Владимир ХОМЯКОВ. «МОИМ ВОСПОМИНАНЬЯМ НЫНЧЕ ТЕСНО…». Давность полувековая

 

Владимир ХОМЯКОВ

«МОИМ ВОСПОМИНАНЬЯМ НЫНЧЕ ТЕСНО…»

Давность полувековая

 

Второй месяц весны 1974 года начался с события, круто повернувшего мою жизнь: и это была не первоапрельская шутка. Вскоре предстоял призыв на армейскую службу. 

На следующий день я встретился со своими товарищами по учёбе, и наша «великолепная пятёрка», по пути закупив необходимые продукты, направилась в рязанский лесопарк. Общались весело, стараясь лихостью и словесной бравадой заглушить чувство нахлынувшей озабоченности. Потом, как это часто бывает, сия компания разделилась, и мне с моей оставшейся попутчицей выпало побывать тогда ещё и в так именуемом Наташином парке, а вскоре пройти и на стадион «Спартак», чтобы посмотреть, как движется строительство хоккейной арены.

Под впечатлением от этого «удалого» похода я наутро написал такие строки:      

От губ твоих задыхаюсь,

от жадных объятий – тесно.

Восторженно жизнь щебечет

в певучей, сквозной листве.

А смелость впадает – в слово,

а слово впадает – в песню,

а песня впадает – в ветер,

а ветер впадает – в рассвет!

 

И там, где у древнего дуба

рокочут прохладные струи,

и солнце в траву обронило

лучей золотистую вязь,

волос твоих шёлковый шёпот

целую-не нацелуюсь,

любуюсь-не налюбуюсь

сиреневым блеском глаз! 

 

Вскоре сочинилось и вот это стихотворение:

Свежим светом веет от аллеи.

Звёзды и рекламы оталели.

Встало солнце сонное с постели –

чиркнуло лучами по домам!

Вдоль аллеи
                           розовым оленем

мечется испуганный туман!  

Весь апрель 1974 года я оказался практически предоставлен самому себе. С одной стороны, это было, конечно, грустновато. Но если посмотреть с другого боку, никогда в жизни я не был так свободен, как тогда. В душе жила безоглядная дерзость. Наверное, это и спасало в непростые минуты, не давало унывать. Помнится, в первый день Страстной недели я смаху написал стихотворение «Баллада о белой машине». Оно сразу же получило известность в рязанских литературных кругах, но опубликовать его в то время было проблематично.   

Ты меня совсем не любишь,

всё, что было, позабыла?

На меня совсем не смотришь,

и я знаю почему.

У меня мопед был классный –

ты тогда меня любила.

Лишь купил «Урал» Серёга –

сразу ты ушла к нему.

 

У Серёги денег много,

только что мне твой Серёга?

Только что мне шашни ваши,

только что мне ваш «Урал»?

У меня губа не дура,

говорю тебе серьёзно:

я ведь тоже парень дельный,

время даром не терял.

 

Чтоб мечту свою исполнить,

разогнать печаль-кручину,

я кручусь на двух работах –

целый год коплю рубли.

Я куплю тебе машину,

очень быструю машину,

очень белую машину

под названьем «Жигули».

 

«Жигули» – не мотоцикл:

обгоню «Урал» Серёгин,

и тогда, уж будь спокойна,

ты придёшь ко мне опять.    

Только вот какое дело,

и вопрос, знакомый многим:

где же, где ещё деньжонок

на машину мне достать?

 

А машинка, как картинка,

а сиденье – наслажденье,

а педали, как медали,

в общем, «тачка» – самый сок!

Мы построим ей гаражик,

а в субботу-воскресенье

будем ездить на рыбалку

и прочёсывать лесок.

 

«Я куплю тебе машину,

очень быструю машину,

очень белую машину

под названьем «Жигули»», –

так мечтал мой кореш Петя,

мчась на загнанном мопеде

за грохочущим «Уралом»,

исчезающим вдали.

«Балладу о белой машине» я чаще всего читал во время неформальных встреч с литераторами областного центра. Стихотворение вызвало интерес Анатолия Сенина, члена Союза писателей СССР, лауреата премии Рязанского комсомола, руководителя литобъединения при тогдашнем Дворце нефтяников. Правда, я продекламировал мэтру рязанской словесности своё новоиспечённое произведение не на заседании лито, а по окончании официальной части творческой встречи, когда мы с Анатолием Ивановичем прогуливались по вечернему скверу, беседуя о стихах. Сенин пожелал мне удачи и протянул руку на долгое расставание и грядущую встречу.

 

Немало мне выпало побродить в том апреле по территории Рязанского кремля: я восторженно смотрел на его сияющие на солнце купола, посещал могилу знаменитого поэта-земляка Якова Петровича Полонского, автора поистине народной «Песни цыганки» («Мой костёр в тумане светит…»).

Но, конечно же, те мои юные дни были пронизаны есенинским духом. Тогда же и родилась первая строфа стихотворения, завершённого только через полтора года в казахстанском городе Приозёрске, уже во время армейской службы на полигоне ПВО:   

Моим воспоминаньям нынче тесно,

ведь с детства сберегла душа моя

заветную есенинскую песню

и древний свет Рязанского кремля. 

Пасха в 1974 году пришлась на 14 апреля. Встретил я этот праздник в доброй компании, где мне вновь пришлось читать «Балладу о белой машине» и другие свежие стихи. Не скрою, приятно было чувствовать на себе улыбчивые взгляды своих сверстниц – юных почитательниц поэзии.

А через пару дней мне выпало идти по повестке в Советский райвоенкомат города Рязани для прохождения медкомиссии и дальнейшего призыва в армию.

В Москве в конце апреля проходил ХVII съезд комсомола, давший старт строительству Байкало-Амурской магистрали. Всё это было очень торжественно, пафосно и вместе с тем искренне.  

Близился Первомай. Тогда этот праздник отмечался всенародно. В 1974 году отдыхали подряд аж четыре дня. Незадолго до праздника я написал довольно большое стихотворение, посвящённое предстоящему торжеству. Начиналось оно такими словами: 

Весноцветьем улицы согреты,

ранний сон сухим лучом пронзён.

Над Рязанью праздничным рассветом

плещется горячий шёлк знамён. 

Стихотворение было одобрено редколлегией «Приокской правды», главной областной газеты того времени, и опубликовано на первой полосе праздничного номера. Не забыть, как во время первомайской демонстрации, проходившей по улице Ленина, от колонны порой отделялся кто-то из членов трудовых или учебных коллективов и устремлялся к киоску «Союзпечати», чтобы купить там для себя и своих товарищей свежие местные издания и тут же, пока колонны стояли на площади, быстро пробежать глазами основные публикации рязанской прессы.

 

…А спустя неделю я уже ехал в воинском эшелоне в дальний казахстанский край, неслышно читая посвящённые этому свои недавние стихи:

Родные сердцу улицы рязанские

озолотил узорчатый закат.

Последний день сегодня на «гражданке»,

а завтра я почти уже солдат.

 

Расстроенно растрогалась гармошка,

и утирала слёзы мать моя:

«Прости, сынок, взгрустнула я немножко».

Отец просил:
                             «Не подведи меня».

 

Через дорогу,
                             возле перекрёстка,

не в силах скрыть тревожную печаль,

туманилась лучистая берёзка,

взволнованно о чём-то лепеча.

 

А мимо юность праздная спешила,

а мимо мчалась новая весна.

…Ворча сердито,
                                    серая машина

нас медленно к вокзалу повезла.

 

И всё исчезло.
                             И гармонь отпела.

Родня,
                  военкомат,
                                      толпа друзей.

И лишь берёзка в зябкой мгле белела,

и долго-долго на меня глядела

из-под своих задумчивых ветвей.

Судьбы моих апрельских юношеских строк 1974 года сложились по-разному. Там, в армейской обстановке, наверное, лишь «Баллада о белой машине» обрела особую популярность. Добавлю, что даже после увольнения в запас я ещё некоторое время читал это стихотворение по просьбе своих знакомых. Нет-нет, а кое-кто из них при встрече со мной протягивал ладонь и произносил: «Я куплю тебе машину!». И простодушно при этом улыбался…     

Апрель 1974 – апрель 2024, Рязань – Сасово