрима выше горных линий

святая преданность твоя.

 

* * *         

Весна летит, и я к тебе иду –

в каких-то снах, по комнатам астральным,

в холодном лунатическом бреду,

в дыхании таинственном, хоральном…

По золотым ступеням облаков

над бездной ледяной, лучом разящей,

по гребням лет, по остриям стихов

иду к тебе опять – весной летящей…

 

* * *

Ты всё узнаешь сам, но только бы не поздно,
и зоркость обретёшь чудесную вполне,
и выстроится жизнь, разбросанная розно,

как млечная строка в небесной глубине.

 

Ты всë охватишь вмиг, как ветер над пучиной,
и огненный пророк, зачем-то зрящий вспять,
события пронзив до истинной причины –
всю их слепую боль и милости печать.

 

* * *
Мы с тобой на ладони Господней,
и куда бы ни шли – на виду,
здесь и горы себя превосходней,
и медовые гроздья в саду,
стоочиты глубокие дали,
и морская таинственна плоть,
но чего б мы с тобой ни видали – 
зрит открытое сердце Господь.