Никита БРАГИН. ЦВЕТОК БЕССОННИЦЫ. Поэзия
Никита БРАГИН
ЦВЕТОК БЕССОННИЦЫ
* * *
И снова ангел-полуночник,
моей бессонницы цветок,
кружит над городом порочным,
печален, бледен, одинок –
никто его не замечает,
не слышит шум его крыла,
все заняты вечерним чаем,
а утром важные дела.
Неужто я на целом свете
один почувствовал, постиг?
Щеку мою погладил ветер,
коснулся и умчался вмиг,
и слезы, падая, блеснули
и тихо умерли у ног,
а я по паутине улиц
побрёл, все так же одинок.
* * *
Ложные солнца в морозной дали
бледными розами тихо взошли,
небо слезой замерцало,
золото солнц и снегов серебро
лезвием тонким скользят под ребро
и леденеют металлом.
Ясно до звона, но меркнет в глазах,
чёрным огнем налетела гроза,
и задрожали колени,
сердце упало в бездонную даль,
льдинки звенят и мерцает хрусталь,
кружится синие тени.
Солнце вдохнуть, захлебнуться зимой,
крылья раскрыть над печалью земной,
и рассмеяться беззвучно.
Легким касанием карандаша,
строки любви возвращает душа
в небо над садом Нескучным.
* * *
По поводу мокрого снега,
по поводу талой воды,
по поводу чёрного хлеба
и белой, как север, беды
задумаюсь пепельной ночью,
внезапно очнувшись от сна,
и смерть обовьёт позвоночник,
и в сердце войдёт тишина.
И станет легко и прозрачно,
когда ощутишь всей душой,
что век до копейки растрачен
бесхитростно и хорошо.
Без всяких заклятий и магий
цветок из снежинки творим,
и несколько букв на бумаге
звучат оправданьем твоим.
* * *
Весь вечер думал о тебе, полночи не могу заснуть,
как будто сквозь теснины гор устало вьётся путь,
и седина моей тоски, как бледный холод ледника,
восходит в небо надо мной, светла и высока.
По шрамам памяти бреду на этот дальний свет,
и поднимается росток, любовью отогрет,
и кажется – опять весна, капель и ручейки
в одном движении твоей протянутой руки.
Но кто ты, верная моя, – надежда, символ, дух?
И как тебя мне повстречать, когда я слеп и глух,
когда я всё давно забыл, рассыпал, растерял,
и цвет души моей поблек, склонился и увял?
Но ты, я верю, навсегда запомнила меня,
как чистый холод родника и теплоту огня,
и как письмо издалека, в чужбине и в ночи,
и покаянную мольбу – ты только не молчи!
Помилуй и прости меня – я был таким земным,
что даже звёзды и цветы преобразились в дым,
и в лёгкий пепел на руке, помарку на листе,
луны туманный ореол в полночной высоте.
Но дальше – тихий разговор с тобой наедине,
и долгожданное прощенье, и слеза во сне,
и ритма нервный перебой, как трещина в строке,
и счастья потемневший грош, зажатый в кулаке.
* * *
Сердце покрыла пустыня ковром песка,
рёбер изломы горными кряжами стали,
и говорили, что всё это на века,
глубже морской пучины и крепче стали.
Есть только память, она подобна воде,
что может ливнем наполнить сухие русла.
Если она пройдет, зеленеет везде,
и, оживая, звучат флейты и гусли.
Там, где она живет, – прохладный покой,
словно в святая святых древнего храма,
чьи стены робеешь даже тронуть рукой,
как будто перед тобой гробница Адама.
И пробуждаются чувства, память с тобой говорит
так, что тебе одному слышно его дыханье,
и священные надписи, что сохранил гранит,
тихо поют о человеке и мирозданье.
* * *
Иных миров тревожное дыхание
моей щеки касается во сне,
и холод высшего загадочного знания,
как фимиам, течет извне.
И, просыпаясь, неизбежно чувствую,
что из кромешной вековой дали
уже плывут слова преданья устного,
как эллинские корабли.
И кубок золотой в пучину падает –
закончился его прощальный пир,
и выгибается над морем радуга,
любовью осеняя мир.
Изломы древних гор белеют мрамором,
вбирающим гармонию и свет,
чтоб воплотиться солнечными храмами
и устоять до наших лет.
Седой мыслитель говорит об атомах,
плетет софист сухие словеса,
а рыба мчит за перстнем Поликратовым,
как повелели небеса.
И дивное растёт во мне сознание –
я слышу пенье бронзы издали,
и вижу белокаменные здания
родной владимирской земли.
Я вижу – царь на небо поднимается
на крыльях двух божественных орлов,
и Китоврас размахивает палицей,
и древний сказ идет без слов!
И грезится за львами и грифонами
России сокровенная краса –
встающие несчётными колоннами
её сосновые леса.
Могучих рек спокойное слияние
само провозглашает – навсегда!
Так пятиглавий золотых сияние
увенчивает города!
И летний ветер пролетает во поле
тугою колосящейся волной,
и падают в ручьи сережки тополя
на Воскресение весной.
И, словно челн славянский в море греческом,
душа плывет по глади тихих рек
под бесконечным небом человечества
из года в год, за веком век.
Лирика фантастической красоты и печали...