Владимир ИЛЛЯШЕВИЧ. «ПРОБИТЫЕ ГВОЗДЯМИ ДЛАНИ…». О Геннадии Верещагине – поэте русской Эстонии

 

Владимир ИЛЛЯШЕВИЧ

«ПРОБИТЫЕ ГВОЗДЯМИ ДЛАНИ…»

О поэте русской Эстонии Геннадии Верещагине

 

«Володя, Верещагин – твой?» – обращается ко мне в коридорах Союза писателей России первый секретарь правления Союза и известный поэт Игорь Иванович Ляпин (1941-2005). «Наш, – отвечаю, – из Эстонии…». «Ну, да, Прибалтика, – торопится куда-то Игорь Иванович из кабинета на втором этаже, где как раз заседал секретариат. – Приняли Верещагина в Союз сразу, по секции поэзии, после двух строк, что зачитали: «Стучат в сердечное окно пробитые гвоздями длани…».

Не знаю почему, но каждый раз вспоминается этот короткий разговор с суровым Ляпиным в те тёплые летние дни 2003 года, ровно 20 лет назад, когда речь заходит о русском поэте Эстонии Геннадии Васильевиче Верещагине. Тогда мы приняли решение о приёме в СПР и его следовало утвердить на секретарите СПР (проживающие за пределами России принимаются отдельным решением секретариата). Стихотворные строки о «…пробитых гвоздями дланях», о руках Христовых, тепло укрывающих сердце человека, привели в ходатайстве о приёме Геннадия в наше писательское сообщество. Уже через год после нашего знакомства и без тени сомнения…

Игоря Ляпина давно нет с нами, и на его посту уже многие годы трудится достойный восприемник, не менее известный поэт Геннадий Викторович Иванов. Минувшее для людей нашего поколения – общее. В советском прошлом Прибалтика воспринималась как нечто единое, общее, из какой республики приехал, было неважно… В общем, Прибалтика, там то ли Рига столица в Эстонии, то ли Таллин в Латвии. Нет, такие оговорки были признаком не пренебрежения, а восприятия одного культурно-исторического региона, как целостного явления, в огромной стране с множеством народов, языков, культур, верований, обычаев, традиций, литератур и в составе целой отдельной цивилизационной системы, связавшей части свои тысячами многовековых и даже тысячелетних невидимых нитей. Прибалтика не составляла и не составляет исключения в этой системе, именуемой историософами и геополитиками по разному: кто географически «восточно-европейской», кто «русско-славянской», по ядру-этносу с его государствообразующей ролью, и по мировоззренческой основе – христианской вере греческой традиции, а ныне, с первой половины XX века, «евразийской» (Н.Трубецкой), что, пожалуй, точнее всего… Прибалтика всё же находится на Русской равнине, а не на центральноевропейской.

Сказанное в связи с поэтом Геннадием Верещагиным не пустые слова. Это – целые жизни, это – судьба многих моих современников и таковым мы воспринимаем этнокультурное пространство, в котором живём, до сих пор. И именно такие ощущения восприятия прошлого, как единого целого в течение тысячи прошедших лет и предвосхищения будущего, в котором сохранится созданное нашими людьми доброе начало, довлеют в наших душах, представлениях, образах.

Геннадий Верещагин родился в последний год послевоенного десятилетия (3 октября 1955) после невероятно разрушительной и кровопролитной войны, унесшей десятки миллионов жизней наших народов, разрушившей слой многовековой материальной культуры. Родился он в городе Донецке, на Донбассе, там, где сейчас идут кровавые братоубийственные бои.

Как в Великую Отечественную, так и в нынешние сражения все эти несчастья, невзгоды, горе пришли с «запада», от мира германского, наследовавшего хищнические вавилоно-карфагенские «ценности» наживы, насилия и расизма через остатки Второй римской республики в её западных провинциях. Ненависть к славянам, остановившим их экспансию господства на восток, далеко не объясняет причины их мотивов. Ненависть тлеет с тех времён, когда именно славяне оказались истинными преемниками древней малоазийско-средиземноморской античной культуры, получившей развитие в первой христианской империи – Римской святого Константина и в его Царьграде-Константинополе. Именно она, эта империя, дала начало и стала основой всей современной европейской истории. Основы римского права создавались не в итальянском Риме, тогда совершенно упадническом, как современный город-призрак Детройт в Америке, а в великолепном, блистательном малоазийском Константинополе императором Юстинианом («Кодекс Юстиниана»). Зависть по поводу первородства (славяне намного раньше жили в Европе), зависть за сохранение в чистоте именно у нас духовного наследия изначальной христианской веры и её высоких идеалов, за непобедимость духа и меча со щитом, не раз защищавшим от казалось бы неминуемой гибели, за дружелюбие и умение жить в согласии с многочисленными другими народами, даже расами и с вероучениями, если они человеколюбивы, готовность бескорыстно помочь попавшим в беду…

«А они стоят, опять стоят и не погибают» – вот, что бесит недоброжелателей, так алкающих мирового господства.

Куда бы ни заносила русского писателя и поэта фортуна, везде сохранялась в душе мировоззренческая основа, в которой вера занимает не последнее место с её универсальной системой нравственных ценностей, принимаемых также и неверующими людьми. Мировоззрение – не политика и не идеология, и не вероисповедание, оно намного шире, глубже. В его природе лежат мистические сущности, метафизика бытия в куда большей мере, нежели предполагает наше сугубо рациональное мышление. Христос принёс нам Новый Завет – любовь. И тот, кто изберёт Христа – тот и «богоизбран» вопреки «богоизбранной» исключительности самого себя, что стало основой «западной» ментальности с её кальвинистскими ветхозаветными претензиями на господство и «теологией предопределения». Это лежит в основе культурно-исторического архетипа русского народа, будь это Карпаты, Урал или Камчатка, Прибалтика, Поморье или Азов и Великая Степь…

Богородица особо любима русским народом, Родина у нас – Мать, земля – Матушка… Геннадия воспитала тётка, которую он называет матерью и любит её как память о матери. Так сложилась судьба. Нет в его сердце равнодушия ни к Отечеству, ни к матери, ни к христианской любви к человеку, нет сомнений в готовности бороться за свою любовь до смерти… Универсализм восприятия и эсхатология высоких смыслов – вот качество русской литературы и поэзии. Они въяве присутствуют в творчестве Геннадия Верещагина, зрели в нём долго, незаметно для него самого в течение многих десятилетий. Зрели в угольно-металлургическом Донбассе его детства, в юношеском Донецке, где в консерватории был даже такой многомудрый инструмент – полноценный орган, как в Москве и в прибалтийских столицах, в Москве, где учился он в Высшей комсомольской школе с её невероятно интересным, воистину всемирным студенчеством, куда попадали лишь избранные, а он-то – из простой шахтёрской семьи тётушки-труженицы, отдавшей ему свою жизнь, вскормившей на свою невеликую зарплату и воспитавшей на истинно материнской любви…

Внутренняя незримая работа шла, когда служил армейскую срочную, когда был на комсомольской работе в совершеннейшей «тьмутаркани» в холодных заснеженных краях, или когда учительствовал и когда судьба занесла в Эстонию. И когда рухнула великая страна, а надо было оставаться с семьёй, с детьми, поднять их в злые, лихие постсоветские годы, когда выбирать себе работу в сугубое удовольствие не приходилось… При этом не переставал читать, читать, читать… Меня всегда удивляли его эрудиция и знания, невероятно цепкая от природы память, а главное – жажда познания…

Он начал писать, когда было за сорок… Просто потому, что хотелось писать и высказать наболевшее на душе. Будь это гражданского накала борьба с несправедливостями или переполняющая любовь к Отечеству и к «его гробам» (А.С. Пушкин), или невесть откуда взявшаяся сладкая боль от увиденной зари в вечор или на раннем росном утре, или прибалтийское ноябрьское ненастье со слякотью и горячей чашкой кофе в уютном кафе, или февраль-вьюги по старинным городским улочкам Пярну – древнего города екатерининских лип и в продуваемых ветрами улочках черепично-пряничного Ревеля-Таллина, бывшего когда-то славянской Колыванью на путях с седой Балтики к Чёрному морю, где Великий шёлковый путь с длинными караванами…

Поэт Геннадий Верещагин эмоционален. «Что для вас эмоции, Владимир Андреевич?» – спросил я как-то у замечательного московского поэта и во всём настоящего аристократа духа Владимира Кострова, с которым близко дружил. «Без эмоций и сантиментов нет и самой поэзии, нет образов, метафор. Бог всей русской литературы – Этик, а не Эстетик, и как выразить образы без их переживания…». Поэт предвосхищает грядущее. Даже не формулируя в рациональном изложении свои предвосхищения. Наука – это всегда о минувшем, об опыте. Поэзия – о будущем, даже если говорит о прошлом...

Верещагин – поэт отчаянный в полноте стихии и в стихийной полноте, в осмысленности явлений вне времени и во времени, в яркой и напряжённой эмоциональной струне поэзии. В его слова вслушиваются... Оттого и признание пришло быстро. Он автор семи книг стихов, множеств циклов, публикуемых в литературных изданиях Эстонии, России («День литературы» и «Российский писатель» в Москве, «Родная Ладога» в Петербурге) и других стран; лауреат Северянинской премии по культуре, основанной Русской фракцией эстонского парламента в 2000-х, международной премии имени Ф.М. Достоевского по литературе, был награждён премиями соотечественных организаций в начале 2010-х…

Поэтом быть временно невозможно. Это – навсегда.

Навсегда и для Геннадия Верещагина.