Александр НЕСТРУГИН. СОЛНЕЧНЫЕ СТРУНЫ. Поэзия

 

Александр НЕСТРУГИН

СОЛНЕЧНЫЕ СТРУНЫ

 

ПЕСНЯ

                          Спой мне, иволга, песню пустынную,
                                                               песню жизни моей…
                                                               Николай Заболоцкий

Когда увезли далеко за Урал,

Весною, как ветры оттают,

Тоскуя, он иволгу, иволгу звал…

А сроки – кукушки считают!

 

…Век минул, былого не сыщешь следа́,

Но строки живут и тревожат,

Гадает кукушка в терновых садах,

И кажется – с места того же!

 

И кажется: можно поэта спасти,

Когда бы она порадела…

– Кукушка, хоть пару годочков скости –

Сама ты ни дня не сидела…

 

Нельзя его песне в неволе молчать,

Ей там одиноко и тесно!

…И если поэту нельзя обещать –

Хоть песне дай волю, хоть песне…

 

* * *

Сбирают тёмный взяток свой с толпы –

Мятежники, шаманы и трибуны!

…Поэзия – поющие столпы,

Меж туч свинцовых солнечные струны.

 

Они недостижимы и нежны,

Но если дотянусь и сердцем трону,

Те звуки вдруг окажутся нужны

Молитве и тоске, толпе и трону…

 

* * *

Я рвусь вдохнуть простор – открытый

До звёзд, восторгом рвущий грудь!

Но, подстерёгшей болью сбитый,

Лишь краешек могу вдохнуть.

 

Всё учат – боль, печаль, беда ли –

Жить не по сердцу – по уму.

…Я только боль пережидаю!

А кажется, что – жизнь саму…

 

БУГОР

Мы всё ещё язык разборок любим,

Чтоб отстоять укропа куст – моё, мол!

…Жена не огород разбила – клумбу

Над брошенным пожарным водоёмом.

 

Качая головой, вздыхая тяжко –

«Зачем?!» – её пытала всё невинно,

Сочувственно – всей нашей трёхэтажки

Прекрасная, в годах уж, половина.

 

И хоть вся жизнь уже – не жизнь, а слёзы,

Не выжить русским бабам без подначек:

 – Зачем ты тащишь на бугор мимозу?

Сажай уж лучше свой букет болячек!

 

А что в ответ? Смеясь, тащила сумки

Виновница – и тазики с рассадой:

– Минздрав рекомендует от инсульта –

Для круглых… чудаков; а я и рада!..

 

И восходили на песке (как в сказке, –

Для тех, кто наблюдал из холодочка) –

Созвездья роз и лилий, каны, глазки

Анютины (у нас Анюта – дочка).

 

Потом уж, вслед за смелыми за теми,

Растроганность в реальность облекая,

Светились астры, плыли хризантемы

Июньскими, сквозь август, облаками…

 

И вновь вздыхала, но уже не тяжко,

А восхищенно (и чуток повинно)

Вся-вся, я говорю вам, трехэтажка –

Не четверть там, не треть, не половина!

 

КОСИТ КТО-ТО ЛАТКУ ЗА ПЛОТИНОЙ…

Хутора ушли – а мы и рады?

…Старый пруд, кого он тем смутил,

Что так долго – не забавы ради! –

Позабытым стёклышком светил?

 

Высох он – и стих шумок моторный,

Звук шагов и поплавков шлепки.

И уже спорыш дороги торной

Стёрла степь, как влагу со щеки.

 

Жили люди… Пели про Катюшу,

Про степного сизого орла…

Стихло всё. А яблони и груши

В плен орда терновая взяла.

 

Только кто-то – вряд ли для скотины,

Перевёл её давно народ –

Косит всё же латку за плотиной,

И не первый, видно, косит год.

 

Всё мы помним – скифство и хазарство,

Вон в музее – половецкий стан…

Косит кто-то – вряд ли для хозяйства;

Может, раньше песни пели там?

 

Будет где потом сойтись потомкам

Раз в году – и вместе, не тайком

Хоть поплакать – над рябиной тонкой,

Над в степи замёрзшим ямщиком…

 

* * *

Не узнал приятель лет далёких: «Ты ли?!».

Мог бы отшутиться, мог бы, да не смог…

Не пугали дали горками крутыми,

Но без горок много ль на Руси дорог?

 

Та ли нынче удаль, и осанка – та ли?

Ладно, я об этом лучше промолчу.

Говорят, что сивку горки укатали…

Этим слухам верным верить не хочу.

 

Пусть не утешают этой правдой горькой:

«Устаёт с годами даже и металл…».

Говорят, что сивку укатали горки –

А ведь это сивка горки укатал!

 

Дней тянул телегу – круто ли, полого –

Всё своим простором, русским, не чужим!

И к чужим не жался столбовым дорогам,

И свою дорогу – глянь-ка! – проложил.

 

Кто пойдёт дорогой этою? Да вы же,

Вы уже идёте, милые, по ней!

…Хоть крутые горки вряд ли стали ниже,

Но родней равнина стала – и ровней…

 

КОГДА ПОГОДА УСТАНОВИТСЯ…

Когда фартит, и рыба ловится,

Предвестье слова грудь щемит?

Когда погода установится!

И гром негромко прогремит

За речкой – мягко, не пугающе,

Как будто лишь окликнет тишь…

Когда с соседом не ругаешься,

А о погоде говоришь.

Что лето ломкое пока ещё,

Но к завтраму наверняка –

Ну да! – погода устаканится,

А нынче вот гремит пока…

 

* * *

Это озеро – хорошее!

Не сердитое ничуть.

Хоть и ветром наерошило

Камышовый рыжий чуб.

 

Хоть и смотрит тёмной тучею,

Отражённой, на меня –

И с поклёвкой первой щучьею

Канителило полдня…

 

Но с какой поклёвкой – резкою!

С роголистника мотком!

С перекушенною лескою –

В аккурат над поводком…

 

И с обидой, евшей поедом…

Но обида – ерунда:

Поводок тот будет поводом

Воротиться мне сюда.

 

Будет с местной щуки спрошено

За дебош и за разбой…

 – Это озеро – хорошее! –

Злюсь я, спорю сам с собой…

 

КУЗНЕЧИК

Словом никого я не спасу,

Минул век элегий и сонетов…

Шёл кузнечик в травяном лесу,

Скрипочку настраивал на лето.

 

Шёл, забывшись, лесом – без дорог,

Весь в своих диезах и бемолях…

 – Друг, очнись! – его я остерёг, –

Ты идёшь в объятья богомола!

 

И кузнечик мне ответил – мол,

Стал ты боязлив, поэт, и скушен!

Это же – листок…
                                     А богомол –

Цап-царап кузнечика – и скушал.

 

А кузнечик просто лето звал,

Ничего не замечая подле…

…Скрипочку затихшую, – хоть знал,

Хоть и знал, что глупо ведь! – я поднял…

 

Никого я с нею не спасу,

Музыка от злых людей не лечит.

Но и в человеческом лесу

Должен быть наивный свой кузнечик.

 

* * *

И почвы бедные, и всходы хилые,

Но что-то там пошепчет агроном…

– А дальше – химия?
                                   – Понятно, химия!

Но вряд ли мы с тобою – об одном…

 

И рифмы бедные, и смыслы хилые,

Но пошептал поэт и… Что за чёрт!

В худых тех строчках закипает химия –

И в кровь знобящий холодок течёт.

 

ЖЕНЩИНЫ

Донской бирюк, пред ними слаб я:

Любуюсь, что душой кривить…

Но жуть, когда в богинях бабье

Решится вдруг себя явить!

 

Ток электрический, озноб ли,

Боязнь коснуться и взглянуть…

А тут – ату его, в оглобли!

Супонь коленом затянуть…

 

О племя Евы, ты лукаво!

И ладно: нас ловя, лукавь…

Но, под уздцы держа веками,

Не запрягай, не понукай!

 

Опять, опять, опять и снова –

Волнуй, зови, диви, тревожь!

Но, хоть в преддверии ночного,

Кривой усмешкой не треножь…

 

* * *

Об этом говорилось много –

И вопросительно, и строго;

Те речи – разные, но целят:

Когда ж поэзию оценят?!

 

Мир состоит из половинок

Разнящихся: душа и рынок.

Сопит торгаш – и мы туда же:

– Когда же вырастут продажи?!

 

А ты возьми столетий счёты,

Костяшку сбрось – и видишь что ты?

Там живы классики… Скажи

Нам их тетрадок тиражи!

 

А если ты картинку смажешь,

«Отстань, забудь!» – в сердцах мне скажешь,

Скажу, твою жалея злость:

– Ещё одну костяшку сбрось…

 

* * *

Надо ж: ни одной командной нотки!

Вежливый, как ангел во плоти,

Вечером советовал синоптик,

Где дождям удобнее идти.

 

И дожди противиться не стали –

Ангел же, небесные уста! –

И идут, как велено, местами.

Как-то ж эти узнают места…

 

ЗАДАЧКА

Вроде пустяковая задачка,

Только это, знаешь, – как взглянуть…

Внучка нынче главная рыбачка –

Будет подсекать, кричать, тянуть!

 

У меня в разы задачка проще:

Ворожить, восторг свой выражать.

Без очков (забыл!) червя на ощупь

На мормышку в сотый раз сажать…

 

РАБ

Я постарел. Пахать устал,

Скрипеть тупым стилом…

Смеётся надо мной хрусталь,

Стоящий за стеклом:

 

– Что – выдохся? Растратил пыл?

Заел постылый быт?

А я стою, тебя купив,

Не клят, не мят, не бит!

 

На фарт, с непрухою на спор

(Кто в дураках – замнём)

Ты сам сервант на третий пёр,

Чтоб звон завёлся в нём.

 

Теперь мой звон – хрустальный звон! –

Ты слушаешь с тоской…

И мне хотел сказать бы: «Вон!»,

Но кто ты тут такой?

 

Всю жизнь на празднике любом

Я правил и царил!

А ты – слугою был, рабом,

Хоть тосты говорил.

 

И мне ничуть тебя не жаль,

Лукавый раб вещей…

…А я над ним всю жизнь дрожал,

Как над иглой Кащей!

 

А я его не бил, жалел…

Да за такой-то нрав –

Вломить бы чем потяжелей!

Но он, собака, прав…

 

НАИЗУСТЬ

Окликните – сочувствием замучат…

И, чтоб о кровном с вами говорить,

Озноб и жар ваш рябью строк заучат –

И сердца сбитый, как дыханье, ритм.

 

Что скажете? – что вы их и не звали,

Живущих – то спасая, то виня?

…Стихи мои… я их почти не знаю…

Но знают наизусть они меня.

 

ЮБИЛЕЙ

Краснея, сглатывает ком

Районный классик хмурый:

Что прежде звали «леваком»,

Звучит – литературой!

 

Хоть не смикитишь по речам,

Где смесь воды и лака,

Зачем он чувства по ночам

Растрачивал – вне брака…

 

Зачем, знакомы, но чужи

(Хоть, встретив, руку жали!),

Руководящие мужи,

Чуть отходил он, ржали.

 

И била спесь столиц – с носка;

И, ражи на проделки,

Смеялись слава и тоска,

Как уличные девки…

 

И даже то, зачем жена –

Ну что всё это значит?

Неужто жаром сражена

Речей? – в сторонке плачет…

 

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

                                                                Моим семинаристам

«Значительный», «чудной», «никем не читанный» –

Не всё ль равно? Не стану примерять…

К вам на два дня назначен я учителем:

Журить, жалеть, тетрадки проверять.

 

И класс открыть лепительный – лепите там

Самих себя – поэтов, поэтесс…

Меня, зануду... Только не эпитеты,

Которыми играют в политес!

 

* * *

Радостный улей родни

Редко гудит по старинке…

Нас собирают одни

Похороны да поминки.

 

Сгасший чинарик цветка,

Дали и хмуры, и голы.

Молча дрожат до летка

Не дотянувшие пчёлы.

 

* * *

Тяжеловекие, седые,

Мои ровесники ворчат:

 – Ну что теперь за молодые! –

И молодые не молчат.

 

И, фигурально, в драку лезут,

И этим радуют и злят.

У них такой, похоже, резус,

И нам бы надо это знать!

 

Вести тернами их… А кроме, –

Из лавров выйти не решась, –

Одной ли мы державной крови,

Узнать навряд ли будет шанс.

 

УШЕСТВИЕ

Поэт – как молоко снятое,

Насквозь светящийся обрат…

Ему со слов своих святое,

Как масло, сроду не собрать!

 

Пусть носится со строчкой серой,

Гремит в бубённые слова.

А ты придёшь – как новый Сергий,

От мира удалясь сперва.

 

Поэт – гордец пустой, и пусть он

Не лезет в горние дела!

А ты всё выбираешь пустынь –

Чтоб не совсем пуста была.

 

Пусть жизнь взята людьми лихими,

Беда людское горе жнёт…

А ты всё примеряешь схиму –

Не тянет ли, не трёт, не жмёт?

 

И, чужд любых мирских хотений,

Ты к терниям свернёшь с тропы!

И только ждёшь, покуда с терний

Садовник обстрижёт шипы…

 

ИСПОВЕДАЛЬНОЕ

Спасал лишь лов чехони ли, тарани,

В лихих делах поднаторевших щук...

Всё остальное время я тиранил,

Как Карабас, не покладая рук!

 

Не знаю, как он, образ тот, сложился,

Ведь был я вроде и не так уж строг,

Но – баста: трепещите, сослуживцы, –

И граждане, спешащие в острог!

 

И детям – ну какая, к чёрту, ласка,

И как жене, скажи, от счастья петь?

…Лишь заполночь с себя сдирал я маску,

Успевшую до крови прикипеть.

 

Сдирал, сдирал! – не со слезами злыми, –

С теснящими дыхание слезьми…

Вам жалко? Что вы! Мы ведь все слезливы,

Кого из нас, тиранов, ни возьми.

 

* * *

Ещё душа в земном не отметалась,

Но в мыслях, как на снег в суставах, резь.

И ты, привив себе, как оспу, старость,

Описываешь, как идёт болезнь.

 

Металл мягчает в голосе усталом.

Всё пристальнее зеркало глядит.

И женщина, в руках твоих истаяв,

Растерянные руки холодит.