Михаил КРУПИН. БЕСЫ РУССКОГО ВОЛЬНОДУМСТВА. О романе Максима Замшева «Вольнодумцы»

 

Михаил КРУПИН

БЕСЫ РУССКОГО ВОЛЬНОДУМСТВА

О романе Максима Замшева «Вольнодумцы»

 

Роман «Вольнодумцы» сдвигается с места неспешно, как бы в сакральных традициях русской прозы – от Гончарова до Гранина. Ровное глубокое дыхание. До внезапности точные психологические наблюдения за жизнью наших современников, атмосферные метафоры, приятно мерцающие здесь и там мастерством поэта-модерниста в союзе с изяществом повествователя. «День был полон вязкого снега и внезапного горя…», «Колеса застучали яростнее, будто у них кончались силы и надо было дотянуть до ближайшей станции во что бы то ни стало», «Февраль в Петербурге, хоть и смирил свой свирепый нрав, все же не мог изжить привычку остужать человеческое жилье, проходя сквозь стены с легкостью иллюзиониста…».

Удивительное свойство прозы Замшева – одновременно густота и невесомость. Вообще проза поэта – феномен, еще ожидающий отдельного исследования. Со времен Пушкина, Лермонтова – сквозь Мариенгофа, Тарковского, Пастернака и до наших дней – поэт, берущийся за прозу, если относится к делу всерьез – предельно лаконичен, оттого и невесом, но и в самом языковом минимализме чудесным образом остается поэтом. Но мы отвлеклись. Причем, на самом интересном. Потому что сквозь эту густую и самоценную ткань, будто сквозь сумеречное, магическое марево, пробивается нерв детективной коллизии. Окровавленный болючий нерв смертоубийств и иных злодеяний, подозрений, предательств, подстав… Точнее, там бьется несколько нервов, упруго закрученных вокруг главных героев романа. На первый взгляд, эти линии не связаны между собой – убийство внучки генерала, заговор мятежных юнцов, гибель старшего брата героя под колесами электрички. Но мы, искушенные читатели, конечно, уже предвкушаем, что автор подарит нам в свой срок ошеломительную завязь этих линий.

И вот тогда, в венце из закольцованных интриг, перед нами явится сокрытый до поры глубинный философский смысл произведения. Ведь это тоже русская традиция. Помните? – читаешь «Бесов», «Братьев Карамазовых», «Подростка», и чувствуешь ежеминутно – сквозь все идееносные психозы, монологи, свитые в змеиный клубок родственные и любовные связи, сквозь все заковыки детективные – кто убил? за что? поймают или улизнет? – исподволь доказывается какая-то величественная нравственная теорема! Какая? – Сейчас дочитаем, вот только все надрывы в гостиных и избах пройдем… 

Раздумывая над прочитанным, ловишь себя на том, что невольно – по закону обратной перспективы – хочется окинуть взглядом всю историю «вольнодумства» на Руси, от князя Курбского до декабристов, и далее – от петрашевцев, Герцена, «Народной воли» до первых марксистских кружков… И запинаешься на петрашевцах, потому что вместе с ними прикручен к позорному столбу перед расстрелом (слава Богу, отмененным) будущий великий Достоевский. В слезах покаяния пришедший к Христу и давший инфернальные портреты первых революционеров в «Бесах».

Роман «Вольнодумцы» и начинается с «проклятых вопросов», одолевающих «русских мальчиков»: «…Он рано начал негодовать на бездействие Бога. Если Он есть и Он всемогущ, почему чудесные люди страдают, а мерзавцам выпадают длинные, сытые и веселые судьбы?». Это достоевское выражено почти по-булгаковски. («Воры же во все времена устраиваются великолепно, и все любят воров, потому что возле них всегда сытно и весело» («Жизнь господина де Мольера».) Но озорной отстраненности Булгакова здесь нет. В каждом портрете и психологическом этюде, сопутствующем очередному повороту сюжета, физически ощущаешь боль писателя за своего героя, доброго, распутного, нескладного, но не оставляющего тщетные попытки «быть вполне хорошим».

Артем, главный герой повествования, – не вольнодумец. Просто его возлюбленная – с ними, и Артем за неё страшно боится, предостерегает… Скрепя сердце, позволяет собираться у себя в библиотеке заговорщикам, изучать опыт переворотов, вырабатывать программу... Ну и, понятное дело, бухать! Артем призывает одуматься, «в России исчерпан лимит революций», «кровь порождает кровь!», и убеждает вольнодумцев использовать легальные площадки, не провоцируя насилия… В сущности, Артем – типичный меньшевик (если кто помнит историю ВКП(б)).

Кстати, аллюзия «Вольнодумцев» с «Бесами» – отнюдь не моё измышление. Она не скрывается автором, напротив – декларируется. Один из героев, подсказывая следователю – в каком направлении вести поиск убийц, советует перечитать Достоевского. И именно роман «Бесы»… 

При этом Максим Замшев далек от повторения перипетий бессмертного «памфлета», как сам классик именовал своё произведение. История порочных революционеров не проецируется на современность, а в корне переосмысляется.

В среде «охранителей» (и тем вольнодумное дело весьма осложняется) встречается много хороших людей. Мужественных, прямодушных, честных. Генералы Крючков и Елисеев. Сын последнего Иван, полковник полиции, доискавшийся до тайных пружин двух убийств, совершённых на расстоянии сорока лет одно от другого. Его неподкупные помощники, Туманов и Шульман. Благодаря именно таким людям евангельская сентенция «нет ничего тайного, что не стало бы явным» стала народной пословицей! Благодаря именно этим службистам, спокойным, бесстрашным, да ещё… врожденному у нас феномену совести, которая готова и полвека кровоточить в нас, не умирая, страшные причины трагедии сорокалетней давности были вскрыты. «Земля прозрачнее стекла, и видно в ней, кого убили и кто убил, на мертвой пыли горит печать добра и зла» (Арсений Тарковский).

Практически все заговорщики, включая девушек, эгоцентричны, сексуально распущены и в целом равнодушны к участи товарищей… Дикая самовлюбленность, пожалуй, самый извинительный дефект кружковцев. Так революционность Виктора Небратских, будущего «министра обороны в революционном правительстве», – на поверку выходит лишь сублимацией комплексов, страстным желанием, на грани психоза, оглушительно заявить миру о себе. Он мстителен, бесчеловечен, и судя по отсутствию элементарного инстинкта самосохранения, болен психически…

Поражает, как убога и жалка их критика «несправедливого мира», в РФ преимущественно: «В Париже остановки метро чаще, а у нас вся журналистика продажная, и никакой четвертой власти нет!..».

Автор тонко прорисовывает «поток сознания» современной вольнодумской тусы – скачкообразный, обрывчатый, как тик-ток, перелетающий и в личную жизнь. Когда осколками калейдоскопа, как на клиповой прокрутке сетевой игры, меняются половые партнеры, мелькают собственные чувства, не оставляя в сердце и уме следа. Просвистывают наслаждения, «печальки» и «обидки», надменные оценки, гневные реакции, желания и удивления, злорадства… Жизнь становится легкой рефлексией – на воздействие тех или иных обстоятельств, видов за окном автомобиля, самолета, на экранчиках айфона, ноута… «Майе Кривицкой снились телеграм-каналы… Они сперва перемешались, а потом начали горячиться, спорить друг с другом, отплевываться кувыркающимися буквами…». Воистину история трагедий повторяется порой в виде фарса, и вольнодумцы ХХI века, по Замшеву, – по сути жалкая пародия на своих предшественников.

Артём вдумчивей многих, хотя и его пока несут волны жизни – но он человек сознающий. Хоть в лидеры Артёму уже не успеть, вот в настоящие, думающие теоретики вполне возможно! Настоящие и думающие, то есть для людей. А если ближе познакомится, Бог даст, с такими совестливыми, мужественными защитниками Родины, как полковник Елисеев, генерал Крючков, Артём только окрепнет духовно и копнет жизнь глубже.

А одержимый писательством талантливый Вольф, чудом оставшийся вне схватки, напишет мудрое и честное произведение.

И ещё на одну мысль роман наводит. Как при Достоевском, детективная канва снова становится частью большой литературы, дружески протягивает руку художественно-философскому высказыванию.

При этом роман «Вольнодумцы» равно чужд и морализаторству, и революционности. Он обрисовывает жизнь и людей – какими автор их застал сегодня. Так что, в известной степени, это еще и роман-документ. Нашей сложной, порой парадоксальной эпохи. Хотя не сухой документ, не бесстрастный. За его документальностью улыбка чудится, горькая и нежная. Ведь теперь только читателю решать, что с этой жизнью, с этими людьми сегодня делать?.. А может быть, оставить все как есть? Можно даже попытаться пройти мимо. Правда, едва ли получится. И решать это людям, прочтут они роман или нет. Но лучше бы прочесть. «Печать добра и зла» горит в романе, это главное.