Андрей ПОПОВ. И КОСНЁТСЯ НЕБЕСНАЯ ВЛАГА ЧЕЛА… Поэзия

 

Андрей ПОПОВ

И КОСНЁТСЯ НЕБЕСНАЯ ВЛАГА ЧЕЛА…

 

* * *

Приуныли дороги – пустились вразнос.

Только вечная осень тебе не к лицу,

Потому что до смерти ещё не дорос.

Не ворчи каждый раз – жизнь подходит к концу.

 

Жизнь подходит к началу, как к сердцу вопрос –

Почему ждешь любви на путях непогод?

Потому что до смерти ещё не дорос.

А она, как любовь, до тебя дорастёт.

 

* * *

Собака лает, ветер носит,

И жизнь по-прежнему идёт,

Её невидимые оси

Скрипят и ускоряют ход.

 

Скрипят о том, чтоб жили-были,

Чтоб зря не расточали дней,

Не зная ничего унылей,

Не зная ничего светлей,

 

Чтоб слушали на случай всякий

Ума и сердца разнобой,

Как ветер носит лай собаки

По полю жизни роковой. 

 

* * *

От вчерашней метели, звезды и хандры

Просыпаешься – вроде, живой.

Вроде, мысли мои, как прощенье, мудры, –

Начинают дружить с головой.

 

Ничего, что болит. Да зато на плечах.

Не в колодце ночного суда.

Не могу только вспомнить, какую печаль

Я вчера забывал навсегда…

 

* * *

Не считать бы годы и утраты,

Ни о чем в душе своей не споря,

Лишь смотреть спокойно на закаты

В домике на берегу у моря.

 

И надеждам никаким не веря,

Никого вокруг не замечая,

Наблюдать, как волны точат берег,

Сидя в старом кресле с чашкой чая.

 

Наблюдать, как ветер гонит к югу

Грусть и память, и рыбачьи шхуны.

И погладить кошку, как подругу

Вечной жизни на прибрежных дюнах.

 

РИМСКИЙ СЮЖЕТ. ПЕРВЫЙ ВЕК

                   Все, брат Галлион, желают жить счастливо,
                                         но никто не знает верного способа
                                                       сделать жизнь счастливой
                                                                              Луций Сенека

Друг Сенека, в молитве и споре

Я хотел понимать времена –

Словно стоик! Но суд категорий

Отложила чужая жена.

 

Мы хотели в Мессину уехать,

Да хоть в самую галльскую глушь,

Чтоб счастливыми быть, друг Сенека,

Чтобы нас не искал её муж.

 

Может, даже скитаться по странам,

На Эгадские плыть острова…

Но она вдруг ушла к христианам,

Зацепившись душой за слова,

 

Что блаженны лишь чистые сердцем,

Что им вечные дни суждены,

Что от совести некуда деться,

Что есть долг христианской жены…

 

Для меня вышло как-то бесславно –

Тяжело… Словно рабства клеймо

На душе моей. Только недавно

От неё получил я письмо.

 

Пишет, надо мне быть терпеливым,

Это ладно. Вот строчка светла:

«А с тобою была я счастливой».

Так и пишет – счастливой была!

 

Что же надо еще человеку?!

И какой ею движет расчёт?

Что-то есть выше счастья, Сенека?

Может, это меня и спасёт…

 

Пью вино и лежу под оливой

На постели листвы и травы.

«А с тобою была я счастливой».

Прочитать это –  счастье… Увы…

 

Подвожу свой рассказ к эпилогу,

Краткость, думаю, друг мой, в чести.

Я приду к христианскому Богу

И скажу: «Я был счастлив… Прости…».

 

* * *

И коснется небесная влага чела,

И подумаешь, в небо вникая,

Что летит через поле шальная пчела,

Или, может быть, пуля шальная.

 

Будет дождь. Прижимается память к земле,

Птицы, словно обиды, уснули.

Только дождь не мешает упрямой пчеле,

А тем более маленькой пуле.

 

До каких я не смог прикоснуться высот

До сих пор в середине июля?

И подумаешь, целится прямо в висок,

Хорошо бы пчела, а не пуля.

 

* * *

                              Уступай дорогу дуракам.
                                            Японская пословица

Не смотри на встречных свысока.

Никого не задевай. Не трогай.

Уступай дорогу дуракам,

Пусть они идут своей дорогой.

 

Пусть шагают до любой звезды.

Хоть куда. Окажется в итоге,

Как и прежде, только две беды –

Это дураки и их дороги.

 

ПОД САМШИТОМ

                              В час отлива, возле чайной
                                        Я лежал в ночи печальной…
                                                            А.Вознесенский

В южном парке под самшитом

Я лежал жарой разбитый,

Невесёлый и небритый,

И усталый от волнений

И вопросов бытия.

 

Я лежал, себя жалея,

Вдруг увидел на аллее

Вознесенского Андрея.

Чтобы не было сомнений,

Он сказал мне: «Это я!».

 

И добавил: «Ты не птица,

От волнений можешь спиться,

Колоситься как пшеница,

Материться, как собака,

Или ползать, как змея.

 

От мартини и текилы

Плакать, словно крокодилы,

И лежать, теряя силы».

Чтобы не было сомнений,

Он сказал мне: «Это я!»

 

Отвечал я: «Рядом море.

И с тобою я не спорю.

Хэппи энд и ай эм сори!

Я – не ворон, чтобы каркать

На родимые края.

 

Как сказать тебе, Андрею,

Что страдаю за идею,

Под самшитом верить смею,

Что беседую с ушедшим

За пределы бытия».

 

СПОКОЙНЫЙ РЕЙС

Мыслил, что мировая история
                                            идёт кувырком,

как вдруг меня стюардесса
                             задела округлым бедром. 

 

Задела меня случайно,
                            такая у неё работа –

ходит она по салону
                          во время авиаполёта,

смотрит внимательно по рядам,
                    не пьёт ли алкоголь кто-то.

 

Нет ничего досадней,
             печальней для воздушного судна,

чем выпивший пассажир,
                  с которым договориться трудно.

Он недоволен всем
                 и выражается крепко прилюдно.

 

Выпьет водки, коньяка,
                       текилы, кальвадоса и рома,

никакой высоты не боится
                                 и людей незнакомых,

 

ни сидящих с ним рядом работяг,
                            ни застенчивых женщин,

делающих ему замечания,
                                  что пить надо меньше.

 

А он в ответ громко смеётся
                             и говорит, что он – гений,

и что все должны замолчать
                     и встать перед ним на колени.

 

Но стюардесса,
               что меня задела округлым бедром, 

напомнит, что он пассажир,
                            а не вашингтонский обком.

 

Готовиться надо к посадке,
                                    не лить в салоне вино.

Потому что это
                           категорически запрещено.

 

И пассажир утихает,
                       смущенный округлым бедром,

и мировая история
                                снова идет кувырком. 

 

КНЯЖНА НАДЕЖДЫ

Без надежд молитва-то грешна,

Надо изменить слова в рассказе –

Помолись, персидская княжна,

Чтоб не бросил за борт Стенька Разин,

 

Чтоб небес услышал он укор –

И о нём не будет плакать плаха,

Выйдет на речной волны простор,

Бросит пить – с тобою станет шахом.

 

Пусть казачий поворчит народ,

Да в конце концов воскликнет: «Любо!»,

Только пивоваренный завод 

Именем другого душегуба

 

Назовут. Но бросит атаман

Баб топить. Ругаться будет реже.

И подарит Родине Иран,

Выплыв из-за острова на стрежень.

 

Время по-иному потечёт,

Ты лишь помолись, княжна, от сердца.

Может, помудреет Горбачёв,

Перестанет пить, быть может, Ельцин.

 

Не утонет русская страна

В омуте реформенных фантазий.

Помолись, персидская княжна,

Надо изменить слова в рассказе.

 

ЛИСТАЯ ПРОГРАММЫ ТВ

Не всё еще потеряно,

Хоть не читал Пелевина,

Хоть не ходил по берегу я острова Самуй,

Хоть только пил умерено,

Не соблазнил Каренину,

Страдая от терпения, как пень и чистоплюй.

 

Приплыл с картиной Репина.

Не смог прочесть Прилепина –

На Соловки мне с трепетом смотреть не суждено.

Хотя не всё потеряно,

Как сказано у Ленина –

Из всех искусств важнейшим является кино.

 

БЕССМЕРТИЕ

                                                     Жил на свете таракан…
                                                                        И потом попал в стакан.
                                                                                Фёдор Достоевский

                                                            Таракан сидит в стакане.
                                                                      Ножку рыжую сосет
                                                                            Николай Олейников                                       

Человек гуляет с тараканом.

Таракан бежит без поводка,

Не стыдит он тех, кто в виде пьяном,

Тех, кто бродит праздно, как тоска,

 

Тех, кто ковыляет по болезни,

Тех, кто промышляет в воровстве.

Потому что таракан любезный,

Потому что он не в голове.

 

Потому что никогда не поздно

Выводить молитвой и постом

Тараканов головного мозга –

Гнать их из извилин на простор.

 

Таракан гуляет с человеком

Круглый год – и летом, и зимой,

Не по мыслям и библиотекам,

А по жизни улицы прямой.

 

Счастья он, увы, себе не тащит,

Но от счастья не бежит в туман.

Если человек не настоящий,

Настоящим будет таракан.

 

Не смутят его прогноз о буре,

С кислотою борною еда,

Потому что он в литературе

Навсегда.

 

ЕВГЕНИИ ЛИПОВЕЦКОЙ

Не первый день, да и не первый год, 

Линяет кот в сюжете гобелена.

И снова слышу: «Уровень не тот,

Когда любое море по колено».

 

Порядок строгий с уровнем воды,

Но две беды – придурки и дороги.

Покажется, всё в жизни до звезды,

Что время только убивает ноги,

 

С моей тоской шагая наравне,

Уравнивая стороны квадрата.

Нет уровня, как истины в вине,

Как искренности в ссылках и цитатах.

 

И вспомнит та, с которой я не сплю,

Про год кота. И первая измена

Пройдет, как капитан, по кораблю,

Который вышел в море по колено.

 

А в черный год устанет черный кот

Линять на стенке от глядящих косо

И кораблю дорогу перейдет,

Чтоб отругал я, но простил матросов,

 

Уткнувших в ночь тяжёлый теплоход,

Не разобравших звёзды и разметки.

Не те пути. И уровень не тот.

И гобелен совсем не той расцветки.

 

* * *

Что может быть трагичней и нелепей,

Что может быть бездарней, господа,

Когда у нас в пророках ходит рэпер,

А в праздниках – народная беда?

 

И мнит торговец, что он летописец,

А покупатель мнит, что он судья,

И я смотрю, как курит ангел лысый

На фестивале дыма и дождя.

 

* * *

Все хорошо. И сны с любовью.

И сны с любовью про семью.

И снова выпью за здоровье,

Я за здоровье часто пью.

 

Во мне, как брага, бродит юмор,

И опьяняет речь мою.

И я от скромности не умер,

Поскольку за здоровье пью.

 

А вы, уставшие от дела,

От трезвых смет и от врачих,

Пойдемте в парк, где будем белок

Ловить. Но не поймаем их.

 

Пусть скачут. Лучше так, поверьте.

И после можно по сто грамм,

Чтобы хватило на бессмертье,

Здоровья бы хватило нам.