Евгений ЧЕБАЛИН. И НЕ БЫЛО КОНСЕНСУСА МЕЖ ДВУХ ТАМОЖЕН. Глава из романа «Ковчег для Третьей мировой»

 

Евгений ЧЕБАЛИН

И НЕ БЫЛО КОНСЕНСУСА МЕЖ ДВУХ ТАМОЖЕН

Глава из романа «Ковчег для Третьей мировой»

 

…Закончив оформление бумаг, Нельсон едва успел тронуть фуру от финской таможни «Нуйямаа», когда его кольнул в глаза отточенный световой луч из бокового зеркала. Он накалялся и пульсировал, стремительно приближаясь, сплетаясь с воем полицейской сирены. Ничего хорошего, кроме тотального шмона и штрафной задержки рейса, это не сулило. И Нельсон, инстинктивно отключив свой телефон и рацию, вдавил акселератор в пол. Фура взревела, с колесным визгом проутюжила полусотню метров нейтральной полосы – до русской таможни. Они уткнулись в разные таможни одновременно: фура и финская полиция. Нельсон вымахнул из кабины, побежал к русскому таможенному окну. Сунул оформленные бумаги и накладные с грузом в слепящий бело-голубым светом распахнутый квадрат. Почтительно пригнувшись, положил пачку перед сидящим там таможенником. Рядом с ним затрещал телефон.

Капитан Суржило поднял трубку. Из неё выполз искореженный акцентом, накаленный голос:

– Капитан Суржило? Дежурство делает ваш смена?

– Так точно. А у вас кто его делает? – меланхолично цыкнул зубом капитан и вытащил спичку из межзубья.

– Хороший юмор, – оценил финн из финской таможни, – но его надо бросить. Я обер-констебль, Кауко Пииройнен, интендант провинции.

– Хеллоу, херр обер. Я бросил свой юмор в урну. Чего изволите?

– Заверните нашу фуру на задний ход. Она не должен пересекать русская граница.

– С какого бодуна? – осведомился капитан.

– Что есть «бодуна»?

– Это слияние души и брюха. Когда я в зюзю, в дупель пьян. А вы, herr констебль, часом не пьяны? Что значит «завернуть»?

– Это приказ мой комиссар полиции, суперконстебль Рясянен.

– Пардон, херр обер, но приказ вашего комиссара для меня, что банный лист на заднице: отлепить да выбросить.

– Господин капитан, приказ, конечно, не ваш адрес. Но этот негодяй водитель выключивал и рация, и телефон, он убегал от нашей связи!

– И что он сделал? С чего такая пыль до комиссара?

– На фуре может быть преступница старуха, она везет ворованный ребенок.

– Так есть она на фуре? Или нет?

– Когда вы завернете фуру, мы делаем досмотр.

– Значит, старухи там может и не быть. А что такое натворила бабка?

– Три омбудсмена из «Школьный дозор» имели предписание забирать ребенка для передачи в приемную семью. Они пришли делать это законно, тихо, имея при себе заботу за ребенка. Но ведьма вынимала пистолет, стреляла. И там два трупа.

– Офигеть! Ай, бабка! Двоих уконтрапупила за внука. А третий? Что ж он ребенка не отнял?

– Третий получал нокаут от её сына.

– Короче, получил по морде за разбой. А я все думаю: что это бабка сотворила, если психуют финские комиссары – неужто бросила тухлое яйцо в парад из ваших гомиков?! А тут всего-то грохнула двух живодеров.

– Это плохой и грязный юмор, капитан!

– Тебе, herr констебль, наш русский юмор не понять. Теперь слушай меня. Вы отпустили фуру к нам. Передо мной бумаги. Здесь все в порядке. И капитан Суржило никаких сигналов от своего начальства не получал.

– Но я спускал на вас информацию!

– А кто ты есть? Какое-то «бла-бла» из трубки. К тому ж я временно оглох и ничего не слышал. Гуд бай, херр констебль.

Капитан бросил трубку на рычаг. Свирепо выцедил:

– Скоты! Ублюдки, недоноски Маннергейма! Вживую, с мясом рвут ребятню из семей, от матери, отца! И верещат в истерике, когда в ответ стреляют даже русские бабки.

Умолк, перекипая. Внимательно пересмотрел бумаги фуры: все было в порядке. Поставил штампы и печати. Спросил у Нельсона, изнывшего и взмокшего за время диалога:

– Так есть у вас бабуля с малышом? Только по-честному.

– Клянусь своим здоровьем и детьми, господин капитан, – не знаю! Хозяин Пяйве грузил фуру, дал нам ключи, сказал – доставить груз. Мы это делаем.

– По-русски чешешь будь здоров. Бывал здесь?

– Водила из Петрозаводска, карел, пятнадцать лет крутил баранку.

– Понятно. Скатертью дорога. Отчаливай быстрее. И мой совет: на всякий случай – не ломись впрямую, комфорта ради. Вот мой тебе маршрут: Сверни с А-127 на Е-18, затем на Выборг и через Лазаревку, Верхнечеркасское чеши без остановок до самого до Питера. Пост ГАИ через триста километров только под Выборгом. Таможенники взбеленились, сейчас наверняка трезвонят в Питер. А наши толерасты сдуру могут учинить вам перед Выборгом тотальный шмон – со срывом пломб. Вам это надо?

– Я сам хотел так делать. Спасибо, господин капитан… здесь заработаю, пойду на пенсию, хочу дожить у вас… у нас, в России.

– Это почему?

– В России и Карелии были люди и остались люди… а здесь много шакалов… на двух ногах. Могу я оставлять вам благодарность?

– Это за что?

– Мы смотрим на мужские дела и на семью одинаково. Семья – святое. В моем возрасте очень важно: встречать того, кто ценит семью.

– Тогда не откажусь, валяй.

Нельсон рысцой сбегал к кабине, снял с выступа над стеклом миниатюрные часы из березового капа. Такой же иноходью вернулся к капитану, положил перед ним часы.

– Ё-моё… шедевр ручной резьбы… работался под лупой… слушайте, Нельсон, подарок – ценнейшее изделие, я разбираюсь в этом! Может, оставите себе?

– Я еду дальше спокойно. Значит, понравилось.

– Не то слово! Дай лапу, земляк по земному шарику! Хрен нас уморят все черные констебли с гей-комиссарами!

Они расстались.

Тлела теплота в сердцах от этой встречи, замешанной на главной ценности планеты: детях и сохранении семьи.

Любой ценой, поскольку от этой ценности зависела живучесть континентов. Родных. Детей. И всей планеты.

 

* * *

…Они догнали нарушителей километров через двадцать бешеной гонки с воем сирены и мигалкой, где патрульная «Ауди» Приходько, завывая в запредельном режиме, едва держалась в полусотне метров от кроваво-красных стоп-сигналов уходящих. Минут через пятнадцать гонки два преследуемых джипа резко свернули к обочине. Застыли у широкой полосы щебёнки, уползавшей в лес.

Номера убегавших заляпаны серой слизью грязи – не разглядеть. Приходько, выдёргивая пистолет из кобуры, ринулся к первой машине. За ним – водитель Рогов. Пригнувшись к зеркально-чёрному оконному стеклу, перекипая в гоночном азарте, выхаркнул майор из себя привычный, без всякой вежливо-сопливой ГАИ-смазки запрос:

– Ваши документы!

Стекло неторопливо поползло вниз. Над ним просунулась рука с двумя запечатанными в плотный пластик квадратиками. Выдернув их и даже не взглянув, сунул Приходько водительское удостоверение и техталон в нагрудный карман. После чего, обляпанный грязью с ног до головы, подрагивая в пароксизме возмездия, стал проводить сладостный обряд обретения бабла:

– Выйти из машины!

Текли минуты. Приказ влип в надменную чернь «Ленд Ровера» и сполз по его дверце бессильной слизью. Майор отступил на два шага и взвёл затвор пистолета.

– Повторяю: выйти из машины! В случае отказа стреляем на поражение!

Рогов синхронно скопировал начальство: отступил и взвёл затвор. Первая машина всё так же недвижимо отблескивала тьмой. Но вдруг ожила вторая. Распахнулись все четыре двери. Из них неторопливо полезли камуфляжные мужики в масках, с калашами наперевес. Приподняли стволы. Пять чёрных дыр, в коих сгустился могильный приговор, смотрели в животы Приходько и Рогова. И только что бравый Приходько отступал. Боясь повернуться, потерять из вида стволы, майор скособочился, ища взглядом, может быть, последнюю в эту минуту своей жизни опору – генерала. Услышал зверино обострившимся слухом долгожданное:

– Стволы на землю! Перед вами генерал Тимкин, начальник Службы безопасности ГУВД! Я связался с оперативниками. Через пятнадцать минут здесь будет группа захвата!

Прожигая полутьму пурпурными лампасами на штанах, излучая всемогущие флюиды власти, надвигалась сзади ментовская легенда во плоти по кличке Штопор, которого, по опасливым слухам, опекал московский Резус и даже говорили – Сам из Кремля.

Штопор ввинтился в милицейское бытие в лихие 90-е.

Взматерел, дождался миллениума и перевалил в ХХI век в полном порядке. Сумев пережить все чистки и переаттестации, он последовательно и виртуозно превращал свои должности в валютоносную драгу. Черпая из неё каждой третьей лопатой (вторая отсыпалась мэрии, третья – Москве), Тимкин однажды с суеверным восторгом отметил золотую зависимость между количеством «лопат», отсыпанных в мэрию и Москву, звёздами на погонах и миллионами «зелени» на своём номерном счету в Лондонском банке.

Он начинал карьеру под Собчаком – начальником охранной фирмы «Балтик-секьюрити», выколачивая деньги для мэрии, нередко с кровавой брызгой, из игорного бизнеса казино «Конти». Отвечал за силовое и юридическое сопровождение приватизационных акций «ХХ Трест»: Балтийского морского пароходства, гостиниц «Астория» и «Прибалтийская».

Весь этот бурлеск принес ему на лебединых крыльях майорскую звезду и первые десять миллионов зелени. В тот ослепительный день, когда пришло  подтверждение об этой сумме, появившейся на его счету, Семён Маркович, по согласованию с персональным Яхве в своей душе, час простоял на утренней службе в Исакии (не стал озадачивать своей пустячностью синагогу) и поставил две средние (по полусотенке) свечки за здравие мэра Питера и его вице-мэра Панина.

Уже будучи подполковником, Тимкин организовал охрану и силовое сопровождение зарубеж кораблей военно-морской базы через порт «Ломоносов». Туда же под крылом Тимкина десятками сплавлялось «живое мясо»: дети из Детского дома Центрального района – и уплывали подводные лодки из Ленинградского Адмиралтейства.

В итоге Тимкин в звании полковника стал обладателем счёта в двадцать миллионов долларов и пересел в кресло замначальника службы собственной безопасности питерского ГУВД. На этот раз Исакий и его небесные кураторы заполучили в благодарность от Семёна Марковича аж две толстые свечи – по двести «деревянных» за каждую. Квартирующий в душе Тимкина Яхве, кажется, сказал по этому поводу: «За это им-таки хватит, больше будет жирно».

Нынешний генерал Тимкин – ломился в жизнь во всей красе. Сорокалетний мачо с изящным греческим носом и щёточкой усов под ним был непредсказуемым гибридом ублюдо-прохиндея и пророка с «соображалкой» бритвенной заточки и собачьим нюхом. За плечами этого уникального рейдер-экземпляра с его бешеной карьерой мерцали, отблескивая золотом, сто пятьдесят тысяч тонн сплавленных за бугор нефтепродуктов в обмен на продовольствие, которое Питер так и не увидел; чеки «Урожай 90», булькнувшие в несколько потайных карманов; редкоземельные металлы для фирмы «Джикоп» с роскошными откатами…

С месячишко назад Семён Маркович пышно отметил заветные сто лимонов на счетах Лондон-Сити. Это был его Рубикон, за которым в страшной дали замаячил статус миллиардера. Но расстояния и бешеные затраты энергии генерала давно уже не пугали совершенно.

Пугало и настораживало ныне одно-единственное: замолчавший московский куратор. Только к нему шла информация о бизнес-процессах и жирная пена навара от них. Вот уже третий день Семён Маркович отгонял и не мог отогнать интуитивную птичку колибри над головой, которая ледяным сквознячком опасности овевала его темя. В конце концов, что из того молчания, шоб оно сдохло? Даже если каким-то диким образом «спалился» Резус, чего не может быть по определению, то несгибаемо высился в Кремле Сам. Главный. За которого Семён Маркович вместе с Приходько не раз и не два тащили на себе в питерский период всю чернуху.

За всё время лишь однажды, набравшись наглости, цепенея в обморочном ужасе, обратился Тимкин к Самому за помощью. Получил её, но с тухло-склизким довеском: сидеть в своём за…том гнезде и больше не чирикать громко наверх по мелочи через голову куратора.

Но это было – и сплыло. А сейчас Тимкин, успевший вызвать опергруппу, властно таранил расстояние своим брюшком, греческим носом и усиками, приближаясь к двум «Ленд Роверам». Выпрастывая из кобуры пистолет, повторил трубно и вибрирующе, окутанный набрякшей атмосферой непредсказуемости:

– Я сказал: стволы на землю!

Окно в первой машине опустилось ниже, и шагающий к ней на ватных ногах генерал услышал добродушное, какое-то бархатное увещевание из квадратной утробы:

– Да спрячьте вашу пукалку, Семён Маркович. Она ж тут совсем лишняя.

Тимкин подошёл к призывной оголённости окна. Знобкая оцепенелость в спине и ногах рассасывалась – в голосе спрессовано бугрилась мягкая, но непререкаемая власть. Под её тяжестью картонно расплющивалась вся окружающая кошмарность: команды выйти, их пистолеты в дрожащих руках. И даже, кажется, прущая сюда во весь мах стая оперативников.

Генерал подошёл к окну. В шаге от него остановился, заложил руки за спину:

– Выйдите из машины. Кто вы?

– Палыч, выйди, раз просит человек, – покладисто согласился тот же голос, – и затолкай пятёрку с калашами назад. Повылезали, моджахеды хреновы, без команды… иди-иди, Палыч. И сделай нам консенсус.

Водитель вылез из «Ленд Ровера», пошёл ко второй машине. Вполголоса скомандовал бойцам. Автоматчики, всё так же молча, полезли внутрь. Захлопнули за собой двери.

– Семён Маркович, ви устроили за нами бешеную погоню, чтобы иметь результат. Я не ошибся? Так ви его получите, – совсем уже по-родственному – по-одесски, опросталось тёмное нутро. – Прошу ко мне в машину. Мамой клянусь, такого результата ви не имели за всю жизнь.

Что-то горячее толкнулось в сердце генерала: там, в машине, был вековечный, свой, проросший из песчаного похода Моисея. Туда лезть было можно и даже нужно. И Тимкин сел в «Ленд Ровер» на заднее сиденье.

– Устраивайтесь поудобней, – предложил хозяин машины, смутно белея лицом в метре от гостя. – Я собирался к вам завтра. Но вы вдруг сделали нам погоню и вылупились здесь и сейчас. Какая встреча, Семён Маркович, Остап Бендер сказал бы про неё: уголовно-историческая.

– Представьтесь, – сухо попросил Тимкин. – И зачем собирались ко мне?

– Вы Семён Маркович, а я совсем наоборот: Марк Семёнович. Когда встречаются два семита, у них всегда найдётся, за что сцепиться языками.

– Может, хватит валять дурака? – Опавшая внутри Тимкина квашня опасности вновь стала разбухать. – Какого чёрта вы не остановились по требованию Приходько? Давайте ближе к делу.

– Насчёт «ближе к делу» – давно пора. Но ваше дело совсем не близкое. И не одно, а три, по которым вы проходили.

– Что за бред? – ощерился генерал.

– Это совсем не бред. Первое дело за № 18/238278-95 – о строительной корпорации «ХХ Трест» и убийстве Маневича. Совместное дело Генеральной прокуратуры, МВД и ФСБ о коррупции и убийствах, предъявленное питерской мэрии, которая их заказывала. А вы исполняли. Помните? Вёл его заместитель начальника следственного управления Генпрокуратуры России Леонид Трошкин.

– Вы кто?! – Лавой наползая, обжигал генерала животный страх.

– Так я ж назвался: Марк Семёныч. Второе дело № 144128 – о приватизации Балтийского пароходства, спиртзавода «Самтрест» и гостиницы «Астория». Его объединили вместе с производством порнофильмов компании «Русвидео» – со Старовойтовой во всех операциях. Всё это вёл важняк из Москвы Ванюшин. Вспоминайте, Сёма, вспоминайте. И третье дело – убийство заместителя генерального директора Ленинградского адмиралтейского объединения Кротова – за его отказ продавать англосаксам стратегические подводные лодки. Во всех трёх цветут и пахнут генерал Тимкин и майор Приходько. Который оцепенел, и всё никак не опустит свою пукалку. Скажите этому болвану за его дурь, Семён Маркович. И мы спокойно поговорим за ваши остальные дела.

Тимкин, выплывая из шока, с хрипом всосал воздух.

Мирно-ласковый мажордом машины, заманив его внутрь, вдруг подло распахнул заваленный хламом, затянутый паутиной, накрепко заколоченный шкаф в его биографии. И там заворочались, брякая костями, прошлые скелеты.

– Да ты хоть понимаешь… куда засунул ты свой нос? – выстонал генерал, едва проталкивая слова сквозь стиснутую глотку.

– Я вас умоляю, коллега, мой огнеупорный нос совался и не в такие дела. Например, в дела вашего куратора из столицы Резуса. Этот пиндос вдруг потерял голос и не ответил на ваши последние шесть звонков. Это ж сплошная нервотрёпка для вашего кайфового быта. Вам это надо? Но вы-таки можете у меня спросить – почему он заткнулся.

– Поделись. – Тимкина с нарастающей скоростью несло в бездонную сосущую пропасть, шарахая о бугристые стены. Ибо субъект, назвавший «пиндосом» московского небожителя, никогда не раскрыл бы пасть, не получив команды «фас!» из Кремля. Что стряслось в России?!

– А он молчит, потому что ему не до питерского клопа Тимкина.

Из машины исчез местечково-одесский оборотень. Рядом восседал холодный, как собачий нос, государственный обвинитель с прокурорской лексикой.

– И Резус занят возвратом полутора миллиардов долларов из Лондона и переводом их на наши, российские счета. По банковским схемам, ему продиктованным.

– Вы блефуете… как вас там… Марк Семёнович… нет тех дел! Их собирал и сжигал в Питере и Испании лично сам Батрушин! Они горели при нас, я это видел с Резусом!

– Горели «куклы», Тимкин. Хорошо сделанные копии. Неужели вы думаете, что подполковник КГБ, которого тащили в президенты четыре разведки: ЦРУ, Моссад, БНД и МИ-6, – что этот субъект спалит подлинный компромат на своих карманных бандитов?

– Он сдал нас с потрохами… зачем?!

– Особо жирных баранов надо периодически стричь и резать для пользы государства. Это элементарный закон любой геополитики. У вас, конечно, нет времени на чтение аналитики?

– Какой именно?

– Банковской и экономической.

– Я читаю нужное.

– Тогда вы должны вспомнить, что Кремль объявил полтора года назад амнистию на возврат капиталов из-за бугра. И Госдума приняла закон об этом.

– Замануха для идиотов.

– …Которую обсмеяли умники вроде вас.

– И не только я…

– Так вот. Вы, умники, прос…ли хороший шанс оставить себе почти половину из награбленного, поскольку не знали, что вам готовит Европа. А она готовила вам крупную подлянку, поскольку умеет стричь российских баранов куда лучше нас. И тупо ненавидит президента Рашки, который взбунтовался Абхазией и Крымом, Донбассом и Луганском, и триллионами на перевооружения своего Министерства обороны.

В английской палате лордов, в Конгрессе США и парламенте Испании банкиры продавили закон о юридически чистом происхождении счетов и недвижимости из России. Без этого подтверждения счета и недвижимость изымаются.

Закон вступил в силу. У вас не так много времени, генерал. Верните награбленное, пока три ваших дела не всплыли в СМИ и банках Лондона. Они всплывут там немедленно при первой попытке перевести деньги в другую страну – без нашего ведома. И сделают вам «тю-тю» англо-саксонской ручкой.

– Тогда какая разница, где хапнут мою зелень – за бугром или в России?

– Нам неразумно загонять крысу в угол: она бросается на загонщика. И он вынужден давить её.

– Как Березовского. Иль Ходорковского и Собчака?

– Без комментариев. Из ваших ста десяти миллионов ещё месяц назад у вас остались бы пятьдесят. Сейчас вам будут оставлены двадцать – если вы возвратите валюту в Россию по этим схемам. Поторопитесь.

В руку Тимкина всунулась бумажка. В генерале отмирало нечто твёрдое, большое. Жёсткий, сталистый стержень в нём, державший его несгибаемо под ударами враждебной Рашки, – деформировался, змеился трещинами. Распад был страшен. И хозяин «Ленд Ровера» буквально физически ощущал его.

– И многих взяли за глотку, таких, как я и Резус?

– Сделайте финансовый срез ситуации, генерал, и всё поймёте. Цена на нефть и газ взорвалась, потом упала втрое, рубль рушится, ЦБ проституткой лежит под МВФ и не подчиняется законам России. Но Россия подняла и держит на своём хребте Крым и Новороссию. Мы раздолбали укров под Дебальцево, кормим, защищаем Донбасс с Луганском и возвели самый длинный в мире мост через Керченский пролив. Мы вцепились бурильными когтями в Арктику и контролируем её подлодками, нейтрализуем Турцию наращиванием нашей базы в Сирии. Готовы восстанавливать базы на Кубе, Венесуэле и Никарагуа. Вливаем миллиарды в Дальний Восток.

В оборонку поставляются на триллионы новые ракеты, корабли, подлодки, мы нагло шухерим ракетоносцами в Средиземном море вместе с Китаем. Мы опускаем и таки опустим ниже плинтуса американский доллар. Хотим загнать в стойло послушания наш Центробанк. Откуда бабки, Тимкин, когда целы резервный и стабфонд? Вливайся в процесс возврата, генерал, пока не поздно, пока тебе оставляют двадцать процентов. Скоро их станет десять.

Хозяин джипа замолчал: придвинувшись рывком почти вплотную, маячил меловым лицом генерал рядом с ним, осатанело, исступлённо вышёптывал:

– Я понял – лучше не рыпаться… но, Марк, мы одной крови… У нас есть шанс уладить всё, договориться!

– Ты хочешь мне что-то предложить? – отклонил корпус хозяин джипа. Нечистым, свистящим дыханием опалял генеральский рот.

– Я хочу много предложить. Тебе не снилось, столько. Мы же свои люди, евреи.

– Это я еврей, Тимкин.

– А я кто? – тяжёлым изумлением опростался генерал.

– А ты, Сёма, жид.

– А что, есть разница?

– Большая, генерал, большая. Как между гитлеровцем и антифашистом, между чеченскими ламарой и ламанхо, между русским трудоголиком и столь же русским раздолбаем.

– И в чём она?

– Ты не поймёшь. Под ней научная платформа. И тысячи лет истории: шумерской, вавилонской, индоарийской.

– Так объясни, я напрягусь.

– Ну, слушай шумерский вариант. Тридцать тысяч лет назад пришельцы – боги Анунаки с планеты Мардук-Нибиру, прилетев на землю, стали зашиваться в делах без помощников. Тогда они сотворили генетически для себя слуг и рабов LU-LU – гибридную расу из аборигенов, куда встроили свой божественный геном и влили свою кровь.

– И это были мы, евреи?

– Но те, кто это сделал: Энки и его сестра Нинхурсаг – из любопытства поставили эксперимент: добавили одним LU-LU геномы хамелеона и аскариды – как биовидов с супермимикрией и адаптацией к аборигенам. С тех пор мы ходим с единой кровью от богов. Но с разною натурой: творцы, работники – и паразиты.

– Во мне ген хамелеона?

– И аскариды. С их геномом в вас вклещилась попутная бацилла Тея-Сакса. Из-за неё в крови исчезают ферменты радости: дофамин и эндорфин, а пассионарный «ген воина» мутирует и превращается в урода 7-R – «ген хищного авантюриста». Им гораздо легче управлять, зомбировать его. С тех пор вам не даётся счастье. Вместо него ошмётки, суррогаты – завистливая злоба, жадность, бешеный азарт в остервенелом пире во время чумы.

– Слышь, профессор, мать твою, а можно проще?

– Если проще, то вы волки в овчарне. Нет, на волков не тянете – вы хорьки в курятнике. Нажравшись до отвала куриной ножкой, вы не унимаетесь и рвёте аборигенам-птицам горло в любой стране, пока не передушите весь курятник, как Пиночет, Самоса, как Ющенко, как Порошенко, Коломойский и Зеленский на Украине, Саакашвили в Грузии, затем на Украине. Вот у тебя сто десять миллионов. Но ты такой же, пойдёшь по трупам, по развалинам России, чтобы стать миллиардером. Ты болен, ты заразный, Сёма. Ты – хорек в курятнике.

– А ты?

– А я просто еврей. И я умею делать своё дело – брать за глотку вас, кто раздолбал, обворовал, обгадил мою страну.

– Я выслушал всю эту ахинею. Бред параноика. Теперь слушай сюда. Конкретно. Я отстегну тебе тридцать из моих ста десяти… – рухнул в сосущую пропасть и полетел в предсмертную неотвратимость генерал: его трясло от неизбежности потери – делиться с этой сволочью в машине, которую уже было не обойти и не объехать, не придушить, не кинуть.

– Зачем?

– За два лимона в Испании ты купишь виллу рядом с моей. Мы проживём бок о бок остальную жизнь в полном кайфе: рыбалка, яхта, море, бои быков. И много знойных баб. Мы больше не увидим эту суку Рашку с её тупыми харями, антисемитами и сталинистами, с блядской «Калинкой-малинкой» в краю родном, где вечно пахнет сеном и говном. Мы будем жить как люди мира в испанском раю. И перед нашими сортирами расстелем коврики для вытиранья ног. С портретом президента Рашки. Ты понял?

– Я давно всё понял. – Сознание его молниеносно представило и развернуло перед ним всю ослепительную панораму – возможность купаться в жизни за эти тридцать… Он просмотрел её в деталях. И в воспалённых полушариях стала разрастаться брезгливая жалость к собеседнику – как к безрассудно злобной собачонке, ринувшейся кусать колесо машины и отброшенной ударом на обочину.

Тимкин заканчивал свою неодолимо липкую вербовку:

– Вот так! Как я тебя со всеми потрохами? А вся твоя научная бредятина – инструкция для ватников, лохо-гоев и нищебродов. Всегда важна только цена вопроса. Цена вопроса для тебя – состряпаешь пакетик документов о супер-чистоте нашего бабла и недвижимости – за тридцать лимонов зелени. Теперь беги и исполняй. Желательно на цырлах. Вопросы есть?

– Всего один.

– Ну, излагай.

– А на хрена мне твой испанский рай?

– Не понял.

– И не поймёшь. В тебе бациллой Тея-Сакса отключена нормальная соображалка. В Испании, рядом с вашей вонючей шоблой: кохи, зюбайсы, пудрины, брамовичи, зацикленные на бабле, на бирже, на хамской спеси, на злобе, зависти, кидалове, на порнодешёвке, – я там издохну от тоски по моему раю.

– А что, у голожопых бывает тоже рай?!

– Мой рай – дом в перелеске у лесного озера с супругой Соней. И «Лада Ларгус» в гараже. Беседка из берёзовых стволов. Под её крышей – кирпичная печь-симфония – с коптильней, барбекю, шашлычницей. Рядом – озёрная лагуна с надувной десантской лодкой, с «Ямахой» в двадцать лошадей. Карпы и стерлядь у беседки прикормлены, идут на удочку, на поплавок. В берёзовых серёжках над беседкой – синицы, ласточки, кукушка. Лисица со своим семейством прибывает на опушку и ждёт, когда заполню их кормушку. И праздники души, когда являются две дочери с внуками. И друзья. Которые не скурвились, не оскотинились в вашем холуйстве перед Западом и никогда не предадут. Одно свербит: последние два года редко всё это сбывается.

– А что так?

– Служба, Тимкин, служба: тащить за хвост из нор таких хорьков, как ты и Резус. Я же в отставке. Но не смог отказать, когда позвали.

– И кому ты не отказал?

– Вот этому.

Хозяин джипа зажёг в кабине свет, развернул удостоверение.

Плоть генерала, будто заброшенная из зноя в минус морозилки, сжималась. Вся кровь и лимфа в ней потрескивали, преобразуясь в кристаллы льда. Но параллельно рвались остатки осторожности. Вздувалась, пухла зоологическая ненависть, на коей лопнул и опал клочьями намордник осторожности.

– Вот этому?! Он сдал нас, сволочь, за нашу работу, паскудно кинул! Так это ждёт и вас! Мы рвали для него в Питере из чужих глоток баксы, недвижимость, мы рисковали жизнями, гасили бабками все уголовные дела на мэрский «Трест-ХХ»! А разбухали больше всех его счета! Да он куда жирнее нас!

– Жирнее многократно, – усмешливым ледяным сквозняком тянуло от хозяина джипа. – Но ты уж, Сёма, извини, тебе не доложили, где лежат, на что идут и куда предназначены те деньги в государстве. Как говорят у нас, евреев: «Эгье а шер эгье!» – то не твоё собачье дело.

– Моё! Любой политик, прорвавшись во власть, сначала лепит свою команду: Гитлер, Сталин, Муссолини, Пиночет! А этот? Вокруг него резвятся, делают бардак и насмехаются над ним все наши! Уже двадцать лет! Да он слизняк! Шерстит только шестёрок, но не смеет тронуть пальцем паханов: ни Брефа, ни Зюбайса с Пудриным, ни суперкобру Наебулину! Смердюк с его б…дями, что раздолбали вашу армию, – на свободе! Одну только курвёшку вроде как посадили на пару лет, считай, что на курорт: в колонию общего режима. А она вместо колонии нагло кайфовала на Багамах, не отсидев и нескольких недель! Кремлоид ублажает их, он хочет усидеть на двух стульях сразу! Ему скоро хана, Европа уже давно ссыт на Рашку кипятком, вооружает и готовится отдать команду «фас!» Украине и натравить её на Рашку! И санкции всё жестче! Поэтому конец всей вашей Рашке на пороге! Кому ты служишь, хорошо подумал?!

– Строителю, хорёк, строителю, с его многоходовкой, куда не могут сунуть нос такие, как ты, погань! – переводил дух партнёр «по крови», удерживал набрякшие ладони, готовые метнуться к глотке гостя, придушить.

– Кому? Какой с него, к х…м, строитель?

– Такой, кому досталась от вас ободранная, полусгнившая коробка. Где вместо окон – дыры. Где ельциноиды выбили все двери и проломили крышу.

– Ну и что дальше?

– Идёт слом планетарной парадигмы, Тимкин, грядёт тайфун, цунами в десять баллов. На этот дом с несметными богатствами прёт скопом планетарный хищник, с такими, как ты, шакалами. Хозяин дома обязан в дикой спешке любой ценой успеть поставить окна, двери, крышу: ШОС, БРИКС, Таможенный союз. И вздыбить, сделать самой мощной оборонку. И лишь потом займёмся крысами, хорьками под ногами. Пока что не до вас.

Мы терпим все ваши укусы и предупреждаем: верни, паскудник, то, что нахапал, верни на дело государства. Пока не поздно, пока не так уж много уголовных дел. Но скоро они накроют вас – по нарастающей…

Настырно, режуще зазуммерила рация. Хозяин джипа жёстко скомандовал:

– На выход, генерал. Вон отсюда! И дай отбой опричникам, которых вызвал, нам только не хватало размазать по бетонке фарш ментовский.

Стекло в машине опустилось вниз. И в смутном полусвете увидел Тимкин: из задней стенки у второго джипа полезли, выдвигаясь к трассе, два толстых ствола – пятидесятимиллиметровых ПТУРСа.

Генерал ринулся из машины, хватая на груди радиотелефон. Услышал вдогонку:

– И через пять минут чтоб я вас всех не видел!

 

* * *

Хозяин джипа включил настырно зуммерящую рацию:

– Здравия желаю, Аверьян Станиславович. Я уже здесь, за Выборгом, на восемнадцатом километре, как приказали.

– Да не приказывал – просил. Рад тебя слышать, Марк Семёныч, – отозвалась рация, – как добрались?

– Нормально. И с довеском.

– То есть?

– За нами рванул в погоню с поста ГАИ майор Приходько. К нему каким-то диким образом пришпилился сам Тимкин.

– Тот самый генерал?

– Так точно. Я собирался к нему завтра. Но на ловца и зверь бежит.

– И что?

– Всё, как у его куратора в Москве. Остервенел, облаял всех и вся, но чую: наложил в штаны… И завтра же начнёт всю операцию возврата по нашим схемам. Ручаюсь.

– Ну вот и ладно. О ваших сливках. Твоя компра – добротная, масштабная, ценнейшая работа. Ушла на самый верх. Отметили на уровне Генштаба с президентом.

– Служу России. Один вопрос.

– Я слушаю.

– Был длинный разговор с Тимкиным. И он влепил в меня такую фразу, как в морду харкнул… аж перехватило дух. И я выкручивался, как шестёрка у параши, не зная, что ему ответить…

– Что он сказал?

– Про Самого. Что он слизняк. Вокруг него резвится, делает бардак вся стая шакалья. Либерасты насмехаются над ним! А он не смеет даже пальцем тронуть ни Брефа с Наебулиной, ни Зюбайса с Пудриным, ни Смердюка с его б…дями. А мы? Дождёмся когда-нибудь команды «фас!»? У всех на сердце камень: до каких пор терпеть всю эту шайку короедов, продажную сволочь?!

– Неймётся революцию сварганить?

– Какая революция? Вся их компашка в Москве за трупиком Земцова засветилась на Болотной. Тридцать-сорок тысяч. Ну ещё столько же по всей России. А нас десятки миллионов. «Бессмертный полк» всё по своим местам расставил. Да нам всю эту шоблу вороватую охранять придётся, чтоб не разорвали, когда терпение лопнет! А оно скоро лопнет!

– Терпи, соратник. Как только, так сразу. Оттуда, с твоей кочки, не все параметры видны.

– Что именно мне с моей кочки не видно?

– Для начала Конституции-намордника, узды, наброшенной на президента. Вот для чего нам Госсовет – чтоб передать туда все рычаги от власти и финансов. Не всё так просто. Теперь о том, что предстоит.

– Я слушаю.

– Предупреждаю сразу: всё, что изложу – не в службу. Скорее, личная просьба, поскольку знаю и ценю тебя не первый год.

– Обижаете, Аверьян Станиславович. Не вижу разницы от вас – приказ или просьба.

– Ну извини. Звонить Рудакову не стал – пусть отдыхает. Кстати, о нашем разговоре оповещать его не обязательно.

– Дальше моих ушей не прорвётся.

– Ситуация на грани фола, воткнулась в Интерпол, в Международный розыск. Одна преклонная русская бабуля, живущая в Финляндии лет восемь, не отдала омбудсменам своего внука. Те заявились вечером, чтоб отобрать его и передать в приёмную семью – ювенальной мафии, на «запчасти». Представляешь ситуацию?

– Пас-скуды, мать иху!

– В итоге бабуля с сыном отключили живоглотов: два трупа и один нокаут. После чего беглецов замаскировал в кузове фуры владелец грузоперевозки, их родич, финн Пяйве. И переправил через таможню к Питеру. Сейчас они утюжат трассу в двух сотнях километров от Выборга. У твоего Приходько уже приказ из Интерпола: обшарить фуру.

– Водитель знает о живом грузе?

– Скорее всего, нет. И лучше, если не узнает.

– Понял. Машина?

– Красный «Мерседес». Водитель Нельсон. Груз – электроаппаратура в ящиках. Снимать бабулю с внуком желательно до Выборга, там, где стоишь. Ей нужен новый паспорт, новая фамилия.

– Состряпаем к утру.

– Ещё одно: узнает вдруг об этой акции твой Рудаков – то ссылайся на меня. И на Пономарёва. Мы с генералом погасим его любознательность. Всё ясно?

– Так точно.

– Часам к восьми утра я буду в Питере. Мне сдашь беглецов. Сдашь и забудешь.

– Разрешите исполнять?

– Семёныч, ты ещё каблуками щёлкни. Ну и последнее: чего это мы трепыхаемся, тебя турзучим?

– Да, есть такое ощущенье, что эта бабка непростая…

– Для понимания момента тебе лишь одному скажу, Семёныч: бабуля эта везёт вундеркинда, внука нашего офицера-нелегала, вернувшегося в Россию с ценнейшим материалом. Такой – единственный в Конторе и во всей разведке. А сама она его первая и давняя любовь. И либерасты из правительства, кроты, рвутся, чтобы заполучить, захомутать агента: их забугорники дотошно и подробно известили.

– Дела-а! Сварганю ювелирно, Аверьян Станиславович, не беспокойтесь.

– С Богом, Семёныч, надеюсь на тебя. До встречи в Питере.

 

…Фура с водителем Нельсоном прибыла на точку ожидания через три с небольшим часа. Едва приметно серел рассвет. Пять автоматчиков завернули красный «Мерседес» с трассы на гравийный аппендикс, ведущий в лес. Два джипа повели с колёсным хрустом грузовоз вглубь леса. Через полсотни метров фуру затормозили. Нельсон заглушил мотор: предсмертное предчувствие сосало сердце. Из джипа вышел и пошёл к кабине серо-пиджачный человечек. Нельсон распахнул дверь. Идущий, впитав матёрым психо-опытом флюиды страха, прущие от дальнобойщика-водителя, ещё не доходя, поторопился погасить их:

– Да вы не волнуйтесь, товарищ Нельсон, про вас сказал нам капитан Суржило из таможни. Всё в порядке, с вашей головы волос не упадёт. Ну а пока, будьте любезны, сделайте одолжение, ко мне в кабину, на коньячок и кофе.

…Нельсон с напарником сидели в чёрном джипе, пили кофе с коньяком и отвечали на бесхитростно-простецкие вопросы человечка: про работу, про житьё-бытьё и про Финляндию. И Нельсон, в коем, наконец, унялась внутренняя дрожь и разлилось тепло по телу, подумал, что никогда ещё не попадал на трассе в такой комфортный и абсолютно непонятный шмоно-кайф.

Снаружи, распахнув задние двери фуры, сгружали из неё и складывали на траву коробки пять автоматчиков. Велась работа в непостижимо бешеном темпе до тех пор, пока не обнаружились закутанные в овчины две фигуры.

Их выгрузили и посадили во второй джип. В таком же темпе загрузили коробки обратно в фуру и запломбировали двери. После чего тишайше, деликатно стукнули два раза по стеклу кабины первой машины – с дальнобойщиками.

– Ну вот, и всё, любезные, – сказал водилам Марк Семёнович, – ехайте дальше и не берите ничего плохого в головы. У вас в порядке документы, груз целый, кузов запломбирован. Вы нас не видели, не знаете, и вас никто не останавливал. Запомнили? А если остановят на посту, так это их обязанность – шмонать. Запомните: вы фура с грузом абсолютной чистоты. Удачи, финно-мэны. Теперь прошу на выход. В дальний путь!

…Он пересел на заднее сиденье второго джипа – с двумя пассажирами. На ощупь обнял обросшее тугими мускульцами тельце, нащупал его руку. Сказал воркующе и ласково:

– Дай лапу, вундеркинд. Я Марк Семёнович. А ты?

– Я Ваня, – расслабился, обмяк Иван: притиснувшийся к нему боком мужичок источал такую родственную приязнь, что липкий и гнетущий, обмоченный слезами груз прошедшей ночи вдруг отслоился и пропал.

– А вы, мадам? Как вас по батюшке?

– Я Виолетта Глебовна. – Затопляло её, крепло неистовое ликование: всё позади!

– Голубушка, Виолетта Глебовна, всё позади… – телепатически поймал, настроился и укрепил её надежду возникнувший вдруг в её судьбе Хоттабыч. – Сейчас попьёте кофейку, да с коньячком. Потом поспите часа три, пока приедем в Питер. Мы сделаем вам утром маленький мэйк-ап и фото-ляпочку на новый паспорт. А там уже вас примет в свои объятия Станиславыч.

– Он что, приедет?!

– К восьми будет в Питере.

– Как вас благодарить? Марк Семёныч, дорогой вы наш… вы нам спасли жизни.

– Да я вас умоляю! Этот пустячок нам ничего не стоил. Тем более что этот вундеркинд – внук нашего коллеги. Которого сам Станиславыч оч-чень почитает. А это, Виолетта Глебовна, покрепче кровного родства, куда покрепче. Располагайтесь, вот кофе, печенье… а я вперёд пересяду.

Он вышел. Рассвет вступал в свои полномочия, уже просматривался чётко дремучий лес по обе стороны шоссе, а серая ленточная трасса призывно зазывала пустотой и стреловидным направленьем в сторону северной столицы.

Впереди, в рассветной дымке, их с внуком ждал любимый сердцу Питер, с его каналами, колоннами и каменными львами. Которых невозможно позабыть за десять лет чужбины…