Светлана ЛЕОНТЬЕВА 
Светлана ЛЕОНТЬЕВА
ПЫЛКОСТЬ – ПРОСТИТЕ МНЕ...
Юрию Поликарповичу Кузнецову
Учитель мой! Хоть не любили вы,
когда звала учителем вас. Пылкость
простите мне, но я у вас училась
на берегах заснеженной Москвы.
1.
Учитель мой! Простите ли, мой милый,
ленивую гордячку и зазнайку?
Училась ли?
Училась ли?
Учила
саму себя, авось, и проканает.
Не проканало. Очень больно били.
А вы учили: коль упала, жилы
рви, но вставай, по камням ввысь, по скалам.
Да что там скалы! Я луну кусала,
туннели словно рыла до Алжира.
Своею глоткой рыла, рыла, рыла.
Вы для меня не умерли – вы живы.
Я даже голос ваш утрами слышу!
Теперь я не зазнайка, не ленива,
теперь я не гордячка в косах рыжих.
Всё это из меня урок ваш вышиб!
А вы и там, где высь, содвинув пальцы,
наверно, курите?
Хоть облачком качните!
Теперь-то можно к вам мне обращаться,
вас называть, учитель.
2.
Вы мне сказали: «Холодно!», когда
пришла я к вам в редакцию, осенняя
зима была из кружев, снега, льда.
Меня вы ждали в «Нашем современнике».
И что же я бы делала без вас?
Меня прикрыли вы спиной от разных
недодрузей,
недоврагов.
Сейчас
сама себя я прикрываю непролазно!
Сама себе – и с пятой точки, и с ноги,
сама себе я снайпер и мазила.
Я больше всех, чем други и враги,
и потому – не жду! – я вас любила.
Как любят дети и не верят в смерть,
бегут и утыкаются в колени!
Но отчего вдруг вздумать умереть
вам прямо в ночь – в день моего рожденья?
3.
Глядите, улыбаетесь из-под груды камней,
из-под песка, глины, воды, как Петрарка Лауре Франческа.
Вот, по правде, скажу: мне так жалко парней,
просто жалко парней. И это честно.
Вы – огромный поэт. И про вас как сказать?
Что поэту – поэт. Если вы сплошь поэт нам.
То есть – всё нам. Нам всё вы – свет, небо и стать,
мир, вселенная, волк, друг, товарищ и некто.
Хорошо, если я бы кому-нибудь – волк!
Жить с волками, по-волчьи выть тоже ведь надо!
Вы же можете всё, не из тех, кто пошёл
и улёгся в могилу под гром камнепада.
И скажу вам по-честному, вам сквозь набат,
что на нас лезет враг, как он лез во все щели.
Но от хмеля мозгами мой тронулся брат,
заблудившийся брат,
убивающий брат,
в самом деле.
Убивал он детей, убивал он старух,
а там дети мои, старики и старухи.
И кого бы я выбрала из них, из двух,
если обе нужны, обе правые руки!
Вам глядеть, улыбаться да из-под камней,
как Ромео Джульетте, Король Лир – Корделии.
Иногда-то мне кажется, выпало мне:
просто быть, а второе – быть смелою.
Отчего мне? Не лучшая, лишь из глубин,
воспитаньем не балована, бита камнем я.
Иногда просто кажется, что вы один
прикрываете спину мне.
Как щитом праведным.
И всё это в клубок один, глину да в цепь,
вы строги ко мне были.
Основа и матрица.
Долг поэта гражданский петь, плакать, гореть!
Долг поэта – ласкать и, конечно, карябаться.
4.
Когда мне говорят, что Кузнецов мёртв,
я просто утыкаюсь лицом в тряпочку.
Юрий Поликарпович совсем не тот,
это вам не цирк Шапито на лямочках.
Для кого как, а он мне – космос большой,
не просто всё.
Не просто учитель-мучитель.
Оттого, что мне было с ним так хорошо,
что про смерть как-то стыдно.
Про смерть мне не врите.
Поэтому я на кладбище-то не хожу,
поэтому я не участвую даже в поминках.
А вчера спускаюсь в метро где-то между
Кузнецким мостом, а мне надо в Кузьминки.
И – его родная такая спина,
как будто из дерева. Дерево – красное.
И я с ним. Я никогда не была одна.
Поэтому никогда не была я несчастная.
И ещё мне обидно, когда говорят,
ты не ври, Леонтьева, было ведь что-то?
Да. Конечно же было. Вишнёвый был сад.
А не то, что вам думать охота.
5.
А, впрочем, на каждый роток нет платка,
мне бы свой, окровавленный, в снег окунуть бы!
Вот орущее дерево, берег, река,
и весь запад у нас, как периоды смуты.
До поэзии ли? И горит молоко
на губах молодых, уходящих «за ленту».
И умели беду отводить вы рукой.
Но я слишком вам верила. Просто. Без смерти!
И я ей говорю, что такое с лицом?
Нет косы, чтоб косить. Это – cosmogenesis,
сотворение мира в поэте, мясцо,
но пока что без мяса, без плоти, в процессе.
Говорят, не любили вы женских стихов.
Нет. Любили лишь женские вы, не иначе!
Просто вы не любили, когда барахло.
…Обещала не плакать.
Но плачу
и плачу...