Станислав КУНЯЕВ. ПРИГОВОР ЖЁСТКИЙ, НЕСПРАВЕДЛИВЫЙ… О стихотворении Бродского

 

Станислав КУНЯЕВ

ПРИГОВОР ЖЁСТКИЙ, НЕСПРАВЕДЛИВЫЙ…

 

10 апреля 2015 года в чистый четверг на Страстной Седмице вторая программа Центрального Российского телевидения совершила ошибку из числа тех, которые, по словам Меттерниха, "хуже, чем преступления". Десятки миллионов наших граждан увидели кадры кинохроники, на которых Иосиф Бродский своим монотонным лающим голосом прочитал стихотворенье "На независимость Украины", написанное в 1992 году, когда украинское бандеровское братство, укрывшееся после войны от справедливого возмездия в США и Канаде, узнав о создании "незалежной", впала от восторга в подлинное неистовство, на которое нобелевский лауреат ответил следующим образом:

Дорогой Карл Двенадцатый, сражение под Полтавой,

слава Богу, проиграно. Как говорил картавый,

время покажет – кузькину мать, руины,

кости посмертной радости с привкусом Украины.

 

То не зелёно-квитный, траченый изотопом,

– жовто-блакитный реет над Конотопом,

скроенный из холста: знать, припасла Канада –

даром, что без креста: но хохлам не надо.

 

Гой ты, рушник-карбованец, семечки в потной жмене!

Не нам, кацапам, их обвинять в измене.

Сами под образами семьдесят лет в Рязани

с залитыми глазами жили, как при Тарзане.

 

Скажем им, звонкой матерью паузы метя, строго:

скатертью вам, хохлы, и рушником дорога.

Ступайте от нас в жупане, не говоря в мундире,

по адресу на три буквы на все четыре

 

стороны. Пусть теперь в мазанке хором Гансы

с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.

Как в петлю лезть, так сообща, сук выбирая в чаще,

а курицу из борща грызть в одиночку слаще?

 

Прощевайте, хохлы! Пожили вместе, хватит.

Плюнуть, что ли, в Днипро: может, он вспять покатит,

брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый

кожаными углами и вековой обидой.

 

Не поминайте лихом! Вашего неба, хлеба

нам – подавись вы жмыхом и колобом – не треба.

Нечего портить кровь, рвать на груди одежду.

Кончилась, знать, любовь, коли была промежду.

 

Что ковыряться зря в рваных корнях глаголом!

Вас родила земля: грунт, чернозём с подзолом.

Полно качать права, шить нам одно, другое.

Эта земля не даёт вам, кавунам, покоя.

 

Ой-да левада-степь, краля, баштан, вареник.

Больше, поди, теряли: больше людей, чем денег.

Как-нибудь перебьёмся. А что до слезы из глаза,

Нет на неё указа, ждать до другого раза.

 

С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!

Только когда придёт и вам помирать, бугаи,

будете вы хрипеть, царапая край матраса,

строчки из Александра, а не брехню Тараса.

 

Когда я прочитал до конца, то первое, что поразило – это запредельное косноязычие неряшливо зарифмованного текста, в которое впал Иосиф от негодования и гнева, охватившего его. Состояние вдохновенной пламенной страсти вообще было противопоказано его холодному таланту. Свои незаурядные версификационные способности он мог проявлять лишь с помощью иронии, скепсиса, изысканного цинизма. А тут от нахлынувшей ярости поэт чуть не потерял дар речи, или если говорить его словами – "часть речи". Но беда не в этом. Когда стихотворенье пишется по какому-то конкретному поводу, то он, этот повод, даёт старт вдохновению лишь вначале, а потом в работу включается вся энергия мировоззрения, если оно есть у поэта. У Бродского оно было.

Но, желая отхлестать бандеровцев "бичом Ювенала", он вольно или невольно с первых строчек забыл о них, и выплеснул на бумагу жестокий и несправедливый приговор всему украинскому народу, его крайне своеобразному национальному характеру. Бродский отказал ему не только в уме, но и в здравом смысле, и в христианском терпении вместе с милосердием, и в простодушной наивности, столь глубоко прочувствованной Гоголем, и в способности к самопожертвованию, гениально изображённой в повести "Тарас Бульба"... Я уж не говорю о преданности русскому товариществу, воспетой в гоголевском эпосе столь убедительно, что я до сих пор не могу понять, почему после того, как судьба Тараса Бульбы за целых полтора века вошла в сознание и чувства нескольких поколений России и Украины, почему после такой благодатной полуторавековой работы нашлись в мире силы, которые смогли расчленить наше восточнославянское тело, разрубить палашом наш общий позвоночник и разорвать нашу единую душу. А причастность Искры и Кочубея к имперской судьбе России, угаданная Пушкиным в "Полтаве"? Куда её денешь? Да разве язык оды Бродского – порой приблатнённый, почти базарный, нарочито "интеллигентско-вульгарный" ("Как говорил картавый", "по адресу на три буквы", "пусть теперь в мазанке хором гансы с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы", "плюнуть что ли в Днипро", "прощевайте, хохлы", "брехня Тараса" и т.д.) – разве это язык "имперского мышления", как утверждают иные знатоки нашей общей истории?

Вот образец настоящего имперского стиля и в мысли и в стиле "Александра", якобы столь любимого Иосифом:

Наш Киев, дряхлый златоглавый

прапращур русских городов,

сроднит ли с буйною Варшавой

святыни всех своих гробов?

 

А у Бродского? Да он снизил до плинтуса не только "рейтинг" украинского, но и русского народа, когда весьма своеобразно объяснял причину развала советской империи:

Не нам, кацапам, их обвинять в измене.

Сами под образами семьдесят лет в Рязани

с залитыми глазами жили, как при Тарзане.

 

Да, можно согласиться, что "не нам" их обвинять. Но утверждать, что русский народ ("кацапы") в советское семидесятилетие только и делал, что "заливал глаза" и жил растительно-животной ("тарзаньей") жизнью, может только литературный сноб или органический русофоб. Ни тем, ни другим, если оценивать творчество Бродского в целом, он не является, несмотря на строки "собака лает, ветер носит, Борис у Глеба в морду просит". Несколькими стихотвореньями о русской деревенской жизни, написанными в ссылке, Бродский оградил себя от подобного рода обвинений. Хотя и эти стихи написаны человеком, не живущим "внутри" деревенской жизни, а глядящим на неё с интересом, но со стороны.

Но за что он ненавидит национальную суть украинского человека? – За его исконную укоренённость в земле:

Что ковыряться зря в рваных корнях глаголом,

Вас родила земля, грунт, чернозём с подзолом.

Полно качать права, шить нам одно, другое.

Эта земля не даёт вам, кавунам, покоя.

Ой ты левада, степь, краля, баштан, вареник.

 

Вот она квинтэссенция его манифеста, его приговора всем гоголевским героям, "ковыряющимся" в "чернозёме", скачущим и блуждающим по "степи", объясняющимся в нежных чувствах своим "дивчинам-кралям", собирающим урожаи со своих "баштанов". А что касается брезгливости поэта по отношению к "варенику", то скажу, что он ничуть не хуже "мацы" или "фаршированной щуки". Еврейство Бродского, от которого он демонстративно и небезуспешно отстранялся всю жизнь, время от времени неизбежно напоминало о себе. И не случайно он однажды всё-таки побывал на западной Украине в местечке Броды, откуда вышли его предки, "поковырялся в корнях", в земле, по которой прошли батальоны Тараса Бульбы, "огнем и мечом мстя" ясновельможным "шляхтичам и "жидам арендаторам" за смерть Остапа и за неудавшуюся судьбу "неньки Украины".

Но если пораскинуть мозгами, то с такой же еврейской неприязнью "людей воздуха" (вспомним картины Марка Шагала!) относится Эдуард Багрицкий к "людям земли" – к своему антиподу хуторянину Опанасу, к "человеку предместья" из русского Подмосковья, тоже "ковыряющемуся в земле".

Мифологическое понятие "мать сыра земля" враждебно "людям воздуха", как и всё, что рождается из её утробы: у Бродского это – "семечки", "хлеб", "кавуны", "жмых", "колобы", "вареники", "курица из борща"; у Багрицкого всё то же самое: "капустная благодать борща", "колоды для пчёл", "мир дрожжевой, густой", "воркованье щей", "ушат топлёного молока"... И тому и другому ненавистен "матёрый желудочный быт земли". Я уверен, что Иосиф Бродский – поэт космополитического склада – возмутился бы, узнав, что я сравниваю его творчество с творчеством поэта революции Багрицкого. Но что делать! Еврейские комплексы до конца не изжил из своей генетической сущности и родовой памяти ни тот ни другой. Такова ирония истории. Я уж не буду подробно говорить о том, что Иосиф, ненавидя антисемитскую Украину Бандеры и "вертухая" Демьянюка, в упор не видел Украину Александра Довженко, Сидора Ковпака, Ярослава Галана, Олега Кошевого, Богдана Ступки, Михаила Стельмаха, Владимира Сосюры, Ивана Кожедуба и многих десятков миллионов в полном смысле этого слова настоящих русско-советских украинцев. Да, в конечном счёте, самого Бродского объединяло с украинскими вертухаями то, что он, как и они, выбрал себе изгойскую судьбу и эмигрантскую долю (что весьма странно для "патриота империи"), но в отличие от них добровольно. Конечно УПА и УНСО и дивизию "Галичину" из истории не выкинешь, как и резню, которую бандеровцы устроили полякам на Волыни и евреям на Львовщине, как и способность "самостийников" служить всем режимам в роли лагерных охранников и "вертухаев". Недаром в советское время в литературной среде была широко известна история о том, как делегация украинских письменников приехала в Минск на какой-то литературный праздник и во время дружеского застолья один из украинских гостей, крепко подпивший, произнося тост, так расхвастался, говоря, что Украина богата всем – и антрацитом, и железной рудой, и чернозёмом, и пшеницей, и Чёрным морем, и Днепрогэсом, и великой литературой, и так неуместно и вызывающе все это выглядело по сравнению со скромной и небогатой белорусской жизнью, что белорусские писатели выслушали его похвальбу и кто-то из них, чуть ли не Максим Танк, взял слово и добавил:

– Ну да, у нас никаких украинских богатств нету, у нас даже своих полицаев не было, нам их с Украины привозили... 

И верно: белорусскую Хатынь, как и многие другие партизанские деревни, сожгли вместе с людьми бандеровцы. И не случайно одесское жертвоприношение в пламени пятидесяти человек 2 мая 2014 года народная молва окрестила новой Хатынью.

Впрочем, Максим Танк был не до конца справедлив: в Белоруссии тоже имелись свои полицаи, как и в России власовцы. Но разница между русско-белорусской и украинской историей состоит в том, что Власова и нескольких его ближайших сподвижников повесили в Москве на Лубянке, что рядовые власовцы, как и белорусские полицаи, оттянули свои двадцатипятилетние срока в Норильске и Магадане. А самое главное заключается в том, что ни в Белоруссии, ни в России никогда и ни за что они не пройдут с почётом по улицам наших столиц, как проходят их "товарищи по оружию" по Риге и Киеву, и никто из них никогда не будет ни окружён почётом, ни возведён в герои.

И ещё несколько слов о финале стихотворения Бродского. "Брехня Тараса"... Поскольку для русского народа "Пушкин это наше всё", и потому любые попытки умалить его значение бесполезны, так и Тарас Шевченко – есть "всё" для народа украинского и потому любые оскорбительные слова о Кобзаре будут сказаны о нём впустую.