Михаил ТУРБИН 
Михаил ТУРБИН
В ТВОЁМ САДУ ЗАСТЫЛИ ТЕНИ…
* * *
Старею не душой, а внешним видом
и каждый день подстерегает стресс:
то радость душу рвёт, то обожжёт обида.
Внутри по-прежнему во мне и бог, и бес.
Внутри по-прежнему живёт стремленье к цели,
не стаял воск от пламени свечи,
но я ленив – я брат того Емели,
что целый день проводит на печи.
Но вижу всё и слышу голос Лиры,
и даже речи пламенных вождей...
Но где они? – ушли ориентиры,
исчезли смыслы, нет живых идей.
Куда идти? Вперёд – как будто рано,
назад – нельзя, и я лежу, пока
вокруг меня во мраке спорят рьяно,
кому в стране пора намять бока?
А вьюга воет, ходит по задворкам
и за дверями слышу нежный вздох...
Стучишься ты, и я гляжу неловко:
и радуется бес, и опечален бог.
* * *
Бездонна глубь небесной чаши,
воображенье ищет дно.
Звездою смотрит миг вчерашний
в моё вечернее окно.
О, сколько было в прошлом света!
Не истечёт никак до дна.
Но у тебя ж звезда не эта
стоит в квадратике окна.
В твоём саду застыли тени,
чья жизнь короткая скупа.
Дрожит и лезет куст сирени
под жало лунного серпа.
И всё вокруг глядится строже
при свете мёртвого огня.
Я знаю, утром ты не сможешь
и шага сделать без меня.
Я сам приду к твоей террасе,
ты только взглядом позови.
Ведь ни одна звезда не гаснет
в глуби бездонной у любви.
* * *
«В безграничное счастье не верю...» –
так ты мне говорила сама.
Понимаешь, уже неделю
я схожу без тебя с ума.
Всё брожу по хрустящей пороше,
есть в ней нечто от майской росы.
Иногда, до чего же хорошие,
по дороге встречаются псы.
Доверительно смотрят, а ухо
держат востро и в лапах не дрожь,
лишь в глазах их такая тоскуха,
от которой не скоро уйдёшь.
Сыплет иней вокзальная ветка,
слышен близко колёс перестук.
Говорят, что шалеют нередко
и собаки без ласковых рук.
* * *
За окном загустела осенняя мгла,
наступает зима, выпал иней.
Так спасибо тебе, что ты рядом была,
как могла – берегла от уныний.
Понимаю теперь сны предзимней травы,
буду видеть их дальше апреля...
Ты недавно ушла из моей головы,
как случайный турист из отеля.
И представил, поверивши сам
в белозубую чью-то улыбку,
кто согнуться готов пополам,
скажет тот, распахнувши калитку:
– Если будет нужда – заходите, мадам,
вновь поселим, и сделаем скидку.
* * *
Любовь крепка, как русская броня,
она смирней, чем римская волчица.
Стоит она на линии огня
и от него ей некуда укрыться.
Она – мишень ещё с осады Трои.
С тех пор сложнее стало бытиё,
и те, кто чувства этого не стоит,
из всех орудий целятся в неё.
ПОЮЩАЯ СИНЕВА
Синь неба радостно поёт,
она, что жаворонка песня:
За горизонтом – горизонт,
за облаками – поднебесье.
И эту синь нельзя объять,
где нам с тобой звезда сияла.
Слова не надо повторять,
я помню всё, что отзвучало.
Не говори упорно мне,
что наше время – листопада.
Пусть будет небо в синеве,
я не хочу, чтоб кто-то падал.
Душа хранит забытый сад,
не возражай, нахмурив брови.
Да рухнет тот в кипящий ад,
кто сам его и приготовил!
Давай с тобою помолчим,
ты сердцем к этому готова,
и отойдёт словесный дым,
и породнит нас небо снова.
Пусть синь ликует и поёт,
она, что жаворонка песня:
за горизонтом – горизонт,
за облаками – поднебесье.
УГАДАЙ
Чуть забрезжили лучи – на подходе утро,
обозначен горизонт цветом перламутра.
Передача эстафеты – не темно и не светло,
бьётся бабочка ночная об оконное стекло.
В предрассветной тишине месяц серебрится,
и легонько за окном тинькает синица.
Вот уже кукушкин стон раздаётся глухо,
что-то ищет, не найдёт, птица-вековуха.
Этот стон услышал я с нарастаньем гула,
в приоткрытое окно свежестью пахнуло.
И увидел, что лучи взяли верх над ночью,
свои тени бьют грачи и вгоняют в почву.
Смотрит весело в окно солнечное око.
Жаль, кукушка, что тебе в мире одиноко.
Скоро я окно открою, в дом впущу зарю.
угадай, кому тюльпаны утром подарю?
РАССВЕТНЫЙ ЧАС
Шагаю рано на свидание
с вопросом, быть иль не быть?
Никто судьбы предначертание
не может взглядом охватить.
Что заслужил, то и случится,
играть нельзя ничьей судьбой,
и я не верю ясновидцам,
не испытавшим ад земной.
Но можно чуять час разлуки,
как и последний взмах рукой.
Любовь в страданиях и муках
предел имеет роковой.
И всё ж светла моя дорога,
кричат с рассвета петухи,
и за меня никто без Бога
не в силах искупить грехи.
АРОМАТ
Любовь есть вечность или миг?
Уже неважно для насущной темы...
От запаха цветущей хризантемы
в полёте у шмеля мотор затих.
Басистый звук пошёл на сброс,
потом исчез, не перейдя на тонкий,
как будто лёт закончил бомбовоз
и давит тишина ушные перепонки.
Шмель изнемог во время листопада,
упал в траву от тяжести поноски.
О, как гудеть умел красавец-шмель!
И я пьянел когда-то до упада,
вдыхая аромат твоей причёски.
И до сих пор не выветрился хмель!
ОГОНЬ
Моей жене
Солнце в туче, как медведь в берлоге,
залегло, готовится ко сну.
Сядь со мною рядом на пороге,
вместе будем слушать тишину.
Успокойся и не будь в обиде,
мы себя от бури сберегли;
видишь, вечер появился в виде
полного безмолвия земли:
лист не дрогнет, не качнётся ветка,
опустели лавочки двора.
Это ж, правда, – наблюдаем редко
тишину с ночи и до утра.
У тебя в глазах была зарница –
пламенная ярость среди дня.
Я сегодня мог бы превратиться
в столб солёный, глядя на тебя.
Есть в тебе огонь, а это значит
мне не жить без выбросов огня.
Это ж – правда, ну а будь иначе,
ты б не растревожила меня.
ЛЮБОВЬ И ЛОГИКА
В любви у женщин переменчивый язык,
похож он часто на морские волны.
От логики его становишься в тупик:
«Мужчины все на свете вероломны!».
И Божия премудрость им не впрок,
летит на пол от ярости горшок –
разбита вдребезги душистая герань,
и смотрит на тебя – «сама София»...
Уже никак не установишь грань,
где страстная любовь, а где шизофрения.
Ну что поделаешь, когда влюблён?
Вот и молчит порой глава семейства.
Всё правильно, ведь понимает он –
любовь и логика, что гений и злодейство.
* * *
У тебя по-детски чистый взгляд,
мне его ловить всегда приятно.
Ничего, что шепчет листопад
о годах, ушедших безвозвратно.
Нам любая осень – благодать,
и зимы любовь не забоится.
Что нам книгу памяти листать? –
мы напишем новые страницы.
Осень будет грустная и впредь,
в этом нет ни доброты, ни злобы.
Нашим чувствам суждено гореть
эолотом одной высокой пробы
БЕЗЗВЁЗДНАЯ НОЧЬ
Темнеют деревьев макушки,
на небе Луна не видна.
Тоска одинокой кукушки
не выпита за день до дна.
То стонет с осины, то с ели,
то плачет с берёзы в ночи.
Летят соловьиные трели
лишь только она замолчит.
«Ку-ку» – эту грусть вековую
понять неподвластно уму.
Кукует кукушка, кукует,
не зная сама, почему.
Что выразить хочет невнятно
в беззвёздном зелёном краю?
Не знает никто, но понятна
кукушкина грусть соловью.
АЛЁНУШКА
Алёнушка! И лес затих встревоженный,
и пруд с кувшинками застыл на миг.
Стою, смотрю, от счастья завороженный,
а надо бы к тебе кузнечиком – прыг-прыг...
Алёнушка! Лишь отзвук затихающий
скользнул по соснам в дальний уголок.
А надо бы душе моей взлетающей
к тебе на руку сесть, как мотылёк.
Алёнушка! Восторг мой торопливый
летит на пруд, как светлое пятно.
В ответ лишь пень пошевелил лениво
мохнатой лапой илистое дно.
Алёнушка, Алёнушка! Послушай,
к тебе спешу... И тишина в ответ.
Стою, смотрю, а надо бы, нагнувшись,
в траве найти твой неостывший след.
ПИСЬМО
Ушло письмо из ящика с защелкою,
и не успели мне его открыть.
Ушло письмо, письмо моё неловкое.
Не возвратить, не возвратить!
Зачем такая сила нетерпения?
Зачем обидой я её задел?
Какое-то мгновенное затмение –
я не хотел, я не хотел!
Зачем тогда от ревности уставший
своей любви не передал накал,
что сделал я, рассудок потерявший?
Не понимал, не понимал!
Спешит конверт, по адресу несётся.
На нём две астры в золотых лучах.
Она получит, мило улыбнётся.
А я с плеча, а я с плеча!
Ушло письмо, душа моя измучена.
С защёлкой ящик тёмно-голубой.
Ушло письмо, как эхо многозвучное.
Я сам не свой, я сам не свой.
ВЕЧЕР
Скатилось солнце под уклон
большой жар-птицей.
День тишиною завершён,
дымит зарницей.
Летит в сосняк зари стрела,
златит макушки.
И облака вдали села
пестрей пеструшки.
Луна глядит сквозь облака,
как чудо-юдо.
Сломались тени сосняка
на глади пруда.
Бежит прибрежная трава
во тьму ночную...
Как мало значат все слова
пред тем, что чую.
Но я в слова ещё влюблён,
в ладу с судьбою.
Как перед бурей завершён
день тишиною.
ПОПУТЧИЦА
Шёл я, в моём сердце зрела серенада,
и догнал попутчицу, будто так и надо.
Голову вскружила прядь её волос,
к незнакомке этой интерес мой рос.
И молчали оба – я молчанью рад,
вспоминал такой же васильковый взгляд.
В нём и обнаружил хрупкость бытия.
Эхо гула юности долго слушал я.
Падали дождинки на тропинку косо,
к незнакомке у меня не было вопросов.
«То, что было, сплыло», – осознал я сходу,
пусть другие лезут дважды в ту же воду.
Чуть соприкоснулись наши параллели,
серенада сердца не достигла цели.
НЕЗНАКОМКА
Остолбенел, что мимо
шла и толкнула в снег.
Как копоть в струйке дыма
грачи взлетели вверх.
Качнула стройным станом,
заслышав гомон птиц.
Напомнил цвет каштана
блеск глаз из-под ресниц.
Стряхнула с плеч снежинки.
«Ну, что стоишь, как дуб?» –
И прыгают смешинки
у глаз и возле губ.
Да что это такое?
Легко, как в облаках...
Задела за живое:
«Ты часом, не монах?».
* * *
Грохочет гром над головой,
шаманит в свой небесный бубен.
Я рад, что встретился с тобой,
не говори, что я безумен.
И что сказать ты хочешь мне,
глаза расширив от испуга?
Сверкают молнии во тьме,
дрожит от грохота округа.
Зачем любви нужны слова?
она без них нежна и чутка.
Я знаю, знаю, ты – права:
нет в голове моей рассудка.
И потому раскрылась тайна:
ты вся из света и огня.
И появилась неслучайно
тьма грозовая среди дня.
И ничего уже не надо,
внутри меня светлым-светло.
И только грозди винограда
на нас, грустя, глядят окно.
* * *
Получал я от жизни затрещины
за попытку судьбу изменить.
О, мои ясноглазые женщины,
чаровницы, как вас не любить!
Кареглазые и синеокие
(вы – богатство моё, я – богач) –
бесконечного мира истоки,
свет во тьме на пути неудач.
То с восторгом взлетающий к чуду,
то обратно на землю, без сил...
Перед Богом в ответе я буду,
он любовью меня окрылил.
Вижу заново солнце надежды,
снятся мне лучезарные дни...
Чаровницы мои белоснежные,
ясноглазые птицы весны.
* * *
Пылает заря, как впервые,
малиново-светлым огнём.
Тревожат лучи заревые
уснувший лесной окаём.
Округа с утра потеплела,
проснулись поля и леса.
У края земного предела
светлеют без туч небеса.
И тьму пред собой раздвигая,
заря всё горит и горит.
И меркнет луна слюдяная
над храмом и купой ракит.
Пора приниматься за дело
пока бьётся сердце в груди...
Ещё одна ночь пролетела,
ещё один день впереди.
г.Орёл