Максим ЖУКОВ 
Максим ЖУКОВ
ВЫБОР
Рассказы
В ТЫЛУ
Дождь заливал старый производственный двор, делал асфальт угольно-чёрным, как ночь. Капли барабанили по козырькам крыши рекламного агентства всё настойчивей, всё злей, вызывая беспокойство его старших сотрудников. Наш цех делал вывески на фасаде, растяжки над дорогами, автомобильные тенты, плакаты-указатели, рекламные щиты и огромные полотнища на зданиях. Материал – очень прочный, влагоустойчивый и поэтому стоил немаленьких денег. Если у заказчиков появлялись проблемы с финансами, дядя Ваня, как мы называли между собой низкорослого мужичка пенсионного возраста, предлагал пустить живучую ткань по второму кругу. Качество при этом ничуть не терялось, но нынешние гости к этому предложению отнеслись недоверчиво, поэтому шеф их привёл в отдел готовой продукции, где имелось немало «вторички».
Меня от посетителей отделяла капитальная каменная стена с узкими, как бойницы, щелями. За ней я себя чувствовал неуютно. Особенно, когда тайком от начальника монтировал видеоролики на околовоенную тему. Чутьё подсказало: «Надо завязывать». Я свернул видеоряд и, отставив в сторону клавиатуру компьютера, которую для удобства держал на коленях, попытался понять причину затишья. Обзор закрывали коробки и ящики. Приподнялся на цыпочки. Работяг – след простыл. Только три фигуры у стеллажей. Одна из них, до боли знакомая, двинулась к столу царских размеров, покрытому самым обычным полотном из полимеров, его занесли наши архаровцы минуту назад. Изображения не разобрать. Я различил только печально обвисший край полотна с буквой «О». Перед ним – то ли «З», то ли «В»…
Дядя Ваня обошёл лежбище небрежно снятой с каркаса виниловой «тряпки», прошёлся пятернёй по рисунку и, вперив взгляд в направлении курилки, напряжённо замер. Сухопарые, жилистые работяги вернулись к делам в тягостном расположении духа. Чувствовали – попадёт.
– Кто притащил?! – взрезал пространство шеф.
Мне вспомнились документальные ролики в интернете, репортажи по ТВ десятилетней давности. Там люди с таким же, слегка смешным выговором, во время невиданного столпотворения кричали друг на друга, не жалея голосовых связок. Казалось, выпустят пар и разойдутся. Но они стали друг друга убивать. И убивают до сих пор…
– Ты? – продолжался допрос.
– Ну дак! – гордо хмыкнул боров в тельняшке. Он напоминал дембеля, которого разрывает радость и энергия в первый день на гражданке.
– Сверни от греха подальше и спрячь на складе.
Дядя Ваня вытянул шею, пытаясь кого-то найти. Кажется, заметил меня. Или просто затемнение в той бойнице, что минуту назад была светлой.
– Вылезай, тыловик, – с издёвкой потребовал шеф. – Поясни посетителям про качество нашей печати, а я пока дам отбой переобувшимся родственничкам. Ишь чего захотели: героя закрасить!
Мужичок топнул ногой и ушёл.
Я засиделся за компьютером. Сил едва хватило выйти к заказчикам. Это были довольно молодые ребята среднего телосложения. Лица – обветренные, с ровным здоровым загаром. Виктор – так звали «дембеля» – равнодушно скрутил баннер с изображением парня в краповом берете. Дизайнеры без затей увеличили плохонькую фотографию бойца, аляповато обрезали фон и разместили средь заснеженных шапок домов, над которыми сгустилась враждебная хмарь. Надпись гласила: «Помним, скорбим…» и в самом углу несколько полустёртых слов с окончанием «СВО».
– Бегунки! – раздалось из кабинета директора и следом: – Каюсь: изначально был против вашей затеи. Вы мне что говорили? Да помню я про блин комом, но вы даже не заикнулись…
Судя по тому, как грохнула телефонная трубка, разговор не заладился. Краснощёкий управленец, подтягивая штаны, вышел из кабинета.
– Вам какая реклама нужна? – спросил шеф у всё тех же румяных ребят. – На заграничные бренды табу, – и, уловив в жестах согласие, бросил мне: – Собирайся. У соседей напротив ветром унесло нашу работу. Посмотри там, что и как.
По дороге в агентство я то и дело проходил мимо клуба виртуальной реальности, обшитого броской рекламой с призывом нацепить специальные очки и взять в руки игровое оружие, чтобы в полной мере ощутить себя бойцом командного шутера. Новомодное развлечение было рассчитано на молодёжь, но и взрослых там тоже хватало.
Парковка у клуба была привычно забита иномарками премиум-класса. Район – престижный, так что удивляться тут нечему. Я остановился возле одной из машин с буквой «Z» на заднем стекле. Из неё вылез молодцеватый мужчина в военной форме. Отличная реклама «спецоперации»!
Интересно, он привёл сына или сам решил пошмалять?
Пока раздумывал, группа подростков с шумом и гамом устремилась в притемнённое помещение клуба. Через приоткрытую дверь открылся впечатляющий вид на игровую площадку с мягкими стенами. Вероятно, тут приходилось активно двигаться, ускользая из лап неприятеля, а то и залегать пластом, пережидая шквальный огонь.
Помню, под занавес 80-х в «войнушку» играли в каждом дворе. Я в этих игрищах не участвовал, но с интересом за ними следил из окна своего дома. Пострелять довелось только в армии. Там смекнули, что мне позарез надо наверстать упущенное и отправили в «горячую точку», на Кавказ.
На работе о моих военных заслугах не знали. Считали этаким вундеркиндом. В плане идей я был действительно мозг, «голова» – как любил выражаться перекаченный Виктор. Качка держали в агентстве для тяжёлой работы. Это единственный человек, с которым мне было нелегко общаться. Витя не лез в душу, не пытался, как дядя Ваня, поддеть и помогал разгрузиться в обеденный перерыв, зазывая в импровизированную качалку на складе. Наверняка и сейчас там тренировался.
Дождинки мелкой колючей крупой накинулись на капюшон моей куртки, ветер забирался под воротник, холодил шею и цыплячью грудь. Я съёжился у горки саморезов и стяжек – это всё, что осталось от двухметрового летуна с контактной информацией клуба. Куда делся баннер, я понял по загнутой кромке водостока, с которого стекала вода с рваными кольцами пластика. Вероятно, упрямая ткань, потеряв нижние крепления, отчаянно трепыхалась, пока не оказалась на крыше. То, что мне удалось её не только найти, взобравшись по строительной лестнице, но и вернуть на законное место – не иначе, как чудо.
– Интернет заработал, можете забирать свою… – запнулся менеджер, выглянув из клуба, и чуть не поперхнулся: – Ах… Это вы?
Я извинился и попросил аудиенции с хозяином заведения.
Апартаменты Александра Евгеньевича – грузного, точно медведь, человека, напоминали студенческую комнату. Ни одного живого места на стенах: всё в плакатах героев компьютерных игр. Даже на диване, куда меня усадили, покоилась чехарда из дисков, цветастых картинок, значков, календариков. Александр смерил меня сонным взглядом – неприятно видеть тяжёлые веки и мешки под глазами, дряблые щёки и тяжелеющий нос, и при этом намекать на обратное. Но так у рекламодателей заведено – польстить клиенту, даже если он старый, седой и волосы торчат в разные стороны.
– Давай без всех этих нежностей, – зевнул Александр Евгеньевич, разминая лицо, как если бы оно было слеплено из пластилина. – Пришёл новый мод на одну из самых популярных стрелялок. В ней события разворачиваются с Евромайдана. Игрокам представляется возможность потеснить толпы украинских мятежников, призывая к порядку. Затем отхватить люлей и зашкериться в одной из брошенных деревень, где лютуют неонацисты. Зал видел? Аншлаг! Сегодня как раз запустили новинку. Нам нужна новая картинка у входа. Что-то типа гоблинов, эльфов, и за ними стоит современный воин-освободитель с «калашом» или винтовкой.
– А в игре и сказочные персонажи участвуют? – неосторожно поинтересовался я, и Александр сразу напрягся:
– Тебе за что платят?
– Виноват. Я просто подумал…
– Думать будет ваш Иван Сергеевич. Я ему поручаю эту задачу. Срок – неделя, не больше. И вот ещё что: сделайте дубликат взамен утерянной «простыни». По гарантии, как договаривались.
Я вернулся в агентство уже после шести часов вечера. Цех пустовал, бередя полумраком тревожные воспоминания. Почти год я провёл в окрестностях Аргунского ущелья. Военную часть окружали лесистые горы. По ночам она подвергалась обстрелу боевиков. Неся караульную службу, я мысленно ждал: ну сейчас, сейчас одна из пуль срикошетит и прямиком угодит в лоб или в сердце. А если ранит, да так, что на всю жизнь превратишься в калеку? Вот радости будет родителям, до которых даже мои письма не доходили. Предки знали – силком увезли сына на войну. Я даже толком стрелять не умел!
Было поразительно тихо. Жутковато, будто попал в какой-то фильм про постапокалипсис. Или в компьютерную игру, где прячутся зомби. Я шарахался от полимерных обрывков, напрягался от вида каркасов щитов для наружной рекламы. Одни железяки покоились на деревянных козлах или паллетах, другие, ещё несобранные в правильный прямоугольник, напоминали огромную стрекозу. Сходство усиливалось благодаря всё тем же обрезкам винила, накинутым на «труп» механического чудища. С каждым шагом оно под влиянием воображения преображалось в обломки винтокрылого тяжеловеса, на котором свезло полетать над хребтами Кавказа во время службы. Отполированное оребрение щитов бликовало от света неоновых вывесок, что виднелись за единственным грязным стеклопакетом. Все остальные были наглухо задраены рваным полиэтиленом. Я протёр окно, чтобы страх отпустил. Дал сказать себе: «Видишь, ничего необычного».
Иван Сергеевич полностью свет в цеху не выключал, по опыту зная – немудрено навернуться. Значит, он ушёл раньше. Я брёл в сторону отдела готовой продукции по узкому коридору. Эхо шагов разносилось эхом. Я один, если не считать вечно сонного увальня в прилепленной к цеху постройке. Иногда он заходил спросить сахара или пару пакетиков чая.
Внезапно я увидел свет у себя в кабинете.
Может, новый охранник со скуки решил перекинуться в карты с искусственным интеллектом компьютера? Сейчас получит у меня на орехи!
– Нас конкретно в лесопосадках прижали! – раздался из кабинета незнакомый кряжистый голос, какой-то далёкий и трубный, будто оппонент охранника или кто там наглый такой? – говорил из укрытия. – Количество дронов… Мать вашу!.. Ты слышал? В соседней землянке рвануло!
Я вломился к себе под звук канонады и, морщась от секундного острого свиста, сухо потребовал от Ивана Сергеевича объяснений. Сверкнув седоватой залысиной, утопающий в кресле начальник дёрнул волевым подбородком с темноватыми пятнами недобритой щетины. Это стоило понимать как: «Не мешай».
Что ж, пожалуйста, я не настырный.
Шеф во время душевных терзаний дымил, как паровоз. Нынче и вовсе перестарался: пепельница была переполнена трупами фильтров. Дымок лениво клубился над братской могилой окурков.
Через пару минут директор, выдавив кислую улыбку, сказал:
– Вот тебе и весточка с фронта…
– У вас на Украине знакомые служат?
– Друзья… Я с ними в 2014-м на войну добровольцем пошёл. Уже тогда был не юным, но сидеть, сложа руки, не мог: всё внутри клокотало. Оттрубил пару лет и вернулся зализывать раны. В прошлом году снова ездил «за ленточку»...
– Но вам же за пятьдесят…
– Возраст не помеха, сынок! – сказал громко, но с натугой, какая бывает у заядлых курильщиков, Иван Сергеевич, клацая компьютерной мышкой. – Я нашёл в интернете парня с видавшей виды растяжки, что нам принесли. Прослужил меньше месяца, погиб глупо. Вот и думай, кого отправлять – матёрых волков предпенсионного возраста или необстрелянный молодняк. Самый беспроигрышный вариант – мобилизовать людей среднего возраста с богатым послужным списком. Но они, сам знаешь, как только запахло жареным, побежали из страны, бросая дом, работу, учёбу, а кто-то и семьи. Как таких назвать? Предатели? Слабаки?
– Я слышал, как вы величали их «бегунками».
Директор вздохнул то ли с искренней, то ли с шутливой грустью:
– Заказчики треклятой «вторички» уехали в Казахстан. Бросили всё, кроме сети мясных магазинов. Ты понимаешь, какую рекламу они хотели у нас заказать? Улавливаешь аналогию? Ох, нет у них совести, да и вообще… Как сходил-то? Колись! – резко сменил тему Виталий Сергеевич.
– Неплохо. Я нашёл ткань и вернул её на прежнее место. Правда, заказчику об этом не сообщил. Он меня огорошил…
– Я в курсе. Евгеньевич трижды звонил, разъяснял, что к чему. Ты молодец, что присобачил «простынку». А про заказ даже не думай. Идёт гибридная война Запада против России, а у нас полное внешнее безмятежье. Если не брать в расчёт контрастный душ новостных сводок и такие вот странные просьбы. Владелец клуба виртуальной реальности играет с огнём. И нас хочет подставить. Ты чего такой мрачный? Прорвёмся!
Я помялся на месте, не решаясь снять с себя мокрую куртку и стянуть ботинки, в которых от влаги скрипели картонные стельки. Привык чувствовать сам у себя королём. Сейчас бы уже кофе пил, взгромоздив ноги на короб с бумагами. Он примялся немного, надо будет поправить, когда начальник уйдёт. Но шеф не торопился катапультироваться с удобного кресла, размяк и подобрел, что случалось с ним крайне редко.
– А вы чем занимались на передовой? – решил разрядить я обстановку.
– Дроны возил да «бэка». Боекомплекты, – пояснил шеф, выуживая из сплюснутой пачки мятую сигарету. Фильтр с мухоморным окрасом почти отвалился. Шеф щелчком пальца отправил его на пенсию молодым, подровнял узкий бумажный цилиндр и вопросительно вскинул брови, мол, не одобряешь?
У себя дома я бы такой вольности не потерпел. Здесь же всё принадлежало патриоту, каких поискать. Я сомневаюсь, что все, кто работал в нашем агентстве, свято любили родину. Виктору, например, до лампочки было сегодняшнее негодование шефа, с тем же постным лицом качок мог свернуть в рулон хоть предложение записаться на контрактную службу.
– Заметил, что в нашем городе исчезли рекламные щиты с героями СВО? – спросил Иван Сергеевич, переключаясь на компьютерный монитор. – Можно подумать, события на юго-западе России подходят к концу. Чудес не бывает! Украина не успокоится и не переродится. Нас будут с маниакальным упорством атаковать диверсанты и террористы всех мастей и калибров. Война не закончится до тех пор, пока не иссякнут все способные держать оружие украинцы. Либо не изменится их ментальность. А она формируется столетиями!
– Это вы уяснили из моих видео?
– Ты меня извини: я залез в твой компьютер, срочно нужны были бланки заказов. Тебе тут прислали видео-нарезку с Бахмута. Будешь монтировать?
Похоже, Иван Сергеевич раскопал мои работы, выставленные под псевдонимом в тематических группах соцсетей. Это были, в основном, репортажи о падении украинской культуры, об их оголтелой русофобии и культе неонацизма. Реже – знаковые события у юго-восточных границ Украины. За более серьёзные темы я не брался, поскольку они напоминали о страшных документальных кадрах, подзабытых со времён чеченской войны.
– Я с первых дней твоего появления у нас понял, что ты, Головин, – не ровня тем ребятам из клуба виртуальной реальности. Для них события на Украине это – игра. Развлечение, к которому они так привыкли.
– Почему же называли меня тыловиком? – обиженно выпалил я.
– Потому что устроился к нам из-за денег. Они не стоят того, чем мы тут занимаемся. Ты, подсознательно зная это, делал отличные ролики на очень важные темы. И про СВО написал – залюбуешься. Я вот в молодости тоже почеркушками занимался, но бросил, когда дети стали заглядывать в рот. А ты, женатик, детьми ещё не обзавёлся, так что выбирайся из дзота, – хохотнул начальник, кивая на бреши моего кабинета. – Я тебя сведу с ветеранами. Они люди закрытые, но если разговорить, материал будет – во!
– Но я – не писатель.
– Так запиши с ними видео-интервью. Пошли на этот… Патриотический творческий конкурс в рамках фестиваля теле- и радиопрограмм. В Перми, кажется…
Мы просидели с директором до глубокой ночи. Производственный двор покрыл тонкий слой снежной крошки. Я шёл по нему, ловя в отдалении музыку. У игрового клуба было пустынно. Белый саван стёр следы автомобильных покрышек, кроме того самого места, где стояла машина с символикой «За победу!».
Значит, водитель роскошного экипажа уехал недавно. Что-то он припозднился… А, может, возвращался, чтобы выразить своё отношение к откровенно глупой затее Александра Евгеньевича?
Я включил фонарик на сотовом телефоне и, увидев корявую надпись на рекламном стенде: «Победили в 45-м, победим и сейчас!», решил взять это название для своего нового видео, которое, чувствовал, станет пророческим.
БОБРЫ
Автоколонна с российскими контрактниками, петляя между остовами вражеской бронетехники и фрагментами зданий, развороченных артиллерией СВУ при отступлении, незначительно растянулась. В просветах показалась.
Бело-сине-красный триколор флага развевался.
Механизированному подразделению предстояло доставить личный состав батальона к подступам Мариуполя. На горизонте замаячил блокпост. У головной машины колонны – внедорожника «Тигр» столпились представители иностранных средств массовой информации в ожидании командира батальона. Майор Лыков, в прошлом – офицер запаса, сухо поздоровался с разношёрстной братией в синих жилетах. Журналисты, перебивая друг друга, стали на ломанном русском выкрикивать: «Какая поставлена задача? Какими видами вооружения оснащён батальон? Ориентировочные сроки окончания спецоперации»…».
Виктор Степанович счёл необходимым ответить добродушному парню, на чьей лёгкой куртке красовалась нашивка с флагом Канады. Вопрос был такой:
– Почему информационное пространство России закрыто для наших репортажей о происходящих здесь событиях?
– Видимо, сводки до вас не доходят или их интерпретируют как-то иначе, – предположил командир. – Пишите, говорите и показывайте правду. И репортажам будет дан зелёный свет! На этом всё, – в голосе майора появилась свинцовая нота, она вкупе с волевым выражением лица отпугнула даже самых настойчивых военкоров. Пользуясь замешательством прессы, комбат, пристально оглядев колонну «КамАЗов», скомандовал водителю: – Мишин, поехали!
В салоне автомобиля уже устроились радиотелеграфист Алексей Силов и один из добровольцев, Сергей Бобров, вчерашний студент из Москвы.
Взревели моторы. Колонна тяжело, медленно тронулась. Через четыреста километров пути комбат остановил движение для получасового привала.
– Бобров, выйдем. У меня к тебе разговор, – проговорил майор, стараясь не выдать волнение.
Виктор Лыков знал Сергея ещё до спецоперации. Они оба были родом из Москвы, где часто виделись на встречах ветеранов локальных войн. Лыкова, кадрового офицера, в разгар боевых действий направили в Нагорный Карабах, где он получил лёгкое ранение и вышел в отставку. «Не летать мне соколом, – шутил он, навещая коллег. – А вот поведать правду тем, кто её оценит, – при этих словах Виктор обращался к Боброву, – это за здорово живёшь». Сергей посещал эти встречи будучи членом поискового клуба. С началом спецоперации по освобождению ЛНР и ДНР он попросился в подразделение Лыкова. Военкомат не сразу удовлетворил его, сделал для него исключение.
Прохаживаясь вокруг убийцы американского Хаммера – самого популярного российского внедорожника с полосатой расцветкой, за какую, собственно, машина и получила имя «Тигр», Виктор Степанович задумчиво курил.
– Ты говорил, что разыскиваешь брата?
– Так точно, товарищ майор.
– Давай без формальностей. Выкладывай всё по порядку.
Сергей рассказал, что его старший брат – сержант Александр Бобров ушёл служить с началом военного конфликта на территории Карабаха в составе Российского миротворческого контингента по контракту. Дома остались его жена Света и сын Матвей. В конце февраля 2022 года его направили в Донецк, где он был приписан к разведроте с позывным «Бобёр». Саша часто звонил домой и друзьям, но в апреле связь прервалась. Светлана кое-как дозвонилась до его сослуживца. Тот, не желая пускаться в долгие объяснения, продиктовал номер телефона штаба соединения. Ей сообщили, что её родственник, сержант Александр Бобров в настоящее время находится в заложниках. А на одном из украинских телеканалов промелькнул сюжет, в котором похожий на него боец осуждает вторжение его страны на Украину. Из родных и знакомых Александра никто этому не поверил.
– Мне тоже удалось кое-что разузнать, – прервал Сергея командир. – Саша где-то под Мариуполем. Он действительно удерживается у нацистов. Только вот насчёт его интервью я сомневаюсь…
***
До Мариуполя оставалось несколько десятков километров. По рации сообщили, что в здании школы заброшенной деревни засели боевики с пленными русскими солдатами. Туда уже подтянулось два отделения народной милиции ДНР, но сил не хватает. Лыков, получив от начштаба приказ вызволить пленных, направил колонну к указанной Гуровке.
На небольшом садовом участке в ста метрах от школы расположились донецкие бойцы. Они проверяли снаряжение, поглядывая на выбитые окна.
– Кто здесь старший? – спросил майор.
К нему быстрым шагом направился офицер.
– Лейтенант Малашенко.
– Доложите обстановку.
– Нам удалось задержать боевика. Он рассказал, что в школе укрываются до пятнадцати «нациков», удерживая трёх российских солдат и сержанта. Между собой националисты его называют Бобром…
Сергей насторожился.
– …боевики требуют предоставить транспортное средство и возможность беспрепятственно скрыться. В противном случае пленных убьют.
– Ну, это мы ещё посмотрим, – скрипнул зубами Лыков.
Майор прекрасно понимал, что пока он бессилен что-либо предпринять по освобождению пленных. У него нет достаточной информации, чтобы начать операцию по их освобождению, он не располагал точными сведениями ни о количестве нацистов, ни о их вооружении. Он даже не знал, где именно в школе боевики держат пленных, а этот пленный нацик мог дать ложную информацию, и они могут попасть в хорошо подготовленную врагом ловушку. А он не имел права безрассудно рисковать своими подчинёнными. Но Лыков точно знал одно – он не уйдёт отсюда, пока не освободит ребят и не уничтожит врага, а уж врага-то он уничтожать умеет.
Он постоял какое-то время в раздумье, а затем взглянул на Боброва-младшего.
– Товарищ майор, там… там наши… там Сашка. Мы же не бросим их?
– Не бросим, Серёга.
– А тогда что же мы ждём, Виктор Степанович? Может, сейчас их там мучают или вообще убить собираются… – В глазах Боброва-младшего стояли слёзы.
Лыков понимал чувство брата, понимал, что действительно, счёт жизни пленных идёт на минуты, понимал, что медлить нельзя, но, не составив предварительный план взаимодействий с донецкими бойцами, идти на штурм было бы неразумно.
– Не бросим, Серёга, обязательно не бросим! – вновь повторил Лыков, а затем повернулся к Малашенко: – Лейтенант, у вас составлен план действий?
– Мне приказано ждать особого распоряжения.
– Считай, что оно уже поступило. Как можно проникнуть в школу?
– Я тут набросал чертёж здания и прилегающей территории. Самое подходящее место – это дверь в подвал. Рядом деревья, скамейки…
– Добро. Малашенко, сформируйте из ребят посноровистей и покрепче мобильную группу. А первым включите рядового Боброва, для него это будет боевое крещение! Ну, с Богом!
С наступлением темноты отряд лейтенанта проник в наполовину затопленный школьный подвал. Перед ним стояла непростая задача: спасти пленных и ликвидировать бандитов. Всю ночь, метр за метром, сквозь обломки мебели, груды обвалившихся кирпичей и штукатурки, по битому стеклу вперемешку с книгами бойцы пробирались к цели, улавливая малейший шорох, звуки, голоса, запах табачного дыма. К трём часам ночи поднялись на третий этаж. Начавшийся проливной дождь согнал боевиков в комнату, над которой уцелела лишь крыша. В ней бойцы обнаружили долговязого бандеровца. У его ног лежал парень, судя по лохмотьям обмундирования и повязке на рукаве – российский военнослужащий. К стенам прислонились ещё трое «нациков».
– Сашка, ты? – выпалил Сергей.
В ответ пленник лишь еле застонал.
– Стоять! – крикнул каратель. – Ещё шаг, и я прикончу москаля. Или ты хочешь первым отправиться в ад? – ствол сместился в сторону Боброва-младшего.
Сергей, вскидывая автомат и уходя с линии огня, трижды выстрелил в карателя, но лишь последняя пуля достигла цели, выбив из рук нациста гранату, от которой отлетела чека. Раздался оглушительный взрыв. Бетонный пол содрогнулся. Бобров заскользил, хватаясь за парты и пытаясь с их помощью оттянуть полёт в бездну. В прорехах, уходящих до самого фундамента школы, показались клетки с людьми и диковатые приспособы для пыток.
Саша вовремя подал брату руку.
– Вставай, я провожу к остальным…
Братья спустились в подвал. Бобров-младший обошёл тело русского парня, привязанного намертво к стулу. Покойный являл собой жалкое зрелище, его явно пытали. Рядом валялся разбитый ноутбук. Мотки проводов стягивали ещё одного солдата с кляпом во рту. Этот сидел возле клетки и стеклянным взглядом таращился на потолок. Все стены в «загоне» были в крови. Гильзы застилали бетон, как после вселенского града.
– Ну, где же вы, недобитые черти? – заорал Сергей и всадил пулю в обломки парт. Они покачнулись и… как показалось, ожили! За ними прятался боевик с «калашом»…
Бой завязался и на школьном дворе, куда ворвалась толпа ВСУ´шников. Но Лыков не растерялся и сумел силами горстки контрактников оттеснить врага в лесополосу, уничтожив несколько неонацистов.
***
Едва рассвело, как на крыльце изрешечённого в труху здания школы появился Малашенко. За ним ковыляли несколько бандеровцев с поднятыми руками. Не спеша потянулись и победители.
– Товарищ майор, – начал лейтенант, – среди вверенных мне бойцов погибших нет. Трое парней ранены. Столько же пленных освобождены. Потери противника – четверо убитых.
– Не вижу «бобров», – недоумевал майор.
– Я уже опросил их, – Малашенко кивнул в сторону истощённых солдат, притулившихся к дереву. – Задержанные в один голос твердят, что всего их было четырнадцать. Скорее всего, главари воспользовались темнотой и в жуткой неразберихе улизнули в лес. С собой они увели русского сержанта и рядового…
***
Сергея Боброва перемазали красной краской.
– Вот тебе листок, скажешь всё, что здесь написано, – гаркнул верзила, облепленный нашивками с нацистской символикой.
Из нескольких предложений рядовой понял, что он должен осудить освобождение Донбасса и заявить, что ему стыдно быть русским.
– Я не стану это говорить, – процедил Сергей и, собравшись с духом, плюнул на скомканный лист.
– Ещё как станешь, – огрызнулся боевик. Он злобно ткнул пленного стволом автомата и ушёл.
Лес погружался в темноту. Связанные руки и ноги Сергея стали затекать. Проволока, которой его буквально «пригвоздили» к огромному сваленному в яму дереву, впилась в живот. От боли он не мог заснуть. Мысли путались в голове. То набрасывались предположения о ранении Сашки: «Может ему вкололи какую-нибудь дрянь и он не соображал, что нёс?», то внезапно, словно молнией, осеняло: «Ведь при современных цифровых технологиях любого человека легко превратить в кого угодно, подобрав двойника и подделав голос. Ну, во-первых, мы этот сюжет не видели. Во-вторых, Женька, его сослуживец, толком ничего не объяснил. Промямлил в трубку, дескать, кто-то видел, что-то слышал». Хоть бы Саша остался жив. После увиденных зверств особых иллюзий Сергей не питал. Если приспешники дьявола так изувечили однополчан сержанта, что он попросту их не признал… «Лыков! Лыков! Ну, придумай же что-нибудь!».
Едва рассвело, как показался тот же верзила с подельниками.
– Ну чё, артист, готов? – издевательски ухмыльнулся он.
– Где мой брат? – дрожа от холода, прохрипел Бобров.
– А, тот доходяга из школы? Сейчас ты его увидишь. А ну-ка, хлопчики, двигайте этого к дороге.
Сергея поволокли по мокрому снегу через пни, коряги, и, добравшись до разбитой трассы, подтащили к скорчившемуся на обочине человеку.
– Узнаёшь брательника? – зубоскалил тиран.
Сергей с трудом различил очертания серого лица Саши с впалыми щеками. К его виску один из подонков приставил дуло автомата.
– Будешь читать? – орал главный, схватив Сергея за волосы.
Несколько мгновений пленник стоял на коленях, как приговорённый к расстрелу. Кровь сочилась из раны в районе предплечья, но он не чувствовал боли. Бобров-младший решил тянуть время. Где-то в его подсознании пробежало: «Ну, не можем мы с братом вот так нелепо погибнуть!».
– Давай бумагу. Попробую. Только поговорю с Саньком.
– Ну-ну, погутарьте.
Верзила стал рыться в карманах. Тут задребезжал его мобильный телефон.
– Да, мы уже на месте, – затараторил он, шмыгая носом. – Прочитает, как миленький. Только жмите быстрее. Здесь недалеко русня.
И вдруг заорал на пленных:
– Тихо. Всем лечь, сховаться. А вы, братаны, только пикните – убьём!
Вдали послышался шум мотора. Сергей с облегчением понял – подъезжал их непобедимый «Тигр». Целёхонький.
Внедорожник остановился. Всё вокруг вздрогнуло от оглушительного: «Внимание! Я – майор российских вооружённых сил. Предлагаю обменять наших ребят на ваших двоих».
Боевики скучковались. Между ними разгорелся спор. Они ругались, вскакивали, толкая друг друга. Громче всех орал и жестикулировал, вероятно, иностранный наёмник. Махнув на сборище рукой, главарь, озираясь, вышел на дорогу.
– Кого привёз, служивый?
– Двоих из твоей банды. Схвачены на школьном чердаке. Вот, пообщайтесь.
– Михась, – донеслось по громкоговорителю, – это я, Антоха, а рядом – Борька Усевич. Он дюже ранетый.
– Ладно, щас покумекаем.
Обмен прошёл без сучка и задоринки. Разъехались с миром под скабрезные замечания наших солдат, мол, в расход надо пускать эту сволочь. Пустили в небо полтора-два рожка смертоносных комариков и умчали разбитой дорогой в расположение своей части.
Бобровы, не замечая стрельбы, разговоров и качки, молча ели из котелков остывшую кашу. Руки дрожали. Нестерпимая боль от саднящих ран сковала их одеревеневшие тела. Они так и уснули с котелками в руках…
***
Из госпиталя Сергея и Александра Бобровых забирал лично уже подполковник Лыков. Парни были зачислены в личный состав его батальона. Сергей выбрал себе позывной «Бобёр-второй».
Братья о своём пребывании в плену не распространялись, держались особняком. Ещё словно витала в воздухе та липкая история с телесюжетом, пока в кабинете Лыкова не оказался известный канадский тележурналист Дик Борроу. Тот самый напористый иностранец, который удостоился хлёсткого ответа комбата. Ко встрече с ним Виктор Степанович подготовился основательно. Вызвал переводчика, айти-специалиста. Даже попросил помощника заварить хороший кофе. Командиру и в голову не пришло, что разговор пойдёт об Александре Боброве.
Войдя в комнату, Дик сразу узнал Лыкова и после протокольного приветствия с акцентом спросил:
– А гдэ ест Боброф?
– Какой именно? У нас их двое.
– Если можьно, пригласьите их.
– Прежде всего, Дик, объясните, в чём дело? К тому же «Бобры» в данный момент на боевом задании.
– Гуд. Откройте, пожалюйста, первую флешку.
С экрана на фоне украинской фашистской символики прямо на камеру какой-то неряшливо одетый бородач с перебинтованной головой басил про свободную Украину и про непутёвую, агрессивную Россию.
– Полухин, выключай, – бросил комбат программисту. – На этот хлам у меня нет сейчас времени.
– Подожьдитье, – взмолился канадец и протянул другой миниатюрный накопитель. – Теперь рабочий материал.
Лыков замер перед монитором, даже одел очки. На кадрах – всё тот же нацистский фон. Затем появляется табурет. К нему буквально подтаскивают то ли пьяного, то ли спящего солдата в форме российской армии. Какие-то люди начинают его тормошить, бить по щекам. Изображение исчезает…
– Так это же…
– …Да, на экране ваш Бобёр. Я снимал скрытой камера год назад. Заметили, здес репетиция. Солдат без бороды. Бороду ему, как сказат, потом приладили.
– Приклеили, – уточнил переводчик.
Дальше журналист от волнения перешёл на английский.
– Бинты измазали красной акварелью для усиления впечатления, – продолжал переводчик. – Дик предполагает, что пленнику вкалывали психотропный препарат. Он сожалеет, что ввязался в эту грязную авантюру. Борроу устал от собственного вранья и просит в качестве опровержения первого сюжета предоставить рабочую запись с так называемой репетицией для показа на любом российском телеканале.
– Первым делом, видеоматериалы необходимо передать в военную прокуратуру. Там всё ещё рассматривается дело Александра Боброва.
Прощаясь с Лыковым, Дик с предельной искренностью в голосе попросил передать извинения Боброву Саше, настоящему гражданину России от гражданина Канады. И добавил:
– Ведь я тоже был в плену – в плену извращённой пропаганды. И мне тоже как будто вводили инъекцию – инъекцию лжи…
ВЫБОР
Дело было в начале 2000-ых. Я обошёл почти весь район третьего юго-востока, срывая квитки с телефонами на остановочных комплексах и столбах. Под мышкой, шелестя тонкими крыльями, ютилась самая популярная в то время газета «Всё для вас» и пакет с документами. На каждом втором клочке грязной бумаги обещали астрономические суммы: «Работа в офисе…», «Разносчик конфискованного товара», и уж совсем подозрительной мне показалась приписка к одному из них: «…руководитель – женщина». В подкаблучники я не стремился, да и аферистом быть не хотел, а уж просиживать штаны в офисе – и подавно. Но тех, кто это заботливо клеил, не волновало. Потому и негодовал, вымещая злобу на бетонном гиганте. Ко мне метнулись, теряя головные уборы, стражи порядка. Пришлось отпираться, так, мол, и так, служил в горячей точке, воевал за родину, за идею, а вернулся домой и понял – бороться нужно с предрассудками. «Почему меня не берут на работу? Если лысый – то крайний? И главное, морщат твердолобые башни, фырчат, точно кони, и мелят: «Вы нам не подходите». Колючий взгляд законников постепенно теплел, я чувствовал – они меня понимают и в глубине чёрствой души даже жалеют, но боятся в этом признаться. И лучшее, что они могут – меня отпустить. И отпустили, пожелав удачи в хождении по сорокоградусной жаре.
Асфальт, казалось, плавится под ногами. Заглушая гудки машин и ропот людей, чьи голоса сливались в шумный вихрь, громыхал размеренно трактор, разбивая дорожное полотно с тем, чтобы узнать, где и по какой причине лопнули трубы. Бородачи в жилетках и касках, разжигая друг друга горячими колкими словами, давали советы чумазому трактористу:
– Ты зачем так копнул? Теперь всю Николашку затопит! Иди лучше глуши свою рухлядь и дуй к нам с молотком. Будем вколачивать чопик и, как манны небесной, ждать сварщиков. Ты в курсе, что они третий день не выходят?
– Нее…
– Не некай, а давай инструмент. Как хлещет, твою же дивизию! – рабочий, теряя каску, топтался в яме, меся грязь болотными сапогами. – Ноги уже промочил. Степаныч!
Косматый мужик осторожно подсел к озерцу.
– Ты прямо как на рыбалке. Только удочки не хватает. Дай руку! Да ёшкин-матрёшкин, зачем чумазую тянешь?!
Над острословами колыхалась туча копоти и пыли. Движимая слабым удушливым ветерком, она плыла в мою сторону. Я продолжал разбирать объявления.
Трудно сказать, какое занятие меня бы устроило. Матери главное – хоть какие-то деньги, а отец, променявший профессию художника на маляра, призывал не бояться тяжёлой работы, пробовать себя в любом деле. И не забывать, какую профессию выбрал. По образованию я – связист, проходил практику в районе БСМП, и навидался тамошних персонажей.
Один был рослый, сухой, как доска, но с живыми пытливыми глазками. Всё просил налить ему красненькой – то бишь, едкой горилки на травах. На правах новичка полагалось за ней метнуться кабанчиком. Мой отказ вызывал у оглобли недоумение, но остальные, в общем-то, понимали – пить на рабочем месте запрещалось. Как и зарабатывать на негодных обрезках кабелей – их обжигали и тайком сдавали в цветмет. «К нам пойдёшь?» – спрашивал меня его коллега, тучный связист, пыхтя сигаретой. Я, глядя на его грушевидную фигуру, прикидывал, каким образом он проникает в колодцы и крутит там телефонные провода, но спросить стеснялся. «Всё может быть!» – отвечал я уклончиво. Третий, чуть старше меня, пристальным взглядом щупал и взвешивал, точно отработанный материал, и как будто прикидывал: «Куда можно сдать?». «Сам по жизни чем занимаешься?» – качнулся он в мою сторону он. «Пока что учусь». «А закончишь?» – не отставал от него и «грушевидный». «Буду искать работу по душе». «За такую не станут нормально платить…». «Тогда начну горбатиться за идею», – шутил я, краснея. «Идейный, значит», – вздыхал великан, посылая толстяка за «красненькой». И пока его ждали, он продолжал: «Раньше брали людей согласно профессии, ныне – изворотливых, хитрых и с весомыми связями».
Что-то из этого встречалось и в бытность СССР, но значительно реже. Я смутно помню то славное время. Оттого и тянет иной раз пройти по АЗХО, где исправно трудились родители.
Тут и там остались следы от станков, кое-где даже – плакаты с воззваниями к трудовому народу. Ветер трепал их рваные, изрядно пощипанные временем края, постепенно стирая то, что ценилось превыше всего: люди, специалисты своего дела и их багаж знаний, который бережно передавался молодым и неопытным. А сейчас, если что и оставалось в наследство, так это байки о лёгкой наживе.
Больше всего их собралось, по-моему, у охраны – я заглянул в их кибитку, но там меня встретили голые стены, зашарпанный стол и кровать с резиновой палкой, от безделья поросшей мхом пыли. На тумбе парил пластмассовый чайник и мерно, как маятник старинных часов, раскачивались наручники на ржавом гвозде.
– А ну, мил человек, посторонись, а лучше выйди и, как положено, стукни по дверце. Это тебе не завод, где всё уже вынесли, – там ты можешь гулять скока угодно, – отметил охранник в очках, сдвинутых на нос. Он кряжистым шагом вошёл в помещение и плюхнулся на кровать. Лицо у него было красное, потное и довольное.
– Совсем ничего не осталось? – взявшись за скобу двери с намерением выйти под палящее солнце, спросил я, забыв о причине визита.
– От вас, шалопаев, даже трубу колючей проволокой окружили, не говоря уж о пожарных лестницах. А ты, выходит, из них? – осведомился охранник, запуская пятерню под кровать.
На улице враждебно взвыл перфоратор – рабочие разбирали стены предприятия для парковочной зоны. Я отвлёкся на шум и не заметил, как охранник подкрался, держа палку на изготовке. Вряд ли он намеривался смахнуть пыль с неё путём дробной партии по моей черепушке, а вот напугать – это да. Большинство на такое способны.
– Я узнал тебя. Ты тут шляешься с прошлого года!
– Но ведь это не запрещено…
Тупо хлястнул удар, от неожиданности я пригнулся и вылетел из сторожки. Встретив колючий взгляд прищуренных глаз я, обрывая речь стража с тяжёлой, квадратной фигурой, запинаясь, спросил:
– Вы не знали, случаем, Шведовых?
– Художников что ли? – убирая пласты отслоившейся краски с дверного косяка, куда и пришёлся удар, уточнил подслеповатый увалень. – Я с ними рука об руку крутился, пока за пьянку не выперли. Меня дядей Ваней зовут. А ты их сынок?
Видя растерянность оппонента, я усмехнулся.
– Непутёвый, небось? – И, не давая мне вставить слово, продолжил: – Отправляйся на ТРЗ – там они тоже ишачили. Заодно и работу найдёшь – я узнавал – там как раз набирают.
***
Тепловозо-ремонтный завод заметно преобразился. Появились новые корпуса, территория выглядела чисто, и работяги старались напустить на себя важный вид. С неохотой отрываясь от сотовых телефонов, они с недоумением косились, когда я рисовал им реалии прошлого.
Я хорошо помнил чёрный от сажи завод. В дымном воздухе ревел заунывно гудок, созывая из серых пятиэтажных домов людей в промасленных комбинезонах. Они шли по разбитой дороге, сонно ругаясь. Навстречу им плыла возня тяжёлых машин и ворчание пара. Из цехов раздавался грохот и стон усталых машин. Отовсюду шипело, парило и завывало. Голоса рабочих тонули в гудении высоко задранных рельс, по которым, подхватив многотонные ноши, летали страшного вида краны. Крановщицам, зачастую пышным, но симпатичным особам, раздражённо кричали: «Куда?! Вира давай до токарного!».
Всё это я почерпнул, будучи семилетним мальчишкой. В детстве меня бабушка часто брала с собой на завод. Она оставляла меня около инструментального цеха, где я с любопытством исследовал старый передвижной кран. Однажды мне посчастливилось найти около крана пластины, похожие на пятикопеечные монеты. Толстые, чуть красноватые медяки приходилось выкапывать палкой, а потом заботливо очищать папиной кисточкой.
За лето я натаскал домой килограммов пять этих монет. И вот однажды, когда я их бережно перебирал, меня застали родители.
– Ты вынес всё это без спроса? – спросил отец, закатывая рукава рубашки и высвобождая из брюк ремень. Я уже понял, что наказания не избежать, поэтому решил рассказать ему правду:
– Бабушка разрешила мне взять пару монеток.
– А остальные?
Я стыдливо опустил глаза.
– Ты что?.. Украл их? – продолжил отец грозным тоном.
– Взял поиграть… Ненадолго.
– Раз так, – отец нехотя опустил ремень, – завра же отнесёшь их назад.
Больше я старался не брать что-то без спроса. Для меня это стало своего рода табу. Бабушка переговорила с начальником электромашинного цеха, и меня взяли в качестве ученика – перематывать тепловозные генераторы я тогда не умел, да и само слово «генератор» ни о чём не говорило. На участке, куда меня определили, главным считался Хасан. Человек он был энергичный, с чувством юмора. Эти качества помогали ему на руководящей должности, и никто не мог сказать, что он плохо выполняет работу. Но мне он не нравился. Каждые выходные под его руководством с завода тайно выносили цветной металл. На первой же встрече меня просветили, что я вправе принимать в этом участие. После вежливого «нет» Хасан спросил меня, почему отказываюсь от лишнего приработка. Рассказывать ему давнюю историю с медными монетами мне не хотелось. Я сослался на веру – мол, верующие никогда не крадут. Для убедительности показал бригадиру серебряный крест.
На что Хасан, нахмурив брови, ответил:
– Не стоит отделяться от коллектива. Ты теперь такой же, как мы – простой работяга. Мы не воруем, а всего-навсего забираем свои премиальные, которые перестали платить. Бывает, играем в карты на деньги и пьём, но только чтобы приободриться. Ты пока новенький, многого не понимаешь. Смотри, матери не проболтайся, я знаю, она работает у тебя тут художником в соседнем корпусе. Главное – не отлынивай от работы, не спи за станком и всё будет нормально. Если что непонятно, то спрашивай. Ладно, хватит уже лясы чесать, помоги нам обработать этого «малыша», – Хасан имел в виду крохотный генератор, из которого торчали медные концы секций. – На вот зубило и молоток, срубай медь под корень, да осторожнее! А я пока подстелю целлофан.
Со временем воровство на заводе переросло в эпидемию. Некоторых рабочих задерживали на КПП и сдавали в милицию. Но, несмотря на это, бригадир не прекращал меня убеждать в том, что он, как и другие, забирает своё. «Ты просто обязан присоединиться к нам. Участились проверки, а ты пока только “зритель”. Пора выбрать, на чьей ты стороне.
И я выбрал после колкого замечания девушки.
Мы с ней как-то гуляли по торговому центру, и она жаловалась на мои вечно грязные шершавые руки. Я оправдывался, дескать, не хватает терпенья отмыть, а если и отмываю, глаже они не становятся. В дверях парфюмерного отдела стоял рослый парень в белой рубашке. Вокруг него порхали миловидные девушки-продавцы. Из отдела шёл приятный цветочный аромат. Моя девушка, мечтательно глядя на этого парня, приостановилась и, жадно глотая воздух, заметила:
– Вот где тебе нужно работать. На заводе платят побольше, но юноша – чистенький и опрятный, да и руки, – она сделала на этом слове акцент и сверкнула глазами, – у него без следов мазута. Сходи, узнай, может, ему нужны сменщики? А то я не выдержу и брошу тебя!
И ведь бросила, пока я сдавал экзамены и проходил медкомиссию. Нетерпеливая была дама, своенравная, но зато очень красивая – прохожие шеи сворачивали.
– С красавицами всегда так, – успокаивала мама, останавливаясь глазами на моём гладковыбритом лице – она привыкла к бороде и усам, и даже, наверное, к запаху пота и тому, что с завода я приходил не всегда чистым и трезвым. А теперь я стоял перед зеркалом и красовался в белой рубашке, а она сокрушалась: – И дня без ругачки не проходило! Я рада, что ты с ней расстался. На заводе окреп и возмужал, если б не пьянки и воровство… Умаялась я писать тех, кто проштрафился. Всё ждала, принесут списки, а тама – сынок мой. А как уставал ты…
Обняв плечи матери, я уверял:
– Теперь буду приходить домой вовремя. От меня будет пахнуть духами, а не заводским спиртом, маслом и бог знает чем.
– Так-то оно так. Но стоять придётся часами! Да и тревожно, боязно – крутить руки ворюгам и сдавать в милицию. А потом, если их сразу-то выпустят, как им будешь смотреть в глаза?
Она как в воду глядела. На второй день дежурства в парфюмерный отдел заявился Хасан, волосатый, угрюмый, с маленькими хитрыми глазами, они смотрели из-под густых бровей с осуждением. Он взял с одной из полок женский парфюм и, спрятав под полой футболки, направился к выходу. Я как раз объяснял продавцам, что бояться Хасана не стоит:
– Он – мой знакомый. Мы вместе работали.
– А ну, пропусти! – Хасан грубо толкнул меня, и я почувствовал в нём дикую силу – она бросала мне вызов.
– Постой…
– Чего тебе? – бригадир полуобернулся, белая ткань футболки натянулась, и я увидел квадратные контуры на его животе.
– Ты, кажется… – настало время проявить себя в новом качестве – доказать, что я из тех, кто борется за правое дело, но ситуация могла пойти стремительно под откос. Руки у Хасана напряглись, спина выпрямилась. Его лицо в обрамлении чёрной бороды и волосатые жилистые руки внушали всем страх: посетителям, продавцам и даже директрисе. Уж она наведалась всякого сброду. – Ты, кажется… – повторил я и снова осёкся, встретив в его глазах праведный гнев, – не заплатил?
– Верно! – буркнул Хасан и достал упаковку «Шанеля».
А пока он расплачивался, я смотрел за ним, стараясь понять из чего он всё-таки слеплен. В этот раз он брал уже не то, что ему причиталось по праву, а чужое. Воровство затуманило разум. Всё, что плохо лежало, стало своим, но в тот день я зорко смотрел за тем, чтобы оно размещалось как следует. За это мне дали премию и мне не пришлось обманывать своё сердце. Ведь я сделал свой выбор. А правильный или нет – пусть судят другие.