Руслана ЛЯШЕВА. ЛИТЕРАТУРОЦЕНТРИЗМ И ПОЕДИНОК ГАМЛЕТА. От телемоста и социал-дарвинистов к постмодерну и реалистам

 

Руслана ЛЯШЕВА

ЛИТЕРАТУРОЦЕНТРИЗМ И ПОЕДИНОК ГАМЛЕТА

От телемоста и социал-дарвинистов  к постмодерну и реалистам

 

Мода на посиделки и ночные экскурсии в музей, а теперь ещё и в библиотеки меня как-то не зацепила. Наверное, приглашение поэта Бориса Лукина участников библионочи – презентации дальневосточного журнала «Литературный меридиан» (г. Арсеньев) – на мероприятие 24 апреля скользнуло бы мимо ушей. Но прозвучала одна зацепка, она застряла в подсознании: будет телемост с Донецком. И в этот день в 19.00 я была на Шаболовке в библиотеке «Просвещение трудящихся» (ГБУК г. Москвы «ЦБС ЮАО»). Не пожалела ничуть!

Телемост связал Москву не только с Донецком, но ещё и с Симферополем. Небольшой уютный зал заполнили журналисты, поэты, студенты и школьники, был священник, поэты Владислав Русанов и Владимир Скобцов из Новороссии выделялись деталями солдатского камуфляжа в одежде. Гул, как на пчелиной пасеке, не утихал, пока в ожидании связи с Югом и телевизионного эфира москвичи и гости не принялись читать свои стихи. Люди всё прибывали и, стараясь не шуметь, выкладывали принесён­ные с собой книги на длинный стол в конце зала – это была благотворите­льная акция в пользу Донбасса. Тут же среди книг притулилась коробка, и денежка в ней прибавлялась весь вечер.

Всё было интересно. Поэт Владимир Скобцов своим оптимистическим пафосом напомнил о приближающемся 9 Мая, о 70-летии Великой Победы. Он и сам как будто примчался с фронта. Так оно, в сущности, и было. Только не с полей сражений Великой Отечественной войны, а с линии раз­деления ополченцев Новороссии и военнослужащих Украины. Впрочем, фронт и есть, поскольку перемирие устанавливается трудно, обстрелы жилых кварталов не прекращаются. Незаметно как-то воцарилась атмосфера понимания, доверия и братства.

Засветился экран телемоста; стихи теперь читали поэты Донбасса, Москвы, Симферополя. Слушатели и в читальном зале, и там – на экране ощутили себя частью единого Русского мира. Прекрасное состояние! Срод­ни поэтическому вдохновению. Каждому стало ясно, что Русский мир, ког­да он сплочённый и дружный, – непобедим.

И позднее я продолжала размышлять о перипетиях современности и её внушительной части – Русского мира. Да и кто сейчас не размышляет об этом? Даже стремятся определить и назвать, то есть структурировать, противоборствующие силы. Например, нижегородский прозаик Захар Прилепин (статья «Социал-дарвинизм – нет. Идеал-дарвинизм – да» в приложении «Советской России», «Отечественные записки», № 9, 9 апреля 2015 года) назвал «прозападных ребят и девчонок» в недавнем прошлом «законченными социал-дарвинистами», которые ставили «на вершину пищевой цепочки человека ловкого, порой прохиндейского, порой подлого, порой в своей подлости даже очаровательного – и любовались на него».

Но теперь, мол, «мяч вернулся обратно им в лоб». На сцену вышел «сильный, победительный человек», но другой. «Крымнаш, короче, – вот что сказал этот человек. – И ещё Донбасс наш, – добавил он».

Прилепин не без ехидства обрисовал изменившуюся ситуацию: «И тут наши социал-дарвинисты, как водится, стремительно переобулись в воздухе. – Как же так?! – вскричали они. – Как же так?! Из-за вашего «крымнаша», из-за ваших поганых ополченцев страдают многие и многие!».

Прилепин оборвал их стенания: «…Не деревня и униженные люди вас волнуют. Вас волнует, что на иерархическую вершину карабкается другой человек – русский, упрямый, суровый, злой, настырный империалист. Ополченец, ватник, колорад. Он всем своим видом дал вам понять, что он вас сильнее, что он вас передавит, если вы будете суетиться на путях». И совсем уже пренебрежительно Прилепин бросил доморощенным глобалистам: «Себе-то хоть не врите». Эта статья как дополнение к телемосту в библиотеке на Шаболовке. Там был убедительно представлен Русский мир, а его оппоненты (глобалисты) остались в тени. Прилепин и вытянул их «за ушко да на солнышко».

В отличие от нижегородского прозаика у поэта Александра Курленя из Северного Казахстана в стихотворении о событиях на Украине противоборствующие силы осмысливаются в историческом ракурсе (поэтическая под­борка «К 70-летию Великой Победы» в Североказахстанском литературно-художественном журнале «Провинция», № 1, 2015). Из большого стихотворе­ния процитируем начальные строки и концовку.

Славяне, где ж святыням мера,

Нам припасённая в веках:

Иконой стал Степан Бандера,

Внесённый в Киев на руках?!...

--------------------------------------

...О, замутили как сметливо

Заокеанские умы

Вино раскольного розлива

С нацистским ядом чёрной тьмы!

О, как железный клин майданов

Был беспощадно в души вбит

Тем, кто под грохот барабанов

Мир снова свастикой клеймит!

Насколько та сильна отрава,

Судьёю быть я не берусь,

Но вечна мудрость Ярослава,

Как вечна Киевская Русь!

И пусть сильна на сердце рана,

И жжёт свинцовая метель,

Нас поведет рука Богдана

К единству братьев и земель.

И как бы воду ни мутили

В котле времён временщики,

Нас праотцы благословили

К пожатью дружеской руки.

 

Комментарии, как говорится, излишни. Русский поэт из Северного Казахстана исторические акценты в киевской ситуации расставил совершенно точно. Голос Александра Курленя органично вплетается в общий хор голосов писателей.

Пишу статью 7 мая, за два дня до 70-летия Победы. На Радио-России в новостях каждый час идёт информация о встрече трёхсторонней контактной группы в Минске, на которой вместе с военными проблемами перемирия обсуждаются экономические и политические вопросы взаимоот­ношений Киева и Новороссии: прекращение блокады, налаживание работы банков и предстоящие в Донецке и Луганске выборы. Дай-то Бог, чтобы укрепились контакты между Киевом и Донецком, Луганском.

 

 

И мама не велит

 

Комментарий можно было бы высказать грубоватой и лаконичной поговоркой, если бы автором статьи «Возвращение литературоцентризма: стим-панк наяву» была бы юная, начинающая критикесса (Марк Липовецкий, «Знамя», № 4, 2015). Дескать, «и хочется, и колется, и мама не велит».

Почему? Потому что в сём сочинении именно так обозначена позиция российского постмодерниста. Ну, хочется (власти), но она ко­лется (сопряжена с опасностью), да и мама (ФСБ) не велит и грозит па­льчиком. А ссылки на авторов публикаций в английских журналах и изда­ниях, вроде Р.Полонски, упрекнувшей президента РФ Владимира Путина в шаманизме из-за невинного пиара с полётом журавлей, только подтверждают уместность такой пословицы. Всем же памятны слова Маргариты Тэтчер, что русских, мол, должно остаться миллионов 50 или всего лишь 15. Дескать, этого достаточно для обслуживания нефтяной трубы в Западную Евро­пу. Ну, тогда были хотя бы ясны причины «глобалистского» аппетита «Же­лезной леди»: огромная территория и природные ресурсы России не давали ей спокойно существовать в должности английского премьер-министра.

А Марку Липовецкому чего не хватает? Территория России в его распоряжении: работай и живи в любом месте страны. Ресурсы у него под боком. Упрекает российскую власть за гротеск; дескать, у власти прорезался постмодернизм в сообщениях про «украинскую хунту, малазийский лайнер, Новороссию и покорение Крыма...». Следующая после этого оговор­ка сути особо не меняет, мол, речь идёт «не о событиях, трагических и драматических, а об их репрезентации, которая, как кажется, скорее подчиняется литературным (фантастическим), нежели журналистским (фактологическим) принципам».

Понятно, у М.Липовецкого высказана критическая оценка событий на Юго-Востоке Украины и в Крыму, противоположная позитивной оценке участников телемоста на Шаболовке. Ну, и сказал бы прямо! Зачем постмодернистские ухищрения: стим-панк, то-сё и прочий камуфляж? Надо спорить с открытым забралом... Хотя? Ладно, постмодерн так постмодерн!

 

 

Постмодернизм что дышло, куда повернул, туда и вышло

 

Новый роман Михаила Попова «Ларочка» (М.: РИПОЛ классик, 2014), опубликованный в серии «Мастерская российского бестселлера», напомнил мне финальную сцену из пьесы Шекспира «Гамлет» – поединок принца на шпагах.

Противник уронил свою рапиру, натёртую ядом, она в пылу схватки оказалась в руках Гамлета, благодаря чему смертельный удар достался не принцу, а его врагам – новому мужу королевы и его сыну-фехтовальщику.

Казалось бы, «Ларочка» и «Гамлет»! Прямо, мол, по пословице: «В огороде бузина, а в Киеве дядька»! В романе же дан анализ современной сложной эпохи (распад СССР), а в классической пьесе бурлит кипяток шекспировских страстей! Так-то оно так, и все же аналогия имеет место быть.

В 90-ые (лихие!) годы ушедшего столетия, когда всё зашаталось, казалось, даже русская культура с её мощной литературой сдаёт свои позиции. И кому?! Какому-то постмодернизму! Шустрые ребята обрадовались кризису и распаду державы, надеялись под шумок переполоха на русской классике усядется постмодерн, как ворон на мертвечине, и царствию его не будет конца.

Не тут-то было. В московской городской организации СП России 24 марта 1997 года состоялась писательская конференция «Новый реализм», на которой нахальному «выскочке»-постмодернизму был противопоставлен «новый реализм». Основной доклад «Новые реалии – новый реализм» зачитал Сергей Казначеев, вступительное слово «Реализм без дураков» произ­нес Михаил Попов, ему принадлежал и термин «новый реализм». Термин в нулевые годы приобрёл солидную популярность, коей и я немного поспешес­твовала статьями в «Литературной России». Авторитет русской классиче­ской литературы остался непоколебимым. Да разве есть на свете такая сила, которая пересилит русскую силу! – можно вслед за Гоголем («Тарас Бульба») воскликнуть теперь. О новом реализме до сих пор пишут и спорят и признают его законным наследником русской классики.

А насчёт шпаги? В романе о провинциальной отличнице Ларисе, став­шей в Москве перестроечных лет политиком, думским деятелем, участницей патриотической оппозиции, прозаик Попов так легко и блестяще пользуется всеми приёмами постмодернизма (стилизация, пародия, ирония, гротеск), что вполне можно сказать, что он наподобие Гамлета разит постмодернис­тов-либералов их же оружием – шпагой с ядовитым душком.

Безусловно, возможности эстетики постмодерна безграничны, можно сказать по аналогии с пословицей: постмодернизм что дышло, куда повер­нул, туда и вышло.

В Москве в этом 2015-м году проходит Международный театральный фес­тиваль им. А.П. Чехова. 13 мая я в театре им. Моссовета смотрела фран­цузский спектакль по Мольеру. «Мещанин во дворянстве» воплотился в жанре балета-комедии. Зал взрывался хохотом от партера до балкона через каждые пятнадцать минут. Это тоже постмодерн, но как всегда у французов всё как-то смягчено, то есть постмодерн с человеческим лицом. Главный герой мечтает выдать дочь замуж за вельможу и против её брака с простолюдином. Тогда друзья жениха разыграли тщеславного папашу, он во всё поверил и важно восклицает о «новом» женихе, дескать, он – сын турецкого султана. В зале от хохота чуть не обвалился потолок. Великолепно воплощённая средствами балета и разговорного жанра паро­дия!

С этой сценой перекликается эпизод из романа «Ларочка», в которой блудный зять поэт Перков, вернувшийся через 18 лет к жене Ларисе и сыну Егору, вместе с тестем Коневым смотрит телевизор и разглагольствует о своих достижениях в поэзии... Не пожалеем места для цитаты.

В теледебатах с Хакамадой «Лариса работала топором. Летели щепки, всем окружающим приходилось уворачиваться. Ведущий торопливо грёб к берегу дискуссии. Когда всё кончилось, капитан сиял, поэт философски улыбался. Они выпили.

– А всё-таки, согласись, пришло время баб.

– Что? – не понял Перков.

– Ну, вот посмотри, что такое мы. Сидим как овощи на даче, а все они, они вертятся. Всё в свои руки взяли.

– Скажем так, не всё.

– Нет, они пойдут дальше нас. Такие, как Ларка, конечно, редкость. Она да Нарочницкая, и всё. Но чую, их время впереди.

– Да, ладно вам, товарищ капитан.

– Что ладно, взять того же тебя.

– Зачем? А впрочем, можно и взять. – Перков решительно вырвал огу­рец изо рта. – Вот вы говорите, – пошли дальше нас?

– Да.

– А я, может быть, пошёл дальше Блока.

Капитан не понял, откинулся на спинку стула.

– Да, да. Помните: «Ночь, улица, фонарь...»?

– Не помню.

– Так вот, пока они там собачатся, я пошёл намного дальше: «Ночь, улица, фонарь, фонарь, фонарь, фонарь, фонарь...».

– Слушай, заткнись!

– Фонарь уходит в бесконечность, бесконечная улица с односторонним движением – это сама наша жизнь!

Капитан Конев махнул на него рукой» (стр. 365-366).

Потолок в театре от хохота зрителей точно бы обвалился, если бы хвастовство поэта Перкова, как он пошёл дальше Блока, озвучить на сцене с комедийными мимикой, интонацией и балетными танцами, как это совершили французские постановщики Мольера в стиле постмодернизма.

Да, характер главной героини романа Ларочки – крепкий орешек. У читателя появляется настроение бодрости, такое же, какое было у зрите­лей телемоста между Москвой, Донецком и Симферополем. Сказывается, наверное и то, что автор Михаил Попов родился в Харькове, на Украине. А когда сойдутся вместе москали, хохлы и белорусы (роман начинается в Белоруссии), конечно, царит бодрость.

 

 

За реализм! За Родину!

 

Лариса со школьных лет отличалась, по оценке учительницы, «избыточной активностью», дочь офицера всегда стояла за справедливость. Культурным центром старинного города Гродно, куда перевелся Конев, был Дом офицеров. Лариса сразу же записалась в пять кружков. Учи­лась отлично и умудрялась быть одновременно формальным и неформальным лидером.

Эта активность не оставляет её на всех этапах жизненного пути. В Гродно студентка  пединститута пожалела поэта, обиженного на литературном объединении пренебрежением, и бросилась защищать от невз­год. Неблагодарный бросил благодетельницу и исчез надолго. Появился Перков перед Ларисой в Москве, когда сыну Егору исполнилось 18 лет. Семейство вновь соединилось, всё вернулось на круги своя. Лариса купила в Подмосковье большой дом, где всем хватило места – матери, отцу, мужу, сыну, невестке и внучке. Только бабушка Виктория Владимировна, удерживаемая воспоминаниями о скандале и своём прегрешении перед дочерью Ниной Семёновной, осталась в Белоруссии и тихо умерла.

Не удивительно, что Лариса вместе со страной переживает огромные потрясения. Перед ней прошло множество людей: столичная среда обрисована Михаилом Поповым живописно. В эпоху перемен, как убедилась Лариса, всё оказалось шатко, ненадёжно и далеко от идеала справедливости. Патриотичность генерала Белугина обернулась блефом и предательством по отношению к ней. Религиозность друзей оказалась поверхностной, они готовы оправдать патриарха, который мог бы в 1993 году остановить расстрел парламента, но не проявил инициативы. Только остатки «избыточной активности» удерживают Ларису на плаву. Она готова и дальше бороться за справедливость, за благополучие Родины и доказывает это участием в теледебатах. Но Ларисе, чтобы устоять на ветрах истории, нужен тыл. Семья! Судьба словно пожалела её и после немалых душевных мытарств наградила семейным кругом (слова Евгения Онегина к Татьяне Лариной: «Когда бы жизнь семейным кругом я ограничить захотел...»). Лариса, подсказывает писатель читателю, «семейным кругом» не ограничится. И хорошо! Михаил Попов утверждает именно такой характер. Не потребителя, не бизнес-вумен, не хищницу, а человека с идеалом в душе: деятельного и справедливого. Такой сейчас и нужен России. Книга талантливого прозаика читается лег­ко и с интересом. Она посодействует утверждению актуального характера в нашей жизни.