Сергей ПАНОВ И ЭТО ВОВСЕ НЕ МИРАЖ… Поэзия

 

Сергей ПАНОВ

И ЭТО ВОВСЕ НЕ МИРАЖ…

 

* * *

Памяти П.И. Большова,
погибшего в Бресте в июне 1941 г.

Мой дед не стал героем книг

И не участвовал в парадах,

Дотошным внукам о своих

Он не рассказывал наградах.

 

Смотрю на выцветший портрет

Ещё внимательней и строже:

Мне горько думать в тридцать лет,

Что он, мой дед, меня моложе.

 

Его ровесники – из тех,

Кто уцелел, – все поседели.

Их седина как ранний снег

На башнях Брестской цитадели.

 

Заря спешит сменить зарю,

Как будто жизнь торопит кто-то.

И я всё пристальней смотрю,

Смотрю на выцветшее фото.

 

ЖУРАВЛИ

Птичий клин поднялся над полями –

Это на излёте хмурых дней

В небо улетают журавлями

Души наших близких и друзей.

 

* * *

Разрывы как зарницы

У нас над головой,

А мы должны пробиться

Сквозь минометный вой.

 

Пусть ад – мы по-любому

Идти с тобой должны.

Мы братству фронтовому

И Родине верны.

 

Горит под нами твердь,

Но ты, браток, держись.

Мы побеждаем смерть,

Мы выбираем жизнь!

 

Стряхнём с себя усталость.

Рассвет в лицо плеснёт.

И вновь святая ярость

По сердцу полоснёт.

 

Разрывы как зарницы

У нас над головой,

И всё вокруг дымится,

Идёт смертельный бой.

 

Горит под нами твердь,

Но ты, браток, держись.

Мы побеждаем смерть,

Мы выбираем жизнь!

 

Не ради громкой славы,

А чтоб жила страна,

Зовет нас в бой кровавый

Священная война.

 

Назло смертям и бедам,

Работа день за днем.

Придем домой с Победой,

Тогда и отдохнем.

 

Горит под нами твердь,

Но ты, браток, держись.

Мы побеждаем смерть,

Мы выбираем жизнь!

 

СВЯТОЙ ДАНИИЛ

Было все на Руси –
               самозванцы, орда,
                                          запустенье,

и не раз крестоносцы
                   вздымали штандарты свои.

Не давали покоя им
                        наши святые владенья,

купола золотые,
                              и пажити, и соловьи.

 

Но явился на свет
                  во Владимире-граде на Клязьме,

русской славы наследник,
                  влюбленный в безбрежную ширь,

младший сын Александра,
                                 великого Невского князя, –

он Москву укрепил,
                           и устроил в Москве монастырь.

 

И прослыл этот князь на века
                                      Даниилом Московским,

не дружиной, а словом
                                    мятежные брал города.

Не военной осадой,
                            а тихим трудом богословским

можно взять даже крепость,
                                  была б только вера крепка.

 

Было все на Руси,
                          но стояла святая обитель,

веры свет, силу правды
                          всем нам продолжая нести.

И хранил от напастей
                           небесный её покровитель

православную паству
                       в смиренном и трудном пути.

 

ОСЕНЬ В ТРУБЕЦКОМ

Багряная осень
                     стоит в Трубецком.

По листьям шуршащим
                                  шагаю, шагаю…

И грустную песню
                               о жизни слагаю.

А после, а после,
                              как в море впадаю –

Слезой растворяюсь
                                в потоке людском.

 

Жалейте, жалейте
                               себя, не меня.

Я в рощах осенних
                                покой обретаю.

Жалейте всей кровью,
                                а я вам желаю –

Я с вами на этой
                              земле проживаю –

Отваги на склоне
                                осеннего дня.

 

Пока не случился
                          большой листопад –

Подобно коротким,
                          сухим телеграммам,

Кружась над землей
                           и взлетая над храмом,

Над тихой водой
                         и над уличным гамом,

Осенние листья
                              летят и летят.

 

* * *

На паперти,
                       у входа в церковь,

Жалкий весь такой,

Отчаянно стыдясь
                            своих увечий,

И в дождь, и в снег,
                    с протянутой рукой,

Стоит он,
                     опустив худые плечи.

 

И как младенец
                          смотрит и молчит:

Отважусь подойти я
                                    или струшу.

И всякий раз
                        меня пронзает стыд,

Как будто сам Исус
                            глядит мне в душу.

 

* * *

Свет ночные сумерки рассеял.

Еле слышно скрипнула кровать:

Бабушка моя, Серова Пелагея,

Поднялась по саду погулять.

 

Вот она плывет по белу саду,

Окунаясь в яблоневый цвет.

Вот – облокотилась на ограду,

Вот – перекрестилась на рассвет.

 

Вытерла слезу, поправила косынку,

Ласковой рукою гладит куст…

Вдруг сползла на землю, как былинка,

И застыла, тихая, без чувств…

 

И, пронзенный холодом разлуки,

Я хочу подняться над судьбой

И во сне протягиваю руки:

«Бабушка, возьми меня с собой!».

 

Голос мой все сдавленней, все тише.

Все богаче яблоневый цвет.

Я кричу – а бабушка не слышит.

Я проснусь – а бабушки уж нет.

 

* * *

На краю лесного царства,

Вдалеке от всех дорог,

От вранья и от фиглярства,

Мы живем, как дал нам Бог.

 

Не валяемся на печке,

Не страдаем ерундой.

Полем грядки и на речку

Дружно ходим за водой.

 

Уродится синеглазка,

Не мала, не велика…

Это присказка, а сказка

Не придумана пока.

 

* * *

Как хорошо пить чай с вареньем

И наслаждаться птичьим пеньем,

На все смотря с благоговеньем,

Под старой яблоней в саду.

 

Когда не надо торопиться,

Когда вокруг родные лица,

И разговор все длится, длится,

Как в приснопамятном году.

 

И это вовсе не мираж,

А близких душ соединенье –

И этот чай, и этот сад,

И это сладкое варенье.

 

* * *

Родимая сторонушка,

Я к ней лечу скворцом.

Там ждет меня Алёнушка

Над тихим озерцом.

 

Сидит, склонила голову,

К коленочкам припав,

Прислушиваясь к говору

Согретых солнцем трав.

 

Там свечками засветятся

Купавы в час ночной,

Когда два взгляда встретятся

У заводи речной.

 

* * *

Месяц в озеро скатился,

Дело движется к утру.

Я на Родине родился,

И на Родине умру.

 

Этим солнечным просторам

Я родня по всем статьям.

А обступит волчья свора,

Я пошлю её к чертям.

 

* * *

Я один...
               И разбитое зеркало...
   С.Есенин. «Черный человек»

Ко мне ходить повадился горбун.

Я с оторопью жду его визита.

Язык его острее, чем гарпун,

а речь проникновенно ядовита.

 

Он впрыскивает яд свой не спеша,

за каплей каплю цедит постепенно,

пока не согласишься ты смиренно,

что жизнь твоя не стоит и гроша.

 

Что ты её растратил и сгубил

на поиски каких-то жалких истин,

и к женщине, которую любил,

явился нищ, хотя и бескорыстен.

 

Что жил в плену несбыточных надежд,

бесплодных и бескрайних, как пустыня.

И если не в душе твоей, то где ж

сидит неутолённая гордыня.

 

Что нажил только недругов, и всё,

другой наживой так и не разжился.

А то, что до чинов не дослужился,

так, верно, был упрямей, чем осёл.

 

«Ну всё, горбун!
                       Поди отсюда прочь!» –

я резко обрываю недоумка.

И в зеркало летит пустая рюмка...

Ещё одна отравленная ночь.

 

* * *

Что наша жизнь?

Лишь маскарад,

Игра – и только.

Ах, как заученно звучат

Гавот и полька.

Прикосновенья холодны,

А из-под краски

Глаза усталые видны,

Как в прорезь маски.

 

Что наша жизнь?

Всего лишь миг,

Полоска света.

В ночной глуши

Саднящий крик,

Крик без ответа.

Мы наслаждаемся

игрой воображенья,

Где каждый мнит,

Что он герой

Самосожженья.

 

Что наша жизнь?

Круговорот,

Скопленье масок.

Фальшивят полька и гавот,

Тошнит от красок.

И холод рук, и холод губ,

И холод взглядов…

О, как безжалостен и глуп

Век маскарадов!

 

* * *

У дороги срубили березу,

Тело бросили
                         прямо в овраг…

И вскипали
                         кровавые слезы

на горячих еще
                               топорах.

Покачнулась она,
                                 застонала…

и упала,
                   замолкнув навек, –

лишь негромко
                      трава прошуршала,

прошептала:
                      «Эх, ты-ы, Человек».

 

* * *

Я узнал, что травы – это люди,

Каждая травинка – человек.

Вот и нас когда-нибудь не будет,

Вот и наш земной прервется век.

 

Неприметной узенькой тропинкой

Мы уйдем – оставив отчий дом

Нашим детям, – чтобы стать травинкой

В необъятном царстве луговом.

 

* * *

Морозный день. На ветках иней

Цветком узорного шитья.

Какая выверенность линий,

Какая чёткость бытия!

 

Иду тропой, а под ногами

Слегка поскрипывает снег.

И в этой белой снежной гамме

Бодрящий слышится разбег.

 

И так отчётливо, так ясно

Под звук шагов осознаёшь,

Что жизнь случилась не напрасно,

Что день, действительно, хорош.