Владимир ХОМЯКОВ. «НЕСКАЗАННЫЙ СВЕТ». К столетию есенинского стихотворения «Письмо матери»

 

Владимир ХОМЯКОВ

«НЕСКАЗАННЫЙ СВЕТ»

К столетию есенинского стихотворения «Письмо матери»

 

Вновь вспомнился удивительный фильм Василия Шукшина «Калина красная». Там, в начале кинокартины, в исполнении самодеятельного артиста из числа заключённых пронзительно звучит песня «Письмо матери», созданная, по достаточно убедительной версии, композитором Василием Липатовым на знаменитое стихотворение Сергея Есенина.

Оно было написано во второй половине марта 1924 года, вскоре после выхода поэта из Кремлёвской больницы. Первая публикация «Письма матери» состоялась в третьем, апрельско-майском, номере одного из самых авторитетных журналов того времени – «Красной нови». А в том же 1924 году произведение вошло в есенинский сборник «Стихи (1920-24)», выпущенный в Москве и Ленинграде издательством «Круг». Увидело свет стихотворение и в журнале «Народный учитель», в февральском номере за 1925 год, в статье литературоведа, исследователя русской поэзии Ивана Розанова. Он, оценивая книжную публикацию произведения, высоко отозвался о нём: «…в книжке Есенина попадаются такие стихи, которые, как уверяли нас многие читатели, способны тронуть до слёз. Так умели трогать Пушкин, Лермонтов, Блок. Вот есенинское «Письмо матери», которое мы приводим целиком… По некоторым выражениям и по сердечности стихотворение это напоминает пушкинское послание к няне «Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя…» … после словесных хитросплетений и умствований некоторых наших поэтов читателю можно отдохнуть хотя бы на время на этих строчках крестьянского поэта, проникнутых истинной интимностью».

«Письмо матери» коснулось своим «несказанным светом» многих людских сердец, получило широчайшую известность в самых различных слоях общества.   

Вот что рассказывал об этом в своих воспоминаниях писатель Николай Никитин: «1924 год, разгар нэпа. Поздний летний вечер. Есенин вместе со мной приехал в один из кварталов Москвы, который не славился своей безопасностью. Тут были всякого рода подонки, продажные женщины, воры, бездомники и беспризорники. Они направлялись к Ермаковке. Так называлась московская ночлежка. Когда мы с Есениным вошли туда же, мне вспомнилась надпись над вратами дантовского ада: «Оставь надежду всяк сюда входящий». «Есенин… Есенин… Есенин…» – послышался мне шёпот. Я оглянулся. У обитателей Ермаковки наморщенные лица. В глазах светится холодное любопытство. Некоторые смотрят недружелюбно. Есенин чувствует это… Он начинает чтение «Москвы кабацкой»… Но чем надрывнее становится его голос, тем явственнее вырастала стена между хозяевами и гостем-поэтом… такой приём со стороны ермаковцев совершенно понятен. Как могли они воспринять, да ещё в стихах, весь тот «бытовой материал», где всё так было близко им и в то же время, очевидно, ненавистно… Положение осложнялось. Всё мрачнее становились слушатели. И вдруг Есенин, говоря по-современному, резко поворачивает ручку штурвала. Он читает совсем иные стихи – о судьбе, о чувствах, о рязанском небе, о крушении надежд златоволосого паренька, … о своей «удалой голове», … о матери, которая выходит на дорогу в своём ветхом шушуне и тревожно поджидает любимого сына … и о том, что он всё-таки приедет к ней на берега Оки.

Не такой уж горький я пропойца,

Чтоб, тебя не видя, умереть.

Что сталось с ермаковцами в эту минуту! У женщин, у мужчин расширились очи, именно очи, а не глаза. В окружающей нас теперь уже большой толпе я увидел горько всхлипывающую девушку в рваном платье. Да что она… Плакали и бородачи. Им тоже в их «пропащей» жизни не раз мерещились и родная семья, и всё то, о чём не можешь слушать без слёз. Прослезился даже начальник Московского уголовного розыска, который вместе с нами приехал в Ермаковку. Он «сопровождал» нас для безопасности. Никто уже не валялся равнодушно на нарах. В ночлежке стало словно светлее. Словно развеялся смрад нищеты и ушли тяжёлые угарные мысли. Вот каким был Есенин…».

 

По мнению ряда литературоведов, образ матери в этом стихотворении является собирательным. Он вместил в себя не только образ Татьяны Фёдоровны Есениной, но и бабушки поэта – Натальи Евтихиевны Титовой. О ней Сергей Александрович вспоминал с особой теплотой: «Бабушка любила меня изо всей мочи, и нежности её не было границ». К тому же вряд ли могло подойти к матери поэта, 49-летней, ещё полной сил женщине, обращение «старушка». В общем, сложилось так, что и Татьяна Фёдоровна, и Наталья Евтихиевна – два близких, родных Есенину человека – явили собой потрясающей силы образ, который уже целый век продолжает волновать сердца любителей поэзии.

Младшая сестра гениального лирика – Александра Александровна – в своих воспоминаниях поведала о его любви к пению. В есенинский семейный репертуар входили не только народные песни, но и положенные на музыку авторские произведения поэта: «Вечер чёрные брови насупил…», «Есть одна хорошая песня у соловушки», «Письмо матери»:

Я вернусь, когда раскинет ветви

По-весеннему наш белый сад.

Только ты меня уж на рассвете

Не буди, как восемь лет назад.

 

Не буди того, что отмечталось,

Не волнуй того, что не сбылось, –

Слишком раннюю утрату и усталость

Испытать мне в жизни привелось.

 

И молиться не учи – не надо!

К старому возврата больше нет.

Ты одна мне помощь и отрада.

Ты одна мне несказанный свет.

Многое звучит в строках «Письма матери». Это и грусть-печаль об ушедшем, и просьба о прощении, и расставание самого поэта со всеми обидами, которые когда-либо случались в его судьбе, их прощение и приятие... И всё озарено здесь иконописным образом несказанного света. Света, нисходящего с небес. Вечного света любви, струящейся из материнского сердца.

город Сасово, Рязанская обл.