Руслан СЕМЯШКИН. ЖИТЬ ПО СОВЕСТИ. К 100-летию со дня рождения Юрия Бондарева

 

Руслан СЕМЯШКИН

ЖИТЬ ПО СОВЕСТИ

К 100-летию со дня рождения Юрия Бондарева

 

Юрий Бондарев… Это имя хорошо известно всей читающей России и представлять его нет большой надобности. И тем не менее, в год столетия со дня его рождения, до которого он не дожил всего четыре года, поразмышлять о творчестве этого выдающегося писателя, о нем самом как о незаурядной личности, гражданине, истинном патриоте, мыслителе, все же необходимо.

Проходят годы, время не стоит на месте и жизнь нам буквально каждый день предоставляет целый поток информации, разобраться в которой просто невозможно. И на этом событийном фоне, в дни, когда наша страна продолжает свою битву с силами коллективного Запада, задумываясь о Бондареве, убеждаюсь в том, что моё восхищение широтой и глубиной, многогранностью его личности не ослабевает.

Казалось бы, даже при всей той массе литературы, написанной о писателе как в советское время, так и в наши дни, прекрасно осознаю тот неопровержимый факт, что всего, в полном объеме, с исчерпывающими рамками охвата и постижения им созданного духовного и нравственного капитала, выразить на бумаге не представляется возможным. Настолько велико и значимо его печатное слово. Да и восприятие произведений, при всех их бесспорных художественных достоинствах, не может быть одинаковым. Ведь, по большому счету, у каждого свой Бондарев. Свой в постижении его сюжетных ходов и линий, его порой очень и очень неоднозначных и противоречивых героев, в его авторском отношении к ним, в его понимании задуманных и выбранных тем.

Так в чем же своеобразие и уникальность писательского дара Бондарева? Чем смог он так увлечь читателя? Почему его герои, спустя годы после знакомства с ними на страницах написанных им книг, не забываются, а очередное прочтение той или иной вещи каждый раз заставляет задуматься и наталкивает на новые переживания? Да и вообще, что же привело его на непростой литературный путь?

О том, как он стал писателем, Юрий Васильевич рассказывал: «Помню: осенний дворик, моросящий дождь, низкое небо, стук капель по железу, запах ремонта – сырой извести и какое-то грустное волнение как предощущение чего-то. Или зимним вечером возвращаюсь из школы и неотрывно смотрю на белые рои снежинок, медленно плывущих в длинных конусах света от фонарей. Теперь мне кажется, что стремление передать все это, смутный толчок к писательству возник именно тогда, в детстве, в замоскворецких переулках».

Но между школьными годами и тем моментом, когда Бондарев воплотит в жизнь так рано проснувшийся в нем интерес к литературному творчеству, была война, сыгравшая ключевую, решающую роль в становлении профессионального пути будущего корифея русской советской литературы.

По-другому быть не могло, ведь и Юрию Васильевичу, родившемуся в 1924 году, да и всему тому славному поколению, к которому он принадлежит, было суждено пройти самое суровое, самое тяжкое, самое безжалостное, самое бесчеловечное, жуткое, и, по прошествии даже более чем семи десятков лет, вызывающее неподдельное ощущение ужаса и всеохватывающую оторопь, испытание. И, буквально со школьной скамьи, пройти его без подготовки, не имея за плечами никакого жизненного опыта, необходимых знаний и закалки. У них не было на всё это времени – будучи, по существу, мальчишками, им пришлось взрослеть и мужать в небывалой доселе в мировой истории величайшей битве добра со злом, развернувшейся на их родной земле, земле их отцов и дедов. Но при этом, проявляя беспримерные образцы мужества, героизма, стойкости, воли и выдержки, им суждено было сформироваться в высоконравственных граждан, патриотов, созидателей. Однако немногим из них, родившихся, как и Бондарев, сто лет назад, суждено было вернуться домой после окончания той страшной войны.

В одном из лучших своих романов «Тишина», переносящим нас в первые послевоенные мирные дни, двое молодых героев: один – сержант, ставший инвалидом, другой – вернувшийся в Москву капитан-артиллерист Сергей Вохминцев, встретившись у буфетной стойки, обмениваются такими, в полной мере относящимися к самому автору словами:

«– А ты капитан? Когда же успел? С какого года? Лицо-то у тебя…

– С двадцать четвертого, – ответил Сергей.

– Счастли-и-вец, – протянул Павел и повторил твердо: – Счастливец… Повезло.

– Почему счастливец?

– Я, брат, по этим врачам да комиссиям натаскался, – заговорил Павел с хмурой веселостью. – «С двадцать четвертого года? – спрашивают. – Счастливец вы. К нам, – говорят, – с двадцать четвертого и двадцать третьего редко кто приходит».

К поколению Сергея Вохминцева принадлежали и другие самые лучшие, полюбившиеся с первого прочтения герои писателя, те герои, с образами которых прочно ассоциируется и сам Юрий Васильевич. Это капитан-артиллерист из повести «Батальоны просят огня» Борис Ермаков, командир батареи из «Последних залпов» Дмитрий Новиков, бывший командир роты, а после войны инструктор автоклуба Алексей Греков из повести «Родственники», лейтенант Кузнецов из романа «Горячий снег», командир артиллерийского взвода Вадим Никитин из знаменитого «Берега», командир взвода разведки, лейтенант запаса Александр Ушаков из романа «Непротивление».

Свои ранние повести, принесшие ему известность, бывший фронтовик, получивший ранение на подступах к Сталинграду, командир противотанкового орудия, по меткому выражению критика Юрия Идашкина «мальчик без биографии, с одними воспоминаниями детства, и одновременно – суровый многоопытный мужчина, крещёный в огненной купели», Бондарев, заметивший однажды, что «нам было тогда и по двадцать лет и по сорок одновременно», – писал, вновь погружаясь в незабываемые годы героического и трагического противостояния, пережитого им в военное лихолетье. «Повести «Батальоны просят огня» и «Последние залпы» родились, – вспоминал Юрий Васильевич, – я бы сказал, от живых людей, от тех, которых я встречал на войне, с которыми вместе шагал по дорогам сталинградских степей, Украины и Польши, толкая плечом орудия, вытаскивал их из осенней грязи, стрелял, стоял на прямой наводке, спал, как говорят солдаты, на одном котелке, ел пропахшие гарью и немецким толом помидоры и делился последним табаком на закрутку после танковой атаки».

Так, на пережитом, навсегда врезавшемся в память огненном материале, Бондарев и прокладывал свой путь в литературу. Вне всякого сомнения, на этом тернистом пути ему повезло. Но везение не было случайным. Был напряжённый труд, первые пробы пера, выбор и осмысление своей тематики, своего нового писательского слова, кропотливый учебный процесс. В Литературном институте, куда он поступит в 1946 году, его также повстречает большая удача – он попадет в творческий семинар под руководством одного из крупнейших писателей своего времени Константина Паустовского.

При всей несхожести прозы этих двух виднейших мастеров отечественной литературы, при полном различии их творческих подходов, ученик всё же многое воспринял и от своего учителя. С благодарностью вспоминая о тех уроках, Бондарев скажет: «Некто скептичный, прочитав книги Паустовского и мои, мог бы заключить, что учёба у него мало что мне дала, поскольку писательские манеры наши весьма далеки одна от другой. Но Паустовский сделал для меня чрезвычайно много: привил любовь к великому таинству искусства и слова, внушил, что главное в литературе – сказать своё. Вряд ли можно требовать от учителя большего».

Благодаря высочайшей профессиональной прозорливости блестящего наставника и настоящего мастера, а именно так, под названием «Мастер» напишет свои воспоминания о нём Бондарев, молодой писатель придёт к чёткому пониманию того, что «главное в литературе – сказать своё». Этой непростой задаче он и посвятит всего себя как писателя, литератора, страстного публициста, а позже, в самое трагичное время разрушения великой страны, предательства продажной верхушкой интересов миллионов соотечественников, и как философа-патриота, мыслителя-борца. По пути подлинного служения Родине, народу, великой русской культуре и литературе Юрий Васильевич продолжал идти до последней своей весны 2020 года.

В чем же заключалось это «своё», заставившее Бондарева преодолеть все сомнения и колебания, отказавшись от учёбы в авиационно-технологическом институте, вступая на незнакомый для себя литературный путь? На первый взгляд – желание, духовная потребность, гражданский долг перед своим поколением, перед товарищами по оружию, не вернувшимися с войны, перед будущими поколениями, рассказать о горячих боях, танковых атаках, драматизме и беспримерном героизме, пережитыми в годы Великой Отечественной. Но более пристальный и внимательный подход дает возможность посмотреть на это несколько шире. Хотя бы уже потому, что самое раннее большое произведение писателя – повесть «Юность командиров», увидевшая свет в 1956 году, фактически рассказывает о буднях советских воинов, офицеров артиллерийского училища. Затем будут написаны и замечательные роман и повесть, события в которых развиваются в первые послевоенные годы, – «Тишина» и «Родственники». Следовательно, Бондарева никак нельзя считать представителем исключительно так называемой военной прозы.

Позвольте, скажут многочисленные поклонники творчества Бондарева, ведь и названные выше «Юность командиров», «Тишина», «Родственники», а также «Берег», «Выбор», «Игра», «Непротивление», разве не пронизаны они военной тематикой? Неужели в них не присутствует война в самых характерных её проявлениях? Или главные герои – Вохминцев, Греков, Никитин, Васильев, Крымов, Ушаков не были её непосредственными участниками? Или может быть в своеобразной трилогии о судьбах художников и о советской действительности второй половины XX века – романах «Берег», «Выбор», «Игра» – нет «военных» глав, имеющих самостоятельную, по существу автономную от основного повествования направленность, но в действительности нерасторжимыми скрепами с ними связанных?

Да, во всех этих произведениях правда о войне через все пережитое героями этих творений, через их чувства, через духовно-нравственные испытания и поиски заявляет о себе не менее основательно и содержательно, чем и в сугубо военных вещах – в повести «Последние залпы» и романе «Горячий снег». И все же, даже с учетом того, что Юрий Васильевич совместно с Оскаром Кургановым и Юрием Озеровым выступит создателем сценария выдающейся советской киноэпопеи «Освобождение», запечатлевшей всю гигантскую панораму Великой Отечественной войны, и за работу над которым писатель будет удостоен Ленинской премии, он не становится летописцем войны как исторической данности. Бондарева прежде всего интересует и в военных, и в мирных условиях человек, его внутренний, непростой, противоречивый мир, его помыслы, стремления, желания, чаяния. Скрупулезному исследованию этого мира и служит проза писателя, а тема войны выступает лишь тем фоном, пускай и очень существенным, порой, как в романах «Берег», «Выбор», «Непротивление», судьбоносным, на котором более полно раскрывается и постигается философия художнического замысла автора.

Придя в большую литературу со своим видением и восприятием действительности, с глубоким пониманием непреходящего значения духовности, нравственных ценностей и постулатов, Бондарев поступательно, преодолевая раз за разом новые творческие вершины, не довольствуясь ранее освоенными и найденными творческими нивами, какими бы успешными они ни были, весь свой потенциал, талант и мастерство всегда направлял на освоение философского направления в русской советской прозе, которое до него чаще всего связывали с именем Леонида Леонова.

Потому-то Бондарев так упорно и работал над постижением той глубинной связи между прошлым, настоящим и будущим, без чего «люди перестали бы познавать самих себя, бродя по перекресткам жизни как ледяные плоские зеркала, отражаясь в них немыми знаками». Отсюда, из прошлого, с военных лет, когда происходило сугубо нравственное, в жесточайших условиях войны с её суровыми и беспощадными законами, и чисто гражданское становление его Никитина в «Береге», Крымова в «Игре», и в то же время падение Ильи Рамзина в романе «Выбор», как раз-таки и прокладывалась та невидимая, но скрепляющая нить с будущим. Убедительную, мотивированную взаимосвязь дня вчерашнего и сегодняшнего, их причинно-следственную неразрывность писатель блестяще отобразит и в своей маленькой, в какой-то степени даже бытовой повести «Родственники», в которой развернется жизненная драма, заложенная в недалеком прошлом, когда вопреки кровному родству совершаются большие подлость и предательство. Но в жизни за всё необходимо расплачиваться, в том числе и за преступления без срока давности. Сам себе вынесет приговор и Илья Рамзин из романа «Выбор», однажды предавший Родину и в результате отвергнутый собственной матерью.

Между прочим, Илья Рамзин в бондаревской галерее персонажей занимает особое место. Этот образ привлекает внимание не только сам по себе, но во многом и как антипод художника Васильева. Он показан писателем в трёх временных отрезках – в юности, на войне и в пору зрелости, когда подходит время подводить жизненные итоги. И при этом, конечно, особо важно определить мотивы его поведения, вынудившие этого мужественного и отчаянного бойца сделать тот роковой выбор, по большому счету, сломавший ему всю последующую жизнь, о которой на финише он скажет: «Сейчас я ценю жизнь не дороже ломаного гроша». Потому-то, продолжая свое исследование этого сложного характера, Бондарев и отправит Рамзина наконец-то в Россию. Все же расставаться с опостылевшей жизнью лучше на родине…

Рамзина, бесспорно, как личность погубят его непомерное честолюбие и экзальтированная страсть к жизни. И хотя он не пойдет служить к генералу Власову и не станет военным преступником, выкарабкаться на поверхность жизни ему придется, лишь пройдя через все унижения и, разумеется, пойдя на уступки своей совести, загнанной в дальний угол и основательно им придавленной, а затем, на какое-то время успокоенной, но, тем не менее, окончательно не заглушенной, продолжавшей в нём всё же теплиться.

Жизнь, нет, скорее существование на чужбине, горькое одиночество приведут его к последнему выбору – добровольно уйти из жизни и быть похороненным на родной земле. Вот так, в конечном итоге, завершится земное прозябание человека с хорошими задатками, небесталанного, но сломленного, не выдержавшего убийственного напора жизненных испытаний и обстоятельств, пошедшего однажды по ложному, недостойному русского человека пути.

Эта суровая правда жизни далеко не всеми воспринималась так же однозначно, как самим автором. Среди читателей и критиков, а следует отметить, что практически всё написанное писателем, особенно в советский период творчества, вызывало бурный поток критических разборов, суждений, дискуссий, – было немало и тех, кто трактовал вроде бы предельно понятные негативные поступки героев по-своему, пытаясь найти им оправдание. Были и те, кто испытывал жалость к Рамзину, кто находил оправдание даже тому факту, что он тридцать пять лет не давал родной матери знать о себе и не интересовался её жизнью. При этом они осуждали её, мать, за то, что она простить сына уже не смогла. Во всей этой драме, в основе которой находились элементарные человеческие пороки, как и в «Последних залпах», «Тишине», «Береге», «Игре», «Искушении», «Непротивлении», «Без милосердия», «Родственниках» Бондарев во всех красках своего художнического дара воссоздаст острую проблематику лобового столкновения противоположных идейно-нравственных взглядов и позиций. И в этом противостоянии, а оно, как известно, сопровождает нас на протяжении всей жизни, позиция Бондарева воспринимается как неподъёмная глыба, так как он всецело на стороне добра, справедливости, высоких нравственных идеалов.

Вспоминается спор писателя Никитина с западногерманским собеседником, критиком и публицистом Дицманом, описанный Бондаревым в романе «Берег», доказывающий чрезвычайно важную и не потерявшую своей актуальности мысль. Мы – говорит нам писатель, русские и советские люди, выступаем наследниками всего духовно-нравственного богатства человечества, его лучших и нетленных образцов. И мы не просто все это духовное богатство наследовали, но и продолжаем его качественно развивать в новых исторических условиях, как всегда, не сулящих России спокойной и умиротворенной жизни.

«Спор в романе идет о гуманистическом наследии русской культуры и всего человечества, – писал в 1975 году известный русский советский критик и литературовед Феликс Кузнецов. – Никитин яростно отрицает попытку Дицмана присвоить это наследие себе – в целях парадоксальных: для обоснования собственной бездуховности и безнравственности. «Зыбкость границы», границы между добром и злом, – «это ваш Достоевский, самое главное в его романах», – восклицает Дицман. «По-моему, главное в Достоевском – поиск истины в человеке…» – отвечает Никитин. В современный идеологический спор, утверждается в романе «Берег», вовлечена вся история духовного развития человечества, спор идет по самым сложным и глубоким категориям развития человеческого духа, – и мы не можем не выиграть этот спор».

Да, спор с западным миром продолжается. И он уже давно приобрел цивилизационный характер, чему убедительным свидетельством служат последние тревожные события, разворачивающиеся в Европе, на Ближнем Востоке и других частях планеты. Сможет ли Русский мир выйти из него победителем? Одолеем ли мы эти силы коллективного и разнузданного зла? Хочется верить, что одолеем… непременно одолеем.

«Художественные открытия Бондарева связаны с новым ракурсом воззрения на мир, с новыми типами героев, которыми, несмотря на сложный комплекс переживаний, сомнения, нелегкий путь самопознания, овладевает горячая вера в свое дело, – писал известный литературный критик Николай Федь. – Писатель воссоздает многослойный и неоднозначный процесс духовных исканий современника, которые выступают как самая жгучая и острая потребность эпохи. Бондарев испытывает человека на прочность. Он пишет жизнь как она есть, признавая за ней достоинства и недостатки, каковые ей присущи. Поэтому столь пронзительно звучат хотя бы вот эти его слова: «Я стараюсь помнить, что литература – это великое переселение из мира внешнего в мир внутренний, что ей дано проводить всеобщую ревизию совести, порицать мировой порок безразличия друг к другу, жестокость, алчность, варварское соперничество с самой природой, которое ведет к гибели природы и человека не только физически, но и через сознание собственной вины».

Парадокс: если тяжела десница жизни, то может ли человек быть счастлив? Ответ напрашивается вроде бы простой: какое же это счастье под давлением, стало быть – не может. Своим искусством Бондарев разрушает этот парадокс. Он создает такие характеры, которые стремятся к постижению истины в наиболее трудные периоды их бытия, и через страдания прорываются к счастью. При этом они начинают сознавать, что их жизнь протекает в один из наиболее драматических этапов всемирной истории».

К сему следует добавить, что и сам писатель жил в это непростое, драматичное, а затем, в 90-е, так и вовсе «подлое», напрочь бездуховное время. Но, собственно, в духовных исканиях его героев отчетливо просматриваются искания самого Бондарева, никогда не устававшего размышлять над самыми глубинными и сущностными проблемами земного бытия. И не просто рассуждать, но и находить ответы на самые жгучие вопросы, вызывавшие у него беспокойство и тревогу, и не только как у писателя, но и как у гражданина, всегда придерживавшегося твердой, непоколебимой гражданской позиции, основывавшейся на убеждениях и воззрениях в своей основе гуманных, человечных, нацеленных на построение высокодуховного людского социума – основы для счастливой и полновесной человеческой жизни на земле.

С каждым новым произведением Бондарев, ни в коем случае не идеализируя своих героев, представляя их в реальной противоречивости и непохожести людских характеров, подводил нас к пониманию непрерывности жизненных путей на земле, к вечному поиску смысла жизни, к незыблемой взаимосвязи прошлого с настоящим и будущим. Этим же философским исканиям, глубинным размышлениям над наиболее острыми вопросами современности служила и многогранная, многолетняя публицистика Бондарева и особенно его блестящая книга небольших новелл и миниатюр «Мгновения». Этот шедевр напряженного пульса ищущей и стремящейся постигнуть истину мысли трудно подвести под определенный литературный жанр. Но в этой удивительной мозаике человеческой жизни как главной ценности бытия весь Бондарев – самобытный мыслитель, философ, гуманист, продолжатель традиций и убежденный последователь духовных исканий и стремлений своих величайших предшественников: Льва Толстого и Фёдора Достоевского, Ивана Тургенева и Антона Чехова, Леонида Леонова и Михаила Шолохова.

Бондарева всегда интересовал человек, живущий в реальной действительности. Потому и выработался у него с годами свой целостный взгляд на мир и человека в нем. И человека отнюдь не обыденного и неприметного, а героического, способного на решительные действия и совершение подвигов.

При этом важно отметить и то, что героическая личность в произведениях писателя характеризуется не только свершением подвигов в их материальном выражении (например, в количестве подбитых на войне танков), а и добровольным принятием на себя ответственности за людей и одновременно за себя, чтобы и самому в тягчайшем испытании не уронить высокое звание человека. И мужество героя у Бондарева особое – отстоять с честью нравственные убеждения, лежавшие в духовной жизни советского народа, закреплённые в его коллективном народном сознании. Убедиться в этом бондаревском понимании существа советского героизма нетрудно, стоит лишь вновь поразмышлять над проблематикой его романов.

Война в её документальном проявлении, с хронологическими рамками и строгим событийным ходом, зафиксированным исторической наукой, никогда Бондаревым не выдвигалась на передний план. Скорее она для него выступала проявлением реальной жизни, каждодневно проживавшейся в других, по-настоящему чрезвычайных обстоятельствах и при помощи совсем иных подручных средств. Той жизни, в которой бытие и небытие не были разделены уже видимой гранью. Посему и писал Юрий Васильевич в своих «Мгновениях»: «Главные участники истории – это Люди и Время. Не забывать Время – это значит не забывать Людей, не забывать Людей – это значит не забывать Время. Быть историчным – это быть современным. Количество дивизий, участвовавших в том или ином сражении, подсчитывают историки. Да, они подсчитывают количество потерь, определяют вехи Времени. Но они не смогут подслушать разговор в окопе перед танковой атакой, увидеть страдание и слезы в глазах восемнадцатилетней девушки-санинструктора, умирающей в полутьме полуразрушенного блиндажа, вокруг которого гудят прорвавшиеся немецкие танки, ощутить треск пулеметной очереди, убивающей жизнь.

В нашей крови пульсируют токи тех людей, что жили в истории. Они не знали и не могли знать то, что знаем мы, но они чувствовали то, что уже не чувствуем мы. При ежесекундном взгляде в лицо смерти всё обострено, всё сконцентрировано в человеческой душе. И вот этот фокус чрезвычайно интересен мне».

Беспощадная правда изображаемых событий, даже жестокость, бывшая в условиях войны, да и в мирные годы тоже, составляли при сём одну из немаловажных основ, формировавших взгляд Бондарева на героическую личность. Личность, подчеркну, рожденную Советским государством, бывшую, фактически, представителем первого поколения людей, выросших при Советской власти.

Закономерным посему представляется и молодой герой Бондарева, вчерашний десятиклассник или студент первого курса. Как говорил Новиков: «Прошлое можно уложить в одну строчку». Но прошлое то это было особым. Справедливо писал о нём и Олег Михайлов: «Во дворе московских домов – мальчишки в «испанках», играющие в войну, бредящие Чапаевым и Карацупой, жадно ожидающие возвращения папанинцев и следящие за перелетом Чкалова через Северный полюс в Америку. Видимо, было в них что-то особенное уже от того одного, что жили они именно в Москве, столице Советского Союза, в городе, где бился пульс огромной страны. Страны, уже успевшей не только провести коллективизацию, на и дать отчёт народу о первых успехах, воздвигнув за Мещанской улицей, на пустыре, сказочный городок Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Страны, разгромившей японских интервентов на озере Хасан и в Халхин-Голе, освободившей Бессарабию, Западную Украину и Белоруссию. Страны, преодолевшей издержки нигилистического отношения к прошлому и восстановившей в правах великую русскую культуру – от Чайковского до Пушкина. Наконец, страны, которая законно гордилась успехами не только в промышленности, сельском хозяйстве, науке, но и искусстве и литературе… Конечно, десятикласснику или первокурснику горного института не под силу было охватить такой материк духовных и нравственных ценностей. Однако особая закваска, зерно нового, советского характера, уже прорастало в этих мальчишках, что и позволило выковаться личностям Ермакова или Новикова». Добавим, и другим героям писателя, составившим галерею незабываемых бондаревских образов, не только украсивших русскую советскую литературу, но и наполнивших её новым содержанием, не растерявшим своей актуальности и в наше трудное, но судьбоносное время.

Важно отметить и то, что Бондарев изображал человека и, что еще более существенно, человеческое сознание в беспрерывном движении, мгновенно реагирующим на внешние обстоятельства, открывавшие в итоге самые разнообразные грани характеров героев и глубже отражавшие их сущность. Движение сознания при этом у него целенаправленное. От бытового и сугубо житейского продвигавшееся к более полному единству с миром и людьми, а вместе с тем и к идеалам земного совместного сосуществования человечества, справедливым и гуманистическим, выношенным самой историей цивилизации. Фактически это и был тот единственный путь к гармонии и согласию между личностью и миром, называемый счастьем. И Бондарев, в то же время, давал нам широкую панораму жизни, в которой присутствовала и борьба – неизбежное условие движения вперед, к новым жизненным вершинам. Вместе с тем он глубоко осмысливал и противоречия нравственного порядка, а именно естественное желание человека ориентироваться на высшие моральные императивы, возможность воплощения в жизнь которых, увы, никогда, ни в одну из исторических эпох, не просматривалась.

И все же «диалектика души» героев Бондарева находилась в соответствии с диалектикой бытия, а истина, смысл жизни виделся им в упрочении внутренней сущности с внешним огромным миром, что и требовало от них активных действий. Соответственно, гармония мыслилась писателем не как простое и раз навсегда данное совпадение убеждений личности с такими же незыблемыми законами внешнего мира, но как укоренившееся соответствие движения сознания движению бытия. Да, тому вечному неостановимому движению, на котором, что и говорить, построено все земное наше существование, в основе своей устоявшееся, давно осмысленное, однако остающееся противоречивым, а порою даже непредсказуемым и не поддающимся здравому смыслу, а также законам логики.

Этим-то внедрением во внутренний мир современника и рассуждениями о его самосовершенствовании и стремлении к гармонии бытия и сознания Бондарев, думается, и сказал своё новое слово в непрекращающихся в мировой литературе спорах о человеке, его естестве, способностях, достоинствах и недостатках. При этом писатель однозначно давал нам понять и ту истину, что человек способен меняться в лучшую сторону, как способен он стремиться и к доброте, справедливости, нравственным постулатам. Ему следует при сём поднапрячься, поработать, стать более мужественным и героичным, ведь героическое начало в человеке заложено самой природой и стоит лишь в себе его укрепить, развить, активизировать… В общем, по Бондареву, всем нам следует жить полнокровно, гармонично и обязательно творить добро. Тогда-то и будет в обществе царить согласие, и оно наконец-таки станет в действительности счастливым.

Не приукрашивая действительность, не отказываясь от необходимости развязки непростых конфликтных ситуаций, показывая человека таким какой он есть, его непростую природу, не отдавая при этом предпочтения тем или иным героям, строго придерживаясь существовавшего и главенствовавшего тогда метода социалистического реализма, Бондарев всё-таки являлся страстным пропагандистом подлинной человеческой красоты во всех её проявлениях. Красоту писатель воспринимал как логику и самой жизни, и литературного процесса. Он видел её в качестве инструмента воздействия на человеческие души и главной целью искусства, ибо красота – не что иное как «глубина истины реального мира, человеческих действий, человеческого бытия, правда окружающих его вещей». Красота, в её широком понимании, у Бондарева выступала в роли вечного стимула в его художественном творчестве. Оттого и стремился он к показу подлинных ценностей, к бичеванию зла и несправедливости, о чем вполне конкретно говорил в статье «Поиск истины»: «Я ненавижу и в жизни, и в своих книгах несправедливость, ложь, равнодушие, предательство, карьеризм, и я хочу верить, что золотые истины могут победить и побеждают свинцовые инстинкты. И я ищу в людях активное добро, мужество, товарищество и единение, не умиляясь и не приукрашивая человека, но и не унижая его презрением и жалостью». Пожалуй, даже в названиях его поздних произведений, написанных в совершенно иных общественно-политических условиях, таких как «Искушение», «Непротивление», «Без милосердия», заложен тот глубокий подтекст, переплетающийся с всю жизнь волновавшими писателя вопросами, связанными с постижением его же писательской формулы «красота – истина». И эта позиция Бондаревым никогда не пересматривалась.

С годами, критично оценивая нынешнюю действительность, сопереживая вместе с народом все тяготы, горе и невзгоды, пришедшие на нашу многострадальную землю, голос писателя стал звучать ещё более жёстко и непоколебимо. Неудивительно и то, что для многих ярых сторонников буржуазных реформ, для разношерстных либералов, русофобов и антисоветчиков Бондарев стал ненавистен. Они не смогли простить ему веских и убедительных выступлений с высоких трибун Верховного Совета СССР и XIX Всесоюзной партийной конференции КПСС. Не простили они писателю, стремившемуся сохранить Советский Союз, и его участие в июле 1991 года в подготовке совместного заявления «Слово к народу», подписанного лучшими сынами и дочерями России – Геннадием Зюгановым, Людмилой Зыкиной, Александром Прохановым, Валентином Распутиным, Вячеславом Клыковым, Валентином Варенниковым, Василием Стародубцевым и опубликованного в газете «Советская Россия». Записав его во враги, по большому счету, откровенно не воспринимали они Бондарева и потому, что в его гражданском величии растворялись целиком и без остатка.

Принципиальное значение имеет и тот факт, что в то тяжелейшее время, когда вчерашние товарищи по литературному цеху, еще недавно находившиеся в числе стойких, проверенных и надежных приверженцев советского строя, без тени смущения переметнулись в стан его разрушителей, Юрий Васильевич оказался в числе немногих, отказавшихся предавать социалистическое государство и те духовно-нравственные ориентиры, которые и были стержнем его мировоззрения и бытия. Как бы ни было трудно, он остался верен самому себе. А по другую сторону баррикад, к сожалению, встали, также, как и Бондарев, фронтовики, казалось бы, исконно советские писатели, кстати, обласканные до предела советской властью, всем известные Анатолий Ананьев, Виктор Астафьев, Василь Быков. А ведь всех их, Героев Социалистического Труда, ставили в один престижный ряд самых ярких и читаемых советских писателей, мастеров «военной» прозы. И этот список в одночасье переродившихся писателей и литераторов можно продолжить. Он действительно не мал. Но это тема для отдельного разговора. Для нас же важно подчеркнуть то, что Бондарев не сломался, не изменил своих убеждений, не встал на путь очернительства советской страны, не поддался на посулы и обещания её разрушителей. Отказался он, не желая становиться в один ряд с теми, кто открыто глумился над Отечеством, принимать и орден из рук ненавистного ему Ельцина…

Да, Юрий Васильевич до последнего дня своей жизни оставался тем же, кем все мы и привыкли его воспринимать – писателем-патриотом, человеком, искренне болевшим за Россию.

Бондарев всю свою продолжительную жизнь продолжал углубляться в философию этой самой жизни, доискиваться до сути смыслов, размышлять над ними, ставить вопросы и отвечать на них. Он был бескомпромиссен в отстаивании убеждений и принципов, но при этом старался никогда не ожесточаться и не впадать в назидательность и категоричность. Сила его как художника, философа и общественного деятеля была в другом – в умении вычленять из конкретно-исторической, социально-политической и психологической жизни незыблемые общечеловеческие ценности и мотивы, дававшие ему стимулы для творчества и помогавшие идти по жизни уверенно, с высоко поднятым забралом.

По-прежнему, что не может не радовать, актуальны и его произведения. Сегодня, когда обществу ненавязчиво, как бы со стороны, но все же предлагают пустые подделки, не имеющие ничего общего с высоконравственной и гуманистической русской советской литературой, они приобретают новое звучание. Их вновь переиздают, так как притягательность особой нравственной заостренности повествования и глубокий философский анализ духовного мира героев не потеряли заданной писателем социальной направленности. Их читает молодежь, та её часть, которую называют думающей. Проза Бондарева всё также вызывает глубокие раздумья и заставляет сопереживать, волноваться, тревожиться, а порою и страдать вместе с его героями. Как и ранее его Ермаков и Новиков, Бессонов, Вохминцев, Греков, Княжко и Никитин, Васильев, Крымов и другие продолжают занимать в бездонной галерее художественных образов многонациональной советской литературы свое достойное место.

Не канула в Лету и его смелая и страстная, оригинальная по содержанию, чеканная по стилю, талантливо сочетающая в себе яркую образность и точность социально-публицистических формулировок публицистика. С годами, главным образом в наши дни, она, острая и проникновенная, словно выдержанное вино, воспринимается еще более осознанно.

Весь огромный творческий багаж Бондарева ни в коей мере нельзя отделять от самой его фигуры. Ведь по большому счету, нам – его современникам, он запомнился не только как один из самых выдающихся и талантливых писателей, но и как крупнейший общественный деятель, многолетний и непримиримый защитник русской культуры и истории. Много сил и здоровья он отдал во имя высоких целей работая в качестве секретаря правления Союза писателей СССР, заместителя председателя правления Союза писателей РСФСР и председателя Союза писателей России в самые сложные и переломные годы начала 90-х годов прошлого столетия, депутата и члена Президиума Верховного Совета РСФСР, депутата и заместителя Председателя Совета Национальностей Верховного Совета СССР. При этом, своим положением в обществе, высокими государственными наградами, Юрий Васильевич никогда не кичился, оставаясь всегда предельно скромным человеком.

С развалом Советского Союза, осмысливая все произошедшее с великой страной, народом, сверхкритично воспринимая порядки, а по сути отсутствие таковых в новой капиталистической России, возвышая свой голос в борьбе за правду, нравственность, справедливость, писатель-патриот однозначно констатировал: «В истории был яркий прорыв общечеловеческой истины – социалистической цивилизации, родственной правлению народа, когда человек не чувствовал себя одиноким среди братьев и сотоварищей. На ветрах несчастий и штормов современный человек в конце ХХ века оказался затерянным в толпе приниженных усталым безразличием сограждан». И эти мысли Юрия Васильевича нельзя расценивать как своеобразную дань прошлому и пример светлой ностальгии по нему. Всё значительно сложнее – без глубокого постижения и осмысления пройденного пути, ответов на большинство волнующих нас вопросов не найти. Посему Бондарев и продолжал размышлять, комментировать самые острые вызовы времени, пытаться давать ответы на непростые вопросы, рождаемые современностью, писать, нацеливать нас, ныне живущих, да и тех, кто придет нам на смену, на подлинное, искреннее, самозабвенное служение. Служение России.

«Время – незаменимый свидетель и судья, а писатель – неустанный искатель вековечной цели и законов нашего существования, а не спортивный комментатор увлекательных сюжетов.

Есть ли неопровержимый ответ на главный вопрос: от чего человек исшёл, куда шёл и куда придёт?

Вероятно, приблизится к ответу тот, кто в бессонные ночи спрашивал самого себя: не изменял ли и до конца ли верен он самой святой заповеди – любви к родной колыбели?».

Эти мысли, сформулированные Юрием Бондаревым на стыке двух тысячелетий, и есть та квинтэссенция понимания его творчества. А, следовательно, для нас он навсегда останется тем великим «неустанным искателем вековечной цели», хранителем «любви к родной колыбели», непримиримым борцом за торжество подлинных, а не мнимых, как бы привлекательно их сегодня ни преподносили нынешние кликуши и бездарные однодневки, захватившие бескрайнее культурное пространство нашей страны, человеческих ценностей и идеалов, неутомимым подвижником земли русской. Той прекрасной и героической земли, на которой ему суждено было родиться и с годами превратиться в одного из самых крупных её духовных радетелей и защитников. Той благословенной земли, во имя которой он жил и творил, всё основательнее продвигаясь по нескончаемому пути, направленному на постижение самого загадочного и непредсказуемого существа – человека. Человека, к которому писатель выдвигал строгий нравственный спрос и которого он неустанно призывал «жить по совести», честно, отринув ложь, алчность, честолюбие, высокомерие и другие пороки. Жить так, чтобы оставить о себе добрый след… По возможности даже такой основательный, какой, к счастью, оставил на земле и сам Юрий Васильевич.