Олег АЛИТИС. В ДОЛИНЕ АРЛЕКИНОВ. Поэзия

 

Олег АЛИТИС

В ДОЛИНЕ АРЛЕКИНОВ

 

НА ТЕМУ ФЛЕЙТЫ

Как смутно помнится, вначале

День почитался светлым сном

И мерно ходики стучали –

Уездной жизни метроном,

Снега сияли за окошком,

Соседских труб взвивался дым

И сладко так зевала кошка,

Зияя профилем седым.

Вдруг допотопный репродуктор

Запел в протопленной избе

И сразу показалось утро

Подарком солнечной судьбе:

 

Пленительная песня флейты

И волховала и цвела,

И к тихим водам тёмной Леты

Заворожённого вела...

 

Так было сказочно и ясно,

Понятно без гремучих слов,

Как будто кто-то тайновластный

Подманивал из-за углов,

А голос светлый и печальный

Послушно вёл среди теней

И откликался флейте дальней

В душе неопытной моей.

 

Пускай в Начале было Слово,

Но Музыка всегда была –

Она поэзии основу

И направляла и ткала,

Она журчала, щебетала,

И, громом-молнией виясь,

Ниспосылала нам сигналы

И с миром утверждала связь.

 

С неподражаемым искусством

Без напряжения и мук

Она душе дарила чувство,

Которое рождает звук;

Вся, от прелюдий и до арий,

Богатством музыкальных тем

Являла нам инструментарий

Стихотворений и поэм.

 

Её повторы и рефрены,

Мелизмы, трели и т.п.

Вливались в струи Иппокрены

И стройный строили напев.

Гармония через порталы

Сумев проникнуть и протечь,

Как леденец во рту катала

Ещё незнаемую речь...

 

Господь пронёсся над волнами

И шум его незримых крыл

Оборотился вдруг словами,

Которые он мне открыл;

Всё зацвело... Случилось чудо:

Поймав напева светлый лад

Слова явились ниоткуда

И выстроились в звукоряд...

 

А дальше – чисто человечье –

Всемерно отдалить конец

И гармоническою речью

Сплести Поэзии венец.

 

ΚΟΙΛΑΔΑ ΤΩΝ ΑΡΛΕΚΙΝΩΝ
       (ДОЛИНА АРЛЕКИНОВ)

На страдающей катарактой киноплёнке,

где-то там в полузабытой жизни,

вижу вновь изумрудный остров Родос

и урочище, куда на ощупь пробирался

по подземному сырому водоводу

пять минут – казалось, жуткую вечность.

 

Там в прохладной притемнённой роще

у ветвящихся прыгучих потоков

валуны замшелые, деревья, травы

были живы копошливым покрывалом

тысяч бабочек узорных – арлекинов

на радении родосского лета.

 

Ты подумай: бабочки, их яйца, гусеницы,

куколки, затем новые имаго

ничего, ну ничего не знают друг о друге,

ничего, ну ничего совсем не помнят,

подчиняясь лишь впечатанному в свиток

закону бесконечности рода.

 

Я гляжу сейчас, как за окном снежинки

бабочками плавают, взвиваются, танцуют,

липнут, как влюблённые, друг к другу

и ложатся искристым, но мёртвым одеялом –

только по весне они проснутся

и дадут здесь ток всем видам жизни.

 

С нежностью смотрю я в полумрак квартиры,

где ты спишь, от мистерий отвернувшись,

а проснувшись, будешь любоваться

красотою мира, бабочек, снежинок...

Где здесь философия, о Муза,

в чём поэзия наитий и догадок?

 

Изменив масштабы времени, увидим,

что мы, может статься, бабочки-арлекины

в благосклонной к нам долине юдолей;

озабочены существованьем, копошимся

от шлепка рождения до вдоха смерти,

продлевая человечество в детях, –

 

и до нас, и после – тёмная вечность.

Что тогда, скажи, скрывается незримым?

 

* * *

В угоду творческой свободе

путём неповторимо длинным

мы от Кирилла и Мефодия

пришли к Кириллу с Валентином.

Они с повадкой красно-девичьей

стихи бросают, словно стрелы,

и как бы призрак Шершеневича

парит по залу ЦДЛа.

Ребята искренне надеются,

что это – шалость, не всерьёз,

как яркое перо индейца

или букетик детских розг.

Но Муза с головою песьей,

с метлою, на коне лихом

арканит преданных Поэзии,

карает преданных стихом;

безжалостная и безгрешная,

вся в чутком поиске приюта, –

нужны ей не уют скворешника,

а череп и мозги поэта,

где, заселившись и освоившись,

и выпив кровь и мозг, как ласка,

вас бросит в жёлтом доме воющих

и воспарит опять соблазкой...

 

И нас поэзии услада

сшибала вмиг исподтишка

миксолидийским древним ладом

давно забытого божка,

и нам под Геликона сенью

хотелось бы бессмертно петь,

но все стихи в виду успенья

окончить можем не успеть,

и нам ли старческой душою

и дряблой старческой рукой

вертеть Давидовой пращою,

петь голиафам «упокой»?!

У нас закончились все сроки

для вызревания плодов

и не помогут здесь уроки

литинститутовских плутов.

 

Скажу: поэты – дикоросы,

у них особенный статут,

они и в бури, и в морозы

из грязи в князи процветут.

Поэты смотрят в воды Леты,

читают в душах, облаках,

за что великие поэты

несчастливы во всех веках...

 

Давайте, юным не переча,

не поучая, вместе петь,

позволим им расправить плечи,

чтобы на крыльях полететь!

Я верю, ветреница выберет

(Кого? Знать не дано – бог весть!),

кого из стихотворцев выпереть,

кого в поэты ей возвесть;

тому покажется заманчиво

слить воедино кровь и боль,

и превратиться вдруг из мальчика

в земли пророческую соль.

 

* * *

Пусть зябко на рассвете,

горит в лугах роса,

но поднимает ветер

зарю на небеса.

 

Как повелел Всевышний,

Небесный наш Отец,

пастух с сыночком вышли

пасти своих овец.

 

В зените солнце встало,

и чтоб не ждать беды,

они спешат со стадом

к деревьям у воды.

 

И вот под робкий лепет

живого ручейка

дитя из глины лепит

коровок и бычка,

 

собачку и овечек,

и как венец труда

был сляпан человечек,

беречь свои стада.

 

Но скоро надоело

мальчишке глину мять –

куда живее дело

с щеночком поиграть!..

 

Ещё не зная логик,

не выдумав наук,

над смыслом аналогий

задумался пастух:

 

а вдруг Создатель Грозный

пока ещё дитя

и мир из праха создал,

играя и шутя,

 

и нас, людей голимых,

он, может быть, слепил

из мягкой красной глины

для испытанья сил?

 

Вдохнул живые души

и вот уже века

мы Господу послушны,

как дождь и облака?

 

И где-то во вселенной

Парит, тысячекрыл,

Растущий и Нетленный,

забыв, что натворил.

 

БОГОЯВЛЕНИЕ

Когда январское селение

Под праздничной звездой не спит,

Крутой мороз Богоявления

Над иорданью пар клубит

 

И сходят в прорубь люди, веруя,

Смывать болезни и грехи,

И злые помыслы неверные,

И быта скорбные штрихи...

 

Переживая очищение –

Мгновенной искренности взрыв,

Они готовы к всепрощению

Христьянский направлять порыв,

 

Водой студёной обновлённые,

Вновь не боятся ничего

И верят чувству окрылённому

Перекрещенья своего.

 

Но есть и таинство сокрытое –

Его лишь избранные ждут,

Те, кто младенца из корыта

Ну ни за что не выплеснут, –

 

Они следят с надеждой благостной,

А вдруг да сбудется мечта:

И Дух Святой, как голубь яростный,

Сойдёт на нового Христа.