Жанна РУСАНОВА. ДУПЛО НА ПРИБРЕЖНОЙ ИВЕ. Рассказы о природе

 

Жанна РУСАНОВА

ДУПЛО НА ПРИБРЕЖНОЙ ИВЕ

Рассказы о природе

 

НА ВЗМОРЬЕ

 

Взморье бело от лебедей и заполнено тревожными гусиными криками. Лебеди, лебеди, лебеди… И бескрайние подводные луга. Золотые плесы нимфейника. Посмотришь поближе – самый обыкновенный желтый цветок. А когда перед тобой сотни этих ярких растений, освещенных знойным августовским солнцем, среди раскинувшейся на многие километры однообразной водной глади это драгоценность – поражающая, ослепляющая и восхищающая человеческий взор.

И снова лебеди, лебеди, лебеди… Белоснежные, молчаливые, не боящиеся людей или беспокойно улетающие.

А вокруг дышат, живут и трепещут от великого множества кормящихся рыб травянистые луга из кладофоры, валлиснерии, элодеи. Подводные луга – пастбища для рыб. Из воды то и дело появляются хвостовые плавники сазанов. От кормящихся крупных рыб шумные всплески и круги на воде. Рыбы взмучивают воду, и она меняет свою окраску.

Если бы можно было выставить для обозрения эту неземную палитру красок, созданную щедрым Творцом на взморье…

И снова нимфейниковые поля – душистые пятилепестковые цветы. Аромат их сладковатый, эфирный. И лебеди, лебеди, лебеди… Они линяют: по воде рассыпались и плавают их нежные перышки.

Неожиданно над нашей лодкой в воздухе зависла звенящая сетка, будто в неё были вплетены многочисленные металлические колокольчики. Это – крохотные крачки. Молодые. Полетав, они быстро устали и удобно расположились на листьях лотоса. Проснулись кувшинки, и над водой стелется их легкий аромат, сопровождая нашу лодку.

Вода, встревоженная ветром, ослепленная высоким палящим солнцем, переливалась и искрилась. Она была усеяна серебристыми звездами-бликами.

Повсюду лебеди – кормящиеся, плавающие или взлетающие в воздух с хлопающим звуком, подобным торжественным аплодисментам. Серебряные сазаньи плавники над водой. И ветер – неутихающий, наполняющий собой всё взморье. Эту неиссякаемую поэму Природы – жизнь воды, ветра, птиц и разноликой растительности, свободную и бесконечно далекую от мирских проблем, – человек не в силах до конца прочесть и понять...

На бескрайних просторах взморья всегда чему-то радуешься и удивляешься. Здесь можно встретить гнезда белощеких крачек, украшенные белыми лебедиными перьями. На самом деле эти гибкие и прочные перья укрепляют, делают более стойкими птичьи гнезда, которые покоятся лишь на нескольких травинках сусака.

Здесь можно увидеть, как вся поверхность воды, почти до горизонта, густо застелена пухом, как будто недавно отряхнулась большая стая белых птиц. Так щедро цвели жемчужно-фарфоровые кувшинки.

Крачки продолжали свою нескончаемую работу – они строили гнезда и непрестанно укладывали на них влажные стебли сусака. Жара угнетала все живое. И в самое пекло, от середины дня до заката, крачки продолжали укреплять свои гнезда, поднимая их над водой. Маленькие птички с влажными ленточками в клювах бесконечно мелькали в воздухе.

Крошечные, легонькие, их яички аккуратно лежали возле желтых звездочек нимфейника или на листьях белых кувшинок. Черные крачки откладывали по четыре-пять пестрых яичек и потом неустанно трудились, сохраняя их от ветра, солнца, волн и хищников, с утренней зорьки до вечерней.

 

ЧЕРНЫШ

 

Гранушный, Андрюшин, Татарский, Морянный, Лотосный, Дубной, Коровий, Тухлый, Браконьерский, Анохинский, Колбин, Коклюй, Бешеный, Пеликаний – так называются узенькие речные ерики в Астраханском заповеднике. Они зарастают высокими травами и почти скрываются под пологом густо сплетенных ивовых ветвей. Многие из них являются зоной покоя, и по ним не ездят на лодках. Лишь иногда лесники и зоологи заповедника с особой осторожностью проводят здесь учеты кабанов и птиц. При входе в ерики тотчас умолкают шумные лодочные моторы. Их заменяют легкими веслами и тонкими длинными шестами.

Как-то весной мы вели учет фазанов в отдаленном отмирающем ерике под названием Татарский. Проникнуть сюда можно было только раз в году – в половодье. Наша лодка, управляемая лишь одним шестом, теснимая берегами, уверенно двигалась в таинственные места. Низко над водой склонялись крючковатые иссохшие ветви. Приходилось ложиться на дно лодки или толкаться шестом, стоя на коленях. Под деревьями был полумрак. Словно в пасмурный день скользили по воде серые тени. Навстречу нам фиолетовым фонариком промелькнул зимородок.

Проплывая мимо низко склоненного дуплистого дерева, мы услышали тоненькое попискивание. Подтянув лодку поближе, увидели маленького, с намокшей черной шерсткой, енотика. Он был величиной с нашего месячного котенка Пушка. Подстилка под зверьком уже намокла. Мать-енотиха находилась где-то далеко. Скорее всего, она уже давно перенесла щенков в безопасное место. И сейчас в углублении пищал забытый – последний. Мы пожалели и взяли его с собой. Пустили в лодку под закрой. Он спрятался там и затих. Ребята обрадуются такому подарку, думалось нам, и вырастет на кордоне ручной енот. Голодный малыш скоро начал подавать голос, и мы заспешили домой. Услышав знакомый звук мотора, на берегу собрались дети. Они с любопытством рассматривали и нежно поглаживали малыша, осторожно передавая из рук в руки. Зверёк от страха закрывал свои блестящие черносмородиновые глазки. Кто-то тихо предложил: «Назовём его Черныш».

Дома Черныш отказался от всех лакомств – рыбы, сырого яйца, творога. Он не стал пить воду и молоко. В хлопотах мы забыли, что щенок еще грудной. К счастью, в доме нашлась соска, и малыш с наслаждением стал тянуть подогретое коровье молоко. Вскоре он научился лакать из своей чашки, как кот Пушок. Дружбы у этих препотешных животных не получалось. Коту уже исполнился месяц, и он ел вполне самостоятельно. Быстро покончив со своей порцией, кот прогонял медлительного Черныша и доедал его завтрак. Пушок рос, и всё время хотел есть. Черныша он гнал от еды, даже если кто-то был рядом. Днем кота и енота выпускали погулять на лужайке перед домом. И кот сразу становился воинственным. Он гордо упирался всеми четырьмя лапами в траву, топорщил короткие усики, широко раскрывал зеленые глаза, серенькая шерсть его вставала дыбом и он ш-ш-ш-ипел. Так шипят взрослые коты на собак. А что Черныш? Черныш часто-часто моргал и весь как-то вжимался в мелкую весеннюю травку.

Два раза в неделю их купали. Черныш терпеливо относился к мылу, весь расслаблялся в теплой воде. И потом спокойно лежал, укутанный в полотенце. Пушок, увидев таз для купанья, начинал метаться и прятаться. Он возмущенно царапался, не разрешая себя мыть, и особенно ненавидел полотенце.

Быстро прошли весна и лето. Енот заметно подрос. Ел он теперь всё без разбора. Дичился. И убегал из дома спать под крыльцо. Во время поездок по реке его часто брали с собой. В лодке он беспокойно озирался и принюхивался. А запахов, которые волновали зверька, было так много…

От реки шёл тонкий, незнакомый аромат свежей рыбы. С шеста, опущенного в лодку, свешивались водоросли, и с них медленно густыми каплями падал на днище ил. Енот, нюхая всё это, вздрагивал. Вольная жизнь звала, манила подросшего зверька. И Черныш незаметно, во время одной из ночевок на реке, выкатился из лодки мягким пушистым шариком и уплыл.

 

ПУР И ХУДОСЕЯ

 

В журавлином питомнике Окского заповедника вывелись два маленьких птенца. Новорожденных журавлят назвали Пур и Худосея в честь двух сибирских рек. Птиц выращивали и воспитывали орнитологи питомника. В 2015 году в конце лета эта пара молодых белых журавлей была выпущена в дикую природу на Обжоровском участке Астраханского заповедника. Так стерхи обрели свободу.

Осенью обе птицы улетели на зимовку в Краснодарский край. А весной они возвращались в дельту. На своем перелетном пути журавли встречали большие трудности. Помогло им выжить теплое и доброжелательное отношение простых сельских жителей. Птицы были совсем близко к знакомым местам. Их ждали в заповеднике. Но на одной из ночевок в степи они неожиданно потеряли друг друга…

А в прикаспийской степи уже воцарилась весна. Засеребрились озёра под нежным майским солнцем. По холмам и равнине до самого горизонта заискрились, как угольки, красные маки. В природе стояла непривычная для городского человека удивительная тишина. Лишь легкий ветерок иногда шевелил тонкие светло-зеленые травинки. Кое-где в низинах паслись козы и барашки.

В это утро, как обычно, пощипывая молодую зелень, медленно спускалось с холма стадо овечек. Их хозяйка Канзипа в белом платочке и светлом платье шла не спеша следом. «Ни души, какая тишина», – думала она, любуясь степью. И тут неожиданно где-то сбоку прозвучало: «Курлы-ы». Женщина с удивлением обернулась и увидела большую белую птицу на высоких ногах, которая, совсем не пугаясь человека, произнесла снова: «Курлы-ы-ы». Канзипа приветливо ответила: «Курлы-ы-ы». И опять повернулась к своим овечкам. Так они и шли по степи – человек и белоснежная птица – время от времени разговаривая: «курлы-ы-ы» – «курлы-ы-ы», «курлы-ы».

На другое утро – 5 мая 2016 года в Астраханский заповедник позвонила Гульнара Хайралиева и сказала, что к её маме Канзипе Идилбаевой на ферму пришел красивый белый журавль. Орнитологи Астраханского заповедника тотчас приехали в село Буруны, где их ждала Канзипа. У дома в палисаднике, огороженном сеткой, настороженно стоял стерх. Женщина рассказала, что прошлым утром недалеко от дома, когда она пасла своих овец, к ней неожиданно подошла удивительная, просто сказочная птица: «Она шла рядом с нами, что-то склевывая в растущей на поле низкой молодой траве. Вместе мы вернулись домой». Птица безбоязненно шагнула в палисадник, где Канзипа угостила её зерном и хлебом.

В питомнике журавлят от рождения воспитывают без прямых контактов с человеком, так называемым костюмным способом. Человек полностью скрыт от птицы белым халатом, а на кисть его руки надет искусственный красный клюв. Этот клюв, как будто родительский, указывает птенцу на корм – насекомых, лягушат, соцветия растений и семена.

Вот почему наш журавль так доверчиво отнесся к женщине в светлой одежде и белом платочке!

По номеру кольца на голени птицы выяснилось, что это была Худосея – самочка, доставленная из питомника Окского заповедника вместе с самцом по кличке Пур. Орнитологи сразу же повезли её на Обжоровский участок заповедника. Тонкий белый чулок от кончика клюва и до середины белоснежной шеи, надетый в дорогу, надежно защищал Худосею от тревожных впечатлений. Птицу выпустили на уже знакомую речную протоку.

Вскоре к общей радости нашелся и Пур. Его заметил житель села Яр-Базар на берегу ильменя Большой Карабулак. На правой голени у птицы было кольцо синего цвета.

Нам думается, что Пур и Худосея встретились, а осенью улетели вместе на зимовку. И там они, возможно, присоединились к сибирской стае стерхов – белых журавлей…

 

К МОРЮ

 

Июльская жара. Жухнут и осыпаются в горячую воду реки узенькие листики ивы. Падают на раскаленную землю яблоки на берегу. Они очень сочны. Надкусишь слегка, и рот наполняется острой прозрачной влагой.

Но мы уже в лодке и далеко от человеческого жилья. Небо над головой высоко и сине. Впереди нелегкая трехдневная поездка по краешку Каспия, вдали от суши. Лодка, глубоко посаженная в воду, отяжелённая лежащим поперек неё куласом, медленно прорезает темно-зеленую реку. И оставляет за собой волнистую светлую дорожку. Жара нас преследует.

«Съел бы я сейчас мороженое или выпил молока из холодильника», – страдал Ян. Городской мальчишка, избалованный сладостями, не терпящий пенок в молоке, он просто изнывал от жары. Но вдруг неожиданно громко закричал:

– Смотрите, смотрите, дельфин!

Рядом с нами большой темно-желтый сазан необыкновенно высоко выпрыгнул из воды.

Наше внимание привлекли лебеди. Они взлетели. На воде, в оранжевой кишечнице – водорослях, похожих на скопление мелких блестящих пузырьков, остались их малыши светло-коричневого цвета. Один запутался в её нитях, но быстро освободился. Рядом на кладофоре кормились турухтаны и крачки.

– Что это такое они едят? – заинтересовался Ян.

– Хирономид и бокоплавов, – ответил Герман.

Нешироким рыбацким прокосом вдоль дремлющих лотосов скользим по дельте.

– Слева – свободная зона, справа – заповедная, – пояснил нам Герман.

– И можно сейчас стрелять сколько хочешь, раз свободная зона?

– Нет, нельзя. Можно только осенью, в отведенное время.

– Ну, а тогда стрелять сколько хочешь – можно?

– Нет, только определенное количество уток, лысух и гусей. По охотничьим билетам и с разрешения государственной охотничьей инспекции.

Лебеди – их насчитали двадцать – подпустили нас совсем близко. Рядом с ними мы и решили сделать остановку на ночлег. Поставили на лодку и кулас пологи. Приготовили ужин на примусе. Стали пить чай и считать самые ярко мерцающие звезды. Я справа, Ян – слева. На нас опустился душный летний вечер.

Проснулись от легкого южного ветерка. Он играл нашим пологом, который дочерна облепили хирономиды. Стоило из него выйти, как эти мельчайшие насекомые тотчас перелетали на наши тела и покрывали их полностью. Ян проснулся. Быстро оделся, надул резиновый матрац и уплыл. Подальше от насекомых, которые сразу же накинулись и на него. Уплыл к проснувшимся нимфейникам, где в воздухе кружили неугомонные крачки. Их гомон, кажется, не умолкал и ночью. Они строили себе гнезда. Минувшим вечером на круглых листьях, размером с ладонь, в местах будущих гнезд, лежали узенькие, примятые и уже увядшие ленточки сусака, но ни одного яичка пока не было видно.

Вокруг нас раскинулись необъятные цветущие поляны. На них всё также неутомимо опускались и опускались белощекие крачки с блестящими ленточками сусака. Ян начал фантазировать:

– Если прищурить глаза и посмотреть на звездочки нимфейника, то они становятся похожими… на желтые головки подснежников в нашем лесу.

Подул ветерок, и мы легко и бесшумно пошли под парусом. Герман плоской черной рейкой доставал из-под воды растения. Уруть, элодея, кладофора, рдест гребенчатый. Их красочные гаммы как всегда завораживали нас.

– На что вы так засмотрелись? Это ведь обыкновенный корм для рыб и птиц, – с улыбкой произносил Герман.

Ни души вокруг. Мы далеко от мира – до заповедника 80 км, от заповедника до Астрахани – 90. Вокруг сплошная водная гладь и постоянные всплески рыб. На горизонте плывущие белоснежные парусники – лебединые стаи. Прозрачная вода. Мы тихо идем под парусом. Очень хочется поплавать. А мелко – глубина 60-70 см. Скоро канал.

– Интересно, а забирался ли кто-нибудь из мальчишек моего возраста в такую даль? – спросил Ян. Но его никто не услышал.

Ветер сменил направление. Мы убрали парус. Запустили мотор. И ускорили движение. Глубина 65 см. Вода – пресная. Вокруг голубое море с белыми эскадрами лебедей на горизонте, и всё это в мерцающих серебряных звездах. Рядом с лодкой проплыли взрослые лебеди с пятью коричневатыми птенцами. Впереди нас стремительно убегающие по воде лысухи.

Ян был еще мал для того, чтобы вести дневниковые записи. А заносить в полевой дневник приходилось всё. Отмечалось время, замерялись глубины и температура воды, регистрировалась водная растительность, учитывались все пролетающие и кормящиеся на акватории птицы, а также выводки, количество гнезд и птенцов в них. И фотографировалось всё окружающее, что потом служило своеобразным документом. Всё это была обычная работа научного сотрудника – полевого зоолога.

Около 11 часов. До большой жары осталось недолго. Лодка движется мимо сплошных тростниковых зарослей, в которых прячутся линные птицы и полчища комаров.

Все очень удивились, увидев впереди лодки одиноко плывущего лысушонка. Он был так слаб. Из воды выглядывало его нежное тельце, покрытое черным пушком. Ян посадил птенца на новую солнцезащитную кепку. И мы легко рассмотрели беленький клювик с оранжевым пушком у основания. Там, где у взрослой птицы на лбу находится белое пятно – лысинка, у лысушонка светились фиолетово-розовые полоски. Как он мил! Птенец, словно оценив теплые человеческие комплименты, поспешил обновить нашу кепку чем-то зелененьким. Мы шли долгих два часа от острова Морской Очиркин до Баровых островов. На узко вытянутой ракушечной косе отдыхали бакланы. Ян собрал немного раковин на память.

Заночевали в районе Баровых островов Каспийского моря. Спали трудно. Ночью воздух на мелководье стоял сырой, банный, хотелось чистого ветерка для дыхания.

Утром через 20-километровую гряду тростников пошли галсами искать выход на канал. Выходили часа три. Новичок будет плутать здесь часами, даже днями меж тростниковых куртин, и не сможет отыскать прохода к банку. Выбраться помогает лишь многолетний опыт работы в дельте и умение наблюдать за изменением глубин, видеть незаметное течение и многое-многое другое.

Серебристо-голубая чистина перед каналом. И лебеди, лебеди, лебеди. Пара, четыре, одинокий, три, снова пара, еще пара, пять, пара, одиночка и впереди четыре маленьких. Танцующие в воде сазаны.

На голубых водных дорожках среди нескончаемых малахитово-золотистых полян нимфейника плыли белые лебеди. Такие живописные картины нас сопровождали постоянно. И повсюду сазаньи хвосты, подрагивающие в воде. Какой волшебный пейзаж!

Ветер ничем не мог помочь нам в это утро. Он сильно ослаб и дул в наши лица. А бензин… кончался. И зазвучали беспокойные детские вопросы и веселые ответы на них.

– А как же мы дальше-то будем, когда бензин кончится?

– Подождем попутного ветра.

– А если его так и не будет?

– На шестах станем толкаться.

– А-а-а шесты сломаются?

– На веслах пойдем.

Вечером наша орнитологическая экспедиция к морю благополучно закончилась. Ян, очень довольный и немного усталый от впечатлений, вдруг произнес:

– Было что-то не-обык-но-вен-ное. Ни-когда в жизни не забуду.

 

ФАЗАНЁНОК

 

На левом берегу заповедной реки Быстрой на каменных невысоких столбиках стояли белые домики. Весной в половодье вокруг них шумно плескалась вода, поднимаясь нередко до самой высокой ступеньки крыльца. И тогда жители кордона «ходили» друг к другу в гости и на работу на своих ничем не заменимых легких лодочках-куласах.

В одну из вёсен Быстрая осталась в берегах и была мутная, рыжеватая. Вместе с детьми мы ходили к ней по утрам за водой. Они разговаривали с речкой, трогали её такую остывшую, неприветливую и долго не могли отогреть свои покрасневшие пальчики.

Однажды дети убежали первыми. Я пошла за ними, но остановилась на крыльце. И засмотрелась. Земля вокруг зеленела. В воздухе большими пестрыми бабочками мелькали сорокопуты. Уп-уп-уп-упуп, уп-уп-упуп – кричали удоды. На крыше, усевшись рядышком, щелкали, насвистывали, прихлопывая крылышками, неутомимые песенники-скворцы. А на берегу, как всегда, резвились мальчишки.

Все, кто приходит на реку за водой, низко кланяются ей, даже не замечая этого. Так же поступила и я, низко наклоняясь с ведром. И тут рядом с ним упал в воду серенький комочек.

– Мама, птенчик! Птенчик, мама! – закричали девочки.

– Откуда же он упал?

– С неба, с неба!

Я подняла голову. Низко над самой водой кружил старый коршун, весь какой-то полинявший, взъерошенный. Это он выронил свою добычу. Серого в белую крапинку птенца было трудно удержать в руках. Дети волновались и спрашивали, чей он и кто его мама. На берегу стоял капитан «Гарзетты» Геннадий Константинович Иванов, с интересом наблюдая за происходящим. От него мы узнали, что пострадавший – маленький фазан. И все сразу же захотели чем-нибудь помочь. Куда же его пристроить? Самым подходящим местом для такого едва научившегося летать птенца были заросли кустистого тамарикса, уже покрытого сиренево-розовыми соцветиями. Здесь весной изредка прохаживались чуткие красавцы-фазаны. А когда кто-то пытался приблизиться, чтобы лучше рассмотреть их, птицы с громким криком мгновенно взлетали, озаряя воздух ярким опереньем. В эти заросли с фазаненком в руках направились дети и вскоре скрылись из вида. Но неожиданно выбежали, пересекли поле и исчезли в ивовой рощице.

– В тамариксе летают вороны! – взволнованно, перебивая друг друга, сообщили ребята, вернувшись. Там им было страшно оставлять птенца, и они выпустили его среди ив за ериком Гранушным, неожиданно вспугнув двух светло-серых самочек фазанов. Мы долго вспоминали птенчика и беспокоились о том, как приняла его к себе птичья семья…

 

ПАПА ПРОПАЛ…

 

В это утро Алена проснулась раньше всех. И, подбежав к узенькому оконцу, вскрикнула:

– Речка замёрзла!

Папа тоже подошел посмотреть. А мама стала торопливо накрывать на стол. Позавтракали быстро, и папа засобирался. Он решил по первому льду добраться в самые отдалённые уголки Дамчикского участка заповедника.

– Надо же посмотреть, как ведут себя птицы, например, бакланы. Рыбы теперь им не достать, она подо льдом. Фазанам-то хорошо, они паслёном с деревьев прокормятся.

Папа надел сапоги, фотоаппарат спрятал под ватник, а на поясе закрепил маленький топорик. В один карман ватника положил записную книжку с карандашом на ниточке, а в другой – моток лески и две блесны – серебристую и красную. Снял со стены коньки. И вот уже все на берегу Быстрой.

Вчера вечером речка шумно плескалась. А сегодня словно задумалась. Папа внимательно посмотрел на неё и решительно шагнул на лед. Что-то слегка запотрескивало в ответ, но лед не прогибался. Папа быстро зашагал по реке, потом обернулся, помахал рукой – не беспокойтесь за меня – и вскоре скрылся за поворотом.

К вечеру Аленушка почувствовала, что мама стала сильно волноваться. Особенно когда та взяла её за руку и сказала:

– Пойдём к Владимиру Васильевичу Виноградову.

Он и папа были орнитологи. Вместе кольцевали птиц и надолго уезжали в море на своих быстрых легких лодках. На высоком крылечке маленького домика (такие все на кордоне) стоял Владимир Васильевич.

– Куда это вы направились? – спросил он.

– У нас папа пропал, – тихо произнесла Аленушка.

Мама рассказала всё по порядку: еще ранним утром папа отправился по первому льду в сторону взморья, и вот уже день подходит к концу, а путешественник так и не вернулся. Владимир Васильевич очень рассердился, что молодой зоолог Русанов никого не предупредил о своем рискованном походе.

Уже темнело, пошел мокрый густой снег. По дороге на реку Владимир Васильевич успокаивал всех как мог. И вдруг из-за поворота реки показался человек. Аленушка сразу узнала своего папу. А когда тот подошел ближе, увидела в его руке небольших рыбок на бечевке – толстеньких окуней, с красными перышками-плавниками.

– Не сердитесь, что я так надолго задержался. Сейчас у нас уха будет, – улыбаясь, оправдывался папа. Он присел на корточки и стал быстро-быстро чистить топориком окунишек. Двух рыбок мы подарили Владимиру Васильевичу.

Уху варить интересно и просто. В котелок с водой положили четырех окуньков, пару картофелин и луковицу, а соль, перец и лавровый лист добавляли потом. У папы всегда уха получается вкусная, душистая, сладкая.

За ужином папа нам рассказал о своем походе.  Сначала он долго шел по льду, потом бежал на коньках. А там, где лед прогибался, ему приходилось ползти. Он наблюдал, как на широкой бороздине, в полыньях, купались утки-крохали, а в облаках высоко-высоко летели к югу запоздалые гуси. И обо всем этом папа успел по пути написать карандашом на ниточке в своей тоненькой записной книжке.

 

ДУПЛО НА ПРИБРЕЖНОЙ ИВЕ

 

Ранней весной на прибрежной иве мы обнаружили новенькое дупло. Его выдолбил зимой седой дятел, пока речка была пустынной и по ней еще не скользили легкие остроносые лодочки. Но что-то помешало ему здесь поселиться. Наблюдая за этим дуплом, мы узнали много любопытного.

Новоселами в нем стали полевые воробьи, но недолго занимали они удобную квартиру. Прилетели скворцы и быстро заполнили все пригодные для жилья скворечники, пустующие дупла, карнизы и ниши домов. Заселили они и наше знакомое дупло, как ни сопротивлялись этому воробьи. Скворцы не только выгнали воробьев, но и выбросили из дупла весь строительный материал – перышки и сухую траву. Новые жильцы были очень музыкальны. Своими песнями они предупреждали всех о том, что дупло принадлежит только им и никому больше. Скворцы – прекрасные пересмешники, и в их пении слышались крики чибиса, сойки, иволги и других птиц.

Вдоль берега теперь стояли лодки. И люди заслушивались мелодичными песнями скворцов. В один из дней на тропинке, что вела к реке, появились голубые скорлупки – у скворцов начали выводиться птенцы.

В реке быстро прибывала вода. Она выгоняла и теснила насекомых. Теперь корм для скворцов был рядом. Они прилетали к дуплу с полным клювом жуков, сверчков и даже с медведкой. Вылетая за кормом, скворцы выносили белые капсулы помета птенцов, поэтому в гнезде было всегда чисто.

Однажды до нас донеслись их отчаянные крики. Птицы кружили возле дерева, пикируя в одно и то же место. Причина переполоха быстро выяснилась. В ветках ивы, недалеко от дупла притаился узорчатый полоз. Совсем недавно полоз съел птенцов белой трясогузки, которая загнездилась на берегу в старом ящике для инструментов. Но на этот раз змее не повезло. Натиск стаи был такой дружный! Через пару дней из дупла стали показываться серые головки молодых скворчат. А в начале июня птенцы вылетели, и гнездо опустело.

Осенью, наблюдая в вечерние часы полет летучей мыши, мы обнаружили, что вылетает она из знакомого дупла. Квартира снова оказалась занятой. Летучая мышь называлась рыжей вечерницей. Мы установили это, поймав её в приставленную к дуплу птичью клетку. И сфотографировали нового владельца. Как долго прожила вечерница в дупле и удалось ли ей перезимовать?

Зимой в заповедном поселке снова появился седой дятел. Днем он деловито обследовал растущие на берегу ивы, яблони и тополя, а вечером скрывался в дупле и проводил в нем ночь. Потом неожиданно исчез.

Ива с каждым годом всё сильнее клонилась над водой. Её корни подгнили и уже не служили надежной опорой. Среди корней жили крупные озерные лягушки и ужи, потому что здесь всегда держалось множество мальков рыб, сидели голубые и зеленые стрекозы, на которых они охотились.

Нас беспокоило, что вход в дупло почти закрылся корой. Пришлось его расчищать, чтобы сделать доступным для птиц. И снова в дупле с наступлением весны жили лазоревки, скворцы и полевые воробьи. Пытались загнездиться в нем и сизоворонки, но близость человека пугала их.

Осенью во время сильного ветра дерево рухнуло. Трескучая бензопила легко резала его ствол, выбрасывая крупные коричневатые опилки. В древесине обнажились длинные извилистые каналы, проделанные осами. Кое-где виднелись и сами насекомые, от холода почти не способные передвигаться. И нам вспомнились теплые погожие дни ранней осени, когда осы назойливо лезли в дома. Они мгновенно появлялись неизвестно откуда, стоило начать чистить свежую рыбу для ухи. Мы даже не догадывались, что за кормом они прилетали из знакомого нам дупла, до которого было не более десяти метров.

Укладывая ивовые поленья возле дома, мы размышляли о том, как много разных жизней подарило природе это дупло, сделанное неутомимой маленькой птицей.