Максим ЯКОВЛЕВ. БЛАЖЕННЫ ПЛАЧУЩИЕ. Повесть-сказка

 

Максим ЯКОВЛЕВ

БЛАЖЕННЫ ПЛАЧУЩИЕ

Повесть-сказка

 

– Вовик, ко мне!

– Вовик, теперь ко мне! Быстрее!

– Вовик, к ноге!

Вовик – четырехлетний малыш – бегал на четвереньках по осенней детской площадке, усердно выполняя команды двух третьеклассников, на этот раз – «инструкторов по обучению собак».

– Вовик, сидеть! Взять!

Димка размахнулся и бросил палку в кусты.

– Ищи, ищи. Так, хорошо!

Тут Вовик не стерпел и, встав на ноги, побежал к «хозяину» с палкой во рту.

– Э нет, так мы не договаривались. Давай по новой. По-собачьи, понял?

Опять палка летит в кусты. И на сей раз все проделано, как положено. Правда, малыш здорово запыхался, но...

– Лёха, ты глянь на морду его. Ну точно, как у моего Джека! Молодец, Вовик!

– Собаку надо поощрять, – подойдя, сказал Лёха и, присев, похлопал способного «щенка» по спине.

– А чего ему дать-то, «Педигри», что ли?

– Лучше «Чаппи»!

И оба приятеля закатились от смеха.

 

Даша вышла во двор и огляделась. Подружки, которые только что дожидались её под окнами, когда она, торопясь, доедала суп, куда-то исчезли. В пространстве между двумя пятиэтажками, заросшем вдоль тротуаров деревьями и кустами, с песочницей посередине, сломанными качелями и одинокой скамейкой, прогуливались мамаши с колясками, стояли группами бабушки, гоготали ребята из соседнего дома, но никого из подружек видно не было.

«Ведь мы же договаривались, что они подождут! – с возмущением подумала Даша. – Ну как после этого дружить с ними?! Где прикажете их искать?!».

Настроение портилось. «И чего они ржут на весь двор? – Она с раздражением посмотрела на Димку и Лёху. – Ну конечно, опять над этим дурачком издеваются. Может, они знают, куда девались девчонки?». Подходя к ним, Даша увидела, как Димка достал из джинсов две жвачки, развернул обертки, один кубик кинул в рот, другой дал Лёхе и, посмотрев на Вовика, сглотнувшего слюну, сказал:

– Леха, смотри, сейчас прикол будет. Вовик, ты сегодня классно всё делал, ты честно отработал, да? Поэтому тебе причитается зарплата...

– Он же собака, ты чего? – Лёха чуть не лопнул со смеху.

– Погоди ты, смотри, что будет. Он уже не собачка, он работал собачкой, да, Вовик?

Вовик кивнул, глядя с надеждой и верой на Димку.

– И вот… – Димка разгладил обертки и вкладыши от жвачек, – за эти труды тебе полагается… Слушай, Вовик, это же огромные деньги! Это же «баксы», понимаешь? Доллары!

Вовик опять кивнул.

– Понимает он… – заржал Лёха.

– На, держи, – Димка шлепнул по чумазой ладошке цветными фантиками.

Ладошка тут же сжалась в кулачок, а кулачок мигом спрятался за спину. Теперь Вовик боялся только одного: как бы они не передумали и не отняли бы у него такое богатство! Он быстро поклонился и попятился восвояси.

– Ой, чего-то ты слишком много отвалил ему. Погорячился ты, Димон, точняк, – «посочувствовал» приятелю Лёха.

– Пасиба, пасиба, – шептал малыш, продолжая кланяться и пятиться от своих благодетелей. Ему хотелось поскорее улизнуть от них, чтобы где-нибудь в укромном месте рассмотреть свои драгоценные бумажки, внимательно и не спеша, как делал он всякий раз, когда ему попадалось в руки что-нибудь особенное.

– Смотри, сейчас начнет всем хвастать своими «баксами» и говорить, что он на них купит, – лениво жуя, сказал Димка.

Это была чистая правда. Вовик бы так и сделал, рассказывая всем встречным, что у него теперь тоже есть деньги, настоящие доллары, и что он может пойти и купить на них мороженое, «козаную» куртку для мамы, и ещё покататься на автобусе... Но тут подошла Даша.

– Чего вы его опять обманываете?!

– Кто, мы обманываем? Вовик, мы тебя обманываем?! – вскинулся Димка.

– Дураки ненормальные! – закричала Даша.

Вовик смотрел то на Дашу, то на Диму, и маленькое сердце его сжималось от предчувствия неотвратимой беды.

– Все, раз мы обманываем, отдавай наши деньги, Вовик!

– Отдай им, – приказала Даша. – Пусть сами на них покупают!

– Не-а, ни за что не отдаст, – сказал Лёха. – Правильно, Вовик, держи их крепче, они самые настоящие!

Вовик снова попятился, не забывая благодарно кланяться.

– Вот так, блин, сделаешь человеку добро, так ты же еще и виноват, – проворчал Димка, озираясь по сторонам. Их яростные крики привлекли внимание бабушек, и они уже стали подтягиваться к месту событий.

Вовик понимал сейчас только одно: надо бежать. Так все прекрасно складывалось, такая неожиданная удача свалилась на него, а тут пришла эта Даша и почему-то хочет, чтобы он отдал свои деньги назад. И он побежал, он бросился наутек так быстро, как только позволяли ему его короткие ножки.

– Он же всем верит! – вдруг неожиданно для себя крикнула Даша.

– Эт точно. Одно слово – «чудо природы», – изрек благополучный и успевающий по всем предметам Димка.

– Сваливаем отсюда, а то вон «пингвины» окружают, – сострил Лёха, далеко не успевающий в школе, зато еще более благополучный в жизни.

«Чудо природы» действительно всем и всему верил, и это было странно, даже учитывая его слабоумие, но самое удивительное в нем было то, что он не умел обижаться. Его-то самого обижали довольно часто, бивала нередко и мать, которую, правда, никто никогда не видел, и он плакал так же, как и все дети, от боли и несправедливости, но стоило обидчику позвать его – и он тут же, с невысохшими еще слезами, подходил и охотно делал все, что ему ни скажут.

Росточка он был маленького, и на вид ему было никак не больше трех лет. Он старался улыбаться всегда, даже когда его ругали. Может быть, оттого, что иногда не понимал, за что на него сердятся, и улыбка как бы извиняла его недогадливость и глуповатость.

Это маленькое существо больше всего на свете боялось оказаться причиной чьего-либо неудовольствия. Он жил полевым цветком, который можно было обидеть и даже растоптать, но который так и останется цветком, и ничем иным. Где он жил и с кем, никто толком не знал, его могли не видеть, и не вспоминать о нем несколько дней, как вдруг он опять появлялся откуда-то во дворе. И когда темнело и все расходились по домам, никому не приходило в голову, куда же пойдет этот малыш, не заблудится ли, не случится ли с ним какой беды. И одет он был обычно в одно и то же: потрепанные клетчатые штаны и такая же видавшая виды куртка.

А сейчас он бежал от девочки Даши, спасая свое заработанное «богатство», не чуя ни ног, ни дороги. Что касается Даши, то она, похоже, нашла себе дело и собиралась довести его до конца. Перестав ругаться с ребятами, Даша бросилась догонять Вовика.

Она нагнала его на самом повороте дорожки, уходящей за дом.

– Да стой же! – Даша наконец схватила беглеца за руку. – Ты пойми, ведь это просто бумажки. Бумажки, фантики! И никакие это не деньги, – горячилась Даша. – Ты, дурачок, понимаешь? Тебя обманули, а ты и рад. Дай сюда! Ну, дай же...

 

Вовик понимал. Он старался, он все понимал, он не понимал только, зачем эта девочка, с силой разжав его кулачок, забрала его денежки и теперь уходила от него, унося с собой самые яркие, самые дорогие мечты.

– Атдай, атдай маи денески! – повторял в отчаянии Вовик, семеня следом за Дашей.

– Не отдам! – Даша резко обернулась и увидела вдруг испуганно заморгавшие глаза, полные слез и горя. Вовик боялся заплакать и еще больше рассердить эту строгую девочку. Но он не мог, по всем законам детской природы он не мог не заплакать... Он замотал головой, он попытался даже улыбнуться, но горе все-таки было слишком велико. Мир рушился на глазах!..

Даша смотрела на поднятое к ней лицо с дорожками слез, которое изо всех сил старалось принять послушное выражение, старалось хоть как-нибудь угодить ей, только бы она, только бы она...

– Ну, что мне с тобой делать? Ненормальный какой-то!

Между тем раздражение ее куда-то исчезало, испарялось, рассеивалось... Она посмотрела на бумажный комочек в своей руке.

– Давай, знаешь, как сделаем? Ведь ты хотел купить себе мороженое?

Вовик внимал Даше так, как внимает погибающий в своей последней надежде.

– Хотел, – сказала за него Даша. – И я тоже хочу мороженое. Держи свои денежки...

Вовик боялся поверить.

– Клади в кармашек. Так. И жди меня здесь. Ты понял? Я сейчас возьму свои деньги, и мы вместе пойдем за мороженым. Хорошо? Никуда не уходи.

Даша могла б и не сомневаться, Вовик такой человек, что, если его попросят, будет ждать сколько нужно. Тем более сейчас, когда жизнь его вновь обретала смысл, и вновь была полна радужных планов!

Спустя несколько минут они уже шли по направлению к супермаркету.

Перед контейнером с мороженым Даша повернулась к Вовику:

– Давай свою денежку.

Вовик вынул аккуратно сложенные бумажки. Торопясь, он перебирал фантики, ронял и подбирал их и, наконец, протянул ей пахнущий жвачкой вкладыш с размытой картинкой какого-то гоночного автомобиля.

– А теперь выбирай, какое ты хочешь.

Вовик вопросительно посмотрел на Дашу.

– Я тебе советую вот это, – Даша показала на стаканчик в золотистом кульке.

Да ел ли он когда-нибудь мороженое, о котором столько твердил? И что он, спрашивается, мог выбрать, когда любое мороженое было для него самое лучшее и самое вкусное на свете.

Даша заплатила за два стаканчика, а вкладыш незаметно выбросила в урну, когда они выходили на улицу.

То, с каким наслаждением Вовик уплетал свое мороженое, описанию не поддается...

Они шли по улице. Их обегали прохожие; шмыгали мимо машины, собаки и кошки; куда-то неслись облака и тучи, раскачивались тополя. Их обносило пылью и листьями, но никто в целом мире не мешал им идти, они шли своим невидимым коридором... Они останавливались, наклонялись, что-то рассматривали, шли дальше. И опять останавливались, чтобы обсудить весьма непростые вещи...

Оказывалось, этот Вовик, несмотря на то, что был дурачком, много чего знал и умел в своей жизни. Например, он знал, что думает ворона, мимо которой они только что проходили: она ждет, пока пройдут люди, и тогда можно будет заняться смятой пивной банкой – там всегда хватало ей на пару глотков.

– Она разве пьет пиво? – удивилась Даша. – А у нас пиво любит только папа. И бабушка. А мы с мамой не очень.

Еще Вовик умел отличать хорошее дерево от плохого: этот тополь – хороший, он поет внутри «У-а-а-о-о», а вон тот, что у остановки – плохой.

– Почему? – спросила Даша.

– Потому что плохой!

Тем временем незаметно подкрался дождь и забарабанил по листьям, по тротуарам и по макушкам…

– Бежим! – крикнула Даша – и они припустились к подъезду.

Едва они вбежали под козырек, как хлынул ливень, да такой сильный и серый, что скоро ничего не стало видно.

Даша смотрела, как расползались и пузырились лужи, как быстрые ручьи превращались в потоки, и вот уже поплыли листья, бумажки, окурки, ореховые скорлупки…

А Вовик смотрел на Дашу, приоткрыв рот, обрамленный молочной пенкой, и лицо его сияло, как омытое яблочко. Благодарность распирала его маленькую душу, и он готов был идти за нею куда угодно.

Рядом, на первом этаже, приоткрылась форточка и бабушкиным голосом сказала:

– Даша, быстро домой!

– Пойдем к нам? – Даша взяла Вовика за руку, набрала код и они вошли в дом. Стальная дверь, вечно недовольная, громыхнула им вслед.

Дома было тепло, пахло вареной картошкой.

– О, у нас гости! – встретила их мама. – Давайте раздевайтесь, и будем ужинать. Не забудьте умыться. Как следует! Даша, ты слышишь?

– Слышу, слышу, – буркнула Даша, помогая Вовику снимать куртку.

А дождь лил и лил, срываясь водопадами с крыш, застилая окна. Вода уже плескалась у порогов подъездов. В домах наглухо закрывались форточки, в углах комнат сушились раскрытые зонты, на кухнях звякала посуда и хлопали дверцами холодильники.

– С кем это она там? – спросил папа, проходя мимо ванной.

– Да Вовика со двора привела. Пусть уж поужинает с нами, – ответила мама.

– Интересно, как это он пойдет в такую погоду? – озадачил себя папа.

– Не знаю, – мама посмотрела на папу и улыбнулась. – Может, утихнет скоро.

 

Вовик никогда еще в жизни так вкусно и много не ел. Он увлекался, сопел, вычищая тарелки, не замечая улыбок окружающих, а когда встречал их, лицо его принимало такой уморительно виноватый вид, что не рассмеяться было невозможно. Его, конечно, хвалили и ставили в пример Даше, которая нехотя возила вилкой по своей тарелке. Она с куда большим удовольствием рассказывала о том, чего наслышалась в этот день от своего маленького приятеля.

– Мам, представь, Вовик говорит, что наш дом на самом деле – морской корабль, а наша квартира находится в нем почти на самом «носу», ну, впереди...

У Вовика запылали уши.

– А еще он говорит, что твоя зубная щетка – вредная и злая тетка, правда, Вовик? А знаете, кого он назвал дедушкой? – Шкаф! Который стоит в моей комнате.

– Это потому, что он кряхтит, когда его открываешь, – вставил папа.

– Нет, оказывается, давным-давно он стоял в старом доме, и в нем прятали детей. А один раз даже хотели его сжечь...

– Давай-ка лучше доедай, догоняй своего Вовика, – сказала мама, собирая тарелки. – А шкаф и верно старый, я помню, была еще маленькой, когда дедушка привез его из комиссионки. Он ведь из ясеня, таких сейчас и не делают.

Вовик сидел, опустив голову, и был бы рад провалиться сейчас сквозь землю. Он медленно поднял глаза, переводя их с мамы на папу. На него было жалко смотреть.

– Ты чего, малыш, – подмигнул ему папа. – Все нормально.

Положение разрядила бабушка. Она вошла в кухню за чайником, посмотрела на всех и сказала:

– А что это наш гость красный такой? И глаза мне его не нравятся. Юля, посмотри-ка его.

И тут же ушла.

– Подойди-ка ко мне, малыш, – попросила мама.

Вовик послушно слез с табуретки и подошел к маме, не сводя с нее глаз.

– Да он горит весь, – тихо сказала мама, трогая его лоб. – И руки горячие.

На семейном совете было решено: положить Вовика в детской, а Даше постелить в бабушкиной комнате на раскладушке.

Мама быстро поменяла белье и стала копаться в аптечке, перебирая лекарства

– Что теперь делать, не представляю. Я не знаю ни матери его, ни адреса, ни телефона, – сокрушалась она.

– Ничего, все образуется, – сказал папа.

Вовик лежал в Дашиной кроватке, совершенно потеряв ощущение времени и пространства. Впервые в жизни он не верил тому, что с ним происходит. Он лежал, боясь пошевельнуться, и смотрел в окно. Он видел, как по стеклу, сменяя друг друга, текут и текут, изгибаясь, струйки дождя, и чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Мама вошла к нему, еще раз потрогала лоб, подоткнула одеяльце и выключила свет.

– Как уголек, – вздохнула она, прикрывая дверь.

Даше строго было приказано не общаться с больным. Ей следовало почистить зубы и ложиться спать. Проходя мимо его комнаты, она вдруг уловила зовущий ее голосок:

– Дас! Даса-а!..

Оглянувшись по сторонам, Даша юркнула в дверь, подошла к кроватке и наклонилась к Вовику.

Воспаленные губы малыша что-то быстро шептали ей в щеку.

– Я не слышу тебя, – она почти вплотную подставила ему ухо.

И услышала:

– Даса, мы поплывем далеко на калабле... плавда?

– Поплывем, поплывем. Обязательно. Спи, Вовик, выздоравливай.

А папа с мамой сидели на кухне и пили чай.

– У него все такое изношенное, старенькое, даже не знаю, что лучше – стирать или выбрасывать, – жалуясь, говорила мама.

– Да-а, – задумчиво позвякивая ложкой, сказал папа. – Надо бы как-то сообщить его родителям…

 

Утром Даша проснулась от шума упавшей вазы, которая стояла на тумбочке у изголовья. Комната мягко раскачивалась. Раскачивалась люстра. Раскачивалась герань со столетником. Раскачивался диван со спящей бабушкой. Даша вскочила с постели и едва не упала, потеряв равновесие. Из коридора донеслись голоса мамы и папы, и она бросилась к двери.

– Я теряю рассудок, Максим. Скажи мне, что происходит? Куда все девалось, откуда это взялось! Этого не может быть! Ведь это же невозможно!!! – причитала, уткнувшись в папино плечо, мама.

– Ничего, ничего. Разберемся, – говорил папа.

– Мама, что случилось? – одними губами спросила Даша.

– Дашенька, девочка моя, – мама прижала к себе дочку, покрывая ее слезами и поцелуями. – Я ничего не понимаю, я ничего не понимаю!.. – лепетала она. Обернулась на папу: – Ну что ты стоишь! Сделай что-нибудь, мужчина ты или нет!

– Тихо, – сказал папа, – бабушку разбудишь. Всем оставаться на местах.

– Папа, ну скажи же, что происходит?! – не выдержала Даша.

– Иди и посмотри в окно, – сказал папа.

За окном было море. Настоящее, огромное, как и положено, темнеющее в дымке у горизонта. Небо плавилось от солнца. По всей поверхности этой неспешно вздымающейся, тяжеленной массы воды не замечалось никаких признаков «утонувшего» города. Даша столько раз видела подобную картину в фильмах по телевизору, но сейчас еле верила своим глазам. Ей показалось, что она услышала крики чаек…

– Пап, а мы не утонем? – едва переводя дух, спросила она.

Но вместо ответа услышала очередной взрыд плачущей мамы. Папа молчал. Он нервно покусывал свой ус и не произносил ни слова.

Волны, как ни в чем не бывало, посверкивали себе на солнце, играли себе бурунами и катили друг за другом все дальше и дальше...

– Самое забавное во всем этом то, – заговорил вдруг папа, – что мы еще и плывем...

Мама притихла и подошла к ним. Даша посмотрела вниз и увидела, что, действительно, в метре от подоконника вода заметно тянулась вдоль дома толстыми, расходящимися струями.

– Вот это да! А как же подъезды, двери? – сообразила Даша.

– Я смотрел. Сухо. Нигде не течет.

– Прошу тебя, Максим, скажи, что все это значит? – взмолилась мама.

– Так, внимание! Сейчас все выясним, – бодро сказал папа.

Он ходил по комнатам и провозглашал:

– Вода есть! Холодная и горячая!.. Свет есть!.. Телефон работает!.. Телевизор тоже!..

– Надо позвонить на работу! – ожила мама.

Папа остановил её в коридоре и, глядя на Дашу, сказал:

– Из квартиры не выходить, окна не открывать. Бабушку не будить.

– Ты куда собрался? – тревожно спросила мама.

– Пора подниматься на палубу, – ответил папа и подмигнул маме с Дашей.

Вовик спал сладким, благословенным сном. Море баюкало его в гигантской колыбели дома, а он спал и совсем не ведал о том, что происходило сейчас в квартирах старой пятиэтажки, и какие бушевали сцены, какие вопли сотрясали изнутри закрытые напрочь окна!

И пусть он спит и не знает, что Дашина мама опять плачет, потому что на работе никто не снимает трубку, а подруги уже боятся с ней разговаривать, потому что никто не верит, что их дом плывет, рассекая волны, неведомо куда и зачем. Он не знает, что уже проснулась бабушка и обозвала все это бредом, но, в конце концов, остановилась на «безобразии» и как человек исключительно практичный и деятельный, принялась в свою очередь, обзванивать разные конторы, инстанции и департаменты... Но везде отвечали ей одинаково: что идет небывалый дождь, что все службы парализованы, что «все мы в известном смысле плаваем», и что по причине всего перечисленного, «в настоящий момент прийти к вам не смогут», но «взяли звонок на заметку» и, как только ситуация прояснится...

Теперь бабушка сидит, нахохлившись, смотрит сериал про несчастную любовь в роскошных апартаментах, и даже отказалась от кофе. Мама, с распухшими от слёз глазами, принялась за приготовление обеда, время от времени всхлипывая и причитая, и стараясь не смотреть в окно. Даша, напротив, перебегала от одного окна к другому в состоянии небывалого, необъятного чувства, и эта восторженность, крепко хлопая парусами, вытесняла из её сердца всякие, змеиного рода, страхи.

Папа все еще не приходил. Но больше всего ей не терпелось поделиться всем этим с Вовиком. Мама два раза заходила к нему, и поэтому Даша знала, что он еще спит, что температура спала, и что надо бы переменить ему влажное белье. И все-таки через полчаса Даша не вытерпела, приоткрыла дверь и заглянула внутрь…

Вовик стоял, прижавшись к стеклу лицом, а по ту сторону окна, отпечатавши резиновый нос, блестела большущая морда дельфина.

– Мама, дельфин! – заорала Даша.

Мама выронила сковородку и вбежала к ним в комнату. Дельфин постоял еще немного на хвосте и плюхнулся вниз, осыпав брызгами стёкла, и потом снова вынырнул, разрезая сияющим плавником зеленоватую воду…

– Еще один! И вон там тоже! – показывала пальцем Даша.

– Только бы не сойти с ума… – медленно проговорила мама.

Она стояла, ощущая ладонями тепло этих детских головок, и, глядя на их расплющенные носы, впервые за все эти безумные, изматывающие её душу часы, улыбнулась.

– Господи, что с нами будет?

 

Час шел за часом и ничего не менялось, дом как плыл, так и плыл себе и тонуть не собирался... а к стабильности, как известно, привыкают быстро и примиряются с самыми невероятными обстоятельствами.

Папа пришел взмокший, пропахший ветром и солнцем и голодный, как «морской волк». За обедом он рассказал все новости. Сначала они вместе с соседом со второго этажа, через чердак, обошли все подъезды и убедились, что особой помощи никому пока в доме не требуется. Потом они спустились в подвал и убедились, что там тоже все в норме. Потом поднялись на крышу дома, которая с сегодняшнего дня, станет гордо именоваться палубой.

– Красота неописуемая! – папа взял хлеб и стал намазывать его маслом.

– Лучше бы её вовсе не было, этой красоты, – мама подлила ему еще один половник. – Мы уж как-нибудь обошлись бы без неё.

Бабушка вошла со своей тарелкой, и по-куриному заглянула в кастрюлю:

– Что у нас сегодня, гороховый суп? А вчерашний остался, вермишелевый?

– Он в холодильнике, – отозвалась мама.

– Это просто безобразие, – продолжала бабушка. – Надругательство над народом. Только что смотрела новости по первой программе, они говорят, что такого в Москве не было «за все время наблюдения за погодой и даже за всю историю». Этим они пытаются оправдать свою беспомощность!

– А что еще говорят?

– Да ничего. Что они могут еще сказать!.. – бабушка зажгла горелку и поставила на нее кастрюлю. – Дума неизвестно где, остальные бубнят про выборы, президент куда-то уехал. А о нас, о нашем доме ни слова!..

Папа налил себе молока и произнёс как бы между делом:

– В общем, в три часа общее собрание на палубе. От каждой квартиры – по представителю. А так, приглашаются все желающие.

– А можно я тоже? Пап, ну можно? – Даша обняла папу за шею.

– Ну, если все будет так же спокойно...

– Ура-а!

 

Вовика давно уже переодели и покормили. Он сидел на кроватке, прислушиваясь к долетавшим до него голосам, но ничего не мог разобрать.

– Вовик! Я в три часа поднимусь на палубу! – влетела к нему Даша.

Вовик был рад не меньше её. Он тоже подпрыгивал и махал руками, восклицая какими-то непонятными гласными.

– А ну, по местам! – появилась мама. – Больной, вы ведете себя неадекватно.

Больной сложил руки и ухнул в подушки оловянным солдатиком.

Мама даже не успела ахнуть. «И какой он ненормальный? Обыкновенный ребенок», – подумала она, смеясь.

– Что-то у нас везде духота такая… – притворно поморщился папа. – А ну, откройте-ка окно.

– Только не здесь, – решительно возразила мама. – Лучше у нас в комнате.

Море было спокойно. Море дышало в окна теплыми, разомлевшими от солнца волнами и можно было наслаждаться их влажными, волнующими душу запахами. Бабушка с удовольствием подставляла лицо мельчайшим, окропляющим воздух каплям, а её вздернутый к солнцу подбородок выражал собой полное примирение с судьбою и миром...

К выходу на палубу готовились папа, мама и Даша. Вовик и бабушка должны были остаться в «каюте». Но в последний момент бабушка убедила всех в том, что Вовик очень даже самостоятельный и вполне оставляемый на какое-то время мальчик, и что ничего страшного не случится...

 

На палубе-крыше дома собрались все, кто смог преодолеть чердачные лестницы. Люди жадно общались с соседями. Каждая семья пересказывала без устали свои утренние переживания и мелкие происшествия, которые неожиданно воспринимались теперь даже с юмором. Но тревога все-таки сквозила в душах, заставляла одинокие поначалу группки лепиться друг к другу, объединяться с другими и к назначенным трем часам на палубе образовалась взволнованная разновозрастная толпа, чающая хоть какого-нибудь утешения и определенности.

В середину собрания вошел пожилой человек в белоснежной рубашке, и заговорил зычным и твёрдым голосом:

– Меня зовут Михаил Илларионович, – начал он. – Я бывший моряк, капитан дальнего плавания. Буду говорить только о фактах нашего с вами положения и существования. Итак, первое. Мы находимся в открытом море. Второе. Мы плывем. По моим расчетам, приблизительно со скоростью восемь узлов. Третье. Мы плывем без всякого на то основания. Дом не оснащен корабельным оборудованием и двигателя не имеет. Это я всё-таки проверил. Посадка его, невероятно для его веса, низкая: ватерлиния проходит в метре от подоконников первого этажа. Управление отсутствует. То есть лавировать, поворачивать и останавливаться, а стало быть, и причаливать, мы не можем. Четвертое. Течи нигде нет. Даже в подвале.

– Вот как раньше-то строили, – заметила бабушка.

– Пятое. Все коммуникации работают, и связь с миром есть.

– Да что толку-то! – выкрикнул коротко стриженный господин в темных очках.

– Шестое. Курс или направление движения мы не знаем.

– Знаем. На тот свет! Или на дно! Вот и весь курс, – донеслось из толпы.

– Седьмое! – рыкнул капитан, и все разом утихли. – Нам неизвестно, сколько еще времени мы продержимся в отрыве от земли. Нам неизвестно, в чем и где наше спасение…

Он обвел отеческим взором стоящих перед ним жильцов.

– Теперь о том, что должны делать люди в нашем случае, и что мы обязаны сделать, если мы еще принимаем себя за людей. Здесь и сейчас мы должны сами, из своей среды, выбрать тех, кто возьмет на себя руководство по организации нашей жизни в этой ситуации, и координацию наших действий в случае какой-либо необходимости.

– Ну, самый «главный» у нас уже есть! – прогудел здоровый дядька в полинялой майке. – Давай, Михайло Иларионыч, формируй правительство.

И дружный гомон собравшихся поддержал его большинством голосов.

– Благодарю вас за ваше ко мне доверие. Но мне нужны заместители и помощники.

– А выбирай любого! Мы все – вот они! – ободрился народ.

– Предлагаю от каждого подъезда выбрать своих полномочных представителей. Это нужно сделать не позднее утра, – капитан расстегнул ворот рубашки. – Они должны представить полные списки жильцов в своих отсеках с указанием возраста и профессии. Мы должны располагать необходимыми специалистами: врачами, учителями, радиотехниками, инженерами и так далее. Обращаюсь к каждой семье: составьте и передайте своим представителям полный, я подчеркиваю, полный перечень запасов продуктов первой необходимости. Мы должны знать, какие продукты и в каком количестве находятся в нашем распоряжении на сегодняшний день. Проблему продовольствия нам неизбежно придется решать сообща. Хозяюшки, добавьте к списку продуктов также и перечень всех основных лекарств, что у вас имеются. Командиры отсеков должны представить фамилии и соответственно телефоны квартир, в которых находятся больные и те, кому требуется помощь. Указать, какая болезнь. Дальше. Все нормальные мужчины с этой минуты зачисляются в команды спасателей. Наиболее способные и предприимчивые пойдут в аварийную службу...

Над головами жильцов величественно проплыл альбатрос…

Люди задирали головы, провожая его полет; все еще не верилось, что они действительно в открытом море.

– Теперь что касается нашей надежды… – произнес Михаил Илларионович, и опять завладел общим вниманием. – Нужно определить наши координаты и местонахождение: широту, долготу и прочее. Этим займусь я. Желающие могут помочь в изготовлении навигационных приборов. Немного о грустном. Знаю, что все вы убедились с утра в одном: нам никто не верит. Поэтому надо продумать, каким образом убедить «Большую землю» прислушаться к нашим доводам и заставить поверить нам! Нужно использовать выходы в интернет. Хорошо, если бы нашлись среди нас ребята компьютерщики, специалисты в этом деле…

– Есть, капитан! – поднял руку парень в бейсболке, то ли студент, то ли старшеклассник.

Поднялось еще несколько рук.

– Мобильные телефоны использовать в первую очередь для внутреннего пользования, нам нужна постоянная связь друг с другом. Было бы очень кстати – если у кого-то имеется – задействовать качественную видеоаппаратуру, а снятый материал разместить в ютубе.

– Имеется! – раздался чей-то солидный баритон. – Могу снимать на профессиональном уровне.

– И у нас тоже, – заверила всех дама в модных темных очках.

– Отлично! Нам необходима наблюдательная вышка. Мы соорудим её вот здесь на палубе, чтобы в случае чего подать сигнал земле или кораблям.

– У меня есть ракетница! – выкрикнул белобрысый мальчишка. Это был Никита, Дашин одноклассник из соседнего подъезда.

– То, что надо, – кивнул ему капитан. – Вышку начнем делать завтра. Подручные материалы, думаю, найдем на чердаке, да и в подвале наверняка что-нибудь имеется. Внимание! Детей без присмотра из квартиры не выпускать, смотреть за ними здесь наверху! Помогайте друг другу, без этого пропадем. Сегодня дежурства на палубе не будет. На ночь все форточки и окна закрыть, все чердачные люки задраить. Но командирам быть начеку! А сейчас самое главное: не унывать! Не мучить себя и друг друга вопросами типа: «Да как такое могло случиться, наперекор всем законам? Да кто же нами управляет? Да почему тогда не прекратилась вода и газ и электроэнергия, хотя провода оборваны?»… Плывем! Сами видите. Не потонули до сих пор, Бог даст, не потонем и дальше. А в России еще и не такое бывает... Небось, знаете.

– Сынок, у меня кран какой уж день течет, – обратилась к капитану старушка, – я ведь одна живу, – жаловалась она.

– Запиши квартиру и телефон, – обратился Михаил Илларионович к Дашиному папе. Он уже отметил про себя этого мужчину, оценив его действия сегодня утром.

– А у меня газ утекает, боюсь спичку зажечь, разнесет ведь! – подошел пенсионного вида мужичок в спортивном костюме.

– И его тоже пометь, – отреагировал капитан, и добавил: – Когда всех запишешь, обязательно найди меня. Потолковать надо.

– Ну, всё, – усмехнулась мама, – теперь мы нашего папу только и видели.

Собрание закончилось.

Но день-то еще не кончался! Народ, растянувшись вдоль парапета, любовался морскими картинами. Море то стелилось атласной гладью, то морщинилось мелкими волнами, то ходило буграми, словно по дну его пробегало мощное стадо мамонтов...

– Господа, я думаю, что мы не понимаем до конца, что с нами происходит! Ведь это просто супер! Какая-то потрясная дивная сказка! Я предлагаю всем нам сфотографироваться здесь, на фоне моря, на этой крыше! Пусть все остальные там, в том мире, который где-то остался, пусть они увидят нас потом, пусть поймут, что всё это было на самом деле! – убеждала всех дама в модных очках.

– Давайте, давайте! – подхватила Дашина бабушка. – Ах, вы умница, как вы точно все высказали! Товарищи, это надо сделать непременно! Даша, иди сюда.

Что еще нужно людям, брошенным на произвол судьбы? Чувство общей опасности, растворенное общей надеждой… общий дом, общий путь и еще немножко такого, отчего все-таки хочется жить…

Уже пронизывало прохладой. Взыграл аппетит. Потянуло в привычный, родной уют. Вниз спускались дружно и шумно, и только у дверей квартиры вспомнили о Вовике. Даша первым делом метнулась к нему:

– Вовик, ты знаешь, как здорово!..

Вовик лежал на боку, спиной к двери, и, казалось, не шевелился.

– Что с тобой? – осеклась Даша.

Малыш повернулся, и она увидела скорбный ротик и крепко сжатые ресницы, сочившиеся росинками слез. Он всхлипнул и снова отвернулся к окну.

– Ты обиделся, да? Тебе было страшно одному? Да?

Даша склонилась, коснувшись губами лобика:

– Всё хорошо. Все дома. Мы о тебе не забыли. Ну, не обижайся…

Вовик сел, широко открыв глаза, и замотал головой:

– Нет, нет!

– А что же тогда? – Даша теряла терпение. – Что еще случилось?

– Маматька умерла... – еле услышала она от него.

И побежали, покатились слезы, пропитывая ночную рубашку. Даша впервые слышала, как он плачет; «как зайчик», определила она.

– С чего это ты взял? Почему? Глупенький... – приговаривала она, не понимая, как это может быть, хотя люди действительно умирают, и все же, как это может случиться с мамой, как такое возможно, разве может мамочка, её мамочка, умереть? Разве могут мамочки умирать, вот дурачок, ему, наверное, что-то приснилось...

И тут она заметила в его руке необыкновенный, переливающийся радужными цветами шарик, размером с крупную черешню.

– Вовик, откуда у тебя это? – удивилась Даша. – Дай мне посмотреть. Ну, пожалуйста...

Вовик перестал плакать и заморгал. Он смотрел на шарик в своей ладошке, как будто и сам впервые видел его.

– Ну, дай, ты же добренький мальчик, я только на секундочку… – сладко уговаривала Даша.

И он протянул ей свой шарик.

– А кто тебе дал? Вот это да! Да это же... Ма! – обернулась она к входившей в комнату маме. – Это что? Жемчуг?!

Мама поняла обстановку с первого взгляда. Но сначала внимательно рассмотрела шарик.

– Да. Похоже, что это настоящая морская жемчужина, – сказала она. Затем последовал обычный вывод: – Даша, зачем ты отняла у Вовика шарик! Отдай немедленно!

– Он сам его дал! – защищалась Даша.

– Я вижу, как он отдавал. Отдай, и больше не бери у него и не выпрашивай. Иди-ка лучше в ванную и забери оттуда свои игрушки и куклы. Бабушка надумала мыться.

Даше ничего не оставалось, как вернуть шарик Вовику и идти в ванную.

 

Вечером мама напекла блинов. Тонких, душистых, дырчатых. Две высоких стопки. Вообще мама заметно повеселела, и все в доме зажило своей привычной жизнью, а жизнь пошла своим чередом.

Вовик больше не плакал. Он сидел на кроватке, на вафельном полотенце перед ним стояла тарелка с блинами. Упоительное это занятие: сидеть и уминать блин за блином и смотреть в окошко на море… Да, теперь только и было у всех занятие, что смотреть в окно. О телевизоре как-то не вспоминали.

– Ты подумай, – говорил папа сидящей напротив маме, – все окна в доме – с видом на море. А! Где еще такое встретишь?

– На теплоходе! – нашлась тут же Даша.

– Ну, сравнила, – папа взял блин, свернул его трубочкой и отправил в рот.

Из ванной раздавались бурные всплески и пение.

– Все, сегодня Дашонку не спать. Бабуля наша разошлась. Как на ночь глядя помоется, так бессонница обеспечена, – сетовала мама. – Теперь до утра будет ворочаться, вставать, бурчать, греметь пузырьками в аптечке, бродить по комнате...

– Пусть доча в детской ложится, – предложил папа.

– А Вовик? – не поняла мама.

– А что Вовик? Температуры у него нет, насморка нет. Горло, сама говоришь, в порядке. Положить её напротив, у двери, и все дела.

На том и порешили.

– Вовик, мне сегодня разрешили спать здесь! – тормошила Вовика Даша.

Малыш смеялся. Он прыгал и радовался, не веря своему счастью. Даша увидела, как из ворота его рубашки выпорхнул ослепительный крестик.

– Дай погляжу, – попросила она.

Вовик растерялся. Он опустил голову и поглядел на крестик. Крестик был простой, алюминиевый, с облупившейся эмалью.

– Хочешь, я тебе подарю новый, серебряный. Настоящий!

Вовик вдруг отшатнулся от Даши, она встретила взгляд, исполненный такого испуга, что ей и самой стало не по себе. Он затряс головой, прижимая к груди свой крестик. «Что с ним? Чего он так испугался? Ну что ты, что ты, бедняжка, – подумала она. – Да не возьму я его у тебя».

– А ты знаешь, Вовик… – Даша загадочно перевела разговор, – какие необыкновенные рыбы, растения и змеи живут под водой?

Вовик не знал.

– Они там светятся разным светом, и их никто никогда не видел, потому что они живут в чёрной-пречёрной глубине и туда никто не может нырнуть!

Вовик завороженно слушал эту ученую девочку. Но новое знание с трудом умещалось в его головку. Он даже повертел ею.

– Правда, правда! – уверяла Даша.

Но тут вошел папа.

– Так, братцы мои, пора укладываться бай-бай. Даша, вот твоя раскладушка, будешь спать тут. Вот так. Ничего? Я тоже так думаю. Сейчас марш в ванную, оттуда шустро в постель, а то завтра никакой рыбалки...

За окнами стемнело. Все еще непривычно покачивались стены, люди ходили, растопырив ноги, и что-нибудь постоянно падало.

В Дашиной квартире все разошлись по комнатам. Дети улеглись и затихли. А папа с мамой сидели на кухне и пили чай.

– Может быть, я дура последняя, – говорила мама. – Может, я не понимаю чего-то… – Она с надеждой посмотрела на мужа. – Но вспомни, что Вовик сказал Даше. Помнишь, он сказал, что наш дом – это корабль. А сегодня она мне рассказала, что вчера перед сном он прямо сказал ей, что мы поплывем. Ты понимаешь, так и сказал, что мы поплывем завтра, то есть сегодня! Ужас!..

– Да-а… – задумчиво позвякивая ложкой, сказал папа...

Дом засыпал. Гасли окна, заводились по привычке будильники. Люди лежали с открытыми глазами, слушали мерный плеск волн и старались не думать о грустном. Постепенно усталость брала свое, веки смежались... Вот уже слышно, как папа побухивает вытянутыми губами, словно играет в пушечную пальбу... Мама, кротко вздохнув, трогает его за плечо, и папа тотчас прекращает свои «боевые действия», поворачивается на бок, и на какое-то время воцаряется тишина. Неожиданно заснула за книгой и бабушка.

 

На небо вышла луна, усеяв волны волшебным моросящим светом. Темная коробка дома, тускловато отсвечивая чешуей окон, погружалась в пучину вод. На миг задержавшись на поверхности, блеснул стеклами пятый этаж, и вот уж канули вниз антенны, закрутились водовороты и водоворотики...

– Уй ты-и, Вовик! Смотри, смотри, какие яркие!.. А там, смотри! Видел? Как в кино, правда?

Они стояли у окна, накрывшись одеялами, похожие на два кулька, один маленький, другой побольше. Вовик просто опешил от таких подводных видений. У него не было слов…

Красноватые скалы был увиты гирляндами ярких растений, они тянулись вверх, колыхаясь и пропуская сквозь стебли золотистые стайки рыб, которые то и дело меняли направление и пропадали все разом в расщелине, но возникали другие стайки, излучающие голубое сияние, подобное мерцающим вспышкам салюта…

Перед ними открывались удивительные картины. Чего стоил один вид долины, уходящей вглубь донного горизонта: долину окружали остроконечные горы, их ступенчатые склоны с одной стороны превращались в широкие террасы с подстриженными лужайками, а с другой – переходили в холмы и равнины. Холмы были покрыты цветущими садами, поля волновались вдали спелыми нивами... Куда-то вели серпантины дорог, уходили в парках аллеи, поднимались мосты и били фонтаны... Среди коралловых домиков выделялись причудливой архитектурой высотные здания. Выплывали медленные, как облака, пучеглазые рыбины, а под ними пассажирскими лайнерами пролетали крылатые скаты...

– Вот это страна! – прошептала Даша. – Вот бы пожить в ней, правда?

Она увидела совсем рядом коралловый, в форме кирпичика, дом. Из его квартир выплывали рыбки, заплывали друг к другу в гости, собирались в кучки, куда-то уплывали и возвращались. Напротив стоял такой же коралловый дом, а между ними...

– Так это же... – Даша не могла в это поверить.

Она увидела двух маленьких рыбок, играющих на детской площадке. У одной из них она заметила у хвоста розовую полоску, так похожую на её, Дашину, заколку, которой она каждое утро зажимает свой хвостик... другая рыбка была еще меньше, почти малёк, с желтым клетчатым брюшком...

– Это же мы с тобой, Вовик! – воскликнула Даша. – Смотри, это – я, а это – ты! Видишь?

Вдруг откуда-то снизу, из глубокой тени, поднялась и застыла против них бездушная, как бревно, акула. Она висела, двигая челюстями. Даше показалось, что она говорит что-то вроде: «Баунти – райское наслаждение...». Ее жуткая морда с дырками вместо глаз смотрела так, будто видела тебя насквозь…

Вовику ужасно захотелось, во-первых, превратиться в маленького муравьишку и спрятаться в щелку на подоконнике, а во-вторых – писать.

Секунду подумав, он решил начать со второго и, мигом нагнувшись, нащупал под кроваткой горшок.

Но вот вода за окном помутнела, побежали пузырьки, замелькали плавники и стебли, пол как будто приподнялся.

Дом всплывал, подрагивая мебелью и стенами, и через минуту с мокрым протяжным шумом на поверхность взмыла увешанная водорослями крыша. За ней показались окна, балконы... И вот отяжелевшая, несколько одуревшая от приключений пятиэтажка снова закачалась на волнах, и словно нехотя двинулась вперед, раздвигая углами толщу ночной воды...

 

Вовик спал, уткнувшись в подушку, как спит котенок, упираясь носом в теплый мамин живот. А Даше стоило только закрыть глаза, как перед ней опять появлялись образы этой чудесной подводной страны. Она долго ворочалась и вздыхала...

 

За окнами едва забрезжило утро, как затренькал мелодию телефон. Папа вздрогнул и нащупал под кроватью мобильник.

– Слушаю. Да, Михаил Илларионович, понял. Минут через пятнадцать-двадцать… – говорил папа.

Мама приподняла голову, не размыкая век.

– Звонил капитан, назначил встречу. Спи, – объяснил папа.

И мама послушно уронила голову в сон.

Он поцеловал её в теплую макушку. Потом быстро оделся, сварил кофе, позавтракал. Он терялся в догадках.

На чисто выбритом лице капитана не было ни тревоги, ни беспокойства. Только глаза как-то прицельно сощурились.

– Разрази меня гром, если я хоть что-нибудь понимаю во всем этом! – он показал подбородком на палубу. – Подводными лодками отродясь не командовал!

Это было впечатляющее зрелище!

Мало того, что ограждение и антенны были увешаны водорослями, так еще тут и там, словно раскиданные чьей-то щедрой рукой, валялись обмякшие рыбины, распластанные лапшой кальмары, какие-то крабы, рачки...

– Зато никакой продовольственной проблемы, – кисло пошутил папа.

– Ты посмотри, все балконы забиты рыбой! – не выдержал Михаил Илларионович. – Давай так, – он в упор посмотрел на папу. – Говори все, что ты думаешь об этом и, вообще, обо всем, что случилось за эти дни. Говори все! Даже то, что кажется абсурдным.

Папа пожимал плечами, что он мог сказать. Ничего такого... И неожиданно для себя сказал:

– Может, Вовик...

– Что за Вовик?

– Да жилец наш нежданный, – папа улыбнулся и стал рассказывать о Вовике. О его странных словах и фантазиях...

Капитан слушал, покачивая светлой прядью со лба, пару раз хмыкнул. Потом перевел взгляд на море... потом поднял брови и посмотрел на небо…

– Михаил Илларионович, вы понимаете, что...

– Береги этого пацаненка, как зеницу ока! И докладывай все, что он будет рассказывать, буквально, все, что он делает... Присмотрись к нему повнимательней.

Они договорились вызвать на палубу аварийную команду. Надо было убрать водоросли. Слава Богу, паники удалось избежать, поскольку дом всю ночь спал как убитый. А рыбу решили собрать на корме в одно место. Предполагалось пригласить сюда хозяек-добровольцев и попросить их разделать сии дары моря для общего стола. Идею общего стола предложил поднявшийся к ним Петр Алексеевич или, как называл его капитан, Петро.

Поднимались люди, брались за дело. Мало-помалу закипела работа.

Дом приводил себя в порядок.

Михаил Илларионович взял грех на душу и во избежание сплетен довел до общего сведения, что в появлении на балконах и крыше водорослей ничего сверхъестественного нет, что он в свое время уже сталкивался с подобными явлениями во время плаваний. Что это, на самом деле, некий «водяной ураганчик», который поднимает в воздух морскую живность, зазевавшуюся недалеко от поверхности...

Хорошо, что потом никто не видел его – багрового от стыда.

До обеда все было убрано и вычищено. В центре палубы мужчины взялись возводить вышку. Светило солнце. Наступал полуденный зной.

На кухнях пахло жареной рыбой. Шкворчали сковородки, шипело масло, вздувались бугристые корочки... Домашние коты, жмурясь от усилий, хрустели невиданными хрящами и плавниками.

Даша с нетерпением ждала папу. Только он мог разрешить ей выйти на палубу. Так сказала мама.

Когда папа поел и отвалился благодушный на спинку стула, Даша немедленно угнездилась у него на коленях и стала подлизываться:

– Ну, папулечка, ты же сам обещал…

– Сегодня там много разных работ, – отдувался папа. – Ты будешь всем мешать и, в конце концов, тебя выбросят за борт.

– Не выбросят, – возразила ласково Даша.

Папа посмотрел на нее смеющимися глазами:

– Ну, если только поближе к вечеру, – сдавался он. – Часа через три-четыре.

– Пап, я тебя так люблю!..

Бабушка вошла в кухню с последними новостями и, претендуя на общее внимание, заявила:

– В Москве по-прежнему дождь и потоп. Никто и ничто не работает. Все сидят по домам, как в осаде. Синоптики сообщают, что такое безобразие продлится еще несколько дней.

Она наложила себе в тарелку горку риса, два куска поджаренной рыбы, присыпала с краю горошком и полила майонезом. Взяла два ломтика «бородинского», и удалилась в свою комнату, приказав остальным:

– Когда пойдете наверх, предупредите меня заранее, чтобы я смогла переодеться! Я хочу провести весь вечер на палубе.

– Все-таки хорошо, что она у нас такая самостоятельная, – вздохнул папа. Они переглянулись с мамой и рассмеялись.

– А что у нас поделывает наш выздоравливающий? – поинтересовался глава семейства.

– Поел хорошо, температуры нет! – весело ответила мама.

– Пойду-ка я проведаю малыша, – поднялся папа.

– Я с тобой! – повисла на нем Даша.

– Нет, Дашулька, – сказала мама. – Пора, наконец, заняться музыкой, а то второй уже день, как флейту в руки не брала. Ступай в нашу с папой комнату, я сейчас к тебе подойду, – смягчила мама приговор поцелуем в поникшую щечку.

 

Первое, что увидел папа, войдя в детскую, – было открытое настежь окно. Перегнувшаяся наружу фигурка оставляла в комнате лишь едва прикрытую рубашкой попку и пару ног, стоящих на табуретке. Папа подошел и, тоже высунувшись из окна, посмотрел вниз. Внизу на волне цвели медузы, большие и маленькие, словно сказочные хризантемы, георгины, астры... Шевеля лепестками в прозрачной воде, они слегка кружились, покачивая кисейными шляпками… «Интересно, кто ему открыл окно», – подумал папа. Вовик смеялся, он был рад и медузам, и папе, вообще все так здорово складывалось в его жизни! Папа взял его на руки и закрыл окно.

– Вовик, – как можно приветливее, произнёс папа, – тебе нравится у нас? Жить с нами, играть с Дашей?

Вовик быстро кивнул.

– А плыть на корабле, качаться на волнах? Путешествовать?.. – зачем-то спрашивал папа.

Но Вовик опять кивнул без всяких сомнений.

«И как бы мне узнать у него?..» – прикидывал папа. Он заметил, что выражение лица Вовика в точности отражало, как в зеркале, его собственное.

– Вовик, скажи, вот мы все плывем, плывем... а вдруг возьмем и перевернемся! Или вдруг раз... и потонем! А?

Вовик внимательно рассматривал его лицо, словно жалел его. И молчал.

«Да, не получилось, не вышел номер», – досадуя на себя, подумал папа. Он посадил ребёнка в кроватку, и уже разгибался, чтобы уйти. Но две теплые ручки на мгновение удержали его за шею, и папа услышал торопливый, горячий голосок:

– Наш калабль ничего не боится!

Даша выдувала из флейты неизвестные миру ноты. Бабушка плотнее закрывала дверь. Мама закатывала глаза. Папа посмотрел на часы и сказал:

– Я думаю, Вовика можно одеть и пусть играет с Дашей. А то ему скучно там.

– Хорошо, я подберу ему что-нибудь из одежды.

Мама встала и подошла к папе.

– Ты уже уходишь?

– Ухожу, роднуля. Служба, – он «нечаянно» привлек её и поцеловал.

Проводив папу, мама, загадочно улыбаясь, вернулась к Даше и пропела:

– Давай еще разо-ок и как сле-едует!..

 

Смотровая вышка получилась на загляденье, вверху сделали небольшую площадку с перилами. Оттуда, притягивая взор, расстилалась неоглядная морская ширь. Капитан был доволен. Он позвал к себе папу и, когда тот взобрался к нему, сообщил:

– Судя по всему, по моим прикидкам мы бороздим где-то в северных широтах. Получается, чуть ли не в Атлантике. Курса не меняем. Чушь, конечно, но не в Химкинском же водохранилище нам быть. Вторые сутки идем строго на запад, и хоть бы точка на горизонте!

– Может, все-таки это течение нас несет какое-то, – предположил папа.

– Хотел бы я знать, что это за течение такое. Нет, брат, это не течение. – Капитан потер мочку уха и глянул вниз. – Мужики! На сегодня хватит, заканчивайте. Спасибо! Здорово получилось! – Он поднял большой палец и засмеялся.

Мужики и сами были довольны работой. Но расходиться не спешили. По мобильным телефонам они вызывали своих домашних на палубу – теперь было можно. Позвонил и папа, и в конце разговора сказал о том, чтобы одевались теплее и чтоб захватили ему куртку.

Наверху, действительно, похолодало. Не то чтобы очень, но в одной рубашке было бы зябко. Из чердачных выходов на крыше появлялись жильцы. Начались разговоры, гуляния по кругу, обсуждение новостей.

Папа ждал своих. Первой выскочила Дашка и кинулась прямо к нему. Он подхватил её на руки и закружил каруселью. Мама подала ему куртку и ткнулась носом в щеку.

– А где Вовик? – спросил папа.

– Они с бабушкой еще собираются, – ответила мама.

– Пап, а можно на вышку?

– Одной нельзя.

– А с мамой?

– Ты как? Высоковато.

– Ой, да я с удовольствием! – храбрилась мама.

– Что, собрались открывать Америку? – Михаил Илларионович сошел с последней ступеньки и галантно подал руку Даше, помогая ей взбираться по лестнице:

– Долго там быть не разрешай, а то продует.

Море потемнело. Подул встречный ветер, облака стремительно таяли на глазах, пропуская сильное солнце.

– Папа-а! Па-ап смотри-и! – донеслось с вышки.

Наверху, раскинув руки, стояли друг за другом Даша и мама. Наклонившись вперед, они, словно две птицы, парили над домом.

– Как на «Титанике»! – кричала Даша.

Тем временем народу прибавилось. То и дело раздавался смех, смеялись же как-то странно, почти на любое слово… никого не слушая, гонялись дети… взгляды перескакивали с места на место и не могли ни на чем задержаться… Мужчины покашливали и замолкали, разговора не получалось, зато женщин, как прорвало, говорили, перебивая друг друга, и не могли остановиться, и все о пустом, о пустом…

– Земля! Земля-а-а! – раздалось сверху.

Все недоуменно застыли. Потом бросились к переднему борту. Но оттуда не было видно. Папа связался по телефону с капитаном и побежал к вышке.

– Даша, слезай! Юля, спускайтесь вниз! – старался перекричать он поднявшийся шум.

Показался на палубе капитан, едва не бежал своей грузной походкой, и собравшиеся расступались, освобождая ему дорогу. Он подошел к вышке и встал, пытаясь отдышаться. Подмигнул Даше. В руке он держал бинокль.

– Пойдем, глянем, – сказал папе и стал карабкаться вверх.

На мостике капитан приступил вплотную к перилам и приставил к глазам бинокль. Улыбка его постепенно стянулась в твердо сжатую линию рта. Михаил Илларионович опустил бинокль и повернулся к папе:

– На, смотри. Прямо по курсу.

В бинокль был отчетливо виден скалоподобный, подсвеченный заходящим солнцем айсберг. Не кусок земли, не остров, сомнений не было. Это был айсберг!

– Говори тихо… – сказал Михаил Илларионович и показал глазами вниз.

Снизу смотрела на них окружившая вышку толпа. Смолкли самые неугомонные балаболки и даже дети.

– Мы идем прямо на него? – спросил папа.

– Пока да, – ответил Михаил Илларионович. – Наш дом, виноват, наш корабль прет прямо навстречу.

– Но, может, обойдется?

– Все может быть, – отчеканил Михаил Илларионович. – Что говорить будем?

Папа поискал глазами своих.

– А что есть, то и будем говорить, – сказал капитану.

– Ну, добро, – сказал Михаил Илларионович и начал спускаться.

Народ выслушал новость спокойно. Все смотрели на капитана, стараясь заметить хоть какую-то перемену в его лице. Капитан, притворно зевнув, сказал, что скоро все желающие будут любоваться редким экзотическим зрелищем. Действительно, довольно скоро айсберг можно было видеть и без бинокля. Сотни глаз устремились к нему.

Время шло. Время бежало. Время застыло в абсолютном молчании...

Капитан опять поднялся на вышку.

Через час айсберг приблизился на расстояние километра от дома. Он играл своими гранями, как громадный алмаз... Никто ни о чем уже не спрашивал. Сближались неотвратимо два разных куска материи: безмолвная, отливающая сталью гора, и старая жилая пятиэтажка, квадратные ячейки которой, заставленные всякой мебелью и пожитками, были пусты. По приказу капитана все были наверху. Подняли даже больных и немощных.

Подымалась и опускалась на ветру холодная, продуваемая ветрами палуба-крыша. Подымалась и опускалась на ней теплая горстка людей. Капитан спустился с вышки и стал перед ними. Надо было что-то сказать.

Мама припала к папе.

– Скажи, родной, это все? Это конец? И ничего больше не будет? – она дернула уголками губ. – Ничего больше не будет, понимаешь? Ничего, ничего...

Он целовал её глаза, полные слез. Он ничего не знал. Не знал... Впервые в жизни не знал, что сказать. «Главное – вместе, главное – не потерять их в воде... только бы вместе!».

Он сказал помимо своей воли, он произнес дурацкую фразу:

– Наш корабль ничего не боится.

Капитан хотел что-то сказать всей команде, но увидел только прижавшихся друг к другу людей. Михаил Илларионович не выдержал и обернулся. Он увидел, как быстро и плавно надвигалась на них ледяная гора… Вот тень от неё гигантским крылом накрыла стоящих. Оставались секунды...

Михаил Илларионович развернулся и встал против айсберга.

– Вот, все мы здесь, Господи! Все, какие есть. Грешные... – сказал он.

Он почувствовал, как за его спиной все опустились на палубу.

– Буди воля Твоя! – он встал на колени.

Дом шел на таран, целя правым углом в середину айсберга. Надежды не было.

– Помилуй нас!

Дохнуло морозом и бездной...

Но видно нет на свете ничего сильнее детского любопытства. Даша, зажмурившаяся от страха, все-таки смогла за секунду до столкновения открыть глаза и увидела на углу, который врезался в айсберг... Вовика. Малыш, вытянув шейку, смотрел на высокого, блиставшего крыльями юношу, который бережно поднял его и понес по воздуху...

И тут же страшный удар сотряс каменный корпус дома. Ледяной истукан дрогнул от оглушительного грома. Корабль затрясся и встал, как вкопанный. Судорога прошла по всему его телу. Задрожали переборки и стены, лопались стекла...

У всех на глазах несокрушимая твердыня льда вдруг раскололась, как упавший с полки графин. Монолит распадался исполинскими кристаллами; трещины разрывали его на части с резкими, похожими на выстрелы звуками; ледяные башни бухались в воду, обдавая людей брызгами и осколками...

Дом подсел, как подрубленный, он все еще содрогался, еще минута – и начнется крен...

Неминуемая гибель, исключающая всякие иллюзии на спасение, неожиданно затянулась, она отчего-то медлила, будто издеваясь напоследок над смятенными душами, но шли секунды, мучительные, как пытки и… ничего не меняли, и тем самым рассеивали её власть… а из тьмы безнадежности, вытягивая до предела нервы, рождалась слабенькая надежда, которую уже торопили, уже подталкивали на свет: «Неужели? неужели живы? неужели опять!..».

Ветер стих. Разгладилось море. Это было спасенье.

– Слава, Тебе, Господи! – сказал капитан.

Народ завертел головами, всё еще прислушивался, ошалелый... Люди не верили, люди заплакали, когда поверили. Всё слилось в один общий плач.

И только позже пришла настоящая радость – радость спасения!

И все затаили дыхание, когда дом-корабль двинулся понемногу вперед, сдвигая с пути громоздкие страшные льдины…

Михаил Илларионович промокнул ладонью глаза и перекрестился:

– Поехали... С Богом!

Все загалдело, задвигалось, забурлило.

Сейчас же были отданы распоряжения аварийной команде и спасателям. Были обследованы и осмотрены этажи и квартиры. Пробоин в корпусе не было! Течи не наблюдалось. С угла облупилось несколько керамических плиток, да кое-где потрескались оконные стекла. Мелкие повреждения устранялись, стекла заклеивались. Работалось дружно, на едином дыхании, и всё получалось само собой. Народ, опьяневший от чуда, окружил капитана. Деваться ему было некуда.

– Качать капитана!

– Ура-а! – десятки рук подхватили и подбросили его в воздух.

Капитан хохотал и дурачился:

– Ой, ребятушки-и! Ой, уроните!..

Плясали в небе его желтые башмаки.

Освободившись от объятий, он подозвал к себе папу:

– Где твой Вовик? Где этот карапуз? Покажи мне его! – он был на подъеме, дышал, как девятый вал.

– Да мы уж с ног сбились, нет его! – возбужденно рассказывал папа.

– Не может быть. Кто видел его последним?

– Даша моя. Но она такое говорит... Видимо, от шока. Она уверена, что перед самым ударом видела его как раз на том углу, который ударил в айсберг!

– Позови её ко мне, я поговорю с ней, – попросил капитан. – Если можно… – прибавил он.

 

На западе догорал закат. Сумерки облачались в пурпур. Звенели бокалы. Рвались фейерверки. Какой-то рыжий толстяк носился по палубе, угощая дорогим шампанским, и целовал всех подряд... Народ горланил и пел…

Даша плакала. Михаил Илларионович отвел её в сторонку и достал из кармана большой платок.

– Расскажи мне все, – попросил он.

Говорили они недолго. Когда Михаил Илларионович отпустил Дашу, её немедленно подхватила мама и повела скорее домой.

А капитан стоял неподвижно, слепо глядя перед собой. Лицо его было задумчиво и немного растерянно.

Люди всё еще стояли в обнимку. Держали свечи. Смотрели на зыбкие огоньки. И говорили, говорили...

И все же природа брала свое, эмоции остывали, растрепанная душа искала покоя... Семья за семьей покидали палубу, и к тому времени, когда вышла над морем молодая луна, на крыше дома никого уже не было. Решили и в этот раз дежурных не выставлять. А просто дать всем как следует отдохнуть, знали, что плохого ничего не случится.

Дом всеми своими клеточками погружался в ночь…

 

Над Москвой перестал лить дождь. Небо затворило свои уста. Закончился срок, упала последняя капля. На влажном небосводе всё блестело росою звезд. Половодье сходило, бурля на перекатах. Пахло плесенью и мокрыми тополями…

Бабушка встала, когда еще все спали. Она прошла, раскачиваясь, по привычке, на кухню. Открыла холодильник. Нагнулась и нащупала банку с морсом. Именно в этот момент она услышала непонятный, чуждый этому миру звук! Подошла к окну. Откинула занавески! И упала в обморок...

Падение тела повлекло за собой падение много чего другого: как бьющегося, так и небьющегося, – оркестр грянул и смолк. Первой вскочила мама. Вторым, немного помедлив, папа. Любопытно, что, вбежав на кухню, они бросились не к бабушке, а к окну...

А за окном был двор. Тот самый обыкновенный двор с детской площадкой, затопленный, серый, но свой! Родной! Напротив, как и прежде, стояла зеркально сестра-пятиэтажка, торчали поломанные кусты и деревья. Где-то верещала сигнализацией иномарка, потом пикнула и замолкла.

Даша проснулась и стала слушать. Что-то было не так. На кухне было тихо. И ничем таким вкусным не пахло.

– Мама. Мама-а! – позвала Даша, предвкушая объятия маминых рук.

Но вместо мамы вошла с перевязанной головой бабушка.

Так Даша узнала, что они снова очутились в Москве, что мама с папой ушли на работу, что у бабушки «душевная травма» от этой «идиотской действительности», которая ни что иное, как «издевательство над здравым смыслом»…

Даша слушала бабушку и на душе у ней было тоскливо и одиноко. Она вспомнила о Вовике... об айсберге… о капитане… о дельфинах… о подводных картинах… Осторожно подошла к окну и ей впервые не захотелось смотреть на улицу. «Да, путешествие кончилось и приключений больше не будет, – подумала она. – Вовик, где ты? Где ты сейчас, доверчивый, смешной малыш?» – спрашивала она всем сердцем. Глаза её, как два родничка, быстро наполнялись слезами. Папа не верил ей, он сказал, что Вовика выбросило за борт ударом айсберга. Он очень переживал. И мама, плача о Вовике, говорила ей то же самое. А Михаил Илларионович не сказал ни слова. Но Даша чувствовала, что он верит ей.

Наскоро позавтракав и надев сапоги, Даша выбежала на улицу. Кругом плавали листья, ветки и разный мусор. Даша решила обойти и осмотреть дом. Дом стоял, как ни в чем не бывало. На своем месте. Но на том углу были сбиты плитки! А в самом низу, у асфальта, дом зазеленел морской плесенью и ракушками! Но главное, на крыше торчала вышка! Теперь-то она без труда докажет девчонкам из класса свою правоту. Даша сжала в кармане теплый шарик жемчужины, которую подарил ей Вовик. Разве это не чудо? Вот же она – его жемчужина! Настоящая!

– Смотри, – она протянула на ладони шарик, – смотри, малыш, это твоя жемчужина! Ты видишь? Видишь?

И опять навернулись слезы. «Вовик... Ну где же ты?».

 

Вечером мама послала её за хлебом. К ним в гости пришел Михаил Илларионович. Даша спешила, как могла. Ей очень хотелось успеть послушать разговоры взрослых, а может, и поучаствовать в них, ведь она тоже была участником этих невероятных событий!

Очередь в хлебном отделе двигалась ужасно медленно. Но батоны убывали один за другим и в какой-то момент Даше стало казаться, что хлеба ей не видать, что придется бежать на другую улицу в «Супермаркет», но последний батон достался именно ей!

Выйдя из магазина, она заметила возле самых дверей нищего старичка-попрошайку. Он стоял, опершись на палочку, и приговаривал:

– Подайте на хлебушек, люди добрые, кто сколько может. Спаси вас Бог!

Росточка он был небольшого. Он смотрел на всех снизу и улыбался. Проходя мимо, Даша повернулась к нему и застыла от изумления. На неё смотрели глаза Вовика! Нет, она не могла ошибиться, это были его глаза! Доверчивые и светлые-светлые... похожих не было в целом мире... Она протянула ему батон:

– Возьми. Возьми, пожалуйста...

– Да что ты, милая, Господь с тобой, что ты... – улыбался он ей.

– Бери, дедушка, – она вложила хлеб в его руку.

Пошел дождь, осыпая её холодными крупными каплями… Она очнулась и увидела, что стоит одна, и вокруг никого больше нет. Сердце билось в груди, она не помнила, как развернулась на месте и, прикусив губу, побежала скорей домой. Внезапно что-то приподняло её над землей и понесло по воздуху...

Даша оказалась вдруг перед дверями своей квартиры, второпях влетела в прихожую и наткнулась на папу.

– Промокла? – засмеялся он.

Мама вышла из комнаты и ласково потрепала её по волосам.

– Да нет, сухая совсем! – удивилась она. – Ты что так запыхалась, Дашуль?

– Все нормально… – тяжело дыша, ответила Даша и положила пакет на тумбочку.

– Ну, иди умойся, и будем ужинать. Мы тебя ждем, – улыбнулась мама.

Стол был накрыт в комнате. Слышался мужской говорок, звук расставляемой посуды, кто-то тихо наигрывал на гитаре...

Умываясь, Даша со страхом вспомнила о том, что хлеба-то она не принесла! Она вытерлась полотенцем, вышла из ванной и, робея, ступила в комнату.

– О-о! – встретили ее общим хором. – Вот она, наша красавица! Проходите, сударыня, присаживайтесь...

– Доча, ты где такой хлеб купила! – воскликнул папа. – Смотрите, он ещё горячий!

– А какой ароматный и пышный! – качал головой Михаил Илларионович. – Впервые в жизни встречаю такой!

– Нет, вы только попробуйте его на вес, он же ничего не весит, он, как пух! – радостно тараторила мама.

Даша смотрела и не верила своим глазам. На столе, возвышаясь полукруглой горкой, лежал свежий солнечный каравай! Но ведь этого не может быть! Хотя...

Даша засмеялась. Она смеялась всё громче и звонче. Засмеялись дружно и взрослые. А Даша смеялась, понимая и зная всё...

Ей вдруг стало легко, невесомо и радостно!