Игорь ИЗБОРЦЕВ. ДЕНЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ. Рассказ

 

Игорь ИЗБОРЦЕВ

ДЕНЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ

Рассказ

 

Полезло же кому-то счастие наколядовать
столько всякой всячины! 
Н.В. Гоголь, «Вечера на хуторе близ Диканьки»

 

Выйдя из магазина, Зинаида перевела дух. Она поставила наполненные продуктами пакеты на скамейку и задумалась. Все ли купила к рождественскому столу? Так… горошек, огурцы, «Докторская», яйцо… Для оливье вроде бы все есть. А «дамский каприз»? Куриная грудка, грецкие орехи, сыр – это уже дома в холодильнике. Ананас? Ну вот, забыла. В магазин Зинаида решила не возвращаться, благо, через дорогу, буквально в двух шагах, раскинулся на полквартала рынок, где торговали, как исстари повелось, всякой всячиной.

Легкий морозец слегка пощипывал руки, будил забытые воспоминания. Он, словно, звал: айда играть в снежки… Поди ж ты! Зинаида улыбнулась. Вон оно где, детство! А будто всё рядом, будто вчера!

Играет детвора в снежки,

Печёт из снега пирожки…

Смешно! Она неспеша двинулась в сторону рынка. Завтра Рождество, все семейство соберется – мама, дочка с зятем, внуки, муж, конечно. Кого забыла? Шиншиллу Грушу, как же без неё? Ох! От неожиданности она чуть не выронила пакеты...

– Здрасте, теть Зина! – прямо ей в ухо, хохоча, крикнула соседская дочка Кристина. – А мы в парк аттракционов на горки с подружками! Поехали с нами!

– Нет уж, Кристиночка! – собравшись с силами, чуть тронула губы улыбкой Зинаида, хотя ей хотелось отшлепать вздорную девчонку. – Старая кровь не молодит и не греет. Опять же, всяк сверчок знай свой шесток. Ваш – прыгать да скакать, а мой – у печки колдовать.

– Наколдуйте побольше пирожков, мы к вам колядовать придем! – опять хохотнула Кристина и побежала догонять подружек.

Надо ж, научили на свою голову! Это мама её, Ольга Ивановна, в прошлом году научила Кристину петь колядки:

Коляда, коляда,

Накануне Рождества!

Тетенька добренька,

Пирожка-то сдобненька

Не режь, не ломай,

Поскорее подавай…

Теперь покоя точно не будет… Зинаида в ожидании остановилась под светофором у пешеходного перехода. Мимо проносился поток машин. Вроде бы такой же, как всегда, да не такой. Ведь в канун Рождества всё по-иному, воздух напряжён до звона от ожидания волшебных перемен. Не этот день ли для исполнения мечты? Для неожиданных встреч? Для чуда, наконец? И машины словно не гудят, а поют, зовут куда-то вдаль. А песня какая славная:

Ночь тиха над Палестиной,

Спит усталая земля,

Горы, рощи и долины –

Скрыла все ночная мгла...

Да что это со мной? Прямо Гоголь какой-то, Диканька! Зинаида встряхнулась и покрепче ухватила пакеты с продуктами. Ладно, чего удивляться? Все мы, за редким исключением, до старости – большие дети.

Песня внутри не умолкала! Нет, чудо сегодня будет, точно будет! Тут уж, как хотите…

Загорелся зеленый. Шагая по зебре, она смотрела, как бесшабашно веселится обвешенный новогодней мишурой рынок: подмигивает сотнями разноцветных огней, звенит, гремит, зазывает. У самого входа всё еще тянулся во фрунт ряд искусственных елок, обсыпанных пластмассовым снегом. Новый год миновал, а они всё стояли, как последней милости ожидая Рождества.

– Задаром забирай, за так отдаю! – кричал их хозяин, пожилой южанин в отороченной мехом тюбетейке.

– Задарма? Давай! – вскинулся русский дядька в красной куртке.

– Плати три тыща и забирай! – хитро усмехнулся южанин и хлопнул в ладоши.

– Задарма же обещал?

– А что, три тыща деньга? Так и есть, задаром.

Зинаида, размышляя, где бы сподручнее купить ананас, миновала ворота и окунулась в стихию свободной торговли. К ананасу взяла еще мандаринов и копченую горбушу. Небо чуть распахнулось и просыпало вниз первые невесомые снежинки. У мясных рядов обнаружил себя давешний дядька в красной куртке, держащий на плече спутанную бечевкой искусственную елку. Снежок теперь на ней лежал настоящий, только что выпавший. Значит, сторговался с тюбетейкой? И три тысячи точно не деньги? У павильона с пиротехникой, подле сооруженной для праздничных затей сцены, кучковался народ. Слушали стихи, которые читал невысокий мужчина с седой шевелюрой.

Чтобы скорее победить,

Я русской речью мог бы стать –

И слово нужное сказать,

И не сдаваться научить.

 

Я бы хотел утесом стать,

Я стать горою был бы рад,

Чтобы собою закрывать

От пуль идущих в бой солдат.

 

Я облаком хотел бы стать,

Чтобы целительным дождем

Солдатам раны омывать,

Чтоб им все беды – нипочем…

Зинаида заметила в запорошенной легким снежком толпе несколько военнослужащих. «Чтобы скорее победить…». А может быть чудо – это как раз и есть победа? Зинаида вспомнила, как плакала месяц назад дочка: у её лучшей подруги муж погиб на Донбассе. Победа, конечно, нужна, пусть она и станет чудом!

Под ухом опять бухнуло, это мелкие пацаны озорничали с хлопушками. Все, баста! Зинаида взяла саму себя под уздцы. Домой! Руки отрываются…

У кафе «Приют комедиантов» шумел нетрезвый мужик, бранился и рвал на груди тельняшку. Из открытых настежь дверей валил густой дух шашлыков и пива. Внутри кто-то душевно пел «Катюшу». Воистину, нам бы скорее победить…

Выходила она через другие ворота, миновав бесконечные прилавки с парфюмерией, шампунями, стиральными порошками и предметами личной гигиены.

Ну не везет же? У газетного киоска, приткнувшегося к ограде рынка, она опять угодила в свару.

– Смотри-ка, с Рождеством он меня поздравляет, а сам деньги выблазнивает! – кричала полная женщина в каракулевой шубе. – Ишь какой молодой тунеядец! Что, работать не хочешь?! Легче попрошайничать? Постыдился бы! Родителям-то каково сына такого иметь? Дом свой позоришь!

– Нет у меня родителей и дома нет, – ответил кто-то, пока для Зинаиды невидимый.

Она подошла поближе, чтобы рассмотреть оппонента каракулевой шубы. Тот сидел прямо на снегу, подобрав под себя ноги. Светловолосый, лет тридцати, с бледным, словно неживым лицом, заросшим белесой щетиной. На нем был заношенный зимний воинский бушлат – палочка-выручалочка для бомжей, ведь в таком и в сильную стужу не замёрзнешь. В лежащей перед ним шапке покрывались снежком с десяток монет. Бомж? Вроде бы не похож? Но поди их разбери?

– Мадам, вы проход загородили! – сердито бросила она каракулевой шубе. – Проходите дальше, не позорьте родителей!

Шуба оторопело застыла. Лицо её налилось багрянцем, она по-жабьи безмолвно задвигала губами… Нужных слов у неё, однако, не нашлось и она, кровожадно погрозив кулаком, скрылась за углом газетного киоска.

– С Рождеством Христовым! – бомж, мельком взглянув на Зинаиду, виновато склонил голову к плечу и указал рукой на свою шапку: – Вот…

Глаза у него были голубые и чистые, совсем не как у бомжа. Да и вся эта лежащая на нём печать заброшенности, никому ненужности, не могла скрыть природную красоту и благородства его лица. На кого он похож? Зинаида судорожно теребила память. Ага, вспомнила! Старый фильм «Сорок первый». Олег Стриженов, красавец белый офицер. И впрямь «Сорок первый»…

– Вы не похожи на нищего, – сказала она, – что с вами случилось?

– Я с Украины, из Донецкой области, – охотно ответил «Сорок первый»…

Зинаида испугалась, что услышит сейчас слезливую историю, в духе нынешнего военного времени, на которые мастаки были все попрошайки. И первые слова «Сорок первого» подтверждали это её опасение, но что-то всё же заставляло верить. Быть может, предчувствие Рождества?

– Наш дом еще в начале девятнадцатого года нацисты разбомбили, – продолжал мужчина. – Отец сразу погиб, а мы с матерью раненые в больницу попали. Мама через неделю умерла, а я вот выжил, в Россию поехал, тетка меня тут в районе приняла, у неё дом свой был.

– А чего ж вы здесь, а не у тетки?

– Померла она. Сын её приехал в законное наследство вступать, меня выселил, вот в город привез, чтобы я, значит, в Донецк возвращался. Три тысячи рублей дал на дорогу.

«А что, три тыща – деньга?» – вспомнила Зинаида тюбетейку и, нахмурившись, спросила:

– Совесть у него есть? А вы что же думали? Надо было к властям обратиться. Лет-то вам сколько?

– Девятнадцать стукнуло, – сказал мужчина, стряхивая с волос налипший снег.

– Девятнадцать? – удивленно повторила Зинаида. – Всего девятнадцать?

– Уже! – поправил её собеседник. – Если б мне тогда было девятнадцать, когда отец и мать были живы, я бы воевать на передок ушел, жилы бы рвал, а дом свой защитил!

– Девятнадцать, ему… – разволновалась Зинаида. – А как зовут-то тебя, родимый?

– Петром зовут, Петей.

– Петя, где же ты живешь сейчас?

– Да так… – парень махнул рукой. – Там нормально, надо только немного заплатить. Вот накоплю денег и домой в Донецк рвану, костьми лягу, а хоть одного нацика в ад отправлю – за отца, за мать!

Зинаида вдруг вспомнила их семейную историю еще с той Великой войны. Бабушка рассказывала, как вернулись они зимой сорок пятого из эвакуации, а от дома родного остались лишь давно остывшие развалины. Сидели вот так же в снегу, опустив руки, и даже слез не было, все выплакали. «Мама-то твоя, Оля, тогда еще не родилась, – делилась воспоминаниями бабушка, – она на свет Божий появилась в сорок шестом. Дед в ту пору, в начале сорок пятого, еще с фронта не вернулся. А я со старшими дочками, Наташей и Фросей, приехала, получается, к головешкам и груде битого кирпича. И что делать? Люди мимо проходили, худые как тени, голодные, с потемневшими от горя лицами. До нас ли им было? Ведь война ещё не закончилась. Так что нам хоть пропадай! И тут женщина одна останавливается. Смотрит на нас и спрашивает: «Это что же, ваш дом?» – «Да, – отвечаю, – все, что от него осталось». «Идти некуда?» – «Некуда». «Так, берите свои пожитки, ноги в руки, и за мной!»».

Эту добрую женщину, ангела-хранителя их семьи, звали Зинаидой Николаевной. Она устроила бабушку с дочерями в комнате сына, который тогда воевал на Первом Украинском фронте. Муж её еще в сорок втором пропал без вести, но она верила, что жив, и ждала. Бабушка рассказывала, что они прожили в этом гостеприимном доме три месяца, пока ей от больницы, куда она устроилась работать, не выделили комнату. Вот такой была Зинаида Николаевна, царствие ей небесное! Именно в её честь много лет спустя одну из бабушкиных внучек назвали Зинаидой…

Эти воспоминания, как ускоренная кинолента, за несколько мгновений промелькнули перед её внутренним взором, объединив ту далекую, неведомую ей Великую войну и эту, тоже ей неведомую, но близкую, с такой живой болью и явственным ощущением горечи на осоленных слезами губах… Надо побеждать, как тогда победили! Всегда побеждать!

– Петя, колядки знаешь рождественские? – спросила она, опуская пакеты с продуктами в снег.

– Вроде помню что-то, – удивленно хлопнул глазами Петр, – в детстве на селе колядовали.

– Давай, – воскликнула она с нетерпением в голосе, – спой или хотя бы прочитай!

Петр на несколько секунд задумался, смел снег со лба и вдруг выпалил быстрым речитативом:

Добрий вечир тоби, пане господарю. Радуйся!

Ой радуйся, земле, Син Божий народився!

Застеляйте столи та все килимами. Радуйся!

Ой радуйся, земле, Син Божий народився!

– Добре, хлопче! – улыбнулась Зинаида. – Что ж, получай, коляда, награду!

Она достала из кошелька пятитысячную купюру и протянула парню. Тот опешил от неожиданности.

– Это что, мне?

– Тебе! С наступающим Рождеством!

Петр пошарил руками в снегу и достал костыли, оперся на них и неожиданно быстро вскочил на ноги… Нет, на ногу, на одну: левая солпина брюк была заправлена внутрь чуть ниже колена.

– Так вон оно что? – сердце Зинаиды захолодело. – Это твое ранение? Так ты инвалид? Пенсия же должна быть?

– Нету пенсии, – пожал плечами юноша. – Тетя Клава была малограмотной, а я малолетний. Все, что удалось, так это паспорт оформить российский. Да и то недавно.

– Паспорт – это хорошо, – медленно протянула Зинаида, выстраивая в голове мысли в нужный порядок. И в этом порядке уже проглядывало решение…

– Вот как поступим, друг сердечный, – сказала она, коснувшись Петиной руки, – сейчас Рождество, у нас дома полна коробочка – все родные соберутся. Так что к нам тебя пригласить никак не смогу. Ты продержись два-три дня, а девятого января приходи вот по этому адресу, – она протянул юноше визитную карточку. – Это адрес клуба, где я давно состою и даже вхожу в состав правления. Называется клуб «Городские добряки» и занимается помощью тем, кто нуждается. Таким, как ты, например. Так что бери паспорт и часам к десяти приходи.

– Так нет паспорта, – грустно улыбнулся Петр, – тети Клавин сын забрал его для каких-то там формальностей, а потом сказал, что потерял.

– Негодяй! – Зинаида презрительно сжала губы. – Это он так тебя, видно, стреножить хотел, лишить возможностей официально действовать, в подвал к бомжам загнать. Что-то там, похоже, не чисто с его наследством. Ладно, с ним еще разберемся! Ты приходи, главное, Петруша.

– Хорошо! – тот теперь уж совсем широко растянул губы в улыбке. – Обязательно приду. С Рождеством Христовым!

 

* * *

Домой она добралась чуть живая. Рядом с подъездом мерил ногами глубину сугробов внук Коля.

– Вы давно приехали? – спросила она у мальчика.

– Давно уже, минут двадцать назад, – ответил внук и хитро сверкнул глазами. – Бабуля, а я на горку. Мама разрешила.

– Нет, Коленька, – Зинаида постучала ногой об ногу, стряхивая с сапог снег. – Горка у нас опасная, её так залили, что можно выскочить на проезжую часть. Здешняя-то ребятня, что постарше, умеют в сторонку свернуть, чтоб под машину не попасть, а малышам нельзя. Тебе ведь еще девяти нет.

– Через два месяца, – обиженно надулся Коля, – вон Димка с первого этажа на две недели меня младше, а ему можно.

– Ничего не знаю, тебе запрещено, а не то вообще из дома не выйдешь! Смотри у меня! – она угрожающе потрясла в воздухе пакетом с продуктами.

Коля демонстративно отвернулся и взялся разбрасывать сугроб руками по сторонам.

– Смотри, дворник придет, отшлепает! – припугнула Зинаида, заходя в подъезд.

Дочь вовсю хозяйничала на кухне.

– Мама, привет! – крикнула она. – Я тут шубу готовлю, а то ведь завтра не успеем. Бабушка Оля спит, Коля гуляет.

– Видела озорника, – устало перевела дух Зинаида. – Сейчас продукты достану, переоденусь и помогу тебе.

– Мама, не надо ничего, я справлюсь и с продуктами разберусь. Ты поди отдохни.

Зинаида внимательно посмотрела на дочь, потом притянула её к себе и поцеловала в лоб.

– Красавица ты у меня, Маринка, и труженица.

В гостиной Зинаида опустилась в кресло и расслаблено прикрыла глаза. Бередили душу мысли о несчастном донецком пареньке Петруше. Надо же, девятнадцать лет, а выглядит как тридцатилетний мужчина. Эка жизнь его помяла, побросала. Но красавец! Сущий «Сорок первый»…

– Марина, – громко спросила она, – ты веришь, что в Рождество происходят чудеса? И не только с членами правительства и детьми олигархов, но и с простыми людьми, такими, как мы?

– Про олигархов и политиков верю, – Марина появилась в дверном проеме с кухонным полотенцем в руках, – а про таких, как мы, нет. Какие у нас чудеса? У Кольки, вон, ботинки прохудились, Надьке надо новую куртку покупать, а Димке премию срезали и зарплату задерживают. Им там поставщики что-то вовремя не поставили, но страдают наши мужики. А ты про какое-то чудо!

Она раздраженно махнула полотенцем и вернулась на кухню, но через полминуты вернулась обратно.

– Мама, – спросила нежным голоском, – мы с Димой и Надей поедем на ночную службу в Собор, – ничего, что Колька у вас переночует? А завтра днем мы всем семейством к вам.

– Нам не привыкать, пусть ночует, – опять прикрыв глаза, ответила Зинаида. – И бабушке Оле будет дело, ей пенсию прибавили. Так что других забот у неё теперь нет, как за правнуком приглядывать.

Из соседней комнаты послышалось пение:

В Вифлееме утомлённом

Все погасли огоньки,

Только в поле отдалённом

Не дремали пастухи.

 

Стадо верно сосчитали,

Обвели ночной дозор,

И, усевшись, завязали,

Меж собою разговор…

Последние куплет бабушка Оля допела уже в гостиной. Она, по своему обыкновению, была в толстой вязанной кофте и черной юбке – халатов она не признавала.

– Привет, мои дорогие девчонки! – раскинула она руки для объятий. – С сочельником вас! С наступающим Рождеством! Что до пенсии, так бабки во дворе шутят, мол, жить на пенсии хорошо, а жить на пенсию невозможно. Прибавят-то грош, а отымут повышениями разными рубль.

– «Живи быстро! Умри молодым». Пенсионный Фонд России! – парадным голосом отрапортовала Марина.

– Да ну вас, женщины! – Зинаида сложила перед собой пальцы пирамидкой. – Я серьезное что-то хотела сказать. Мамуля, вы из эвакуации вернулись зимой сорок пятого, а точнее, когда? Не помнишь?

– Помнить не могу, не родилась тогда еще, но знаю, – баба Оля расстегнула, потом опять застегнула верхнюю пуговицу кофты. – Это было… Послушайте, это было сегодня, шестого января, в сочельник. Только семьдесят восемь лет назад. А ты откуда узнала, дочка?

– Да ничего я не узнала, – Зинаида тяжело перевела дух, – просто пришло время отдавать долги. Я сейчас на рынке человека одного встретила, мужчину молодого, красавец просто, он из Донецка…

– Мама, – укоризненно покачала головой Марина, – у нас папа тоже еще неплох и женщины на него посматривают, и что это еще за мысли? То-то про чудеса заговорила?

– Да причем тут папа? – повысила голос Зинаида Николаевна. – Причем тут подозрения какие-то. Да он мальчишка совсем, он вообще…

– Девчонки, а я тоже на ночную хочу! – врезалась в разговор баба Оля. – «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума!» – пропела она. – Сегодня все на ночную идут…

– Бабуля, – оборвала её на полуслове Марина, – куда тебе с твоими коленками? Ты еще на горку с Колькой пойди! Вот ума палата!

– А что, Коля на горку пошел, я же ему запретила? – встревожилась Зинаида.

– Ну пошел, – Марина перекинула полотенце через плечо, – что тут такого? Сказал, что все пацаны идут. Мы тут картонку ему нашли, чтобы кататься удобно было.

– Так это он картонку в сугроб от меня прятал, сорванец? – Зинаида неведомо кому погрозила пальцем. – Ой, как бы беды не вышло! – вскинулась она. – Надо бежать за ним!

– Да что случилось, мама? – в недоумении пожала плечами Марина.

– Погоди, потом, – крикнула Зинаида, торопливо надевая пальто, – я за Коленькой сбегаю.

По лестничным маршам она прыгала через ступеньки, как в детстве. Мысли подгоняли её лучше всякого кнута. Господи, спаси и сохрани Коленьку! Дура, что я наделала? Зачем паренька с собой не привела? Полна коробочка, видишь ли? А тогда, в сорок пятом, не полна была? Если отдавать долги, так до конца, не оставляя хвостов. Пять тысяч, видишь ли, подарила, цаца! Нет, не погашен долг!

Снег падал с неба лавиной. Улица на глазах превращалась в непролазный сугроб, кроющий пышной периной и нехоженые дворовые пространства, и расчищенные дворниками проезды и дорожки. С каждым шагом Зинаида все более утопала в снегу; она шла, повторяя про себя снова и снова: «Господи, спаси и сохрани внука Коленьку!». Да где эта горка? Ага, вот она! Сквозь белую снежную пелену на самой её вершине женщина с трудом разглядела Колю. Сидя на картонке, он только начинал скольжение вниз. Еще она видела мчащуюся по дороге машину. И два эти вектора движения вот-вот должны были пересечься… Сама она помочь не успевала. Коля… машина… они неумолимо сближались друг с другом… Но когда её внук почти уже оказался под колесами слепо несущегося вперед автомобиля, его вдруг подхватили чьи-то крепкие руки. Из снежной непрогляди появилась мужская фигура. Незнакомец сначала поднял мальчонку высоко вверх, потом опустил вниз на тротуар. Рослый мужчина в зеленом военном бушлате – таким увидела его Зинаида. Петруша? Но как? Через мгновение она сжимала Колю в объятиях. Тот даже не успел испугаться и только повторял: «Бабуля, ты чего?».

– А где Петруша? – спросила она у внука, с трудом переводя дыхание. – Дядя одноногий, который тебя спас?

– Почему одноногий? – удивился Коля. – У него было две ноги, он меня схватил и вот здесь поставил, а сам ушел. Потом ты появилась. Это что, твой знакомый? Дядя Петя?

– Я уж теперь и не знаю, – растерянно вздохнула Зинаида, чувствуя, как щемит от острой боли сердце, – Ангел это был или человек? Пойдем домой, там пирожков бабушка напекла. У нас дел много, нам еще долги надо отдавать! А чудеса, внук, в Рождество случаются, так всем и передай!

Вечерело. Снегопад поутих, но крупные снежинки, как неземные белые птицы, всё еще кружили под уличными фонарями, искрились, сверкали. И из глубины этой феерии зимнего чуда то ли блазнилось, то ли на самом деле звучало волшебное пение:

Милость людям посылает

Сам Христос Владыка Царь,

Грешный мир спасти желает

И Себя приносит в дар.

 

Ночь тиха над Палестиной,

Спит усталая земля,

Горы, рощи и долины –

Скрыла всё ночная мгла…