Иосиф КУРАЛОВ. МНОГОЦВЕТНЫЙ ЧЁРНЫЙ. Попытка исследования творчества по сетевым публикациям

 

Иосиф КУРАЛОВ

МНОГОЦВЕТНЫЙ ЧЁРНЫЙ

Попытка исследования творчества по сетевым публикациям

 

Кто он, этот поэт с лицом юноши из стихотворения Брюсова? Если быть совершенно точным, наш юноша – не бледный, но взор у него – горящий. И в этом горящем почти до пятидесяти лет взоре отчётливо читается интерес ко всему, что происходит не только в литературе, но и далеко за её пределами. Впрочем, горящий взор в пятьдесят – не редкость. Среди моих знакомых есть юноши старше семидесяти пяти и даже приближающиеся к девяноста, а взор – горит. Поэтому есть все основания утверждать, что горящий взор способствует долголетию юношей…

Вопрос – кто он? – с которого я начал текст, станет выглядеть странным, сразу после того, как скажу, что он – Дмитрий Чёрный. Поэты вспомнят, что он – поэт, прозаики, что – прозаик, музыканты знают, его как – рок-музыканта, бас-гитариста, лидера рок-группы. Читатели литературных изданий и авторы стихов и прозы добавят своё: литературный критик, главный редактор «Литературной России». Кстати, одно только перечисление направлений деятельности Чёрного подтверждает правоту высказанного мной чуть выше наблюдения: в его взоре отчётливо читается интерес ко всему, что происходит не только в литературе, но и далеко за её пределами.

А если бы спросили меня, уже с конкретным упоминанием имени: что на твой взгляд в творчестве Чёрного основное? Я ответил бы с некоторой долей осторожности: из того, что мне известно – публицистика. Меня поразил в его текстах стремительно-пронзительный полёт мысли, оставляющей долго сохраняющийся след в памяти. При этом первое моё знакомство с публицистикой Чёрного состоялось совсем недавно. Он прокомментировал мою статью «Нобелевская премия по литературе – идеологическая дубина для разрушения СССР», которую опубликовал в «Литературной России». Комментарии Чёрного мне увиделись как полноценные публицистические статьи, которые создавали объёмную картину советской эпохи и явлений литературы того времени, о которых шла речь в моей статье.

После первого знакомства с текстами Чёрного, поскольку я тоже – обладатель горящего взора, правда, постарше исследуемого автора, начал искать в сети произведения Дмитрия. А перед началом поисков  задал себе вопрос: «Иосиф, как ты – читатель весьма квалифицированный, с младых ногтей настроенный на то, чтобы узнавать сразу и всё интересное, что появляется в литературе, пропустил такое явление как Дмитрий Чёрный?».

В качестве самооправдания, возможно, слабого, скажу, что мои читательские привычки сформировались в глубоко советское время, когда достаточно было читать пять-шесть толстых журналов, чтобы открывать для себя всё приходившие в литературу новые имена и их произведения.

А в конце восьмидесятых-начале девяностых в СССР и России появилось немыслимое количество новых литературных изданий (многие их них давно благополучно скончались, взамен возникли десятки других), и русло великой советской литературы размылось. Река утратила берега. Словесная вода затопила гигантские пространства, которые в результате затопления превратились в бескрайнее болото, местами дурно пахнущее, с множеством кочек. И с сидящим на каждой кочке куличком (поэтом-прозаиком) и во все своё куличковое горло хвалящим даже не болото (оно ведь, со всем спектром ароматов, одно на всех), а свою, едва торчащую из мутной жижи кочку.

А в нулевые-десятые, с окончательным завершением нашествия высокоскоростного интернета, повсеместным торжеством интернет-ига, попаданием читателя в расставленные повсюду социальные сети, резким падением тиражей бумажных журналов и книг и превращением литературы в рабыню сетевой паутины, своевременно заметить появление нового имени стало крайне сложно, если вообще возможно.

И только совсем недавно, спустя много лет после прихода автора в литературу, ваш непокорный слуга, преодолев немалые трудности, далеко не с первого раза нашёл в сетевой паутине упоминания о некоторых книгах Дмитрия Чёрного: «Поэма Столицы» (роман, лонглист «Национального бестселлера», 2008), «Верность и ревность» (рассказ в романах, 2012), «Хаости» (стихи, поэмы, буриме, 2013), «Время вспять» (роман-эшелон, 2017). Как видит читатель, авторские определения жанра не заметить невозможно, особенно «рассказ в романах» и «роман-эшелон». И хотел было уже задать вопрос: что это такое – «рассказ в романах»? Но вовремя вспомнил, что у меня у самого есть «ироническая трагедия», поэтому задавать лишних вопросов не стану.

С ещё большим трудом нашел некоторые фрагменты перечисленных книг и увидел хороший русский язык, которым написана проза. В связи с этим приведу постоянно вспоминаемые любимые слова любимого классика. У Гоголя, в одном из выбранных мест из переписки с друзьями (за точность цитаты не ручаюсь, за суть – да), есть такая мысль: неважно, о чем писать, важно как. Если продлить мысль классика, можно прийти к такому выводу: литературное произведение должно сочетать в себе красоту слова, его точность, образность, глубину мысли, силу чувства. Всё это в прозе Чёрного есть. В ещё большей степени, на мой взгляд, это есть в его публицистике.   

А если попытаться ответить на вопрос: о чём пишет Дмитрий Чёрный, то потребуются всего два слова: о любви и революции. Тут сразу вспоминаются едва ли не ключевая строка знаменитого стихотворения Александра Кочеткова «Баллада о прокуренном вагоне»: «любовь и смерть всегда вдвоём». В случае с Чёрным всегда вдвоём – любовь и революция. Впрочем, у него любовь это всегда – любовь, а революция (не только у него, а у многих о ней пишущих) не всегда – смерть. По крайней мере, не для всех. Для многих революция – начало новой жизни. И вот это истовое желание новой жизни отчётливо просматривается во всех произведениях Дмитрия Чёрного. В том числе и в стихах. 

Эта осень будет вечно длиться,

Уж декабрь, а снега нет – трава…

Будто и природа всё томится,

Мёртвая глядит с земли листва.

 

Небесами завладели тучи,

Вечер наступает поутру,

Словно грусть моя, сезон тягучий

Тёмен, потому и по нутру

 

Мне, что год назад сиял влюблённо,

Мне, что в свете утопал волос

Той, кем любовался исступлённо –

Так бы вечно на руках и нёс…

 

Называла мальчиком своим

Ты тридцатилетнего поэта,

Время улыбнулось нам двоим,

Но иссякло на исходе лета…

Здесь не всё стихотворение, но всё оно «про любовь». Однако сквозь «всё про любовь» прорывается желание воскресить мёртвую, глядящую с земли листву, и двинуть вперёд время с того места, где «год застрял на повороте в зиму» (строка из непроцитированного фрагмента). И тут ничего удивительного: как было уже замечено, у поэта любовь и революция всегда вдвоём. Даже в этом, как мне кажется, самом лирическом стихотворении Чёрного. Или одном из самых. А что же говорить о текстах, которые называются, например, так: «Поэма-инструкция бойцам революции» или «Телеграмма Маяковскому».

И тут мне становится понятным самое непонятное: любовь и революция пришли в прозу и особенно в стихи Чёрного из рок-музыки. Если верить сетевым ресурсам, например, Википедии, которой, в общем-то, верить нельзя, но приходится, Дмитрий с 15 лет выступает в школьной рок-группе «Отход» (школы, в которой учился). Группа «просуществовала в разных составах десять лет». С 1997 года и в нулевые – бас-гитарист в рок-группе «Безумный Пьеро». С 2001 года бас-гитарист рок-группы «Эшелон», автор её многих текстов, ныне – лидер группы. А музыка (могу ведь я это предположить) – пришла в жизнь Дмитрия из детства, когда он учился в музыкальной школе и закончил её. По классу, между прочим, фортепиано.

Говоря о Дмитрии Чёрном, просто нельзя не вспомнить и о том литературном направлении, к которому он, по его собственному убеждению, принадлежит. Называется оно радикальный реализм. Как известно посвящённым, а теперь и мне, возник радикальный реализм в конце XX века и получил широкое распространение в России. Характеризуется особым подходом к изображению реальности, акцентирует внимание на социальных проблемах и неразрешенных вопросах современного общества.

Основная идея радикального реализма заключается в том, что писатель должен быть свидетелем и хроникером своего времени.

Чёрный, как показывают даты сетевых публикаций, в конце нулевых и во второй половине десятых, посвятил этой теме две статьи: «Манифест радикального реализма» и «Методы РАДикального РЕАЛизмА». Возможно, текстов о радрелизме у него больше, но это всё, что я нашёл в сети. И напоминаю, что пытаюсь исследовать творчество автора именно по сетевым публикациям. Конечно, изложенные в статьях мысли Дмитрия намного сложнее, чем приведённая в предыдущем абзаце упрощённая характеристика радикального реализма. Что неудивительно, поскольку он, как мне видится, один из не только теоретиков, но и практиков данного литературного течения.

Однако тут хочу сказать о безусловной ценности художественного произведения вне зависимости от принадлежности к тем или иным литературным школам, направлениям, учениям. В этой связи не могу не привести строфу из стихотворения великолепного советского поэта Владимира Соколова.

Нет школ никаких. Только совесть,

Да кем-то завещанный дар,

Да жизнь, как любимая повесть,

В которой и холод и жар.

И не менее великолепный почти во всём, кроме «Доктора Живаго», и столь же советский Борис Пастернак (из четырёх отрывков о Блоке).

Прославленный не по программе

И вечный вне школ и систем,

Он не изготовлен руками

И нам не навязан никем.

А далее – собственные воспоминания из детства с прекрасной советской школой. В ней мы изучали произведения Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Достоевского Льва Толстого – как явления критического реализма. А произведения Горького, Маяковского, Шолохова, Алексея Толстого, Твардовского – как явления социалистического реализма. И сегодня я, семидесятиоднолетний читатель, не утратил полученное в школе ощущение, что Гоголь – гений, и Шолохов – гений. И все они – гении. И мне, читателю, не слишком интересно, к какому «изму» они относятся. И, кстати, в какой «реализм» запихнёшь Бунина? Жил во времена и критического и социалистического. А писал не так и не сяк. А просто – гениально. Разумеется, как у Пастернака «Доктора Живаго», у Бунина исключаю из «гениального списка» «Окаянные дни».

Однако прекрасно понимаю, что обитающему в самом пекле литературного процесса Дмитрию Чёрному все эти «измы» необходимы. Поскольку он один из организаторов и двигателей названного процесса. Хорошо прописанные теории (критического, социалистического, радикального реализмов, а перед радикальным двух модернов, второй из которых – пост) всегда были инструментами критиков, литературоведов и организаторов для исследования творчества писателей и создания более или менее точной картины Литературы того или иного времени. И в целом картины развития национальной Литературы от появления первых текстов до нынешних дней. Эти инструменты позволили создать, можно сказать, систему представлений о Литературе. И поддерживать эту систему в порядке.

И, конечно, путешествуя в поисках необходимых материалов по сетевой паутине, я не мог не заметить страстные, на грани истерики, выкрики в адрес Дмитрия Чёрного и также не мог не заметить столь же истеричные крики – в адрес председателя Союза писателей России Николая Иванова. Поскольку доносились они, в основном, из одного и того же места – огрызка «ЛитРоссии», оставшегося в руках Огрызко. 

Один только заголовок «Дмитрий Чёрный во всём видит только чёрное» вызвал воспоминания об уровне мастерства безымянных сочинителей на все руки из заводской многотиражки семидесятых годов, клеймивших какого-нибудь токаря за нарушения производственной дисциплины, выбранного парткомом в качестве жертвы, «чтобы другим неповадно было». Но в данном случае парткома нет, а есть горькая обида, которая страшнее парткома, и соответствующий обиде уже названный уровень «мастерства», позволяющий начать текст такими словами: «Писательская общественность до сих пор не может понять…». Дальше не цитирую, поскольку я, например, тоже субъект «писательской общественности» (член Союза писателей России), но у меня никогда не возникало желания понять что-то такое, чего не может понять огрызок Огрызко (не подумайте плохого, я опять имею в виду всего лишь оставшийся в его руках огрызок газеты). А уж какие слова адресует этот огрызок Иванову – вспоминать и вовсе неприлично.

Кстати, чугунный графоманский штамп «писательская общественность», побудил меня предаться кратковременным воспоминаниям о видах этой самой общественности. Какая ещё бывает общественность? Пожалуйста, подставляйте слова: мировая, прогрессивная, демократическая, либеральная… И, наверное, есть ещё виды, о которых огрызок пока не догадывается. Или догадывается, но «писательская общественность» ему милее. Однако ему давно пора догадаться, что писательская общественность – это далеко не то, что он думает.

И, конечно, попытка изобразить Чёрного черным глупа и несостоятельна. Один только неполный список направлений его деятельности и достигнутых результатов говорит, что он – вполне многоцветное явление сегодняшней литературы. А что касается его критических оценок некоторых моментов сегодняшней действительности, так, если почитать огрызок, то в нём таких оценок намного больше. Это, во-первых. А во-вторых, никакая критика и никому у нас не запрещена. Ни «Литературной России», ни её огрызку.