Дмитрий ЖУКОВ. И СТАНЕТ «АЗБУКА» ОРУЖЬЕМ. Из повести «Азбука Ивана Фёдорова»

 

Дмитрий ЖУКОВ

И СТАНЕТ «АЗБУКА» ОРУЖЬЕМ

Из повести «Азбука Ивана Фёдорова»

 

Однажды в разгар дня, когда все постояльцы были заняты на своей работе и в «Кулганковской каменице» – так во Львове называли большой, обветшавший со временем каменный дом, который держал бондарь Адам Торек, – кроме печатника Ивана Федорова никого не было, тихо и незаметно, словно из-под земли, к нему явился невысокий, скромный на вид человек в опрятной черной одежде.

– Здравствуйте вам, – сладко улыбнувшись, почтительно приподнял он шляпу. – Как поживаете?

– Ничего, спасибо…

Человек покрутил головой по сторонам. Увидев в комнате стопки книг, подошел, потрогал кончиками пальцев корешки. Удовлетворительно поцокал языком:

– О-о-о, сколько… И на разных языках… А на польском есть?

– Нет.

– Ай-яй-яй… – почему-то закручинился пришелец.

Иван Федоров пожал плечами.

– Говорят, вы книги собираетесь печатать?

– Собираюсь…

– А какие, можно полюбопытствовать?

Что-то сразу не понравилось ему в этом черном человечке – и то, как тихо, незаметно он появился, как вкрадчиво, напуская таинственность и недоговоренность, произносит слова; весь вид, несмотря на приличность одежды, внушал недоверие и настороженность.

– «Апостол» думаю напечатать.

– Хорошо, хорошо… – улыбнулся в очередной раз человечек.

– А вообще-то, что вам нужно? – несколько грубовато, так, что сам не ожидал от себя, бросил Иван Федоров.

– Мне? – доверительно произнес гость. – Мне-то ничего не нужно. А вот вам, – поднял он вверх палец, – бо-о-ольшая может быть польза!

– Интересно… – хмыкнул печатник. – И какая же?

Его стала уже раздражать эта игра в кошки-мышки, захотелось разом все разрешить, да и проводить незваного гостя.

– Можно присесть?

Человек, видимо, настроен был на долгую беседу.

Усевшись на предложенный табурет, пришелец повел разговор уже в другом русле.

– В Польше ценят истинных типографов, оказывают им всяческую поддержку…

Приняв молчание Ивана Федорова как некий заинтересованный знак, черный человек стал пространственно рассказывать, сколь много доходов и самых разнообразных льгот получают польские типографы. Привел в пример процветающего Шарфенберга, типографа королевской канцелярии, который имеет богатые заказы и к которому деньги прямо-таки рекой текут. За великие заслуги городские власти даже освободили его от подсудности, предоставили много разных привилегий.

Затем человечек стал на разные лады расхваливать самого Ивана Федорова. Мол, слава о нем уже и до Польши дошла, все знают, какие красивые книги он печатает. И вместе с тем озабочены, очень озабочены…

– Чем же озабочены? – не мог понять Иван Федоров.

– Ну как же… С вашими талантами, с вашими способностями… Ну разве это дело – кланяться, просить на друкарню деньги? Да стоит вам только захотеть – самый лучший станок, самое лучшее помещение, бумагу, работников, всё предоставят, печатайте на здоровье.

– И что же я должен печатать?

– Ах, в Польше, Западной Украине так не хватает благословенных книг… За них бы вы столько выручили… Кстати, мне сказали, что вы являетесь шляхтичем Литвы, а после соединения с Польшей – значит и польским шляхтичем.

– Да, мне было даровано такое право…

И какого черта… Вот уж не думал, чем это все обернется… В свое время гетман Ходкевич уговорил принять дворянство, мол, это может быть полезным при создании печатного дела в Литве. Вместе со званием он получил право присутствовать, быть избранным на великие сеймы и сеймики и даже заимел дворянский герб. Но ни на какие сеймы он не ходил, зачем ему это?

– Между прочим, звание польского дворянина ко многому обязывает, – поднял вверх указательный палец человечек. – Своими трудами и устремлениями надо подтверждать верность служению польскому королю, великой Польше!

– Насколько мне известно, подтверждать звание шляхтича нет необходимости, это право дано пожизненно, – отрезал печатник.

– Ну… есть еще понятие чести, долга... Истинный шляхтич печется о Польше, все делает для её процветания. И вы бы могли немало пользы принести, да и самому оказаться в выигрыше, печатая книги на русском языке… как бы это сказать… другой направленности… Всё пойдет на благо людям, на их духовное развитие, во имя Бога.

Ага… Вот к чему он клонит…

– Значит, вы хотите, чтобы я печатал книги на русском языке, но католической веры?

– Ну что значит «хотите»? Это ваше право, ваш выбор, никто неволить не может. Всё же подумайте о звании шляхтича, о себе, о сыне, наконец. Не всегда же будете печатать книги. Вы в преклонном возрасте, пора уже задуматься о спокойной жизни…

Похожие слова он уже слышал. Гетман Ходкевич даже деревеньку дарил ему для безбедного существования, но он отказался от благ ради своего назначения – «духовные семена по свету рассевать». Сейчас ему предлагают, печатая книги в защиту католичества, фактически отказаться от православной веры. Предать её? Да как можно?!

А человечек, несмотря на перемену в лице печатника, все гнул свою линию.

– Подумать только! Вас, человека, который создал первую на Руси печатню, – выгнали из Москвы! Ай-яй-яй… – сокрушенно закачал он головой. – И ни царь, ни высшие представители церкви, никто не помог. Наоборот, обвинили вас в ереси и чернокнижии. Вот она, цена благодарности! И стоит ли после этого защищать православную веру? Наша католическая вера куда чище, благороднее и благодарнее во сто крат!

– Никто меня из Москвы не выгонял, – вспыхнул Иван Федоров, – я сам ушел.

– Да полноте, – усмехнулся человечек, – знаем, как вы «ушли». Бросьте Москву, повернитесь к Кракову. От печати книг для нашей веры вы только выиграете. Так что подумайте! Хорошенько подумайте!

Черный человечек, все также сладко улыбаясь и приподняв на прощанье шляпу, спустя некоторое время ушел, а неприятный осадок на душе Ивана Федорова остался.

Его хотели купить! Переманить в католическую веру за тридцать сребреников! Даже какого-то процветающего типографа Шарфенбера, бывшего жулика, в доказательство привели. Но он не теленок, которого, поманив калачом, можно на веревочке повести. Не будет он служить латинянам! Никогда! У него, русского человека, есть своя православная вера, которой он служил, будет служить, и ни за что от неё не отступится.

Ишь ты, уход из Москвы припомнили… Да так повернули, чтобы обозлить его, против Руси настроить. Что и говорить, обидно ему было, не хотелось покидать Печатный двор, родные места. Но все равно он не станет предателем. Ни за что!

Сразу же всплыл в памяти князь Курбский…

Опасаясь расправы царя, тот переметнулся на сторону Литвы, заклятых врагов Руси. Там его осыпали наградами, почестями, дали возможность заниматься исследованием православия.

В своем имении Миляновичи Курбский собрал большую библиотеку латинских, греческих, славянских и польских книг, труды ученых мужей античной литературы. Князь хорошо разбирался и в древних славянских рукописях, и в печатных книгах. Он всегда стремился к точным, выверенным переводам на русский язык. В предисловии к переведенному им сборнику произведений писал: «Разумы древнейших мужей прохождах… прочитах рассмотрях физические (физика есть книга Аристотельская, коя в себе замыкает прирожденную або естественную философию и есть зело премудра) и обучахся и навыков еттических (также и этика, десять книг Аристотельских…)».

Да, им сделано немало в защиту русского языка и православия. Но, перебежав в стан врага, Курбский стал изменником своей страны, своего народа. И что будут говорить о нем потомки? Предатель и есть предатель!

Он, Иван Федоров, не пойдет по такому пути, какие бы золотые горы ему ни обещали. Никогда и нигде не отрекался он ни от русского происхождения, ни от Москвы. Как печатник он вырос именно на Руси! С ним делились знаниями, давали ему ценные советы митрополит Макарий, Максим Грек, другие великие учителя. И Ивана Васильевича не может поминать лихом, язык не поворачивается. Да, весьма жесток был царь, за то Бог ему судья… Он же, Иван Федоров, благодарен ему за то, что дал возможность печатать благословенные книги, воплотить в жизнь свою мечту. И то, что в Литве стало развиваться печатное дело, а теперь и во Львове, где до него друкарен не было, а скоро первая заработает, – все идет от Москвы!

В официальных бумагах и документах он, Иван Федоров, давно уже пишет: «Impressor Ruthenus». А теперь и в своих книгах везде будет подписываться своим именем. Чтобы читатели нынешние, да и потомки знали, помнили, что книгу напечатал именно русский человек, Иван Федоров из Москвы!

   

Вечером, когда квартирующий народ собрался за большим столом в «Кулганковской каменице», чтобы погутарить о том о сём, переброситься добрыми шутками да вволю подымить табачком, Иван Федоров рассказал друзьям о необычном пришельце.

– Так цэ ж езуит! – недолго думая, хлопнул себя по колену хозяин дома, полный мужчина с красным, словно обветренным, лицом и изрядным затрясшимся от возмущения животом.

– Иезуит?

– Точно! Я их, собак, наскрозь вижу! – куснул Адам кончик своего пушистого, раздувавшегося в сторону рыжеватого уса. – Ох, и пройдохи!

– О-о-о… Такие хитромудрые – без мыла куда хошь влезут, – озабоченно запустил руку в густую шевелюру водопроводчик Юрий.

На разные лады, перебивая друг друга, постояльцы начали вспоминать про всяческие козни и увертки иезуитов. Хотя Иван Федоров кое-что и слышал о происках этих проповедников католической веры, все же многое из пролитого на свет заставило его серьезно задуматься.

Иезуиты активизировали свою деятельность в Западной Украине после Люблинской унии, объединившей Литву с Польшей. Своими действиями они стремились навязать людям православной веры католичество и тем самым подчинить польским панам. Утверждая, что католическая вера – это единственная сила, которая поможет завоевать и удержать в покорности народы, они на первых порах не решались на открытый спор, предпочитая действовать скрытыми средствами – обманом, подкупом, втиранием в семьи влиятельных людей, особенно воздействуя на женщин как на особ наиболее эмоциональных и впечатлительных.

Ивану Федорову рассказали, что иные одураченные, доведенные до психопатства и умопомрачения «иезуитские девотки» готовы были ради служения новой вере идти на весьма дикие, ничем не оправданные поступки. Так, одна из владелиц поместий насильно заставляла родителей крестить своих детей у ксендзов. У тех же малюток, которых крестили по православному обычаю, приказала выжечь раскаленным железом клейма на лбу, груди и плечах…

– Да как же такое может быть?! – ахнул Иван Федоров.

– Вот так-то, брат… – хмуро ковырнул ногтем стол Адам Торек.

– Иезуиты распоясались до того, что стали подстерегать православных священников на улицах, выстригать на макушке тонзуру, избивать их, – в тон ему притихшим голосом сказал Юрий. – Ты с ними поосторожней, друг…

– А что они у тебя пытали? – поинтересовался золотых дел мастер Павло, худющий, с тонким вытянутым лицом.

– Какие книги собираюсь выпускать… Предлагали печатать на русском языке, но католической веры…

– Ну и? – резко отставив кружку с пивом так, что пена плеснулась на стол, вытянулся шорник Станислав.

Все замерли, ожидая ответа. Слышен был только скрип стульев да напряженное сопенье мастерового люда.

– Да вы что, братцы?! – недоуменно обвел взглядом друзей Иван Федоров. – Я же русский, православной веры! Нет, ни за что…

В комнате раздался облегченный вздох. Вновь заклубились табачные дымы, застучали пивные кружки, все разом загомонили, перебивая друг друга.

– Вот это по-нашему!

– Молодец, Иван!

– Пора записать его в наше братство!

Братство! Только сейчас, после долгого мытарства на львовской земле, – унизительного выпрашивания разрешения на столярные работы, преклонения перед львовскими богачами, после сомнений и переживаний, а еще и увещеваний со стороны хитроумных иезуитов, – понял он, что значат для него эти простые люди – чуть грубоватые, прокуренные, с мозолистыми руками и светлыми головами – мастера своего дела, истинные труженики.

Почему-то защипало в глазах…

Уж на что Иван Федоров – битый-перебитый, всякого перетерпевший на своем веку, прошедший и медные трубы, и унизительность поражения, стоек был к душещипанию, но, казалось, вот-вот и выкатится, блеснет на глазах у всех нечаянная слеза…

Обшлагом кафтана он незаметно вытер краешек глаза.

Спасибо! Спасибо, друзья, за поддержку! И денежную, и чисто человеческую…

Он готов был расцеловать всех, стиснуть до боли, задохнуться в дружеских объятиях.

Иван Федоров знал, что во Львове развернулась борьба простых людей против ополячивания, насильственного обращения в католическую веру. Возглавившие её Василь Теневич, Фома Бабич, Лесько Малицкий понимали, что сохранение национальной культуры и православной веры невозможно без обучения в школах русскому языку, основам традиций. Во Львове и других местах для этого стали создавать «гимназионы» и «братства».

Слышать-то об этом Иван Федоров слышал, а вот сейчас столкнулся с этим наяву. Оказалось, его друзья – бондари, водопроводчики, шорники, другие мастеровые и представляют это самое «братство»! Именно от них получил он сильнейшую поддержку, позволившую оснастить друкарню всем необходимым.

А что он может сделать для друзей?

– Чем я могу вам помочь? – обвел Иван Федоров взглядом друзей. – Чем?

На какое-то мгновенье все затихли. По напряженным лицам Иван Федоров понял: о чем-то они давно уже думают, но не решаются никак сказать.

Адам Торек, приподнявшись из-за стола, навис над ним всей своей большой грузной фигурой.

– Знаешь… – он говорил медленно, подбирая нужные слова. Остальные, слушая старшого, молчали. – Иезуиты за наших детей принялись… Да, да, за детей… – глубоко вздохнул он широкой грудью. – В школах обучают польскому языку, насаждают свою веру. А дети легко поддаются убеждениям. Честно говорю, страшно! За наших детей, за наше будущее. Ведь язык – это вера. А как можно веру потерять?

Он остановился, задумался, потом снова продолжил:

– Богатеи не хотят грамотности наших детей, считают, что знание ведет к непокорности. Так прямо и говорят: «Непокорны сами, да и других пуще всего приохочивают к непокорности те украинцы из плебса, которые умеют читать свое письмо. Поэтому нужно обязать управителей имений пристально следить за тем, чтобы мужицкие дети привыкали не к книгам, а к плугу, ралу, цепу!» – Адам гневно потряс кулаком: – Не выйдет!

Иван Федоров слушал, а у самого на душе закипало.

А ведь такое творится не только на Украине, но и в его родной Руси. Богачи хотят, чтобы простые люди жили в забитости, темноте. И будут жить, если сызмальства грамоту не познают. Но как изучить её, если книг для наученья не хватает, а здесь их вообще нет! Нужны же не сотни – тысячи! И на Руси, и на Украине, в Литве, Польше – везде! Чтобы познавали детишки русский язык, проникались православной верой.

Адам пристально посмотрел на Ивана Федорова и без всяких обиняков выложил:

– В школах нашего братства книг для обучения русскому языку нет никаких…

Все замерли. Что скажет Иван Федоров?

Он долго, мучительно искал деньги для печати своего «Апостола». Того самого, московского – красивого, с выразительными заставками, внушительной кожаной обложкой, – солидной, увесистой книги. Про которую во Львове уже всем известно, ждут её и готовы купить по дорогой цене. Получение прибыли – это закон, по которому живут все мастеровые Львова. Ему же деньги нужны как никому. Тяжело жить с висевшим, словно дамоклов меч над головой, денежным долгом. Чуть прохлопал – и скатишься в долговую яму, откуда уже трудно, а порой и невозможно выбраться. «Апостол» же сразу принесет деньги, много денег. Это позволит ему не только рассчитаться с долгами, но и, закупив бумагу, краску, печатать новые книги.

Иван Федоров стоял у стола, чуть согнувшись, словно наяву нёс на горбу непосильный груз. Прореженные изрядной сединой волнистые волосы выбились из-под темной тесьмы, обрамили его усталое, все в прорезях морщин лицо. Они застили глаза, но печатник, обычно привычным жестом тотчас водворявший разметавшиеся кудри на место, на этот раз только слегка поправил их.

Он собирался в первую очередь печатать «Апостол». Уже и литеры подобраны, заставки, всё готово, не сегодня-завтра можно печатать книгу. Нет… Все же «Апостол» придется отложить. Сейчас на Украине идет самая настоящая война за сохранение русского языка, православной веры. Борьба не на жизнь, а насмерть. Иезуиты ничем не гнушаются, чтобы перевернуть сознание людей, навязать свои ценности. Но нужны ли они нам? Нет, нет и нет! У нас своя вера, свои традиции, которые мы чтим и будем сохранять. И он, Иван Федоров, не может стоять в стороне от этого дела. У него нет оружия, но его книги, которые пойдут по городам и селам, принесут не меньше, а может даже больше пользы, чем пушки и пищали. Ведь родной язык, вера – это основа любой нации, любого государства. Как человек с отрезанным языком становится бессловесным существом, так и народ может потерять свою веру, свою силу, лиши его родной речи.

Ополячивая людей, иезуиты хотят оторвать Украину от Руси. Но украинцы и русские веками жили, трудились вместе и представить, чтобы стали друг другу чужими, невозможно. Недаром даже некоторые важные польские лица об этом толкуют.

«Знаю я хорошо… что творят с ними (русским населением в Польше), – говорил, выступая на одном из сеймов польский князь Юрий Збаражский. – Знаю хорошо, что на сеймиках подают им надежды, а на сеймах шутят над ними: на сеймиках называют братьями, а на сеймах отщепенцами. Это, я знаю, все видят. Но чего они хотят от этого почтенного народа, этого я никаким образом понять не могу, потому что, если хотят, чтобы в Руси не было Руси, то это дело невозможное, все равно как если бы они хотели, чтобы море было у Самбора (около Перемышля), а Бешать у Данцига. Никаким умом, никаким усилием нельзя достигнуть того, чтобы в Руси не было Руси…».

Он, Иван Федоров, многим обязан своим новым друзьям, простым людям. И не только потому, что они собрали для его друкарни необходимую сумму. Деньги он рано или поздно отдаст. Но разве все измеряется звонкой монетой?

Да, важнее Азбуки сейчас ничего нет! Сначала – Азбуку!

– Друзья! – выпрямился, стал во весь рост Иван Федоров. Привел в порядок свои волосы, обвел всех взглядом. – Будет для вас Азбука! С неё же и начну… Немедля…

– Ура-а-а-а! – загрохотало так, что, кажется, занавески на окнах затрепыхались.

– Вот это да!!!

– Неужели?!.

Все повскакивали со своих мест, стали хлопать печатника по плечу, грабастать в свои объятия, тыкать в бока, толкать, прямо как дети.

– Дай я тебя, Ваня, обниму! – Бондарь Адам Торек потянулся к нему всем своим большим телом, облапил крепкими руками, ткнулся распушенными рыжими усами в лицо печатника. – Дружище, ты даже не представляешь, какое великое дело сделаешь!

Ему стало сразу горячо, а от усищ щекотно, и губы сами растянулись в улыбке.

А ещё – так хорошо, как давно уже не было…