Алексей ФУНТ 
Алексей ФУНТ
ПЕСЧАНЫЕ КАРЬЕРЫ
Рассказ
Завывания ветра в песчаном карьере. Словно глаголят про крышу мира, про тибетские сакральные пещеры. Но я в одном из яковлевских карьеров. Под серым небом иду по серому песку. Мало света, скупое солнце, сумрачно.
Глина синеватого цвета и ветреная погода как побратимы, одно гудит ветром, другое лежит веками. А ветра целые моря... спущены с цепей в ямах Касьяном из народных поверий... повелителем ветров... в старину так сказали бы об этом засилье ветра.
Мечет песчинки, поднимает столбы пыли, норовит песчинку в глаз занести. Серый песок, серые кратеры, выработки покинутые... может навеки...
С одной стороны сосны, корнями укрепились в песчаном грунте. А под ними дорога в карьер, убегающая в низину. С обеих боков дороги две горы песка. Это будто врата в песчаное царство. Вот тут мы бежали. Где это всё? Вечно погружены в заботы, море суеты поглотило мысли, когда-то резво детским шалостям преданные. Разъехались, кто далеко, кого уже нет.
Один я теперь тут, снова через эти врата иду, но не бегу. Птицы летят, как чёрные беззубки в сером воздухе между туч. Я в низине, ниже уровня леса из кленов и дубов. Там за чагарником студёный овраг. Шум ветра и серые колеи в серых ямах земли, серые одинокие пейзажи. Вот что те птицы видели? Но эти серые яковлевские карьеры им такие родные всё же. Журавлиное курлы растекается над полями. Вечная песня России в этих криках журавлей. Песня о пенатах, кем-то забытых деревнях, из которых уехали.
Поднимаюсь на одну из гор песка. Смотрю в сторону тростников, там зарос ряской пруд, плавают утки. Было время, я заходил в ил того пруда, ноги тонули в тине, а в середине можно плыть, – но выходил.
Вот то время, когда мы тут детьми толпой в карьере бежали. Белая жара, солнце, как добела раскалённое металлическое пятно. Небо – чистейшая синь и бирюза. Мы спустились к недрам земли по этой песчаной дороге. Нас шестеро, рассматриваем окрестности. Кто-то палки подбирает, первобытным оружием вооружаемся, словно саблезубых тигров отгонять готовимся. Делаем копьё. Идём вглубь песчаной раны на теле земли. Впереди сверкает вода. Песчаные карьеры часто затоплены водой. Эти затопленные ямы бывают круглогодично наполнены ей. Мы подходим к большой яме. Этот пруд позеленел. Его берега поросли осокой. С двух сторон две кучи песчаного грунта, как рога Исиды. Мы бежим к нему. А в яму нырнул ужик и плывёт к другому берегу.
– Поймайте его! Помогите поймать! Я посажу его в бутылку! – кричит Тарас.
Он несёт с собой пластиковую бутылку, которую подобрал тут же в карьере.
– Из него мой дядя сделает ремень с тиснением, помогите! Ну помогите же! – он прямо загорелся желанием отловить этого ужа и кричал на нас.
– Замучит он его, не лови... – шептал мне Сашка, младший из нас.
Уж очень длинный, плыл по глади пруда, вода тёплая, такой она казалась, её рябь под жарким небом увлекала в далёкие оазисы. Мыслями хотелось найти сокровища на мокрых пляжах, где сборщик колючек из персидской сказки брёл сквозь песчаную бурю. Огромный великан грозил палицей... мерещились сокровища, и ты схватил сокровища и бежишь между ног гиганта, и неистовствует песчаная буря и мгла... К этим пляжам мокрым убегали мысли в песчаных дюнах в жару...
Тарас не мог достать ужа и начал бросать камни, призывая и нас это делать. Мне стало жалко ужа, я не хотел, чтоб он погиб. Я посоветовал зайти в воду и поймать его живьём. После этих слов град камней перестал накрывать водную гладь затопленной ямы. И я сам начал заходить в воду. Под ногами песчаная подушка. Иду медленно и оглядываюсь, прошу, чтоб не бросали камни. Ужик почти доплыл до берега, длинный и будто что-то шипит или свистит, или помстилось мне.
– Ушёл! Уполз! Ты специально еле полз! Где теперь его найти? – Тарас кричит от досады.
Трава не позволяла увидеть ужа, он скрылся в зарослях. Ушёл от нас восвояси. Уж – золотые рожки, заткнувший дыру в Ноевом ковчеге... Народное поверье говорит о том, что можно заполучить его золотые рожки и с их помощью отыскивать клады... Таковы народные верования о сказочном обогащении... Считалось, что один из рогов несчастливый, а другой счастливый; закопав под дубками, можно по ним выявить где какой, зачах дубок, значит несчастливый рог...
Жара плавила воздух, наши скитания в песчаных карьерах казались блужданиями с караванами через пустыни, мы шли, как Синдбад Мореход со своей командой, выброшенные на пустынный берег.
Вышли к обрыву в пределах карьера и решили совершить прыжок вниз. Разгонялись и некоторые из нас перед пропастью останавливались. Но мягкий песок и небольшая высота не оставляли даже ссадин. И прыгали уже без страха. А внизу в отвесной стене взялись рыть пещеры. Потом бросали камни в песчаные столбы, торчавшие как изваяния, как свидетели молчаливые со следами древних дождей.
И вот уже закат красными раскалёнными угольями осыпал почерневшие лесополосы. И начало меркнуть всё, свет уползал. Сумерки как тать, как вор вышли. В такое время в село пригоняли с пастбищ коров и они заунывно мычали. И мы побежали, последние лучи били по нам, мы бежим через те ворота. Через врата песчаного карьера... Бежим, бежим... Под ногами песок, а мы бежим... И этот бег будто вечен, и то лето жаркое вечно... тот мир белых от жаркого пекла песков и соприкосновения с родной природой, мир тихий, полный надежд...
Самая младшая из нас – моя двоюродная сестра. Помню серьёзный вид каждого из нас. Сестра осенью надела шапку с бубенчиком и её пытался снять кто-то из задир, невзлюбивший её, а я поднял её шапку и закрыл сестру своей спиной – защитил. Мы сфотографировались тогда, точнее нас сфотографировали. Мы стояли на фоне яблони. Яблони той нет больше, спилили. Большой кавказской овчарки тоже нет, на фотографии виден её хвост. Та одежда на нас – её тоже нет: на мне свитер с большим пятном, в котором лазил по деревьям и карьерам. И он порван в локте. Фотография та тоже немного истрепалась.
Дуют ветры, прошли годы, и я снова тут… Хмурь вокруг, океан хмурых туч, буря в небесах, а я один. Кроваво-красный камень валяется в грязном песке, символ страсти и силы. Я помню его, это камень, который я мельком видел тут в детстве, но не взял. Я забыл... Наклоняюсь и беру. Это лал, рубин, необработанный, природный.
Иду по песчаному пути через те золотые врата – и помню, как мы здесь бежали, бежали… спешили домой. Ветер гудит, как на крыше мира...
Белгородская обл.