Виктор ФРОЛОВ 
Виктор ФРОЛОВ
КРАСНЫЕ ТУФЛИ
Рассказ
Опять ему виделся этот сон: пара красных туфель-лодочек на каблуке-шпильке, стоящих рядышком на слегка примятой зелёной траве под раскидистой елью. Порыв ветра, и сухая веточка падает на туфли…
Он проснулся от духоты и ощущения сухости в гортани. Дневная жара если и отступила, то совсем чуть-чуть. Несмотря на распахнутые настежь окна, ночь не внесла прохлады в разогретый небывалой двухмесячной жарой дом.
Не жара, что-то другое пробудило, заставило встревожиться. И тот неприятный сон, всегда влекущий за собой тягостные воспоминания о цепи давних событий, которые он предпочёл бы забыть навсегда, в насыщенной беспокойством ночной атмосфере приобрёл совсем уж зловещий оттенок.
Что-то странное поразило его: непонятные отблески света, проникающие в спальню, то на миг освещали помещение, то отступали под натиском мрака. «Что это, уж не пожар ли в доме напротив? – кольнула мысль и сменилась другой: – А может быть, всё проще – фонарь на столбе возле ворот начал по какой-то причине мигать?».
Евгений Семёнович поднялся с кровати, подошёл к окну. Выглянув, он поразился величию и таинственности необъяснимого явления. При полном безмолвии спящего дачного посёлка, всё пространство над горизонтом, насколько позволял обзор с высоты второго этажа, вспыхивало белыми сполохами света, периодически появлявшимися и также внезапно гаснувшими. Далёкая гроза? Но нет, на отблеск молний это сияние небес не походило. Световые вспышки возникали горизонтально и, меняя интенсивность, исчезали в абсолютной тишине. Как бы не напрягал слух, ничего похожего на отдалённые грозовые раскаты расслышать не получилось.
Сколько стоял он так, любуясь и ужасаясь, – десять, двадцать минут? Взглянуть на часы не сообразил. А зарницы всё не прекращались. При звёздном небе и безветрии вдруг закрапал дождь. Его крупные и редкие капли совсем недолго побарабанили по жестяной крыше веранды, после чего восстановилась тишина.
Он вернулся в постель, но уснуть до рассвета так и не смог. Красные туфли на зелёной траве. Это случилось очень давно, и всё было так страшно…
* * *
По чистенькому, обрамленному белой разметкой шоссе со множеством постов госавтоинспекции они миновали Архангельское. Перед коваными воротами, укреплёнными на белёных каменных столбах, свернули вправо и, попетляв по переулкам посёлка, выехали на дорогу, ведущую в Павловскую слободу.
– Передохнём? – предложил Бык и отхлебнул глоток коньяка из фляжки.
Жека не стал противоречить приятелю, включил поворотник и, отыскав глазами подходящую прогалину между деревьев, съехал в лесной массив.
– Кажись, то самое место! – осмотрелся пассажир, выбравшись из «Москвича». – Да, оно. Побудь-ка пока здесь.
Сам же, углубившись в лес на сотню шагов, повернул направо и двинулся параллельно шоссе. Когда его кряжистая фигура с курчавой головой и длинными, болтающимися при ходьбе руками скрылась в зелени подлеска, Жека вылез из кабины и открыл капот, чтобы проверить уровень масла.
Ему со школьных времён хотелось заиметь машину, но у родителей-педагогов такой возможности не было. Откладывая понемногу от зарплаты, за десять лет самому удалось собрать кое-какие деньги. А когда решил, что пора, занял недостающую сумму у друзей и отправился на рынок, который в конце семидесятых функционировал возле самого большого в Москве автомагазина, что на Южнопортовой улице. Скудных средств хватило лишь на видавший виды «Москвич», десяти лет отроду, который он, поторговавшись для порядка, и приобрёл. Произошло это важное в жизни Жеки событие весной, и всё лето по выходным они с соседом-корешем, которого за грузное телосложение, упрямство и непредсказуемый нрав ребята с детских лет прозвали Быком, просто так, без какой-либо определённой цели, колесили по Подмосковью. Большой дружбы между ними никогда не было, но приятельствовали довольно тесно, что объяснялось как проживанием в одном подъезде многоэтажки, работой на одном предприятии, куда Бык посодействовал трудоустроиться Жеке, так и податливостью воли, если не сказать бесхребетностью, последнего.
Приятели абсолютно не соответствовали друг другу ни внешне, ни характерами. Не отличавшийся физической силой, тощий и долговязый Евгений, унаследовал от предков интеллигентскую нерешительность в поступках, мягкость, гибкость в отношениях и склонность к компромиссам. Напротив, достаточно одарённый физически, в отца – партийного работника средней руки, натурой Бык выдался в домохозяйку-мать: склочную, крикливую, недалёкую упрямицу. Вполне понятно, что он и верховодил, допуская порой в отношениях не просто бестактности, но и откровенное хамство. Тем не менее, даже тогда, когда, перебрав лишку, он позволял себе в назидание, либо для убедительности аргументов, щёлкнуть Евгения по лбу, а то и с пренебрежением обозвать «жидёнком», тот не обижался, но лишь робко защищался, в который раз вымученно повторяя:
– Да какой я, к чертям, еврей! Мамку-то мою ты видел, с Украины она, хохлушка кондовая. А по папаше, сам знаешь, не судят. Да я от него всегда как-то далёк был. Представь, когда б в Израиле жил, то мне там даже на кладбище место не было положено, а зарыли бы как пса безродного за забором. А ты вот говоришь…
– Ладно, уж… – снисходительно отгребал назад Бык. – Не со зла это я, а так, для воспитания. Чтоб место своё знал в обществе. Парень ты неплохой, только вот характер с говнецом, твёрдости в тебе нет. Продашь за полушку, ежели что!
* * *
Оставив приятеля у машины, Бык неспешно направился туда, где на укромной полянке неделей раньше он заприметил устроившихся на пикник возле бежевой «Волги» седоватого средних лет мужчину профессорской внешности и молоденькую девицу, то ли студентку, то ли секретаршу. Так бы плевать он на них хотел, мало ли таких парочек по лесам да весям пригородным уютное местечко для уединения ищут. Но уж больно приглянулась ему японская магнитола, что жёсткими ритмами, льющимися из мощных динамиков, сопровождала их рандеву.
Ещё не доходя до полянки, Бык услышал отголоски мелодии и удовлетворённо хмыкнул: «Тут гулёны! Ну и ладненько…». Укрывшись за деревом, закурил, постоял немного, входя в роль и исподволь наблюдая за происходящим.
У подножия огромной ели на раскладных бамбуковых шезлонгах расположились тот самый седой мужик и девушка лет двадцати. На походном столике перед ними стояла начатая бутылка «Шампанского», а коробка шоколадных конфет с небрежно сдвинутой набок крышкой дополняла натюрморт. Из магнитолы лилась знойная латиноамериканская мелодия.
«Ишь ты, а девка-то нынче другая, – отметил про себя Бык, – в прошлый раз светленькая была, эта же – чернявая. Да, за пикник с «Волгой» и «SHARP»-ом, небось, любая даст!».
Затоптав недокуренную сигарету, он, решившись, ступил на поляну и просительным тоном загнусавил скороговоркой:
– Ой, простите, что мешаю отдыхать, только незадачка у меня. Ехали мы с девушкой ко мне домой, это тут рядом совсем, деревня, что за бором. Завернул в лесок, ну, там, воздухом подышать, вроде как вы, и, короче, застрял. Самому не выехать, чуть-чуть бы пихнуть плечом! Обегал округу – кроме вас никого нет поблизости. Дяденька, ты сильный, – польстил он незнакомцу, – помоги, век обязан буду!
Мужчина пожал плечами, поднялся и в ожидании повернулся к нарушителю идиллии, спрашивая взглядом, куда идти.
– Сюда, сюда! Совсем близко, метров двести по прямой! – неопределённо махнул рукой Бык в направлении, противоположном тому, где его дожидался Евгений.
– Я скоро, Оленька! Поскучай немного, – седоголовый погладил девушку по спине и с важной осанкой двинулся вслед за назойливым незнакомцем, уже покинувшим полянку.
Несколько шагов прошли молча, Бык на пару шагов впереди. Сообразив, что упорное молчание не располагает к доверию, он с пол-оборота завёлся плести небылицы, время от времени оборачиваясь на ходу к спутнику:
– Понимаешь, земляк, раньше-то у меня была двадцать первая «Волжанка», а тут, по случаю, взял у приятеля новую, такую же, как у тебя, только цвета другого. Товарищ на ней и поездить путём не успел, отправился на чужбину, в командировку на три года, в Австралию. Эх, люблю новые машины!
Оп-па, – говорун внезапно остановился и, присев на корточки, схватился за лодыжку. – Связки, кажись, потянул. Ну, ничего, мы совсем рядом уже, во-о-н туда нам, за ельничек, – скорчив болезненную гримасу, указал он направление вперёд по тропке.
Мужчина сочувственно хмыкнул и, обойдя массирующего ногу незнакомца, зашагал в указанную сторону.
Бык, как освобождённая пружина, бесшумно распрямился, на ходу достал из висящего на поясе чехла длинный и узкий, заточенный с одной стороны клинок. В несколько лёгких шагов он нагнал седого и с силой вонзил нож снизу вверх, сзади под рёбра. Охнув от боли, мужчина недоумённо обернулся. Ноги его подогнулись, и он грузно опустился в траву, ломая кусты вдоль тропинки.
Бык постоял с минуту, ошалело вертя головой, точно сам не веря в то, что сотворил, потом бросился к распростёртому на земле мужику и с утробным рычанием стал наносить по телу, не разбирая куда, сильные удары ножом. Обессилив, присел на корточки в полуметре от жертвы, трясущимися руками достал сигарету и закурил. Отдышавшись, на карачках подполз к убитому, снял с его руки и зачем-то поднёс к уху золотые часы, затем убрал их в карман брюк. Поднялся, пошатываясь, попытался унять бившую дрожь. Оттащил тело в небольшую ложбинку, забросал хворостом. Затем кружным путём, выйдя на шоссе, вернулся к тому месту, где велел Жеке остановить автомобиль.
* * *
Вид возвратившегося с неожиданной стороны приятеля поразил Евгения: бледное лицо, то и дело искажавшееся пробегающей судорогой, испачканные землёй, тёмные на коленях от сырости брюки, подрагивающие пальцы рук. Он сообразил, что стряслось нечто из ряда вон, и вопросительно глядел на Быка.
– Ну, что уставился, жидёнок, давно не виделись? – зло прохрипел тот, пытаясь совладать с собой. – Сделано дело, обратной дороги нет! Достань-ка канистру и тряпку чистую давай!
Бык нетерпеливо выхватил из рук Жеки жестянку с бензином, плеснул на кусок фланелевой тряпицы и, не обращая внимания на уязвлённый вид приятеля, сначала старательно вымыл испачканный кровью нож, а потом, внимательно осматривая со всех сторон, оттёр забрызганные по локоть волосатые руки. Убрав лезвие в ножны, отдал распоряжение:
– У тебя там, в барахле, лопата маленькая есть, сапёрная, вроде. Давай, бери её, запирай махарейку и айда за мной. Надо по-шустрому всё закончить.
Теряясь в догадках, но не задавая лишних вопросов, Жека, с лопаткой в руке, покорно поплёлся вслед за приятелем по лесной тропе.
– Придём на место, рта не разевай, держись в сторонке, на подхвате. Да следи внимательно, не идёт ли кто, – по ходу инструктировал товарища Бык.
…Девушка, встревоженная долгим отсутствием кавалера, поднялась с шезлонга, завидев пришедших.
– А Игорь где? – обратилась она к Быку, убедившись, что спутник не вернулся.
– Игорёк твой нашу тачку сторожит, а нас послал за кое-каким инструментом. – Бык взял со столика бутылку, сделал из горлышка большой глоток, потом обошёл «Волгу», рассматривая машину со всех сторон. – Да, хороша тачка!
Он поочерёдно по-хозяйски распахнул дверцы, затем подозвал Жеку:
– Покажь, как тут сиделки раскладываются!
– А чья это машина? – начал, было, приятель, но Бык метнул в его сторону столь красноречивый взгляд, что тот, как было велено, без лишних слов опустил спинки передних сидений.
– Лады, – одобрил командир, – ложе готово!
Неожиданно он подскочил к девушке, испуганно и возмущённо наблюдавшей за самоуправством, и схватил её за волосы:
– Как там тебя, Оленька-Ольгуша!? А не проверить ли нам тебя в деле? Вон, гляди, дружбан с ножек глаз не сводит, понравилась видать. Он брюнеток любит! Верно, Жека? Ладно, так и быть, вторым будешь.
– Вы что, сума сошли? – вскрикнула девушка и попыталась вырваться.
Силы оказались явно не равными. Чтобы жертве стало всё окончательно ясно, Бык со всего размаха влепил ей звонкую оплеуху.
– Молчать, тварь! Я теперь твой хозяин, поняла?
Та съёжилась от боли и, прижав ладонь к ушибленной щеке, тихонько заскулила.
– Бык, прекрати, ты что, обалдел совсем? – попытался урезонить приятеля Евгений.
Однако привести в чувство впавшего в раж дружка было невозможно.
– Кому сказано, не вякать и ждать очереди!
Бык подтащил упиравшуюся девушку к машине, рванул надетый на ней коротенький халатик, так, что пуговицы разлетелись по сторонам, и, как куклу, швырнул на сиденье.
Не в силах предотвратить насилие, Евгений, зажав уши, чтобы не слышать стоны и стенания несчастной, метнулся прочь с поляны. На глаза ему попались красные туфли на высоком каблуке, которые девушка аккуратно поставила на бугорок возле елового ствола.
Добежал до «Москвича», где его стошнило от переживаемого волнения, Жека забрался в кабину и уронил голову на руль.
«Тварь, мерзкая тварь! Вот сейчас заведу мотор и уеду», – слёзы негодования душили его. Но пришло понимание, что управлять автомобилем в таком состоянии он не сможет. Да и Бык потом найдёт способ отомстить так, что мало не покажется. Смирившись с судьбой, он зажмурил глаза и на время точно выпал из действительности, очнувшись лишь тогда, когда вернувшийся всклокоченный подельник побарабанил пальцами по крыше:
– Не выгорело тебе, Жека, красавицы отведать. Того, задохлась она в моих объятиях. Случайно. Да я вижу, не больно тебе того и хотелось, скис совсем. Кишка тонка… Ладно, шут с тобой, давай, дуй за папой, следы заметать станем!
– Ты что, Бык, чтоб я туда снова пошёл – да не в жисть!
– Что значит, не пойду?! Ещё как пойдёшь! Ты больше чем я виноват во всём, понял! Кто сюда меня приволок? Ты! Так бы сидел смирно парнишка дома на диване, да книжки почитывал. Нет, «поедем, покатаемся»! Покатались. На-ка вот лопатку свою прибери, да прежде травой оботри. Ничего себе, сбежал, бросил друга! Много из-за тебя в одиночку пришлось копать, ладно ещё земля после дождей мягкая. Упокоил голубков-полюбовничков, да и шмотьё ихнее заодно зарыл от чужих глаз.
– И красные туфли?
– Какие, к ляду, туфли! Эх, «Волжанку» вот жаль бросать! Умел бы рулить – отогнал на отстой, а потом тихо толкнул «тюбетейкам» или на запчасти. Ладно, номера с техпаспортом продам.
Машинёшку надо на другое место переставить, подальше куда. На той стороне дачный посёлок, вот возле него и бросим. Номера скрутим. Бесхозную-то умельцы быстро по кускам растащат – и концы в воду. Так что давай, наводчик-соучастник, твой выход.
И так загуляли мы с тобой сегодня, пора домой двигать. Маманя заждалась, обед, небось, который раз на плиту ставит.
…Без происшествий перегнав «Волгу» на указанное Быком место, вернулись к стоянке. Бык любовно погладил широкой ладонью магнитолу, которую до того аккуратно разместил на заднем сиденье, взгромоздился рядом с Евгением и дал команду отправляться. Дорогой до города оба не произнесли ни слова.
* * *
После той кошмарной поездки Евгений дистанцировался от приятеля. Сам не звонил, а на его звонки отвечал односложно, тусклым голосом. Личных встреч избегал. Со временем и Быку надоело домогаться внимания малахольного, вероятно, нашлись более компанейские и не столь привередливые пацаны.
А жизнь, тем не менее, продолжалась. Она раскидала бывших соседей по разным городским районам. Работали они также давным-давно в различных организациях.
Как-то до Евгения Семёновича дошёл слушок, будто вчистую спившийся Бык, по долгу службы стороживший гаражный кооператив, там, в будке, и помер, не дожив пару лет до пенсионного возраста.
Впрочем, известие это его совершенно не тронуло, ни жалости, ни сочувствия не вызвало. Подумалось только с облегчением: «Допрыгался, гнус! Чище воздух будет…». Казалось бы, наплевать и забыть – ан, нет! В ту ночь впервые приснились красные туфли. И с той поры месяца не проходило, чтобы наваждение его не посещало, вызывая последующую бессонницу и повышение артериального давления.
Нет, конечно, и без этих сновидений он не забывал случившегося тридцать лет назад. Первые год-два, тянувшихся в состоянии постоянного страха, было совсем худо. Он пугался всего: и пристального взгляда встречного прохожего или случайного попутчика в транспорте, и резкого звука внезапно ожившего дверного звонка, и тревожной трели телефонного аппарата. Развившееся на этом фоне невротическое состояние вынудило обратиться к помощи медиков. Однако открыть психотерапевту истинную причину возникновения своего недуга Евгений Семёнович считал совершенно невозможным, сочинив для того примитивную легенду о жестоком садисте-родителе, систематически изводившем ребёнка жуткими историями об оборотнях и вурдалаках. Наверное, по этой причине лечение не принесло искомого облегчения, и хроническая бессонница сделалась частой спутницей его ночных бесплодных рефлексий с чередой калейдоскопно сменяющихся самообвинений и самооправданий.
Вот и в этот раз, промучившись до утра, терзаемый воспоминаниями, Евгений Семёнович традиционно не смог придумать, каким же образом снять с плеч гнетущий его непомерной тяжести груз.
Написать заявление в полицию о невольном соучастии в страшном злодеянии? Да кто ж поверит! Столько лет прошло, он и места того теперь не найдёт, так изменился в наши дни лакомый уголок Подмосковья, застроенный элитными коттеджными посёлками для богатенькой публики. Кем были те, ставшие жертвами безумной выходки Быка, он не знает. Регистрационного номера брошенной в лесном массиве «Волги» память не сохранила, потому что взглянул он тогда на него лишь мельком.
Но если раньше заставляющим страдать фактором была боязнь грозящей ответственности за косвенное соучастие в страшном преступлении, то впоследствии эта сторона проблемы приглушилась, затушевалась, отодвинулась на задний план и почти не давала о себе знать. На смену с возрастом к нему, в общем-то, человеку далеко не религиозному, пришли душевные терзания, предчувствие неминуемого воздаяния за невольно содеянное. Размышления не приносили ему ответа на ставший коренным вопрос: возможно ли, и если да, то как именно, оправдаться, прежде всего, перед своей совестью, без чего существование сделалось дискомфортным, а покидать сей мир без принесения покаяния перед Всевышним представлялось тревожным.
Рассчитывать на чей-то конструктивный совет не приходилось, да и кому решился бы он поверить главную тайну своей жизни, если долгие годы скрывал её даже от недавно ушедшей в мир иной супруги! Теперь-то, живя бездетным вдовцом, он понимал, какую непоправимую ошибку совершил, не открывшись в своё время этому единственному на всём свете родному человеку. Она точно поняла бы его метания, наверняка нашла бы правильные и нужные как никогда слова утешения! Но, кусая локти, прошлого не вернёшь и сделанной глупости не исправишь.
Сближений со знакомыми Евгений Семёнович после разрыва с Быком избегал, потому друзей не приобрёл. Достигнув пенсионного возраста, службы не оставил, просто не представляя, что можно жить как-то иначе, не работая. Коллегам же он виделся персоной безобидной, но при том замкнутой, нелюдимой. В этом имелись и свои преимущества: никто не навязывался со своими проблемами в поисках сострадания, не требовал ответных откровений, что его вполне устраивало по понятным причинам.
Миновала неделя после той памятной ночи на даче, когда стихия продемонстрировала пугающее своей необъяснимостью природное явление – далёкие небесные зарницы, что, как он опасался, являлось предзнаменованием чего-то ужасного. Возвращаясь с работы, он, прямо-таки зацепился взглядом за белёный, увенчанный крестом восьмигранный шатёр церкви. Многократно виденный из окна автобуса образ собора, прежде не вызывавший отклика в его душе, в этот раз не просто привлёк внимание, но заставил спешно подняться с сидения и, покинув салон, целеустремлённо двинуться по мощёной дорожке ко входу.
Служительница в тёмном одеянии преградила ему путь:
– Нельзя, храм закрыт для посетителей!
Никогда прежде не решившийся бы в подобной ситуации перечить запрещающему, Евгений Семёнович с нехарактерной ему твёрдостью возразил свешнице непонятно откуда пришедшими на уста словами:
– Храм – не пивная, сестра, он не может быть закрыт для страждущего!
Решительно шагнув мимо оторопело посторонившейся женщины, он вошёл в сумрачную прохладу собора и обратился к направлявшемуся в сторону выхода молодому клирику:
– Вы не могли бы уделить мне несколько минут? Я нахожусь в очень непростой ситуации, которую, как понял, иначе, как покаявшись, не разрешить.
– Прошу покорно меня простить, но сейчас не время исповеди. Приходите вечером в пятницу, к окончанию службы. Только не опаздывайте на чтение чинопоследования. А теперь извините, я спешу!
К топтавшемуся в растерянности Евгению Семёновичу с доброй улыбкой, как к старому знакомому, подошёл сутулый, в летах, священнослужитель с чёрной окладистой бородой:
– Не судите строго отца Иннокентия! Молодёжь живёт в ином, чем мы, ритме. Зрю, вам необходимо облегчить душу. Готов вас выслушать…
* * *
Евгений Семёнович вернулся домой позже обычного времени, но в приподнятом настроении, чего с ним давно не случалось. Покончив с намеченными на вечер домашними хлопотами, он перед сном воспроизвёл в памяти беседу, состоявшуюся в храме, и порадовался снизошедшему на него умиротворению: «Какое всё-таки счастье, что есть Дом, куда всякий может прийти со своими невзгодами! Главное – вовремя это понять».
Он верил, что станет теперь неустанно молиться и о невинно убиенных душегубом незнакомцах, и о даровании прощения великому грешнику, чьим нечаянным пособником волею случая когда-то оказался, о снискании умиротворения его мятежному духу. Будет каяться сам, чем, даст Бог, снимет печать окаянства и со своей души…
Заснул Евгений Семёнович на удивление быстро, а сон его был спокойным и ровным, как у человека, обрётшего свет после долгого блуждания в потёмках.