Никита БРАГИН. ЦВЕТОК БЕССОННИЦЫ. Поэзия

 

Никита БРАГИН

ЦВЕТОК БЕССОННИЦЫ

 

* * *

И снова ангел-полуночник,

моей бессонницы цветок,

кружит над городом порочным,

печален, бледен, одинок –

никто его не замечает,

не слышит шум его крыла,

все заняты вечерним чаем,

а утром важные дела.

 

Неужто я на целом свете

один почувствовал, постиг?

Щеку мою погладил ветер,

коснулся и умчался вмиг,

и слезы, падая, блеснули

и тихо умерли у ног,

а я по паутине улиц

побрёл, все так же одинок.

 

* * *

Ложные солнца в морозной дали

бледными розами тихо взошли,

небо слезой замерцало,

золото солнц и снегов серебро

лезвием тонким скользят под ребро

и леденеют металлом.

 

Ясно до звона, но меркнет в глазах,

чёрным огнем налетела гроза,

и задрожали колени,

сердце упало в бездонную даль,

льдинки звенят и мерцает хрусталь,

кружится синие тени.

 

Солнце вдохнуть, захлебнуться зимой,

крылья раскрыть над печалью земной,

и рассмеяться беззвучно.

Легким касанием карандаша,

строки любви возвращает душа

в небо над садом Нескучным.

 

* * *

По поводу мокрого снега,

по поводу талой воды,

по поводу чёрного хлеба

и белой, как север, беды

задумаюсь пепельной ночью,

внезапно очнувшись от сна,

и смерть обовьёт позвоночник,

и в сердце войдёт тишина.

 

И станет легко и прозрачно,

когда ощутишь всей душой,

что век до копейки растрачен

бесхитростно и хорошо.

Без всяких заклятий и магий

цветок из снежинки творим,

и несколько букв на бумаге

звучат оправданьем твоим.

 

* * *

Весь вечер думал о тебе, полночи не могу заснуть,

как будто сквозь теснины гор устало вьётся путь,

и седина моей тоски, как бледный холод ледника,

восходит в небо надо мной, светла и высока.

 

По шрамам памяти бреду на этот дальний свет,

и поднимается росток, любовью отогрет,

и кажется – опять весна, капель и ручейки

в одном движении твоей протянутой руки.

 

Но кто ты, верная моя, – надежда, символ, дух?

И как тебя мне повстречать, когда я слеп и глух,

когда я всё давно забыл, рассыпал, растерял,

и цвет души моей поблек, склонился и увял?

 

Но ты, я верю, навсегда запомнила меня,

как чистый холод родника и теплоту огня,

и как письмо издалека, в чужбине и в ночи,

и покаянную мольбу – ты только не молчи!

 

Помилуй и прости меня – я был таким земным,

что даже звёзды и цветы преобразились в дым,

и в лёгкий пепел на руке, помарку на листе,

луны туманный ореол в полночной высоте.

 

Но дальше – тихий разговор с тобой наедине,

и долгожданное прощенье, и слеза во сне,

и ритма нервный перебой, как трещина в строке,

и счастья потемневший грош, зажатый в кулаке.

 

* * *

Сердце покрыла пустыня ковром песка,

рёбер изломы горными кряжами стали,

и говорили, что всё это на века,

глубже морской пучины и крепче стали.

 

Есть только память, она подобна воде,

что может ливнем наполнить сухие русла.

Если она пройдет, зеленеет везде,

и, оживая, звучат флейты и гусли.

 

Там, где она живет, – прохладный покой,

словно в святая святых древнего храма,

чьи стены робеешь даже тронуть рукой,

как будто перед тобой гробница Адама.
 

И пробуждаются чувства, память с тобой говорит

так, что тебе одному слышно его дыханье,

и священные надписи, что сохранил гранит,

тихо поют о человеке и мирозданье.

 

* * *

Иных миров тревожное дыхание

моей щеки касается во сне,

и холод высшего загадочного знания,

как фимиам, течет извне.

 

И, просыпаясь, неизбежно чувствую,

что из кромешной вековой дали

уже плывут слова преданья устного,

как эллинские корабли.

 

И кубок золотой в пучину падает –

закончился его прощальный пир,

и выгибается над морем радуга,

любовью осеняя мир.

 

Изломы древних гор белеют мрамором,

вбирающим гармонию и свет,

чтоб воплотиться солнечными храмами

и устоять до наших лет.

 

Седой мыслитель говорит об атомах,

плетет софист сухие словеса,

а рыба мчит за перстнем Поликратовым,

как повелели небеса.

 

И дивное растёт во мне сознание –

я слышу пенье бронзы издали,

и вижу белокаменные здания

родной владимирской земли.

 

Я вижу – царь на небо поднимается

на крыльях двух божественных орлов,

и Китоврас размахивает палицей,

и древний сказ идет без слов!

 

И грезится за львами и грифонами

России сокровенная краса –

встающие несчётными колоннами

её сосновые леса.

 

Могучих рек спокойное слияние

само провозглашает – навсегда!

Так пятиглавий золотых сияние

увенчивает города!

 

И летний ветер пролетает во поле

тугою колосящейся волной,

и падают в ручьи сережки тополя

на Воскресение весной.

 

И, словно челн славянский в море греческом,

душа плывет по глади тихих рек

под бесконечным небом человечества

из года в год, за веком век.