Валерий БОХОВ. СКВОЗЬ ТУМАНЫ И ЛЬДЫ. Морские байки

 

Валерий БОХОВ

СКВОЗЬ ТУМАНЫ И ЛЬДЫ

Морские байки

 

Вода, вода, кругом… вода…
Из песни Эдуарда Хиля

 

Представьте… где-то в просторах Ледовитого океана… подводная лодка в надводном состоянии. Вокруг лодки огромная полынья и бескрайние белые поля. Льдины периодически сближаются и расходятся. Между ними появляются проходы, которые постепенно затягиваются ледяной коркой…

Вахтенные на лодке в овечьих тулупах, обутые в валенки, не стоят на месте, а для согрева притоптывают. Или ходят по приклеенной к корпусу резине, чуть-чуть приплясывая. Холодно. Жутко холодно.

Внутри лодки врач, майор медицинской службы Качанов, переходит из отсека в отсек, заглядывает в каюты и кубрики. Спрашивает у матросов и офицеров, все ли здоровы. Заходит в кают-компанию.

Боцман, обращаясь к врачу, говорит:

– Сергей Силантьевич, чего опрашивать, заболеет кто – сам примчится к вам или попросит кого-то передать, что занемог. Яcно ведь, как… какао твое из Макао.

– Это все так. Но ведь скучно, Юрий Михайлович. И главное, просто «некуда деться», как пел Высоцкий. Поэтому вот обхожу всех и опрашиваю по-о-одолгу и по долгу службы.

Кают-компания дизель-электрической подводной лодки К-129 проекта 629 бортовой номер 310, под руководством капитана 2-го ранга Ершова, как и на всякой другой субмарине или ином судне, представляла собой клуб, где проходит общение офицерского состава лодки, где офицеры могут отдохнуть, поиграть в шахматы, шашки… Во всяком случае, офицеры, свободные от вахты или сна, предпочитали тесным каюткам это уютное, несмотря на размеры, просторное и гостеприимное помещение...

В кают-компанию заходит только что сменённый вахтенный. На глазах, бровях и щеках его иней еще не успел растаять:

– Офицеры! Здравия желаю! Только что сменился! Наверху вокруг нас белая тишина, белое безмолвие! – недавний вахтенный провёл перед собой широким жестом рукой, словно бы показывая увиденное и испытанное на картине. – Можно было бы любоваться, если бы не холоди-и-ина страшенная! Дайте выпить. Срочно! – бравый тон меняется на просящий. – Я же наш, я же свой.

 Слышны голоса:

 – Как говорил Кот Матроскин: «В такую погоду свои дома сидят».

 – Что, Коля, горячую воду там не пустили еще?

Вахтенному протягиваются с разных сторон стаканы со спиртом.

– Пей, Николя, пей!

Коля, выпивая спирт, показывает пальцами свободной руки, чтобы ему дали запивку. Выпил спирт. Увидел стакан, стоящий на столе, взял его. Стал пить. Лицо его сморщилось. Стало ясно, что и в этой ёмкости спирт. Врач Сергей Силантьевич Качанов взял графин, налил из него в чистый стакан, убедился, понюхав, в том, что это вода, и передал его Николаю Дееву.

– Пей, Коля, пей! На сей раз вода!

– Спасибо, друзья! – поблагодарил Николай, выпив воды и обращаясь ко всем сразу.

– Какое там «спасибо», – раздалось из-за стола. – Закажи на всех пиццу и ладно!

Есть Николай отказался; сказал, что пойдет спать. Доктор приобнял его и повел в кубрик.

– Николай большого успеха достиг. На наших занятиях с перископом, определяя размеры полыньи, он точнее всех рассчитывал искомое, – заметил вслед им капитан.

В кают-компанию заглядывает инженер-капитан 3-его ранга Кряжев Мирон:

– Моего соперника по пинг-понгу тут нет?

– Соперника нет! Но ты мне нужен, Мирон Дмитриевич! – из-за стола поднялся старпом командира кап-два Виктор Алексеевич Елисеев. – Хочу спросить тебя, Мирон Дмитриевич, что ты и твоя команда натворили в отпуске?

– В отпуске?

– Да, да! В отпуске ты и твои ребята!

– Я уж успел забыть об этом отпуске – так давно это было.

– Я спрашиваю, что вы там такое натворили, напортачили?

– Да нет, ничего не натворили, не напортачили, ничего предосудительного не было. Это точно! Зуб даю!

– Понимаешь, в штаб Северного флота, не в наш штаб, не в Гаджиево, а в Североморск, пришла телега из МВД на всю твою команду. У меня знакомец есть в Североморске, он и сообщил. Пока нам ещё бумагу официально не переслали; расскажи, что там было, что да как? Надо ведь ответ обдумать.

– Да не было ничего там. Всё наоборот было, достойно! Ответственно заявляю, Виктор Алексеевич!

– Вот и расскажи-ка, Мирон Дмитриевич Кряжев, что да как было.

– И пожалуйста, Мироша, давай с подробностями! – это уже выкрикнул кто-то из дальнего угла кают-компании.

– Ладно! Лодка тогда стояла в рембазе, чинилась. У нас, у меня и моих ракетчиков, набралось по полторы недели свободы. Отпустили нас, как помните. Куда ехать? Ребята мои все из Хабаровска да из Новосибирска. Всего нас пятеро. Поехали ко мне в село. Благо ехать всего шесть часов. Застали конец бабьего лета. Последние тёплые денёчки. Как водится: банька, немного застолья – грибочки там – грузди, треска жареная, картоха…

– Чем же вас наша сауна не устроила?

– Сауна хороша, слов нет. Но там… Самое то: венички берёзовые, квасок домашний… Попаришься… и в воду. Банька на берегу Белого моря стоит. Природа, ландшафт – сказка.

Родители мои в море уже не выходят. Так вот, нам пришлось лодку смолить. За грибами, на рыбалку, в магазин, за дровами, за сеном (пара овец у родителей) – без лодки никуда! Родителей братишка мой всем чем надо обеспечивает – у него моторка с японским мотором! Не надо дёргать по полдня… Только успели мы лодку прокалить растопленным гудроном; в десять рук быстро – каждую щель, каждый стык прокалили и прожарили, как началось...

Мы в запани живём, где десяток домов стоит, а само село – через реку на высоком берегу. И видим там пожар – горит изба. Недавно кто-то поставил из новосёлов, мне незнакомый. Сельчане немного, но сколько есть, цепочкой от реки к избе встали, вёдра с водой передают. Другие на крышах соседних с охваченным пожаром домов сидят, поливают стены, чердаки, крыши. Ну, бежать нам в обход, до моста, долго, не успеем. Прыгнули мы в только что загудроненную лодку, гребём к селу. Встали в цепочку, но всё равно ветер, считай, обогнал нас – в момент всё сгорело. Как позже выяснилось, загорелась изба, в которой собрались люди, съехавшие с разных концов Кольского, на похороны. Покойник в гробу в соседней комнате был. Сгорел начисто. Гости кое-как выбрались из избы. Многие с трудом.

 

Гостей разобрали на ночь по избам. Кто-то позвонил – примчалось пожарное судно из Лесозавода. Лишь с одной водяной пушкой. Кормовая разобрана, а носовая слабенькая – не добивала до дымящихся углей.

Наутро приезжие говорили:

– А мы думали Лёшу в Кандалакшу, в новый крематорий, свести. Не потребовалось.

Вот это один из случаев, где мы как-то проявили себя на людях. Но во время пожара никакой полиции не было видно.

Потом такой случай был. Забурилась продавщица нашего сельского магазина на острова с приезжими мужиками. Оказывается, пару лет назад в Анапе они познакомились. Четыре дня пропадали. Напились так, что одного из них поразил инфаркт.

Мы отправились на рыбалку. Есть на одном дальнем острове общая для села тоня: там и дровник, и сарай для лодки и сетей, домик для житья, ледник, коптильня… Обнаружили мы там гулён этих. Один на боль в сердце жаловался. За грудь держался. Ну и видно было, что болен. Вот его мы взяли и отвезли в больницу зеленоборскую. Там и определили обширный инфаркт миокарда.

Это был второй случай, когда мы на людях как-то проявили себя. По-моему, тоже не наказуемо. Никакого контакта с полицией также не произошло.

И, наверное, последний, третий случай, где, действительно, мы коммуницировали с представителем МВД. К нам в дом. примерно на пятый день нашего отпуска, нагрянула полиция. Капитан полиции говорит:

– Друзья. В населённых пунктах вдоль трассы действует банда. От Мурманска до Петрозаводска. Такой у неё размах. У нас очень не хватает людей. Перед каждым селом по трассе мы ставим заслоны, заставы, пикеты, засады – назовите, как угодно. Участковые, дорожная полиция, следователи, оперативники – все привлечены и по одному-по два участвуют в заградительных мероприятиях. У каждого такого отряда автомат и рация. К нам на помощь выдвигаются части внутренних войск из Мурманска и Карелии. С двух сторон. Самые горячие точки – это здесь, на юге Мурманской области, в Кандалакшском районе. У меня просьба к вам: помочь вот этому лейтенанту Петрову Олегу и вашему односельчанину Никите. Никита лично знает бандитов, которых мы ловим. Он одно время был среди них. Он сбежал от них. Может многое рассказать о банде. Кстати, бандиты – в недавнем прошлом моряки. Ваша задача: при обнаружении банды необходимо, не вступая в схватку – для стычки есть отдельные люди, – сообщить об этом по рации мне. Тогда на вертолёте я и восемь-десять спецназовцев тут же вылетаем к вам. Мы в пятнадцати минутах лёта от вас. Ружья, я думаю, у многих в селе есть? Но в бой, подчёркиваю, по возможности, вступать вам не надо. Как, согласны? Уж больно, товарищи, необходимо. Вы с нами7

Пришлось нам согласиться. Мы дежурили четыре ночи. По очереди. Но поймали не мы. Их схватили на железнодорожной станции Княжой. Отряд из сотрудников персонала местной тюрьмы, то есть из инспекторов и надзирателей, смог накрыть их, когда бандиты садились в местную электричку. Электричка шла на юг, в Лоухи. Мы же четыре ночи провели в напряжении, настороже.

Вот, собственно, и все прегрешения наши. Так что МВД не в чем нас обвинять!

– Это, Мироша, мы давно поняли. Ты нам про бандитов-моряков расскажи. Интересно же.

– Расскажи, расскажи, Мирон, – со всех сторон посыпались просьбы.

– Я вам кратко расскажу. Со слов Никиты Ферина. Я Никиту пацаном ещё знал.

Наши сельчане всегда призываются на флот. Или военными служат, или гражданскими. Вот Никита юнгой пошёл на сухогруз. Лес возили. Бороздили они Баренцево море и Карское. Иногда были рейсы за рубеж, для чего пересекали Норвежское море.

Летом все указанные акватории обычно спокойные, тихие. А тут вдруг Баренцево, по которому они шли, взбунтовалось; разразился шторм. Такой силы шторм, что сухогруз их перевернулся и… затонул.

Трое суток свирепый шторм трепал жалкий спасательный плот. Пятерых моряков, находящихся внутри плота, со слов Никиты, кидало друг на друга, жёстко швыряло на стенки, плот неоднократно переворачивало, бросало с волны на волну, медленно поднимало на гребни волн и опускало с высоты так стремительно, что у каждого замирало сердце, подкатывал ком к горлу, и всё, что из пищи и слизи ещё было внутри, вырывалось наружу.

Все эти дни морякам не удалось передохнуть ни минуты. О сне и речи не было.

Многим из моряков, когда их трепало, казалось, что ещё немного – и они пойдут ко дну… Иногда такие опасения высказывались вслух. Некоторые ребята иногда бредили…

Всё это я знаю, конечно же, со слов Никиты Ферина. Во время ночных бодрствований в шалаше на Змеиной горке, где мы наблюдали за дорогой к селу, он нам это рассказывал. Рассказывал он так образно, что я полностью проникся этим повествованием, как будто сам с ним был.

На четвёртый день боцман, очнувшийся раньше всех, обнаружил, что их плот уже никуда не несёт и не тащит, силы природы затихли. Плот неподвижно лежит на скальном языке, светит солнце, а море ласково плещется….

Сонные моряки постепенно вылезали на воздух.

Никита с нежданной радостью обнаружил, что места эти он знает с детства. Скальный язык этот – это мыс Толстик; островок на горизонте – Кивреиха, на нём расположен кордон с отрядом лесной охраны, куда местные жители приезжают за золотым корнем; маяк, стоящий на высокой скале, был на пути к родному поморскому селу. И находятся они на острове. На Оленьем острове.

Значит, из Баренцева моря через Горло их вынесло в Белое море. О таких случаях он никогда не слышал.

Никита не стал выражать свою радость вслух и не стал обнаруживать, что места эти ему знакомы. Он решил выждать. А при удобном случае – сбежать. Родители его, он знал, никогда не привечали чужаков, даже если с ними их родной сын. Да и сельчане как-то недоверчиво относились к незнакомым людям. И сам Никита не хотел, чтобы эти люди, которые ему самому активно не нравились, с которыми отношения у него были плохие, недружественные, попали бы в его родное село.

– Они всё время притесняли, шпыняли меня, как самого слабого, измывались, – откровенничал Никита. – Никто из старших в команде не пресекал случаи, можно сказать, насилия – кулаки коллег и подзатыльники я чувствовал и получал довольно часто. Я слышал, в ВМФ дедовщину и годовщину изжили, а на гражданских судах они ещё вовсю процветали. Может быть потому, что половина команды – бывшие сидельцы, зеки. Людей не хватает, а потому часто специалистов набирают по зонам и тюрьмам. Вот и у нас… Многие моряки знакомы друг с другом ещё по ИТУ. Механики оба были родом из Петрозаводска, остальные – из центральной России.

Вместе с Никитой Фериным на плоту спаслось ещё четверо: боцман Кирьянов Юрий Васильевич, главный механик Терехов Олег Кириллович, механик по прозвищу Изюм (из-за сморщенного лица, изборождённого многочисленными глубокими морщинами), матрос Лёха Светлов.

– Живы, живы, живы! – это были первые слова избежавших гибели, когда они оказались на суше.

Связи с двумя другими десятиместными плотами «Зодиака» не было. А потому судьба остальных девятнадцати членов сухогруза им не была известна. Первое время моряки сокрушались:

– Что же это никто нас не ищет: ни МЧС, ни береговая охрана. – Моряки не знали и не могли знать, что судьба занесла их в Белое море. А в Белом их, естественно, никто не искал. Не знали они и то, о чём Никита узнал при допросах в Управлении уголовного розыска в Мурманске и в отделении полиции в Кандалакше – о тревожных листках, которые были переданы на все суда, приписанные к портам Баренцева моря. Листки гласили: «В Баренцевом море в штормовых условиях 23-25 августа затонул сухогруз «Одесса». Сигнал SOS не был услышан ни судами, находящимися в эти дни в плавании, ни береговой службой. Сведения о судьбе сухогруза отсутствуют уже трое суток. Тела моряков не обнаружены. Предписано всем судам, находящимся в акватории моря Баренца, и авиагруппам при обнаружении обломков или иных свидетельств крушения немедленно сообщать по инстанции».

Спасшиеся же обнаружили в лесочке рыбачью избу с запасами сухарей и несколькими пачками макарон. Там же на чердаке хранились снасти для ловли рыбы. Народ предался безделию, лени, моральному разложению... Никто их не струнил, не командовал ими…

– Место, куда нас прибило, – пояснял Никита для всех, кто был с нами в засаде, – представляло собой большой остров. Побережье острова с восточной стороны занимал обширный песчаный пляж, середину которого пересекал ручей. Ручей образован ключом чистейшей и вкусной воды. К этому ручью, я знал, за водой периодически с острова Кивреиха приплывает егерь на катере.

Меня сразу же поставили на рыбу, чему я был рад. И я постоянно «поставлял к столу» копчёную, варёную и жареную рыбу: треску, навагу, зубатку.

Готовить я любил, как и рыбачить. Для готовки было всё из посуды – сковороды, кастрюли и металлические сетки, провешенные внутри бочек, предназначенных для копчения рыбы. Соли было несколько пачек, а вот растительного масла было очень и очень мало.

Для подготовки к ловле я нашёл лопату – для копки морских червей. Большие колонии почти калиброванных червей-пескожилов по 15-20 сантиметров длиной я обнаружил, вернее, знал и раньше, за лесом на северном побережье нашего острова. Черви служили наживкой для рыбы. Удочки, самодуры и самодельные спиннинги хранились в избушке на чердаке.

Ловил я со скалы, возвышающейся над водой.

Для готовки нужны были дрова и их тоже заготавливал я. Я соорудил кнут из найденной синтетической верёвки и кнутовища, которым мне служила подходящая палка. Конец кнута я расплавил на огне, чтобы он не размочаливался. Суровыми нитками из ремнабора плота я примотал верёвку к кнутовищу. Со временем я наловчился так добывать дрова: увидя сухой сук, ударом кнута плотно охватывал его, дёргал – и сук падал на землю, к моим ногам. Охапки дров я приносил, обвязав их кнутом…

В это время остальные члены команды сухогруза были предоставлены сами себе. Каждый находил себе занятие по душе. Кто-то спал, кто-то загорал и купался. А кто-то стирал своё бельё, свою одежду. Разговаривать неожиданно для меня все вдруг стали «по фене», используя блатные словечки.

За короткое время вся группа вооружилась. Помимо найденных в избушке топорика и ножа, которые ловко кидал в цель боцман, группа имела лук со стрелами и рогатку, стреляющую галькой и оловянную миску. Лук и рогатка, леска, суровые нитки и резина, нашедшаяся в ремнаборе плота, позволили наловчившимся владельцам несколько раз подбить уток, обитавших в ближайшем болотце. Миска, после того, как утолщённый ободок её был с помощью камня расплющен, утончён и заточен до состояния острой бритвы, стала смертельным оружием. Аналогично в Индии сикхи использовали метательное оружие чакру – кольцо, отточенное по внешней кромке… Это кто-то из членов команды почерпнул из виденного когда-то по телику.

Боцман и главный механик, поднявшись как-то на гору, вершина которой была видна отовсюду, поняли, что высадились на острове. В разговорах о необходимости покинуть остров все проявляли нетерпение. Остров, конечно же, ограничивал их жизнь. Было много разговоров о необходимости делать плот, но к реализации планов никто не преступал.

Однажды утром моряков разбудил далекий звон мотора.

Боцман прошептал скороговоркой:

– Ребята! Ша, пацаны! Если к нам, то не пугайте лодочника, пока не будем брать мужика на испуг, спрячьтесь, попробую его уговорить свозить нас к людям. Не получится – я за себя не отвечаю! Лодку достану – зуб даю! – выражение лица боцмана стало пугающим. – Если надо, что-нибудь придумаю; ну, горбатого слеплю. Не пропадём!

Все осторожно, на цыпочках, прячась за кустами, подобрались к берегу и затаились. У каждого в руках было его оружие.

Моторочка прозвенела вдоль острова и, казалось, пройдёт мимо. Но описав красивую дугу, катер, не снижая скорости, понёсся к тому месту, где в море впадал ручей. Там, заметно подскочив, катерок буквально выпрыгнул на пляж.

– Вот что значит не своё хозяйство, а казённое, правда? – боцман рассмеялся. – А как же обратно? Справитесь один?

– А твоё какое собачье дело? Не видишь – прилив скоро? Надел тельняшку, думаешь, мореманом стал? Вот такие как ты браконьеры, добытчики красной рыбы, недавно убили моего напарника.

– Мы тут ни при чём.

Разговор этот принял агрессивный характер с обоих сторон. Пошла ругань, взаимные оскорбления. Затем моряки видели из-за кустов, как Кирьянов, выхватив из кармана брюк нож, несколько раз ударил им своего собеседника.

Это было первое убийство, которое совершил член команды.

Никите поручили убрать с глаз труп егеря. Пришлось волоком притащить его в лес и забросать ветками.

Никита Ферин, когда группа на катере достигла материка, выбрав подходящее время, сбежал. Сбежал в родное село. Позже он по телефону связался с участковым и рассказал ему про убийство егеря.

Дальнейший путь кучки бывших моряков легко прослеживался – о каждом проступке их становилось моментально известно – сарафанное радио иногда опережало официальные сводки.

Я так вижу эволюцию падения этой группы моряков и превращения их в бандитов, – услышали присутствующие в кают-компании слова Мирона Кряжева. – Предпосылки для этого были: некоторые из матросов – бывшие зека, были привержены к насилию над физически слабыми. По свидетельству Никиты Ферина, двое-трое из их группы – наркоманы. Были замечены, по крайней мере, в употреблении.

После шторма же и высадки их на остров они сделали тот вывод, что их «списали» и их никто не ищет, ведь поисковая авиация летала над Баренцевым морем, а не над Белым… Сначала вольница, безделие, лень. Вооружились чем могли. Затем, когда они перебрались на материк, а мы помним, как перебрались, стали красть одежду с бельевых верёвок, потом по ночам занялись вскрытием магазинов, взламывая замки, для добычи пропитания, водки. Далее убийства – случайное егеря; неслучайные сотрудников постовой службы – для добычи огнестрельного оружия. Со временем им понравился бандитский образ жизни. Чувствовали себя козырями. Они диктовали и навязывали всем иным встречным, что им делать, и те послушно, например, отдавали вещи… Дальше банда стала посягать на госсобственность в виде сберкасс. Известны два случая ограбления сберкасс…

В заключение своего рассказа должен сказать, что спокойного отпуска у нас не получилось, – подытожил Мирон Дмитриевич Кряжев, – но упрекнуть нас в предосудительном поведении нельзя. Честь офицера, честь моряков сохранена.

Ну, я пошёл к своим ракетчикам.

 

***

В кают-компании подлодки К-129 появился капитан-наставник Опалубкин Пал Палыч. Его всего неделю назад забросил на лодку вертолёт. И он уже пришёлся по душе офицерам. Экипаж принял его. Задачей капитана-наставника по эксплуатации флота было обеспечение безопасности мореплавания, оказание капитану практической помощи в вопросах судовождения, контроль за соблюдением капитаном законодательства, проведение собеседований с кандидатами на должности боцманов, судовых врачей, штурманов, капитанов…

Вот на выполнении последней функции – проведение собеседований, похоже, капитан-наставник и сосредоточил всё своё внимание. Собеседования, а вернее рассказы Пал Палыча, были занимательными. Если же Пал Палыча не было в кают-компании, значит он был в отведённой ему каюте. Значит он писал. Писал пейзажи. Писал он акварельными красками. И картины его были столь хороши, что однажды флот добился и у Опалубкина в Москве была устроена персональная выставка… В главном художественном музее страны – в Третьяковской галерее. Ну, не в основном здании, а в одном из его филиалов... Но всё же…

Следует отметить, что имя Опалубкина прозвучало раньше имени российского акварелиста Сергея Андрияки. Он первый применил многослойность в акварели. Андрияка, безусловно, превзошёл в мастерстве Пал Палыча. Но вот в передаче тумана в своих пейзажах и стремительного течения, и даже журчания ручьев на перекатах в своих полотнах Опалубкин оставался первым.

Вестовой, периодически приносящий в каюту капитана-наставника, заставленную картинами, свежезагрунтованными картонными и оргалитовыми заготовками, завтраки и перекусы, имел возможность любоваться пейзажами Опалубкина.

Однажды между вестовым и капитаном-наставником состоялся такой разговор:

– А как же вы, Пал Палыч, рисуете пейзажи не прибегая к фотографиям, наброскам? По памяти?

– Да, мой милый, все свои пейзажи беру из головы. Слава богу, память у меня – стальной капкан. Всё, что когда-либо видел, цементируется в памяти. Хоть я и моряк, но не могу не рисовать простенькие лужи, ручейки, болотца, речки…

Но сейчас он собрал вокруг себя офицеров, свободных от вахты, а они любили такие моменты. Мгновенно вестовой поставил на общий стол перед капитаном-наставником подносик с двухсотпятидесятиграммовым графинчиком неразведённого спирта, розеткой с аккуратно нарезанным лимончиком и блюдечком с астраханской чищеной воблой и стаканчик воды. Всё, как любил Пал Палыч.

– Ребята! Я вам расскажу удивительный случай. Произошёл он года два тому назад на Тихоокеанском флоте, на базе дивизии подводных сил ТОФ.

– Двадцать пятой Краснознамённой дивизии? – подал голос кто-то из офицеров.

– В Закрытом административно-территориальном образовании Вилючинск, в бухте Крашенинникова? – вторил ему другой голос.

– Ну, вы же все в курсе. Я тогда служил в том же качестве, что и сейчас – наставником. Случай этот приключился с лодкой вашего же класса, с дизель-электрической К-129. Капитаном на ней был Бубнов Юрий Афанасьевич. Может кто знает его и ребят из этого экипажа?

– Знакомы, – лениво прозвучало в рядах офицеров.

– Ну, так вот. Такая вот картина предстала перед тремя свидетелями – в здании администрации порта мы составляли план работы порта: я, капитан порта Лукьянов Илья Васильевич и командир дивизиона Портнов Игнатий Товиевич. Смотрим в окно, видим – акваторию порта пересекает субмарина.

Дизель-электрическая подводная лодка К-129 в надводном, как и положено, положении возвращалась в базу. При входе лодки в родную гавань между ней и береговой службой произошёл энергичный радиообмен:

– Подводная лодка капитана Бубнова, вижу, у вас практикуются игры на раздевание?

– Берег, не засоряйте радиоэфир!

– Не грубите, подводная лодка. К вам обращается капитан порта.

– Товарищ кап-два, извините, повторите ваш вопрос.

– Капитан 1-го ранга Бубнов! У вас на рубке стоит голый моряк. После швартовки немедля явиться ко мне в кабинет. Здесь же, кстати, находится командир вашего дивизиона.

– Слушаюсь!

Подводная лодка заняла привычное место у швартовочного пирса. По сложившейся традиции из репродукторов, подвешенных на фонарных столбах, над акваторией порта полилась знакомая мелодия и приятный бархатный баритон запел «Когда усталая подводка из глубины идёт домой…».

В дверь кабинета с надписью «Капитан порта Лукьянов Илья Васильевич» постучали.

– Входите! Входите! – раздалось из-за двери.

В кабинет вошли двое: морской офицер и высокий блондин в синем сатиновом халате, обутый в потертые чешки.

– Товарищ капитан 1-го ранга, товарищ капитан 2-го ранга, товарищ капитан 1-го ранга! Докладывает старший помощник капитана К-129 кап-два Елисеев.

– Не по форме обращаетесь, Елисеев.

– Виноват. Волнуюсь.

– Продолжайте доклад.

– Кап-раз Бубнов Юрий Афанасьевич внезапно приболел. Боевое задание лодка выполнила. Проведена проверка ходовых характеристик всех узлов и агрегатов после проведённого ремонта; выполнена проверка боеспособности БЧ-2 и БЧ-3. Отчёты готовы и будут представлены в установленном порядке. Выполнена программа учебных стрельб и взрывных работ в назначенных точках по заданному маршруту. Отчет оформлен. Учения по визуальному определению размеров водных промоин в ледяных полях прошли успешно. Применённые методы и инструменты объективного контроля подтвердят это. Отчёт по результатам учений в настоящее время заканчиваем оформлять. По пути следования замечена и описана субмарина предполагаемого врага и её маршрут. Внесены замечания и комментарии к сезонной карте морских течений…

А этот человек нам незнаком, – при этих словах офицер показал на своего спутника в синем халате. – Мы его не знаем. И не знали, что он стоит на ходовой рубке. Даже не представляли себе это. Спасибо вам, Владимир Петрович, открыли нам глаза. Как только отдраили люк рубки, тут же обнаружили это чудо. Причалили, приодели его и – к вам.

– Задержанный. Вам не холодно? – поинтересовался один из капитанов.

– Нет, не холодно.

– Вы матрос из экипажа ПЛ?

– Нет.

– Врёте! Зачем вы выгораживаете капитана Бубнова?

– Я не вру, я воспитан чукчами. Я сам чукча. А чукчи никогда не врут, – убеждённо возразил незнакомец.

– Ладно, ладно… Тогда скажите, задержанный, кто вы, что вы, как оказались на режимном объекте, да ещё в голом виде? Всё, всё, всё о себе, ничего не утаивая. Подробнее.

– Подробнее? Хорошо. Я вырос среди чукчей. Отношусь к приморским береговым чукчам. Как рассказывает наш одноногий шаман Люська, меня младенцем нашли чукчи другого стойбища, оленного, в маленьком струге, спускавшемся по Малому Анюю к Тихоокеанскому побережью.

Шаманам мы верим. Очень верим. Шаманы Чукотки на своей барабанной волне обмениваются информацией и всё обо всех знают.

 Боевой струг, вмещающий в себя пять-семь воинов, был пуст, не считая свёртка. В свёртке был белобрысый ребёнок с оловянным нагрудным крестиком. Это был я. В тумане меня поначалу и не заметили. Лишь мои крики позволили обратить на меня внимание. О моей истории было много пересказов от семьи к семье, от стойбища к стойбищу, от шамана к шаману, по всей тундре. В любой яранге можно спросить…

В верхнем течении реки когда-то стоял острог, построенный в семнадцатом веке и населённый потомками казаков из отряда Ермака и стрельцов под водительством воевод Василия Сукина и Ивана Мясного. Я, по мнению шаманов, похоже, происхожу от них, из этой общности...

Жажда свободы, как говорит Люська, а он у нас всё знает, гнала русский люд на восток. И движение отдельных людей позволило создавать великое государство. Это всё я узнал от шамана Люськи. Шамана приморских чукчей. Струг, как говорил шаман, миновал бурное течение, многие пороги, перекаты, даже водопад, и был обнаружен тундровыми кочевыми чукчами в спокойном течении реки, петляющей в приморских равнинах.

– Известно, – говорил шаман Люська, – что ты родился под знаком Луны и отмечен Великим оленем. Тебя вскормили, благодаря молоку оленихи.

– Шаман Люська женщина?

– Нет. Это мужчина. Его отец, как и все предки Люськи, был шаманом. Он в ожидании родов своего ребёнка сказал, что родится Люська и будет он Люськой. Так и повелось – Люська да Люська.

– А почему зовёте его одноногим?

– У него и на самом деле одна нога. Шаманы наши всегда участвуют в морской охоте. Однажды в охоте на кита байдара с Люськой была опрокинута и разбита морским зверем. В воде Люську тяпнула полярная акула. Её иногда называют сельдяной акулой. Маленькая – всего-то два метра… А вот поди ж ты… Но Люське, считается, повезло. Несколько человек тогда погибло.

– Дальше рассказывай. Как зовут тебя?

– У чукчей принято давать ребёнку несколько имён, чтобы запутать врага и уберечь от злых духов. Мне дали такие имена: Белый, Быстрый Ручей, Быстроногий Рог. Это было ещё во время моей жизни среди равнинных чукчей.

Свою первую жизнь – жизнь в среде потомков казаков и стрельцов – я по младости лет в памяти не удерживаю. Вот свою вторую жизнь в оленьем стойбище, состоящем из пяти семей, я уже помню. Крепко помню. Помню ярангу, обтянутую оленьими шкурами, с очагом, с дымовым отверстием вверху, с осветительными жирниками на жердях. Отлично помню наши обширные пастбища. Оленей. Нескольких я знал «в лицо» – пас и ухаживал за ними с четырёх лет. У меня было пять моих собак, собственных собак, которых, раненных после их схваток с волками, мне отдавали и я выхаживал. Эти пять собак можно было обложить кругом и так согреваться, когда спишь в снегу. Когда ещё слабо закалён, а мороз хваткий…

Обучение моё было начато с младенчества. Я, как и все дети чукчей, приучался не бояться невзгод, боли, ран, мороза, голода, мрака, смерти… Обучали меня несколько человек вместе со своими детьми. Учили метать копьё и стрелять из лука; кидать аркан, умело набрасывая его на выбранного оленя; стрелять из лука на звук… Как и к своим детям, ко мне относились безжалостно, порою не давая спать; неожиданно прижигая меня горящей палкой; заставляли уворачиваться от пущенной стрелы, приговаривая «а не спи». Чукчи спокойно относятся к гибели родных. «Не спасся, значит, нежизнеспособен и толку от него не будет…» – так говорят они при этом.

Годам к семи я освоил необходимые жизненные навыки чукчей. Например, понял, что на морозе нельзя пить из металлической кружки – примёрзнут губы. Для этого случая используются полые костяные трубочки.

Всегда имей при себе нож и умей им пользоваться.

На снег, освещённый солнцем, не надо смотреть – может наступить временная слепота. Чтобы этого не случилось, надо смотреть сквозь узкие прорези в ткани.

В грозу несколько сотен оленей надо обязательно уложить на землю, иначе, если они стоят, то их рога притянут молнию и животные погибнут. Это так бывает и при шаровых молниях. Как шутили в нашем кочевье «хоть заземляй этих олешек».

Однажды – мне тогда было уже восемь лет – во время густого тумана на наше стойбище напали приморские чукчи, мои теперешние земляки и родичи, в отместку за предоставление убежища убежавшей паре. Все оленные чукчи были или убиты, или сами покончили с собой. Даже все их собаки были убиты, а олени угнаны.

Обнаружили живым только меня, найдя голым, закопавшимся в снег. До нападения я спал в яранге. Успел спросонья лишь спрятаться и зарыться. А нож в спешке обронил. Битва уже закончилась, воины остыли после боя… и снисходительно отнеслись к моему появлению. Мой ровесник меня обнаружил. Воинам понравилось, что я, блондин, что говорю по-чукотски, по-чукотски же обучен кое-каким навыкам. Со времени пленения я стал приморским жителем. Это моя третья жизнь. Мне дарованы все мои прежние имена. А недавно мне добавили имя Тчерставекпо. Если привести имя полностью, то будет Тренер Черчесов Станислав ведёт к победе. Наш шаман любит смотреть телевизор, работающий от аккумуляторов. Люська и дал мне это имя, как и положено.

Я стал жить в яранге, каркас которой состоял из китовых рёбер. Эти стойки были обтянуты моржовыми шкурами. Выходного для дыма отверстия яранга не имела. Внутри жилище освещалось китовым жиром, заливаемым в каменную миску. Со мной жило ещё четверо разных возрастов чукчей, в сражениях потерявших родителей.

В целом чукчи – народ сильный, рослый, плечистый, смелый, рассудительный, справедливый, любящий свободу, не терпящий обмана, бескомпромиссный, мстительный, свирепый и умелый в сражении… Я тоже ощущаю себя чукчей… Да, да, чукчей… Конечно же, чукчей…

Наши обычаи, наш быт, наша жизнь во многом зависят от состояния воды и погоды. От воды, которой наполнены чаши двух океанов: Северного Ледовитого и Тихого. Конкретнее: мы бороздим Чукотское и Берингово моря, ещё точнее – взмахами вёсел перемешиваем воды Берингова пролива. Ширина пролива четыре-пять километров до Аляски. Это всё – наши ближайшие охотничьи угодья.

Мы очень зависимы от состояния воды. Мы учитываем спокойна ли вода, тиха ли или бушует она, неукротима… Идёт прилив или отлив; насколько они сильны. Вода может быть в виде льда, когда она промёрзла, или в жидком виде. Знаем, что бывает и в виде тумана и в виде пара. Бывает глубокая вода и мелкая. Весь ритм нашей жизни во многом диктуется состоянием воды. Вода – если не среда обитания, то наш мир – это точно.

Нет ничего прекраснее, ничего лучше безмолвия, окружающего нас на суше или на воде. Лучше тишины я пока ничего не испытывал. Особенно хороша тишина в ледяных полях, когда она звенит как туго натянутая тетива… К сожалению, в северной части Тихого океана всё чаще и чаще встречаются поля и горы пластика… В морском же походе слышишь лишь свист и шорох ледяной крупы под носом байдары или журчание воды, нарушающие молчание нашего Севера…

Бывает, что затишье вдруг внезапно взрывается, скажем, на морской охоте. Тогда кругом слышны рёв и вой животных, их фырканье, всплески волн, удары хвостов китов или ласт сивучей, возгласы охотников, завывание ветра, мокрые шлепки гарпунов, чмокание копий и острог, удары вёсел, треск дерева…

Тут и запахи крови и соли, запахи нечистот…

Много вони, исходящей от жирных лоснящихся тел морских чудовищ, от внутренностей, вываливающихся из открытых ран и длинными лентами уплывающих в сторону и вглубь.

Безжалостные удары ветра в лицо, брызги воды…

Вполне возможны и внезапные морские ванны…

Случайные и неслучайные раны от клыков сивучей, когтей белых медведей, оружия соплеменников и врагов…

И над всем этим ослепительное сияние дневного светила.

Важны для нас, безусловно, и проявления внешней среды. Где враг и где добыча – вот что я имею в виду. Появилась ли рыба, белуха, тюлень, морж, кит? Свободны ли наши промысловые угодья или в них забрели чужаки? Чужаки – это айны, прибрежные жители Америки, японцы, коряки, эскимосы, юкогиры... Даже англичане и французы периодически появляются в наших водах. Изгнать их, не избегать битв – наш долг. С многочисленными пришельцами мы воюем на берегу, внезапно нападая на них, стремительно перемещаясь на лыжах или нартах, запряжённых в оленьи упряжки; бьёмся и на водных просторах в морских сражениях. На воде чаще всего мы используем туман, внезапность и многочисленность боевых байдар. Основное оружие – метательные стрелы, копья и огонь. Все наши метательные оружия имеют наконечники из кости, клыка, камня. Иногда наконечники обмазываем ядом, приготовленным нашим шаманом из корня лютика, из рыбы-ведьмы миксины, из гриба волоконница... У нас надёжные щиты и панцири из кожи моржа, из дерева и костяных пластин. Есть боевая амуниция, полностью закрывающая воина «крыльями»...

Со временем я в совершенстве освоил все навыки охотника-подводника. Вот если в зоне нашей досягаемости появлялась вражеская байдара, я, раздевшись, нырял, имея в зубах костяной нож. Подплыв под водой к врагу я делал по возможности большой разрез в их лодке и возвращался.

Я закалился так, что мог спать в снегу, мог подолгу находиться в ледяной воде. Этому помогали регулярно проходившие соревнования между стойбищами и экипажами боевых байдар. Если же обмазать тело жиром, то пребывание в ледяной воде вообще не являлось проблемой. Тем более, что много тёплых течений есть на разных глубинах. К тринадцати-пятнадцати годам я считался уже одним из самых лучших пловцов. Моим основным соперником был Тимошка из нашего же стойбища, но гребца другой байдары. Только с ним мы могли соревноваться в искусстве нырять на большую глубину и большие расстояния.

За неделю до сегодняшнего дня события, помню, складывались так.

Поземный туман держался несколько дней. Туман был такой плотный, что, вытянув руку, я не видел надетых рукавиц.

Шаман Люська развёл огонь, одел свои одежды с множеством ленточек, взял свой главный бубен и целый день камлал, делал всё, чтобы прогнать туман. За день ситуация не изменилась, Люська устал и вернулся к своему обычному времяпрепровождению – стал смотреть телевизор. Это ему то ли геологи, то ли нефтяники наладили после того, как мы закупили в Анадыре необходимое оборудование. В Анадыре мы бываем время от времени. Покупаем табак для старух и стариков, для всех – чай, сахар, соль, галеты, апельсины, конфеты, изделия из железа и пластмассы, бочки с бензином для рабочей электростанции и снегохода... Сдаём там в пункте скупки меха, выделанные шкуры морского зверя и оленя, пушнину, сшитую из пыжика одежду. Пыжик – это олень, молодой телёнок, забитый осенью.

Так как туман не рассасывался и изгоняющего ветра не было, то Люська, дабы народ в безделье не расслаблялся, дал урок молодым ребятам – изготовить из кости или дерева бумеранги. Телевидение надоумило его. Старшим чукчам он велел достать из запасов связки кожаных верёвок и протянуть их между ярангами. Тогда никто не потеряется.

Запасы еды у нас всегда есть: подвешенная юкола, строганина, закопанное в землю мясо кита, тюленя или моржа. А потом есть живое мясо – наше стадо из трёх десятков олешек, которые пасутся и содержатся в дружественном нам стойбище оленеводов.

А шаман того стойбища – Орукричу знаменит тем, что выращивает берёзки, закручивая их стволы так, чтобы они пружинили. Непростое это дело и небыстрое. Годы нужны. Взрослые деревца нарасхват – они позволяют в битве «перелетать» над группой удивлённых врагов.

– Да, я слышал, такие берёзки-батуты во многом позволяли чукчам одолеть противников, мгновенно меняя дислокацию, – заметил капитан порта. – Но продолжай!

– А знаете, какая у нас весна? Солнце совсем не заходит, светит, однако, даже по ночам. Первоцветы, бабочки, разноцветный ковёр цветущих ягодников. Моховые поля, кочки. Белый и серебристый ягель. Пепельник разноцветный… Душа радуется! Радуется и возносится к солнцу!

Чайки тоже радуются солнцу, но противно кричат при этом.

– Задержанный, не отвлекайтесь! Не нужно таких подробностей. Говорите по существу! Ближе к сегодняшнему происшествию! Весну мы и сами чувствуем!

– Хорошо!

Потом, когда всё сильнее стала чувствоваться весна, мы, несколько человек, принялись за постройку байдары. Всегда нужно, что были лодки на ходу. Тем более, нарвал, или его часто называют единорог, проткнул нашу байдару да так и умер, не сумев избавиться от посудины. В таком виде мёртвого зверя мы и нашли на берегу.

Остов байдарки – продольные и поперечные ребра кита, крепко связанные сыромятными ремнями из кожи морских зверей – в основном, тюленей. Вместо костей кита мы иногда выкапываем остатки мамонтов. В Сенькином овраге их много. И кости у них мощные. Поверх борта прилаживаем и крепим слегу из берёзы. Она насаживается на заострённые поперечные кости. А потом каркас обтягивается шкурами моржей, которые сшиваются. Такая байдара – большая радость… Лёгкая, быстрая, юркая…

В те дни мы ходили на охоту с бумерангами. Отправились втроём – я и ещё двое моих соплеменников. Бумеранги у нас имели лишь один существенный недостаток – они не возвращались к нам. По сути их и бумерангами назвать было нельзя, просто заострённые по одной стороне палки. Гладкие. Красивые, однако. Отправились мы на Малый птичий базар. Там бывает много пролетных птиц. Нам удалось подбить трёх полярных гусей и одного зайца-беляка, попавшегося нам на пути.. Бумеранги испытали в деле, понравилось. А вообще-то раньше мы применяли другое метательное оружие. На охоте и в сражениях мы используем связку грузил, каждое из которых болталось на длинном шнуре. Если бросить её в убегающего врага, например, то ноги у него запутываются, и он падает… Так же и с дичью, и с иной добычей на охоте…

Так вот, подхожу всё ближе к сути. Сегодня утром началось соревнование по нырянию.

По условиям состязания надо было на скорость поднырнуть под айсбергом. Как раз подходящий айсберг приблизился со стороны Ледовитого. Появление его подкараулил наш шаман.

– А как это – быть под ледяной глыбой? – поинтересовался Елисеев.

 – Как? Скажу. Участников было двое – я и Тимошка. Никто больше не решился. Собралось несколько байдар, кочей и каяков, в которых сидели старейшины для фиксации наших достижений или неудач. Эти люди смотрели, чтобы у соревнующихся не было бы ласт, дыхательных пузырей…. Не было бы очков. Чтобы всё было естественно, без приспособлений. Даже груза, позволяющего быстро и легко погружаться в пучину, ныряльщик не мог брать. Такие правила…

В этот раз я проиграл. Мы оба уже прошли самую глубокую часть возле айсберга. Сначала сгущающийся мир темноты. Потом эта глыба, которая казалась бесконечной… Это сплошная стена… Гора… Нижняя часть этой горы окрашена в разные цвета: от серого и зелёного до синего и чёрного... Эта махина, у которой нет конца… Бесконечная стена… Дыхания мне хватало. Я научился беречь воздух. Темно, но иногда пузырьки вокруг нас можно было угадать. Мы долго шли вместе. Оглушающая тишина… Мрак и тишина… И учащающиеся удары сердца. И в голове тоже стучало. И на уши сильно давило.

И вот вместо бездонной пучины, в которую погружался, ты уже смотришь вверх.

Уже над головой завиднелась светлеющая поверхность воды. Блеклая-блеклая… Тут Тимошка рванул и опередил меня. Опередил. Во многом, как я понимаю теперь, меня задержала встретившаяся мне плавающая под водой синтетическая сеть с фабричными поплавками. Видимо, сеть была потеряна каким-то японским китобоем, как по ряду признаков определил я. Не мог я упустить того, чтобы такие поплавки пропали. Ну, как я мог отпустить сеть? Не мог. Схватил сеть и стал отрезать столь желанные поплавки. Лишь несколько поплавков, освобождённых от сети, взмыли вверх. Думал, там наверху их подберут…

В это время всплывала на поверхность ваша подводная лодка. Вначале я видел лишь очертания огромной тёмной массы, поднимающейся из глубин. Я и не понял, что это. Затем, прояснилось, мешающих видеть взвесей стало меньше, появились ясные контуры подводной лодки. И это прямо подо мной. Это было неожиданно. Но лучше, я посчитал, чем живое существо. Кит или китовая акула – это было бы куда хуже.

Но вот сеть, которая невольно обмотала меня, зацепилась за рубку с мостиком, обнесённым леерным ограждением. Меня сетью накрепко прижало к леерам. Сковало. Да ещё этот спрут. Немаленький. Заплёл мои руки и ноги своими длиннющими щупальцами. Нож выбил. Они ведь умные и очень сообразительные!

Лодка косо шла наверх. Но это происходило медленно и очень долго… Я пытался освободиться из плена. Не смог, никак не сумел. Мог бы запросто захлебнуться, если бы лодка прошла под водой ещё хотя бы сотню метров. Но, хорошо, что она, наконец, всплыла. Так, в надводном положении, она и шла в свою бухту. Представляете, хотя вы видели – идёт подлодка, а на самом верху рубки – распятый голый человек. Это был я.

– Да, это мы видели, – сдержанно подтвердили капитаны.

– Было морозно. Чтобы кожа ног не была содрана при соприкосновении с железом, мне с трудом, извиваясь, удалось стянуть кожаные штаны, подстелил их под ноги. Спрут к этому времени сполз в воду.

– А сколько тебе лет, чукча? – раздался вопрос.

– Уже девятнадцать. Много...

– Так что же нам с тобой делать, а?

– Доставьте меня в Анадырь, дяденьки. А там уж я до своего стойбища доберусь.

 ***

– Свет! Свет! Электрики! Что случилось? Почему свет пропал? Замыкание, что ли? – чувствовалось, что офицеров, находящихся в кают-компании, охватила лёгкая паника.

Голос по громкой связи ПЛ К-129 капитана Ершова:

– Учебное задание: полная потеря света с вводом в действие запасного генератора! Потерпите! Сейчас электрики должны врубить!

Голоса в кают-компании:

– Будем жить при свечах!

– Эй, а кто тапочки капитана одел? Ребята! Капитан встал, а тапки ушли.

В кают-компанию робко входит матрос Елисеев. В руках у него тряпичные концы. Обращается ко всем присутствующим:

– Я протирал перископ… Там это… Гляжу в оптику… а там…

– Что там, Елисеев? Толком скажи, – грозно спросил капитан Ершов.

– Товарищ капитан второго ранга! Там на маленькой льдине человек. Богом клянусь! Одинокий такой, как петух!

– Почему петух?

– Это я картинку видел на гражданке ещё. Огромный лист бумаги, а в углу маленький петух… Мелкий такой.

– А ну-ка, Виктор Алексеевич, проверьте! Что там за петух? – капитан обратился к старпому.

 

***

После проверки и подтверждении данных, после необходимых маневров лодки, в кают-компании предстал человек в полярном камуфляже.

– Вы кто? – был задан ему вопрос.

– Я из ЧВК. Прошедшей ночью был раскол нашей льдины. Все десять человек персонала погибли, оборудование тоже затонуло. Даже резинку с мотором – и ту не смог спасти… Один я вот, к сожалению, спасся…

– А чем ваше ЧВК занималось тут?

– Этого я сказать не могу. Не могу, – твёрдо добавил человек в камуфляже.

– Слушайте, а ваше лицо нам знакомо! Кто вы? – сразу несколько офицеров обратились к чевекашнику.

– Ну, наверное, видели меня в прессе. Одно время я был популярен. Хотя сам славы не искал.

– Расскажите. Перекусите, что повар вот послал, и расскажите о себе.

 

***

«Бережённого бог бережёт» – мудрая пословица. И её дополняет и усиливает не менее рассудительное изречение «На бога надейся, а сам не плошай». Зная эти высказывания, предпримем что-то реальное для физического оберега предмета нашего внимания.

Сформировать караульную, охранную команду поручили мне. Команду секьюрити или службу безопасности, иначе говоря...

Вы можете спросить, почему мне? Отвечаю. Я назначен руководителем службы охраны Объекта. Я его так и буду называть – Объект. Полностью называть его не имею права. Кто знает, о ком речь, тот знает. Остальные пусть строят догадки. Я всю жизнь занимался охраной. На разных постах. Рядовым и не только. Я служил, а отслужив, получил приглашение от Объекта. Кто-то, видимо, посоветовал ему.

Объектом было поставлено условие – набирать в команду людей из представителей самых воинственных народов Земли. И самых разных. Есть племена и народы, у которых воинственность, жестокость, физическая сила и пониженный болевой порог являются неотъемлемой частью их культуры, их сущности. Это идеальные воины без страха и морали. Например, даяки и маори. Они хладнокровно отрубали головы пленённым врагам, а тела их съедали. Конечно, сейчас подобные анахронизмы недопустимы и неприменимы; современные воины подобные обычаи и приёмы не приемлют.

Языком общения для членов набираемой команды выбран русский или английский. Отбирать людей мне помогали специалисты из различных структур. Я же подбирал отрядников только из числа жителей России. Всю весну проездил. Финишную беседу с каждым кандидатом проводил уже только я. Добился такого права.

Финансирование нашего охранного подразделения взяли на себя силовики – армейские источники и фонды спецслужб. Если спросите, почему, отвечу – заинтересованность в Объекте.

Кроме нашего отряда из окружения Объекта можно выделить ещё одно подразделение, состоящее из обслуги – поваров, парикмахеров, садовников, компьютерщиков, водителей авто, механиков, электриков, слесарей, лодочников, кастелянш… Их труд Объект оплачивал из своих собственных средств.

Вообще жил он с размахом. Выстроил себе усадьбу. По аналогии со старинными подмосковными, знаете, Кусково, Абрамцево…

Имелась и ещё одна группа работников – секретари и помощники Объекта. Эти ребята были приставлены, а, следовательно, и оплачивались, различными издательствами. Они и задания получали от своих редакций. Проверяли и перепроверяли сведения. Караулили информацию, полученную от Объекта. Самому ему они были почти не нужны. Да это и понятно. Потребность в них уменьшалась в условиях развития телекоммуникаций. Объект частенько прямо говорил своим подручным:

– Не нужны вы мне. Я по электронной почте связь имею куда надёжнее.

Перечислять всех моих людей и описывать их достоинства не буду – много времени может занять. Скажу лишь, что всего нас в отряде насчитывается двадцать один человек. Назову лишь нескольких: гурх из Непала Притви Шах; Вильям от новозеландского племени маори; синх из Индии Халса; туарег Фирдаус – представитель таинственного «синего народа» пустыни Сахара; Австралия представлена бушменом Кейпом; бербер Абдулла…

Цыган Пеша… Предвижу ваш вопрос – цыгане разве воинственные люди? Нет. Ведь нельзя же считать воинственным народ, если его представительница когда-то нагадала тебе что-то неприятное. Цыгане имеют склонность к воровству, пользуются навыками гипноза, заклинают змей… И всё… Народ рома не воинственный, но вот Пеша – человек, заставивший задуматься. И даже очень. Меня цыган привлёк и покорил рядом своих талантов и умений. Я его нашёл в бродячем цирке. По югу России кочевала труппа цыган. Парень мог выйти против любого вооружённого чем угодно человека, имея при себе лишь кнут. С этим бичом он мог вырвать, выбить из рук любое холодное или огнестрельное оружие. Он мог придушить противника, свалить его с ног, при помощи того же кнута. Гасить сигареты щелчком хлыста он умел ещё в детстве. Искусно орудуя кнутом, он мог опустошить ваши карманы! У Пеши, по его же словам, не получалось лишь «забить гвоздь в стену. Уж больно хвост кнута растрёпанный». А ещё Пеша мог петь, виртуозно играть на скрипке и на гитаре… Ну, это уже несколько иное…

Думаю, что во многом у моей команды воинственность носит показной, даже показушный, бутафорский характер. Ведь использовать свои навыки, приёмы, умение и знания наши бойцы в полной мере не могут. Незачем… И запрещено. А вот покрасоваться перед посетителями в парадной форме с экзотическими доспехами…

Приняв в своё подчинение отряд я, что называется, «взял под козырёк». Тем не менее, старательно неся службу, я пытался докопаться до причин такого подхода к набору разных людей, людей разных рас, обычаев и воспитания... В мыслях своих, учитывая желание Объекта встречаться с посетителями усадьбы как можно реже, я пришёл к выводу, что пёстрый состав охраны сможет как-то рассеять внимание гостя и отвлечь от самого Объекта, собьёт настрой визитёра на разговор с Объектом…

Как вы понимаете, собранные ребята, относились к разным вероисповеданиям, имели разные привычки… У нас строгое правило – над другими религиями, языками, культурой не смеяться и не показывать пренебрежение к ним. При нарушениях – безжалостное увольнение.

Прошло немного времени, и мы приняли общий девиз «Хочешь общаться с товарищем – учи второй язык!». Ведь жить букой, бирюком, без общения редко кому нравится. Для желающих, а таковыми оказались почти все, были организованы языковые курсы.

Помимо традиционных для каждого средств защиты и нападения мы имели в нашем арсенале и современное вооружение – автоматы, снайперские ружья и даже пулемёт. Всё это оружие хранилось в караульном помещении. Каждый знал, как, используя считывающее устройство, войти в хранилище. На дежурства же предписывалось выходить, и это поощрялось, с диковинами типа сюрикены, духовые трубки, бердыш, лук, копьё, ножи джамбия и кукри, нунчаки… Но мы сами себе внушали, что вряд ли когда-нибудь применим имеющееся необычное вооружение, как и свои приёмы и навыки. Вряд ли…

Единственный из наших, кому разрешалось постоянно иметь современное оружие – калаш, – был суданец Самани, который ранее проживал в Сомали и воевал там с пиратами. Ему разрешалось иметь автомат АК-12, но без полного БК, то есть с запасом холостых патронов.

Примерно неделя у ребят ушла на знакомства, на запоминание имён. Бойцы отряда жили в одной казарме и общения между собой было не избежать…

Повседневная жизнь охранников монотонна и однообразна: отведённое количество часов «на посту»; регламент во всём – на сон, еду, тренировки и занятия, личное время. Свободные дни, отгулы – разрешались крайне редко. При нарушении правил, при самовольных отлучках – безжалостное увольнение. Но до этого не доходило. Народ подобрался дисциплинированный. Да и кто при таком щедром финансовом обеспечении пожелает нарушить правила?

Распорядок дежурств был в общем виде следующим.

Два человека в течение четырёхчасовой смены неотлучно дежурили в аппаратной, у экранов внешнего и внутреннего слежения. Внешний периметр охраны охватывал с помощью множества аппаратуры дальнего и ближнего радиуса действия ограду усадьбы; внутренние камеры слежения перекрывали всю охраняемую территорию.

Два человека постоянно дежурили «на калитке».

Четверо бойцов всё время находились на скрытых постах. Смена для них длилась шесть часов. И хотя уже выпал свежий снег, продолжительность смен пока не сокращалась. Ведь настоящие холода ещё не наступили.

При выходе Объекта на участок, а прогулки на свежем воздухе он очень любил, из дома высыпало ещё восемь человек караульной команды. Они занимали места вокруг озера. Часто при любой погоде Объект нашей охраны брал на пристани гребную лодку и катался на ней. Причём Объект не любил, чтобы его сопровождали на других лодках, скутерах, водных мотоциклах…

– Тут же природа, тишина, запахи кувшинок и водяных лилий… А вы вносите шум, треск, крики тревоги, ароматы паров бензина, – сердито замечал он.

Поэтому на воде никого из моих ребят не было. Они рассыпались по берегу, готовые в любой момент броситься в воду для спасения шефа, я хотел сказать, Объекта.

Как-то в холодную осеннюю погоду кто-то из охранников, кажется чеченец Мага, заявил:

– Не дай бог в такой холод оказаться в воде…

На что чукча Славка Несговоров заметил:

– А попробовал бы ты в Чукотском море среди льдин понырять за моржами. Вот там слово «холод» было бы более уместно. А ещё у нас – морских чукчей – проходили состязания – кто быстрее поднырнёт под айсбергом. Айсберг выбирали шаманы разных байдарочных общин и приморских стойбищ... – Глаза Славки неожиданно увлажнились. Не думал я, не гадал, что наш чукча настолько сентиментален…

Чуть ли не единственное, что разнообразило нашу жизнь и вносило в неё радостные ноты, – это соревнования. Это, если не считать недолгих концертов Пеши. Если проходили поединки по борьбе без оружия, то всегда побеждал я. Всё же чемпионство по нескольким видам единоборств сказывается. С оружием же в руках, выбираемым самими участниками, как правило, побеждал чукча. Общим оружием для соревнований бойцы единогласно выбрали лук. Славка Несговоров кроме лука применял ещё, что разрешалось правилами, аркан-путанку… Стрелы, метательные орудия, пущенные в него, чукча легко отражал или ловил. Даже бумеранг, пущенный аборигеном Австралии бушменом Кейпом, мог перехватывать только он. Стрелял же из лука так, что из двух стрел, пущенных одна за другой, последняя попадала в предыдущую и расщепляла её. Путанка – плётка-многохвостка, к концам «хвостов» которой были привязаны грузики. Если бросить её в убегающего врага, путанка стреноживает его и тот падает…

Пора уже рассказать вам об Объекте. Приоткрыть, так сказать, занавес…

Объект нашей охраны – предсказатель. Предсказатель, оракул, экстрасенс, гадальщик, ясновидящий, колдун – как вам угодно. Но видит он не все значимые события, не войны, не сдвиги тектонических плит, не подвижки континентов, не природные явления, не катастрофы, не эпидемии и не иные бедствия… А видит он лишь одно – смерть человека. Казалось бы, не новое для мира событие – факт смерти индивидуума. Тем более все люди смертны. Особенность чувств и ощущений нашего Объекта в том, что он предсказывает смерть кого-то за несколько дней до факта наступления её! Для человека и его ближайшего окружения, и не только ближайшего, смерть, конечно же, является событием, поворотом, зигзагом судьбы. Ведь каждый человек – это отдельная планета, отдельная вселенная со своим миром знаний, опыта и эмоций. И смерть его – взрыв, крах всего, пустота… Порой смерть отдельного человека – это тот же тектонический сдвиг. Сдвигом в сознании какой-то части человечества может быть это событие, называемое «смерть». Ведь чем больше популярность человека, смерть которого предсказана, тем большее потрясение испытывает человечество, точнее, его часть.

У Объекта не было друзей, не было подруг. Потребность же общаться с кем-то иногда появлялась. Видимо, ко мне он был расположен. И часто беседовал со мной.

Появление своих предсказаний, своих предвидений Объект объяснял так:

– Я вижу картинку – человека, окружённого цветами. Гора цветов окружает его. Проходит несколько дней и весь мир слышит, что в результате тяжёлой и продолжительной… Или узнаёт, что умер внезапно… Или после короткой огневой схватки… Или в результате бандитского нападения… Отчего человек умер или погиб – я не знаю, никак не чувствую, а потому и сказать не могу, своей смертью он умирает или не своей? Я знаю только, что он умрёт. Вот в этом я уверен. Это свойство – предвидеть смерть – появилось у меня после травмы головы, когда я побывал в автокатастрофе.

Ещё раньше я узнал, что в этой автокатастрофе погибли его жена и семилетний сын.

Конечно, в своих предсказаниях Объект сообщает лишь о кончине публичных лиц. О людях, по крайней мере, мелькающих на телеэкране и на фотографиях в СМИ. Это политики, члены правительств, крупные чиновники, спортсмены, поэты, художники, деятели кино, мастера сцены – актёры, известные музыканты, певцы… Но, во всяком случае, люди известные, популярные и не только в России, а возможно и в мире.

О финале судьбы рядовых граждан Объект, как правило, не знает. Не знает, так как никогда не видел и не слышал о тех, кто тоже иногда, как ни странно, покидает этот мир.

Как Объект получил известность? Иногда он вспоминал о том, как начал восхождение на вершину известности как прогнозист.

До автокатастрофы он работал журналистом. Был, по его же мнению, журналистом средней руки. «Серым некрупным млекопитающим, небольшим грызуном», по его же словам. Таким, что звёзд с неба не хватал, но был заметен. После происшествия на шоссе, после излечения от головных болей, он обратил внимание, что перед его взором стали появляться красочные картинки, похожие на яркие, сочные фотографии известных людей. Фото известных людей в окружении многочисленных цветов. Память на лица у него была отменной. То есть он узнавал этих людей. Да и трудно не знать людей, которые у всех на слуху и на виду. И вот он заметил, а заметить это было несложно, что виденное им в окружении цветов лицо через считанные дни объявляется умершим… Поначалу он не доверял себе, сомневался, много раз проверял себя, перепроверял… Нервничал, когда сообщений о смерти долго не было, но ведь он видел море цветов и человека… Со временем убедился в правоте и достоверности своих видений. Это придало ему уверенность. И он стал приносить в редакции, где его знали, лист бумаги с фамилией и именем. И утверждал при этом:

– Человек по фамилии Джек Руби – не жилец. Он скоро умрёт…

– Как скоро? – спрашивали его.

– Через считанные дни, – был ответ.

Поначалу над ним смеялись, подтрунивали. Даже хохотали в голос. Его унижали. Ему не верили. Да и кто поверит в информацию о здоровом внешне человеке с утверждением о почти мгновенной его смерти?

Не сразу завоевал Объект в заинтересованных кругах авторитет и признание, не сразу.

Когда смеяться в редакциях перестали, а стали ему верить, безоговорочно верить, развернулась ожесточённая борьба за право публиковать его прогнозы. Издательства наперегонки пытались перебить друг друга высокими гонорарами. Ведь сенсационные новости влияют на тираж изданий.

А затем в дело вмешались органы, в то время КГБ.

Был определён такой порядок работы Объекта и прессы. Объект приносит свои опусы, как их называли в спецслужбах, в редакции, в издательства. Но те не могут запускать полученный материал в оборот. Нет. Запрещено! Из редакций или издательств передают не бумагу, а уже документ, а это документ, и они знают, куда его передавать. А уж там принимают решение о времени придачи сведений гласности, передаче сведений, отражающих факт смерти. Только тогда уже трубит пресса, трубит телевидение, трубит радио… Все трубят… Только тогда поют на разные голоса корреспонденты, дикторы, эксперты… Но ещё до опубликования известия, этого потребовал Объект, издательства и редакции перечисляют Объекту гонорар. Ведь вести всегда бывают верными!

Самыми первыми в списке «клиентов» Объекта были поэт Эмиль Кроткий, философ Абрам Деборин и лыжник Фёдор Терентьев. Это был 1963 год. 1963 год стал годом дебюта Объекта как предсказателя, чьи прогнозы впервые появились в средствах массовой информации. 1963 год запомнился Объекту как год большой жатвы костлявой старухи с косой в артистическом мире, в мире искусства. В течение этого года скончались Жан Эме, Яков Эшпай, Эдит Пиаф, Николай Асеев, Александр Гаук, Григорий Ярон… Покинули мир Владимир Дыховичный, драматург, и Пётр Вершигора, писатель и партизан… Вообще участников и героев Отечественной тоже было очень много. Видимо, сказались многочисленные душевные и физические раны. В самом начале своей карьеры, в знаковом 1963, рассказывал Объект, он появлялся в знакомых редакциях с информацией о клане Кеннеди. Помните? Джон Фитцджеральд Кеннеди – президент США до 1963 года. Не верили. Никак не верили. Но вот после этого случая редакции и издательства стали охотно помещать в печати данные Объекта, получив отмашку разрешающего органа.

Напомню, что значительно позже в прессу ушли сведения уже о брате Джона – Роберте, министре юстиции США до 1968 года. Ещё позже – о сыне Джона, погибшем в авиакатастрофе, о смерти внучки Роберта и уже её сына… Помимо этой трагической цепочки Объект представил ещё в 1963 году редакциям информацию о Ли Харви Освальде – официально названном убийце Джона Кеннеди.

А помните о смерти Улофа Пальме – премьер-министра Швеции в 1986 год? Объекту и тут долго не могли поверить. Уж больно нелепым казалось сообщение об этом. А ведь сообщал он за три дня до факта наступления события, до убийства Пальме.

Иногда знание спецорганов и политической элиты о предстоящей смерти зарубежных политических деятелей за несколько дней позволяло воспользоваться этим и использовать эти сведения в своих интересах. Об этом Объекту иногда доверительно сообщали, да и сам он мог порою заметить какие-то изменения в межгосударственных отношениях…

Можно вспомнить об информации Объекта о смертях плеяды членов Политбюро: маршале Гречко (1976 год), Кунаеве (1978 год), Машерове (1980 год), Суслове и Брежневе (оба в 1982 году), Андропове и Устинове (оба в 1984 году), Черненко (1985 год), Громыко (1989 год).

В то время ему снизили оплату труда со словами:

– Да в них, в кого ни ткни, не ошибёшься.

На что Объекту пришлось поднять голос:

– Вот вы сами и угадывайте теперь, кто будет следующим. Согласны? А мне и без вас есть к кому обратиться…

Последнее из его громких сообщений, вы помните, было о смерти сенатора США Макензи в 2018 году.

О конце жизни эстрадных звёзд он сообщал довольно часто. Как и о скорой смерти больших спортсменов.

Интересно, но многим читателям, слушателям и зрителям казалось, Объект знает не только дату твоего расставания с жизнью, но и определяет её. Он казался людям садовником, ухаживающий за генеалогическими деревьями жизни многих, если не всех, людей. А как иначе не поверить? Ведь Объект утверждает, что лицо умрёт. И оно умирает.

Боясь за свою жизнь, жизни близких, пытаясь продлить эти жизни, многие заметные и не очень люди старались добиться встречи с Объектом, добиться расположения его.

Вот поэтому возле Объекта нашей охраны, вокруг усадьбы, всё время кучкуются толпы людей. Все они хотят встречи. Все хотят отодвинуть дату своей смерти или смерти близкого. Все хотят подружиться с Объектом. Вот тут-то нам и приходится их сдерживать. Понятно, что все, кто стремился к встрече с Объектом, нас считал заносчивыми и неприступными.

Если есть бог на земле, считали многие в народе, то это, конечно, он – Объект.

И люди хотели увидеть Объект хоть на секундочку. Чтобы передать ему записочку, сказать благодарственное слово, многозначительно подмигнуть…

Им это сложно было осуществить. Мне же, по роду своей деятельности, приходилось общаться с ним ежедневно. Часто и не видишь его, но слышишь: голос был слышен сквозь открытые окна его кабинета. Например, он ругал цифровиков:

– Вам сложно наладить интернет? Наладьте! Невозможно тащиться с такой скоростью! Я на хромой собаке скорее дотащусь до редакции, чем с вашей электронной почтой.

Последнее время он редко выезжал в редакции или в «адрес», как он называл спецорган. Зачем? Ведь теперь есть интернет.

На конных прогулках Объект всегда сопровождал калмык Аршан или осетин Тотр.

Я же постоянно бывал свитой Объекта в пеших прогулках.

Его любимая поговорка, и он часто произносил её: «Вскрытие показало, что больной умер от вскрытия». Говорит и сам же смеётся своей шутке.

На прогулках от него можно услышать неожиданные вопросы.

– В названии какого города слышно звякание меди?

Мне остаётся лишь пожатие плечами. Много городов я знаю, но ответа у меня нет.

– Вот проговори несколько раз «Джезказган», «Джезказган»… А какие российские города были, и это совсем недавно, столицами соседних государств?

Почему-то многие вопросы Объекта имели географический уклон. Он как-то сказал, что если бы не учился в своё время на журфаке, то пошёл бы на геофак.

Я стал мысленно перебирать столицы азиатских республик, столицы государств – бывших наших республик на западных границах и не смог ответить и на этот вопрос.

Он, посмеиваясь, пояснил:

– На заре советской власти Смоленск был столицей Беларуси, а Оренбург – столицей Казахстана.

Как-то Объект завёл речь о своём кумире – великом русском путешественнике Пржевальском Николае Михайловиче.

– Пржевальский предпринял несколько походов в Тибет. Собрал богатейшие коллекции флоры, фауны. Коллекции минералов и камней… Составил карты местностей, которые раньше были белыми пятнами для нашей науки… Дал описания глубин и скорости течения рек. Дал описания характера дорог, их пропускной способности и основы полотна их…

На первую свою экспедицию ему удалось получить финансирование от Императорского Российского географического общества, членом которого он состоял, и от Военной академии при Генштабе, которую он окончил. Но собранных средств оказалось недостаточно. Знаете, – Объект обращался ко мне, – как он достал недостающие денежные средства?

– Нет, не знаю и не догадываюсь.

– Успешная игра в карты помогла ему в этом. В его экспедициях принимало участие самое большее три десятка казаков и военных. И вот этими силами он успешно оборонялся, а то и обращал в бегство сотни вооружённых хунхузов и прочих бандитов.

Долгое время жизнь наша в усадьбе текла спокойно и размеренно. Даже безмятежно. Вахта, языковые курсы, вождение различных видов транспортных средств: сухопутных, водных, воздушных. Жизнь проходила ровно, без стрессов, без тревог и волнений до того времени, когда наша усадьба и все мы, проживающие здесь, не подверглись внезапно нападению разъярённой толпы. При этом мы физически чувствовали ненависть людей. Нападение было вызвано тем, что где-то просочилась, протекла… и через СМИ стала достоянием гласности новость: «Через считанные дни умрёт наш общий кумир, всенародный баловень…».

Кумиром, идолом толпы был собирающий полные стадионы певец. Да, от него без ума было население страны, да и многих других государств. И не только молодёжь ломилась в залы и на стадионы. Зрелые люди тоже были заражены небывалым фанатизмом.

В печати было грубо сообщено о кончине. Так грубо, цинично и хамски, что при этом сообщение задело, расстроило, затронуло тонкие душевные струны людей и разожгло толпу. Ибо это уже были не люди, а неуправляемая озлобленная и разгневанная толпа.

Почему-то решили, что так неумно, резко и дубово отозвался о смерти певца Объект.

Нападение на нас было неожиданным, дерзким и страшным. Разъярённая толпа – это ужас, это – стихийное бедствие. Напали на усадьбу настолько внезапно, что караульное помещение оказалось в их руках. И массу огнестрельного оружия мы не смогли уничтожить или изъять. Но никто из нас не дрогнул. Все приготовились если не к короткой схватке, то к боестолкновению. Но последовал приказ Объекта:

– Не убивать людей! Строго-настрого! Не бить никого из нападающих! Старайтесь не трогать никого из толпы! Ни одного человека! Разрешается лишь обороняться! Надо продержаться до прихода ОМОНа! Я им звонил! Вызвал! Скоро будут!

Приказ Объекта был, безусловно, разумным – ведь нельзя, чтобы пролилась людская кровь. Вот поэтому приказ босса я продублировал:

– Бойцы! Нам можно только обороняться! Не атаковать толпу!

Никто из моих ребят не отступил, не умчался на квадроцикле, не улетел на воздушном велосипеде или на дельтаплане вертикального взлёта… Индивидуальный самолёт стоял заправленный… Подземный ныряющий танк не двигался….

Каждый из бойцов стоял и участь свою готов был принять стойко…

Из толпы стали раздаваться выстрелы.

В ответ из наших рядов поначалу не было даже устрашающих криков и гримас маори Вильяма и гурха по имени Шах. Все наши стояли молча. Стояли молча, встав в один в ряд. Масай Коною, так тот даже не смотрел в сторону толпы. Коною стоял в типичной позе для саванных жителей – обняв ногой своё высоченное копьё. Щит, оббитый шкурой льва, он отбросил в сторону.

Но вот у цыгана Пеши, похоже, сдали нервы, и он не стал ждать развязки, бросился к конюшне, понятно, чтобы оседлать любимого коня, но не добежал несколько метров – скосили пулей. Почти тут же Аршан повторил его путь к любимым лошадям. И его конец был такой же.

Ингуш Идрис буйствовал, рядом с ним сражался сирийский курд Али, а потом всё стихло.

Мага, чеченец, долго и успешно оборонялся, прорвался к конюшне, оседлал коня и, джигитуя, вооружённый кинжалом, не подпускал к себе никого из нападавших. До того, как он прорвался к конюшне, спина к спине с ним сражался наш пластун из терских казаков Кузя Соловей, фланкируя шашкой. Долго никто не мог достать их, но вот выстрел и оба они свалились замертво. Один с коня, другой сам по себе.

Японец Аки из старинного самурайского рода сначала только оборонялся своим мечом, потом не выдержал и зарубил кого-то, нарушив приказ. И тут же зарезал себя, выполнив не сэппуку и не харакири, о которых он рассказывал нам, а просто полоснув себя мечом по горлу.

Бразилец Давид бросился к пруду, а нёсся к нему он с такой скоростью и так ловко, что никто не смог ни догнать, ни сбить его с ног. А таких охотников хватало. С дубинками, с палками. С ружьями… Выстрелы были слышны. И довольно часто. Вот он добежал. Нырнул в водную стихию. Он – ловец аллигаторов, кайманов, гавиалов и анаконд… Нырнул и… больше я его не видел.

Правда, тут вскоре я потерял сознание.

До этого я схватил Объект в охапку и засунул его в щель паркового грота. Сам же я полностью скрыться не смог. Бок и рука были видны. Вот этой рукой я и отмахивался от нападавших. И вот именно эту руку мне потом и отняли, из-за того, что плечо было изрублено боевым топором-секирой…

Других ребят я не видел. Позже уже узнал, что каждый из них умер от большого числа ран. Я вот не умер…

Да, чукча Славка остался живой. Без единой царапины. Он смог зарыться в сугроб. Позже он сказал мне, что накануне, в лунную ночь, он услышал бубен шамана, который ввёл его в транс. Он стал испытывать неописуемый страх и под утро нашёл единственный способ спрятаться от охватившего его ужаса – в сугробе. Находясь под снегом он даже не знал о происшедшем нападении на усадьбу; он спал долгим крепким сном, в который его вогнали, как он утверждал, настойчивые ритмы бубна. Я уверен, что Славка не струсил и не врёт. Эти чувства ему не свойственны, как и всем чукчам.

Объект же остался в живых, но свой дар, свои способности предсказателя он утратил. Врачи пояснили, что это от стресса.

Бог оттолкнул, отринул его. А ведь совсем недавно им же был нежно поцелован.

А мне поставили протез. Это вместо руки. И таким меня определили в ЧВК. Теперь вы вспомнили, наверное, где могли меня видеть?

 

***

В кают-компании ПЛ капитана Ершова своим чередом идёт своя жизнь.

– Мичман! Верни мой кортик! В субботу на берег в увольнение пойду!

– Капитан! С рубки сообщают – человек за бортом!

– Кто же это учудил? Перед самым погружением!

Свет включили.

Вахтенный офицер привел в кают-компанию «утопленника». Им оказался матрос Курочкин.

– Вот он, хорошо, что сразу же вытащили!

– Ты что это, какао твое из Макао, как ты в воду-то попал? Соскользнул? – спросил боцман.

– Михалыч, нет. Нырнул за сиреной, красива-а-а-я, сил нет!

– А простудишься, какао твоё из Макао? Быстро в лазарет! Хвати вот спирту! Заснул на вахте?

– Я не пью, Михалыч!

– Я много не пью… из маленькой посуды, так? – задал вопрос кто-то из офицеров.

– Нет, действительно, не пью. А простуда меня не возьмет – я ведь морж! Нет, не спал, вроде бы. На мою Марину сирена похожа, просто один в один! Пойду!

– Ребята, а не особо одаренным ли он стал? – спросил, крутя пальцем у виска, старпом.

– А наверху у нас кто? – вопрос был задан капитаном.

– Я сейчас иду, – сказал вахтенный офицер Петин. – А вон сверху, с вахты, летит матрос. Что случилось, Агапов? Опять русалка? Или ещё один петух?

 

***

– Никак нет, товари… Там, там, две лодки, гребные лодки и восемнадцать человек!

– Поднимай тревогу, вахтенный! Караульная команда – все наверх!

Через семь минут начальник караульной команды лейтенант Крючков спустился в кают-компанию. Докладывает капитану:

– Капитан! У лодки, по правому борту, две академические восьмерки. Они сцепились веслами, так и пришвартованы. По-русски не говорят. Гребцы в майках. По-моему, мороз их не берет. Может, у них там считают, что глобальное потепление уже наступило? Они, похоже, ещё пребывали в обволакивающих теплом парах Гольфстрима. Наши действия, капитан?

– Давай, Крючков, заводи их сюда. Вахтенный! Черкасов! Врача сюда! И переводчика! Кто у нас языками владеет, какао твое из Макао?

– У нас кок проходил стажировку во Франции. Знает по-ихнему! Он там крем-брюле учился жарить.

– Кока давай сюда, а еще старпома давай – он на курсы английского ходил. К Академии готовится! А старпом-то здесь!

Вахтенный офицер заходит в кают-компанию, обращается к капитану:

– Наверху матросы у меня. Пленники идут сюда в сопровождении караульной команды. А лодки ихние очень просят эскимосы. Отдать?

– Что еще за эскимосы? Откуда они-то тут взялись? Что это за массовка? Почему я не знаю? Акустики куда слушали? На посту кто был? Неужели гребков не слышали или мотора?

– Акустики все здесь! А эски только что приплыли. Вот сразу и докладываю. Китобои они. Говорят, им по радио эскимосы из Скандинавии про гребцов все сказали. Они отслеживают их от самой Европы. Похоже, приборы cпутниковой навигации и спутникового обнаружения у них не хуже наших! Лодки уж больно хороши, говорят, надежные.

– Ну, у нас эллинга с собой нет. Лодки обузой для нас будут. Отдай им лодки.

– Капитан! Там, наверху, полно канатов, весел, спасжилетов плавает, – обратился мичман. – Мне весла не нужны – двигатель у нас есть и исправен; а вот остальное все пусть эскимосы выловят, да в каптерку занесут! Можно?

– Копите на продажу, мичман?

– Как можно, капитан! Восстанавливаю прорехи в хозяйстве!

– Ладно! А дай-ка этим парням фуфайки, халаты рабочие, тельники – что можешь!

– Капитан! Это же только моль разводить – они же мокрые!

– Выдать!

– Слушаюсь!

– Мичман! Там спасательные круги еще болтаются в воде. Их не надо собрать?

– У меня на лице своих кругов под глазами хватает. А за те я не отвечаю. Лично мои не бросались!

– А что еще у вас, коллега, на лицевом счету?

– Не волнуйтесь, господа, все сосчитано и учтено!

В кают-компанию набиваются все, кого ожидают – кого привели, кого вызвали, а кто и сам пришел. Становится тесно и жарко.

Капитан:

– Караульной команде не уходить. Автоматы – наготове. Вишь, какие они амбалы, Джеймсы Бонды. Такие в момент нас скрутят. У них рулевые только с нас ростом. А эти… шпионажем попахивают! А что, вот тема – дрессировка белых медведей в военных целях! А почему у них трое людей обожженных, спрашивали?

– Капитан, это же негры.

Старший помощник командира лодки задал гребцам несколько вопросов по-английски.

– Капитан! Они из Кембриджа и Оксфорда. Оба университета в Англии. Вся их учеба – это сплошь соревнования, состязания и борьба. Они с регаты – сцепились веслами, и в порыве соперничества их Темза вынесла сюда. Так говорят. Как – они не заметили. У них драки временами вспыхивали.

На что последовал вопрос капитана Ершова:

– А они не пьяные? Спроси. А ты, Качанов, осмотри их. Вахтенный! В протокол занести все!

– Есть!

– Трезвые. А может в драке хмель вышел. У нас в деревне тоже на речке пацаны дрались. Драчуны сражались, кровянку тут же смывали и смывались те, кто хотел отсидеться в камышах. Были на деревенской регате свои ренегаты, – сказал доктор.

 В кают-компании становится шумно. Слышны голоса:

 – С такими мускульными данными и я мог бы разогнаться, не остановишь.

 – Вот скоро выйду на пенсию – буду на выходе из Темзы сачком гребцов ловить. Главное – рекламу грамотно подать.

 В кают-компанию протискивается радист:

– Мой капитан, шеф! Радиосеанс с Центром! Юстус – Алексу и… наоборот. Если быть точнее, то там сказано «База – Ершову».

Убегает.

– Как в воду смотрел! Хотя я эту воду сегодня даже в перископ не видел… Вот свалилось на мою голову… Обстановочка: с одного борта – человек за бортом; с другого борта Кембридж с Оксфордом. Эскимосы – вот единственный на земле цивилизованный народ – побыли и ушли, раз мичман, я смотрю, уже здесь. Что докладывать наверх? Ума не приложу! Ведь утаивать нельзя! Сразу ведь крутые меры примут!

В кают-компании снова появляется голова радиста:

– Мой капитан! Из центра только один вопрос – на льдине соревнования по бегу, эстафету мы уже проводили?

Капитан:

– Скажи, что нет – метеоусловия не позволили.

Радист убегает.

Капитан:

– Снять, может, и не снимут меня. Дефицит в кадрах. А вот в спирте строго ограничат! – и обращаясь к старпому: – Старпом, ты специалист по докладам. Придумай, в качестве подготовки к Академии, как сказать об инциденте разумно!

 

***

Та же полынья. На палубе подлодки никого нет, люки задраены. Постепенно лодка погружается в ледяную крупу и уходит под воду.

Лодка в походе.

В каюту капитана стучится старший помощник командира подводной лодки.

– Входите! – раздаётся голос из-за двери.

– Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга, можно к вам?

– Можно, можно, конечно, можно! А почему так официально, Виктор Алексеевич?

– Там один из загорелых иностранцев называет себя адмиралом и просит вас, Евгений Николаевич, его принять.

– Адмирал – это имя его или звание?

– Он негр – это уж точно! Сказал, что всё вам скажет.

– Да? Ну, проси его. Ты единственный, Виктор Алексеевич, кто может понимать их. Будь уж при этой встрече, ладно? Только после этой встречи зачитай и вывеси в кают-компании радиограмму:

«Пресс-бюро Штаба Северного флота. Североморск Мурманской области, ул. Корабельная, д. 1а. Моряки Северного флота Мирон Дмитриевич Кряжев, Пётр Васильевич Уколов, Игорь Иванович Хохряков, Ибрагим Аланович Бицоев, Артём Русланович Барабанов во время своего отпуска активно помогли в оперативной работе Управлению уголовного розыска по Мурманской области при поимке опасных преступников, выполнив свой гражданский долг. Начальник УМВД России по Мурманской области генерал-майор Зайков В.Н.».

– Так точно! Готов быть при встрече! А письмо о ракетчиках – вот все обрадуются

Через пару минут старший помощник командира подводной лодки входит с огромным негром. Негр одет в матросский бушлат, по цвету не отличимый от цвета его кожи.

Далее приводим суть разговора между иностранцем и капитаном, выпуская вопросы, реплики и фразы старпома.

– Мне сказали, что вы адмирал. Это звание или имя?

– Скорее всего, это предназначение. Я всё вам расскажу!

– Сначала скажите мне, как вас всех разместили, как накормили на корме? У нас именно на корме кубрики, где вы обедали.

– Спасибо, капитан! Всё очень хорошо!

– Согрелись?

– Да, да. Никогда бы не поверил, что при поездке в Англию придётся испытать такой холод, такой мороз!

– Но то, что это не Англия, а Россия, вам уже сказали?

– Безусловно! А скажите, капитан, ведь несколько месяцев самостоятельного плавания – это тяжело?

– Видите ли, что такое автономное плавание? Это монотонная жизнь, одно и то же, монотонная работа, одни и те же лица, одни и те же маршруты… Даже каждую ступеньку трапа и ту знаешь как родную… В пище – и то замечаешь все повторы. Поэтому она у нас разнообразная. Короче, жизнь становится бесцветной, тусклой, убаюкивающей, однотонной… Мы сами, по мере сил, придумываем возможности прервать это однообразие. Порой эти придумки нелепы – особенно так кажется со стороны. Вот, скажем, на прошедшей неделе в кают-компании был в ходу «Час вопросов» или «Вечер вопросов». Там любой желающий мог задать вопрос или вопросы. Тематика – политика, перспективы, люди, события, прогнозы нашей жизни или планеты в целом, отдельных стран. До межполовых отношений мы не скатываемся, хотя они волнуют всех. Обсуждаемые вопросы заставляют думать, заставляют повернуть мысли несколько иначе, под иным углом. Заметьте, мы задаём только вопросы, и никаких ответов. Странно вроде бы, но все довольны. Ответы каждый держит в себе…

А вот у меня назрел вопрос к вам. Вы могли бы на карте, вот в этом атласе показать вашу страну?

– Да.

Показывает. Потом поясняет:

 – У нас, как вы видите, сухопутная страна. Население – охотники и скотоводы. Ландшафт – пустыня, да жалкая роща пальм. У нас даже озерца-то толкового нет! Три речушки с крокодилами. Самый глубокий водоем – лужица, Розовое болото, где бегемоту по колено будет! Всю жизнь самой большой ценностью у нас считалась вода. Этим, наверное, и объясняется наша любовь к водным видам спорта. Нас приехало в Англию трое – король, я – адмирал его флота, и королевский повар. Всех троих вы, капитан, видели у вас на борту.

– Король на борту? Ему нужны особые условия приёма? Если так, то я не смогу их оказать. Мы не на дипломатическом рауте. Вы волей судеб оказались на военном корабле. Не могу сказать, что вы – пленники! Это совсем не так! Ваш статус, скорее всего, – гости с ограниченной возможностью передвижений. А это, в свою очередь, вызвано спецификой ограниченного пространства и тем, что наша лодка является режимным объектом!

– Капитан! Ничего особого нам и не надо. Наоборот! Если вашему коку нужен помощник, то он – с нами!

– Спасибо! Потребуется – сообщим! А почему болото называется Розовым? Из-за клюквы?

– Болото так назвали из-за перьев и пуха фламинго. Капитан! Могу ли я, как флотоводец своей страны, скажем, постажироваться, посмотреть, как вы распоряжаетесь в своей рубке?

– Нет, не смогу удовлетворить вашу просьбу, адмирал. Помимо сказанного уже добавлю, что никаких маневров выполнять мы не будем. Мы идём прямым ходом в базу. Всплытие предстоит, но оно для вас неинтересно – ведь глубинных вод у вас в стране нет? Да и зачем, вообще, скажите, в вашей пустынной стране флот?

– Пока глубоких вод у нас, действительно, нет. Все эти вопросы по поводу флота мне обычно задаются на дипломатических приёмах у нас в стране, да и в Британии.

Что тут сказать? Не видят люди ни тенденций, ни фактов, ни событий, ни будущего!

А участившиеся случаи наводнений, затоплений, подтоплений, цунами, разливов и оползней?

Мой ответ: «Кто имеет, тот и владеет!» Кто имеет, кто располагает знанием, статистикой, наконец, тот и средство спасения имеет!».

Случись у нас какая водная напасть, когда вода вдруг стеной встанет, когда волна нечаянно нагрянет, – мы уже готовы! Мы уже на волне плаваем, качаемся, наслаждаемся… и свысока смотрим на остальной мир! Потому, что мы – спаслись! И не надо на домашнем гепарде куда-то мчаться, чтобы успеть укрыться!

Ведь грохнет-то внезапно и – все! Не успеешь!

Потому и живем все время в некотором напряжении. Все время. Даже на бал идем или на другой праздник королевской четы, а сами смотрим, не сочится ли где вода, не выступает ли где она на стыке тектонических плит?

Заявляю, что мы всегда готовы! Весь флот, абсолютно весь, в виде королевской яхты, до последнего винта готов! Все готово! И все в полном порядке. Когда я одет в свой парадный мундир, то горят на мне позументы и пламенеют награды! Блестят на плечах эполеты! Сверкает кокарда на моей адмиральской фуражке! А бриллианты на кортике? Так глаза и слепят! Смотреть невозможно!

Поскребли мы в казне, собрали деньги, заказали в Голландии и построили яхту.

Короля своего старого как я убедил? Говорил, что когда понадобится плавсредство, времени не будет на постройку; инструментов нет, умельцев нет, материалов нужных нет, последнюю сотню пальм жалко, чтобы ковчег строить.

Я не Ной, потому и не ною теперь.

Не буду же я всем рассказывать, что в действительности склонило нас к строительству яхты. Мы с молодым королем росли вместе. Колдун племени нам в присутствии старого короля прочитал по древним книгам, что в нашу пустыню вернется море и его будут бороздить корабли. В возрасте четырнадцати лет будущий король поклялся на крови, что если он когда-либо станет во главе государства среди множества претендентов из числа своих братьев, то он в честь этого события обязательно совершит постройку яхты, а меня, его друга, произведет в адмиралы.

Так всё и произошло. Пятнадцать братьев короля учились в России, в Москве, в Университете имени Патриса Лумумбы. Учились и все женились на русских красавицах. Этими поступками каждый из них лишил себя возможности стать королём.

Мой же король, самый младший из братьев, по совету того же колдуна поехал учиться в Британию на врача. Вместе с ним поехали и мы – два его друга. И он своим отцом уже провозглашён королём. В свою очередь я назначен адмиралом королевского флота.

– Спасибо за визит, адмирал. Передавайте морской привет своему королю!

Спустя полчаса капитан, посоветовавшись со старпомом, отправил на берег радиограмму о том, что на борту подлодки восемнадцать человек, потерпевших крушение. Потерпевшие – представители Великобритании.

 

***

ПЛ К-129 всплыла, как и положено, перед входом в базу. На заснеженном берегу гавани, у причала подводных кораблей, стояла группка встречающих. Это были жены, матери, невесты и подруги офицеров и моряков подводной лодки капитана второго ранга Евгения Николаевича Ершова.

– Дети, похоже, в яслях да в школе, – заметил один из вышедших на палубу вахтенных матросов другому.

Звуки сирен трёх санитарных машин, въезжающих на пирс, вспороли тишину сонной гавани и эхом затерялись среди белеющих в тумане сопок. Встрепенулись дремлющие на воде чайки. И снова на гавань опустилась тишина.

Ленивые белые чайки перед недолгим полётом с трудом оторвали cвои грузные тела от чёрной воды.

Круглый шар головы тюленя поплавком выскочил на поверхность воды. Тюля окинул взглядом всю гавань. Увидел огоньки маячков у входа; ПЛ с бортовым номером 310, подходящую к пирсу; пустые глазницы фонарей бакенов, болтающихся на воде; полет сонных чаек в количестве трех единиц… Все было не внове тюленю. Он нырнул в глубину, сверкнув на миг лоснящейся спиной, туда, где была активная жизнь: опасности, погони, пища, самка – в свой водный мир.

Чип, вживленный в тюлю, успел мгновенно передать на сервер береговой охраны сообщение:

«В базу вошла ПЛ К-129 проекта 629 с бортовым номером 310 капитана второго ранга Ершова Е.Н. Экипаж здоров и сыт. Настроение ровное. Суммарный остаток спирта на борту – 600 грамм. Из подотчётного команде инвентаря отсутствует кортик морской, заводской № 2006372.

Во внутренних помещениях К-129 восемнадцать посторонних лиц, классифицированных как сюрприз стихии. Потенциально опасны: все имеют высокий уровень образования; абсолютно трезвые.

Заметно выделяются трое: оcобым кожным покровом; амулетами, похожими на зубы полярной акулы; знаниями четырёх языков и восьми диалектов. По знаку зодиака – Рыбы. Отличительные качества: врождённая водобоязнь; хорошо переносят жару. А какао у них из Макао».

Тюля, оснащённый средствами электронной фиксации и передачи данных, не просканировал, что от пристани подводных лодок рвануло несколько отдельных льдин. И Тюлю можно понять – чего это он не видел в районе припайных полей? Там, где обычно не происходит ничего. Где не бывает перемен в любой сезон.

Репродуктор громкой трансляционной связи К-129 затрещал, заперхал и вместо ожидаемой, как обычно, мелодии вальса «Амурские волны» тишину вдруг разорвал сиплый голос капитана Ершова:

– Дети! Что за ажиотажная обстановка? Что у вас за безобразные увлечения: к льдинам с досками принайтованы канистры для гонок по акватории? Вижу по следам горения на дереве и льдинах, что вы делаете – поджигаете бензин в канистрах, чтобы, надо полагать, летать по гавани этакими кометами с огненными хвостами, подпрыгивая и взлетая. Вы что творите? Это опасно! Это опасно для вас, прежде всего. Кроме того, вы создаёте аварийную ситуацию на воде! И вы затрудняете маневрирование судов. Вылезайте! Ребята! Давайте-ка, пока все целы, праздник возвращения перенесём на берег!

– Во дают! – эти слова одновременно произнесли два вахтенных матроса. Причём интонации одного выражали осуждение, а другого – крайнюю степень восхищения и радости.

Хотя лодка давно уже шла в надводном положении, капитан Е.Н. Ершов наблюдал за обстановкой, глядя в окуляр перископа, находясь в рулевой рубке.

Сразу после всплытия, вместе с двумя вахтенными матросами наверх поднялся робот-автомат. В бачок со стеклоочистителем он выжал каплю спирта, протёр объектив перископа и вытер его сухой фланелью. Вот почему картинка мира перед капитаном второго ранга была ясной и чёткой.

Но такая картинка продержалась недолго. Заряд снега моментально покрыл всё вокруг белой пеленой и залепил объектив перископа. Поднялась пурга и хороводами закружились снежные вихри. Но очертания плавающих льдин ещё угадывались. Можно было разглядеть, что плоские льдины мгновенно наросли и превратились в выпуклые снежные образования. Потом формы их стали похожи на лодочки. И вот эти лодочки также стали пухнуть, наращиваться, прирастать нагромождениями, которые легко можно было принять за крылья и шеи.

– Гуси, – дыхнул в микрофон Евгений Николаевич. – Нет, лебеди, – почти сразу же поправил он себя.

Действительно, льдины стали походить на лебедей. Грациозных белых лебедей. И птицы эти поочерёдно становились «на крыло». Буквально. Затем создавалось впечатление, что они очень легкими пёрышками отрывались от воды и взмывали вверх, где исчезали в зимнем ватном небе…