Олег ИГНАТЬЕВ. ЭТО ВСЁ, ЧТО ДУША УЯСНИЛА... Поэзия

 

Олег ИГНАТЬЕВ

ЭТО ВСЁ, ЧТО ДУША УЯСНИЛА...

 

* * *

Остановись, постой, моя дорога,

Уж больно тяжела ты на подъём!

Высок порог небесного чертога.

Дай отдышаться, инда побредём.

 

Нас мир пытает силой ветровою

И тем уже пленяет всякий век,

Чего не может осознать порою

И самый головастый человек.

 

Тот самый, что в безбожной опояске

Решил найти и вскрикнуть: – Вот она! –

Заклятую иглу из русской сказки,

В которой смерть его заключена.

 

Да только вряд ли он её отыщет,

Чтоб спрятать-перепрятать в тайный склеп.

Ослепнет и пойдёт скитаться нищим,

Вымаливая денежку на хлеб.

 

Не видит он того, что видеть надо,

Не слышит слов: – Иди и не греши! –

Звучащих, как надежда и отрада

В дороге ко спасению души.

 

* * *

Голоси не голоси,

Где беда, там слёзы.

Снова плачут на Руси

Не одни берёзы.

 

Снова порох, кровь и сталь

Спорят меж собою

И затягивают даль

Гарью фронтовою.

 

Я молюсь за всех бойцов,

И живых, и павших,

Я не знаю их в лицо,

Но они – все! – наши.

 

Все родные, все несём

Крест России общий,

И, хотя идём с трудом,

Лишний раз не ропщем.

 

Понимаем, что в бою,

Что бы гнусь ни пела,

Отстоять страну свою –

Божеское дело.

 

* * *

Снова в храме звучит ектенья

И душа облекается в слово:

– Много может молитва Твоя,

Богородица, Мати Христова.

 

Малодушьем, скорбями, тщетой,

Как бы время нас всех ни карало,

Да поможет нам в битве святой

Нашей веры копьё и забрало.

 

Мы, как свечи, однажды сгорим,

Чтоб воскреснуть в инаких одеждах

Под небесным покровом Твоим,

Несомненная наша надежда.

 

* * *

И вчера, и четвёртого дня

Иноземный июль каждый вечер

Окружал благодатью меня,

А казалось – дышать больше нечем!

 

И ведь ливни шумели в горах!

И со мной хороводились ели!

И лесные цветы – в двух шагах

От жилища – небесно синели!

 

И колодезный сумрак ночей,

И звенящие рядом цикады,

И бессонно гремящий ручей

Были месту и времени рады.

 

Но чужбина вселяет в меня

Безымянно-слепую тревогу.

Нету сил!.. И с четвёртого дня

Всё гляжу и гляжу на дорогу.

 

Пусть лесные цветы – в двух шагах

От жилища – небесно синеют,

Пусть звенящей цикадой в горах

Отдаётся прохлада – Бог с нею!

 

Пусть являет собой благодать

Летних дней светоносная сила,

Вне Отечества – нечем дышать!

Это всё, что душа уяснила.

 

* * *

Притихли сады, как речные затоны,

Сына баюкает мать.

– Усните, сороки, усните, вороны,

Дайте малютке поспать.

 

Сосульки роняют весенние звоны,

Гаснет зимы каганец.

– Смотрите, сороки, дивитесь, вороны,

Вырос малец-удалец!

 

Но что это? Ружья, шинели, вагоны!

Никнет подсолнух рябой.

– Молчите, сороки, уймитесь, вороны,

Сын отправляется в бой.

 

Забрызганы кровью шинель и погоны,

Мины взрывают песок.

– Не троньте, сороки, не троньте, вороны,

Воина светлый висок.

 

 Шумят на ветру тополиные кроны,

 В землю стучат костыли.

 – Боли у сороки, боли у вороны,

 Сердце моё, не боли!

 

* * *

Не где-нибудь в сторонке,

У нас идёт война

И снова похоронки

Исправно шлёт она.

 

Не где-то сбоку, с краю

Дымятся города.

Солдаты погибают

В России! Вот беда.

 

И горе тихой сапой

Людские слёзы пьёт,

Не собираясь драпать

Пока война идёт.

 

Но будет и отмщенье,

Навек запомнит враг,

Что дети – не мишени,

Как и российский флаг.

 

* * *

Скажи, душа родная, не вчера ли

Мы верили заученным словам,

Что всё восходит в мире по спирали

По чьим-то судьбам и по головам?

 

Теперь мы знаем: всё это химеры!

Но в мире, где прозреньям свой черёд,

Обрядовость соперничает с верой

И часто забегает наперёд.

 

Так листья, что подхвачены позёмкой,

Самих себя спешат опередить,

И мы спешим, слова и мысли скомкав,

Чужую душу к свету приобщить.

 

Но что такое свет? Не знаем толком!

По крайней мере, многие из нас,

Мир ходит не прямым путём – околком,

И то, избравши самый тёмный час.

 

Считая в судьбах трещины и бреши,

Мы вряд ли до конца осознаём,

Что тлеем в маловерии своём

Перед Христом – распятым и воскресшим.

 

* * *

Играет севера сиянье!

Смущая думою живых,

Что им разгадкой мирозданья

Не скрасить горестей своих.

 

Какая тягостная пытка,

До сладостного забытья

Впадать в смятенье от избытка

Наглядных таинств бытия!

 

В своей предвзятости бесцельной

Оно и мой полночный миг

Пытало волей запредельной

И тем, что разум не постиг.

 

* * *

Засветло молюсь перед иконой,

Чаю избавленья от грехов,

А потом скольжу, как по наклонной,

Мимо церкви и её даров.

 

В правде и в неправде пребывая,

Душу утесняя суетой,

До какого докачусь я края,

На запятках язвы моровой?

 

Слышавший про заповеди Божьи,

Но почти не исполнявший их,

Уповаю, жизнь свою итожа,

На любовь и милость всеблагих.

 

Я ведь тоже их люблю, сердечных,

Столько претерпевших до конца,

Чтоб однажды радостью предвечной

Наши переполнились сердца.

 

Господи! Близка моя могила.

Что же я, приблизясь к рубежу,

Мимо храма – с гибельною силой,

Как по гладкой наледи скольжу?

 

* * *

Среди времён и поколений

Тех, что прошли и что грядут,

Кто я в потоке частных мнений,

Забот, амбиций и причуд?

 

Кто я? Пылинка в мирозданье,

Июльский свет над головой,

Полёт стрижей, их щебетанье

Иль сад с опавшею листвой?

 

Чей образ я? Святого Духа?

И неужели это я

Дурында, голова два уха,

Причастен к тайнам бытия?

 

Ужели это я, тот самый

Венец творенья? Боже мой,

Зачти негодному экзамен

По вере в Промысел благой.

 

Я понял многое на свете,

Осталось лишь уразуметь,

Что ради жизни, а не смерти,

Народ Христов приемлет смерть.

 

* * *

Три свечи на склоне дня

Засияли без огня.

 

Три Марии при Кресте,

Три святые во Христе.

 

Три моления в одном

Сокрушении земном

 

Перед Тем, Кто, как бандит,

К перекладине прибит.

 

ПЯТИГОРСК

Здесь друг становится врагом,

Февраль работает с прохладцей,

Но может встретить за углом

Обвальным инеем акаций.

 

Здесь – до сих пор! – былого след

Свидетельствует непреложно,

Что Лермонтова силуэт

Всегда в толпе увидеть можно.

 

* * *

Вобравший мглу предгорной котловины,

Осенним утром, солнечной зарёй,

Прополз туман чудовищем былинным

Заиндевевшей лесополосой.

 

Прополз и скрылся, будто испарился,

Почувствовав рассветное тепло,

Ведь с той поры, когда он появился,

Не больше получаса и прошло.

 

А думалось с тревогой и досадой,

С утра пораньше глядючи в окно,

Что радость жизни ходит где-то рядом,

Да нам её увидеть не дано.

 

Предчувствие неверным оказалось,

Как слово, что бросается в сердцах.

Ты посмотри, как солнце рассиялось

И синькой отразилось в небесах!

 

Вот так, видать, и наши огорченья,

Чудовищу туманному под стать,

Исчезнут, словно морок наважденья,

А время можно и не засекать.

 

* * *

Поэт за славою не гонится

И, если хочет – одного,

Чтоб не жестокая бессонница –

Господь помиловал его

 

За то, что он в своих творениях

Делился тайным, дорогим,

Себе в укор и осуждение,

Себе, себе, а не другим.

 

ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАМЕТОК

 

1

– Посторонитесь, граждане! – Куда ты прёшь, плейбой?

Постель, смотри, изгваздана. – Не мною же? – Тобой!

 

Дорожной перебранкою взбодрившись поскорей,

Смеётся жизнь цыганкою у тамбурных дверей.

 

Народ на выход шаркает, размяться, покурить.

Чего-нибудь с поджаркою к обеду прикупить.

 

2

На станциях по-прежнему шустрит базарный гам.

Спешит чужую денежку прибрать к своим рукам.

 

А солнце улыбается, живые льёт лучи.

Смешливая красавица сиропит калачи:

 

– Купите! Объедение! И тут же, вперегляд,

Торгуют без стеснения бельишком для девчат.

 

Торгуют – кто с охотою, а кто, как под ярмом,

Дешёвой позолотою, поддельным серебром.

 

А больше всё – испариной холодных пирогов,

Картошкой недоваренной и водкой из ларьков.

 

3

Соблазнами окученный, словно рассада в рост,

Хожу я – руки в брючины, решаю свой вопрос.

 

В холщовом платье сереньком гуляет нынче Русь.

Как я прослыл бездельником, когда всю жизнь тружусь?

 

Ужель вздыхать понравилось по скирдам на лугах?

Не денег поубавилось – дорога дорога

 

Людской разноголосицей вокзальной толчеи.

– Смотри, смотри, – доносится, – Торгашку повели!

 

Да, повела полиция деваху. Будет знать,

Как огрызаться львицею и штрафом попрекать.

 

– Порядок, он ведь, знаете… – Нет, отпустили. Всё ж,

Вы зря людей ругаете, не все хапуги сплошь.

 

Россия так устроена: живёшь – дай жить другим.

Два «дембеля», два воина закорешились в дым.

 

Пивко берут с «накруткою», с наценкой в сто рублей.

И вновь состав наш уткою скользит водой своей.

 

4

Воронежскими грушами пропахли рундуки.

С табачным дымом ушлые судачат мужики.

 

Нещадно двери лязгают, бьют смаху по ушам.

Досадной свистопляскою наполнилась душа.

 

Кому это неведомо, кто не влипал в углы,

Невзгодами и бедами перетянув узлы?

 

Кому война не вспомнится, кто не махал родным,

Не провожал до поезда или не ехал к ним?

 

Кто в срок или негаданно свой дом не покидал,

Земной тщетой, как ладаном, в дороге не дышал?

 

* * *

В тумане всё: и лес, и горы,

И дом напротив не видать,

Хотя меж нами нет забора

Кремлёвской звоннице под стать.

 

Смотрю на вывеску лабаза

И думку думаю в тиши,

Что полуправда – вид проказы,

Ума зараза и души.

 

Сердечный мир всего дороже,

Но мир общественный затей

Нас принуждает лезть из кожи

И облачаться в шкуру змей.

 

Нас приучили к оплеухам,

Пинкам, затрещинам, плевкам.

И нас давно уже – по слухам! –

Свезли на свалку, точно хлам.

 

По всем статьям нас не должно быть!

Но вот, поди ж ты, живы мы.

До лёгкой дрожи, до озноба,

Когда не топят средь зимы.

 

Когда ликуют ложь и зависть,

И, значит, может статься так,

Что смута лютая, забавясь,

Опять устроит кавардак.

 

Порушит всё, что невозможно

Прибрать к рукам, начав грабёж

С той самою толпой безбожной,

Что вечно требует: – Даёшь!

 

* * *

Прикрывшись небом, как рогожею,

И не смущаясь оттого,

Мы умаляем силу Божию,

Когда не веруем в Него.

 

Но, если сердце наше мается,

Теряя к миру интерес,

Душа невольно возвращается

К Тому, Кто умер и воскрес.

 

* * *

Осень – это лошадь пристяжная,

А коренником идёт зима.

Это всё, что я сегодня знаю,

В сказанном уверенный весьма.

 

Вывод мой не стоит поклоненья,

Да и что он значит меж людьми?

Все мы, все – разорванные звенья

Молодости нашей и любви.

 

В юности мы форму обретаем,

К зрелости гордынею крепки,

А потом собою представляем

Глиняных сосудов черепки.

 

Склеивать – занятие пустое,

Да и клея стоящего нет.

…Мы с тобой стояли оба-двое,

За руки держались тет-а-тет.

 

Хорошо быть юным и наивным!

Только ты не верила, смеясь,

Что любить друг друга неизбывно

Это никакая не напасть.

 

На ресницы длинные с изгибом

Падал снег и вызывал твой смех.

Для меня он был метельно-гиблым,

Для тебя весёлым, как на грех.

 

Вот оно, сердец противоречье,

Жизни ощутимый перекос…

Но и в этот наш последний вечер

Пахла ты, как спелый абрикос.

 

Это всё любви метаморфозы,

Всё её стрекозы и шмели…

У тебя в душе пылали розы,

У меня подснежники цвели.

 

Разошлись у нас пути-дорожки,

Я не стал завидным женихом.

…Осень – это лошадь на пристёжке,

А зима идёт коренником.

 

* * *

Вчера мело, крутило, завывало,

А нынче снег протаял и обмяк,

Лишь в блеске новогоднем карнавала

Еще свистит печаль моя в кулак.

 

И как понять ей праздник и застолье,

Когда во мне и ты и голос твой

Такой живут невысказанной болью,

Как будто я и впрямь глухонемой.

 

* * *

                         Памяти Бориса Примерова

Трава в лесу и та уже не может

Терпеть горячку летнюю – горит,

И шум деревьев душу не тревожит,

И что в такое вёдро зашумит?

 

В такие дни пекучие, пожалуй,

И выживет один чертополох,

И даже сердце, как его ни балуй,

В любой поблажке чувствует подвох.

 

Листва сирени жжётся, как из жести,

И некому ответить без обид,

Какие улегчающие вести

Грядущее за пазухой таит.

 

Терпеть такую засуху нет мочи!

Хоть ласточки шумят, шумят на дождь,

И ты уже ответно ливня ждёшь,

Ан, нет его!.. Рябиновые ночи.

 

Зарницами охваченные дали

Так движутся и в небе так гремит,

Что кажется – от мира отлетит

Всё лёгкое… Останутся печали.

 

Останется опаска потрясений,

Сто раз подстерегающих на дню,

И вспомнится жизнь редкостных растений,

Без времени сгоревших на корню.

 

ПОСВЯЩЕНИЕ ФРАНСУА ВИЙОНУ

И как живые в наших разговорах
        Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон.
                                                        Н.Рубцов

Мы знаем то, что можно и не знать,

А то, что надо знать, того не знаем.

Умом отвергнув Божью благодать,

Мы не её душой воспринимаем,

Хотя о смазке масляной мечтаем,

Горелым уподобившись блинам.

Когда в грязи очнёмся перед Раем,

Да ниспошлёт Господь спасенье нам!

 

Кто пьяница, а кто блудник и тать,

Прекрасно видим, но не прозреваем,

Мы все друг другу, в общем-то, под стать,

Ведь падший дух по сути невменяем.

Наш разговор сравним с собачьим лаем,

Ветрами разносимым по дворам.

Когда в грязи очнёмся перед Раем,

Да ниспошлёт Господь спасенье нам!

 

Ужель детей своих отец и мать

С пелёнок приучают к волчьим стаям

С их пагубным инстинктом убивать,

Слабеющую жертву настигая?

Конечно, нет! Мы просто забываем,

Что взбучку получают по грехам.

Когда в грязи очнёмся перед Раем,

Да ниспошлёт Господь спасенье нам!

 

Навек оглушены вороньим граем,

Не чутки мы к Евангельским словам.

Когда в грязи очнёмся перед Раем,

Да ниспошлёт Господь спасенье нам!

 

* * *

Жизни хлебную крупицу

Не сравню с крупой прогорклой,

Даже, если близ больницы

Из мертвецкой тянет хлоркой.

 

Даже, если в каждом крае,

С расторопностью хапуги,

Мир живущим предлагает

Погребальные услуги.

 

* * *

Сижу один у речки в камыше,

В уме перебираю прегрешенья,

Губившие меня своим броженьем

И мерзостным осадком на душе.

Над плёсом вижу коршунов круженье,

И как бы погружаюсь в забытьё.

Душа найдёт себе успокоенье,

Когда воспримут ангелы её.

 

Бывал я и в себе, и не в себе,

Подолгу и на краткое мгновенье.

И рад, что наступало отрезвленье,

Открывшее недоброе во мне.

Церковные запомнив наставленья,

Я обопрусь на них, как на копьё.

Душа найдёт себе успокоенье,

Когда воспримут ангелы её.

 

Непрочно стоя на земной меже,

Пора сказать, коль принято решенье,

Что путь-дорожка в горние селенья

Достаточно протоптана уже.

По ней – за поколеньем поколенье –

Несут народы знание своё:

Душа найдёт себе успокоенье,

Когда воспримут ангелы её.

 

Не ведая извечного стесненья,

Оставив заполошное житьё,

Душа найдёт себе успокоенье,

Когда воспримут ангелы её.

 

* * *

Снова сердце маловерное взроптало,

Снова места не найду себе с утра –

Мне бы встретиться с Марией из Магдалы,

Мне вы выслушать апостола Петра.

 

А зачем? – спроси меня, и не отвечу.

Ведь всё то, что мне заблазнилось узнать,

Сам Христос мне объяснил прямою речью

Перед тем, как вечным Светом воссиять.

 

* * *

Огрызки тёмных мыслей подбирая,

Довольствуясь планидою своей,

Мы знать не собираемся, какая

Поёт пичуга в зарослях ветвей?

Дрозд-пересмешник или соловей,

Устроил нам концерт в лесной глуши?

В чередованье и мельканье дней

Мы редко слышим зов чужой души.

 

Ветра с дождями кротко привечая,

Привыкла осень к шуму тополей.

Но вот спилили их, и птичья стая

Теперь не знает, где гнездиться ей.

И тут, будь умник ты иль дуралей,

Подсчитывать не время барыши.

В чередованье и мельканье дней

Мы редко слышим зов чужой души.

 

Наверно, от паслёна, молочая,

А может быть, помог тому шалфей,

Досталась мне любовь к степному краю,

Как самый чудный жизненный трофей.

Вот и пою про мяту и репей,

Про то, как сердцу вторят камыши.

В чередованье и мельканье дней

Мы редко слышим зов чужой души.

 

Жить на земле становится трудней,

И всё же, как листвою ни шурши,

В чередованье и мельканье дней

Мы редко слышим зов чужой души.

 

* * *

С тобою засыпаю, с тобой встречаю свет.

Судьба пошла по краю, быть может, лучших лет.

 

Теперь и я ликую, могу страдать и петь,

И руку дорогую губами нежно греть.

 

По мне, иной ребёнок так матери не рад,

Как я тебе… спросонок ловлю приветный взгляд.

 

Во сне, во сне, конечно, в том дивном, чудном сне,

Где песнею сердечной ты льнёшь и льнёшь ко мне.

 

Когда февраль снегами дороги заметал,

Я не играл словами, любил, скучал и ждал.

 

Смеётся март – и снова не собираюсь я

Играть заветным словом, хорошая моя.

 

Любовь не бочка с пивом, чтоб выкатить её

И гаркнуть шебутливо: – Гуляем! Ё-моё.

 

Она сосуд скудельный с тем сладостным вином,

Что сердце пьёт похмельно, как перед вечным сном.

 

ШЕСТИСТРОЧИЕ

Кто прибегает к ширмам и кулисам?

Как правило, актёры и актрисы.

 

Но более всего завесу ценит

Не тот, кто лицедействует на сцене,

 

А тот, кто за кулисами всё время

Людское увеличивает бремя.

13 января 2023

 

* * *

Поэт не чужд двоякой цели,

Когда ведёт его сквозь тьму

Тот свет, что есть на самом деле,

И тот, что грезится ему.

 

Я с этим тезисом согласен.

Поэзия – особый мир,

Где я – не гений и не классик –

В зенит нацелен, и в надир.

 

* * *

Год за годом, срок не мал,

Вечером сиреневым

Приплетаюсь на вокзал

За прошедшим временем.

 

Сколько видел мир земной

Демонов да идолов,

Но, узрев тебя со мной,

Люто позавидовал.

 

Позавидовал, да так,

Что однажды вечером

Умыкнул тебя сквозняк,

Налетевший кречетом.

 

Вспоминаю образ твой

Неизменно девичий

И вздыхаю, ангел мой,

Сам себя жалеючи.

 

На ветру знакомый клён

С липой обнимается…

С глаз долой – из сердца вон?

Нет, не получается!

 

* * *

Ямщики в таксисты записались,

А поэтам снова, хоть бы хны,

Прославляют виршами красавиц,

Даже, если и не влюблены.

 

Вдохновенным, им плевать измлада

На госслужбу и карьерный взлёт,

Но судить за это их не надо,

Им и так никто не подаёт.

 

* * *

Мело неистово и зло,

И все домой, в тепло спешили,

А где мой дом? И где тепло,

Когда в ночной морозной пыли

Душе открылся край земли

И те незыблемые своды,

Где умирали от любви

И не в такие непогоды.

 

* * *

Пустынных улочек темноты

Сгустились, видимо, к зиме,

Раз ни одной кричащей ноты

Не помнят камни их во тьме.

 

И тени телефонных будок

Не помнят резких женских слов:

– Была б любовь, измены будут.

Привет! – и серия гудков.

 

Наверно, так вот, непреклонны,

Собственноручно – только так! –

Египетские фараоны

Вскрывали трупы бедолаг.

 

* * *

Летит снежок… И липы, индевея,

Так безоглядно тянутся к тебе,

Как будто никого у них роднее

И нет и не было на всей земле.

 

Единственная, лживая… Не трудно

Понять, что движет ревностью моей.

Так научи же и меня попутно,

Как быть святым в безбожности своей.

 

* * *

Время завывает за плечами

Ветром, что не сдержишь городьбой

Если нет прохода от печали,

Силюсь укротить её мольбой.

 

Шлю безадресатные приветы,

Сердцем подпираю небосвод.

Я не знаю, как живут поэты,

Но я знаю, как живёт народ.