Григорий РЫЧНЕВ. НЕ ЗАБЫВАЯ ПРИТЧУ О ТРОЯНСКОМ КОНЕ. Судьба колхозная

 

Григорий РЫЧНЕВ

НЕ ЗАБЫВАЯ ПРИТЧУ О ТРОЯНСКОМ КОНЕ

Судьба колхозная

 

Самое время вспомнить нам роман Михаила Александровича Шолохова «Поднятая целина». Коллективизация – это по своей сути продолжение становления советской власти на селе. И если отбросить политическую основу, то действия руководства и рядового казачества в романном хуторе Гремячий Лог на объединение были жизненной необходимостью. Огромные просторы большей частью непаханой, целинной земли можно было поднять, обиходить только коллективным трудом. И задача эта была выполнена накануне предстоящей войны. Колхозы сплотили крестьянское население, с их помощью был заложен крепкий тыл по обеспечению Красной Армии продуктами питания, и в первую очередь хлебом. С кровью и потом доставался хлебушек нашим дедам и бабушкам. И подросткам – без их труда, наверно, не было бы и Победы 1945 года над злейшим врагом фашизмом.

На неоккупированных территориях Верхнего Дона вместо ушедших на фронт казаков женщины садились за штурвалы тракторов, комбайнов. А ежели нечем было пахать, так бабы у нас на хуторе по двадцать человек становились в верёвочные постромки и тягали плуги вместо волов… чтобы хлеба посеять и с урожая помочь фронту да детишек поднять на ноги.

Победили! Но не прошло и 15 лет, как вновь пошли гонения – на церкви и верующих, и возобновились погромы храмов «неперспективных» сёл и хуторов. Плюс к этому экономисты в верхах дали «указивку» на укрупнение колхозов, превращая дальние поселения в реальные «неудобные». И так эта явная и скрытная борьба с «неперспективным» крестьянством продолжается по сей день. И ежегодно сотни сёл прекращают своё существование. Сёла, хутора донские, которые столетиями наживали численность населения, оставляли свою почётную хлеборобскую обязанность в поисках иной доли; что ж делать, раз отнимают всё – работу, землю, память… И никто не ответил за брошенные народом деревни. И никому в верхах невдомёк, что за враг, что за червь точит многовековые корни России…

И вновь разговоры о создании благоприятной среды обитания и отдыха в городах. И сманивают города последнюю сельскую молодёжь. И есть на то основания: нет работы, нет никому дела до твоей личной жизни… А кто вас, господа, завтра будет кормить? Китай, Африка? Шайки строителей-гастарбайтеров из ближнего зарубежья мы уже видим. Своим строителям перестали доверять, «тэндры» теперь выигрывают приезжие, создавая нам «благоприятную среду» в городах, райцентрах. А про деревню – молчок. Всё хорошо, прекрасная маркиза! Но пришло время дать нашему крестьянству надежду на улучшение условий жизни в каждой деревне, в каждом хуторке. Культурную, сельскую среду обитания с дорогами, а главное с гарантированной зарплатой не хуже московской, с единой и надёжной телефонной связью, с необдирающей «тиньковской» системой кредитования крестьянских проектов дождутся ли наши крестьяне?

Последние разойдутся хутора, деревни, потому что подкинутый нам капитализм создал в деревне безработицу, нищету, слёзы и разводы… В Москву, в другие города едут селяне в поисках работы, едут целыми автобусами – шофера, охранники, каменщики, плотники… потомки животноводов, хлеборобов, казаков. О, бедные люди… «Может, и я в этом виноватый», когда кричали любо Ельцину и с помпой, хотя и без меня, принимали его в Новочеркасске в казаки.

В руинах стоят заброшенные колхозные фермы на родине Шолохова – да, как после Мамаева побоища. Сгинул в небытие хутор Гремячий в самом верху Гремячьего лога с кипучими родниками. Сжили реформы со свету и тот первый в Вёшенском районе колхоз имени Шолохова…

 

Широкому читателю мало известно, что в январе 1930 года в хуторе Ушаковском на общем собрании при участии жителей хутора Верхне-Ващаевского, был провозглашён колхоз имени Шолохова. Первым его председателем был двадцатипятитысячник по фамилии Мищенко, а потом после него долго работал председателем бывший красноармеец, коммунист Степан Климанович Мельников. Секретарём партячейки был Герасим Колесниченко. Заведующим конефермой работал Топилин Михаил Матвеевич. Ещё до войны он был награждён одним из первых в районе орденом Ленина.

Хутора Ушаковский и Ващаевский основаны где-то в конце 18 века. Они расположены в 25 километрах севернее станицы Вёшенской, в верховье речки Зимовной (Зимовьей), впадающей в Дон вблизи станицы Еланской. Ко времени коллективизации, несмотря на большие потери населения в годы гражданской войны, в двух вышеназванных хуторах проживало до полутора тысяч человек. 27 единоличных хозяйств, семьи которых, приняв Советскую власть, успели при НЭП обжиться сельхозинвентарём, тягловой силой для выращивания зерновых колосовых, но по решению партячейки подлежали раскулачиванию – их выселяли в поселения близ хуторов Новонький, Захаровский, а затем вывозили на станцию Миллерово и в другие места для отправки к месту ссылки: Север, Урал… на стройки, лесоповалы… Ушли самые трудолюбивые, принявшие новую власть, поверившие ей. Редко кто из экспроприированных вернулся в хутор. Помню, указывали ушаковцы на одного: это был дед Фома.

Но кто знал тогда, что через десять лет грянет Великая Отечественная, Вторая мировая… И то, что было сделано ссыльными, репрессированными по закладке основ тяжёлой индустрии в предвоенные годы – тоже подвиг народный, крестьянский.

В одном из номеров газеты «Сельская жизнь» в 90-е годы прошлого столетия была напечатана статья: коллективизация в сельском хозяйстве тогдашнего Советского Союза не требовалась. Единоличные крестьянские хозяйства обеспечивали страну хлебом – и даже вывозили за рубеж. Но не только хлебом единым жив русский человек. Крестьянской стране требовалось накануне войны единение: в поле, в строительстве промышленности, тяжёлой индустрии. Другое дело – как это воплощалось?

С перегибами, с маузером… С муками, в слезах расставались со своими коровками, волами, лошадками, отдавая их в колхоз, чтобы кормить города. Голодали, лишаясь своей коровы-кормилицы. Радостью для семьи был спрятанный от колхоза телёнок, через полтора-два года дожидались от тёлочки новорожденного, а следовательно, хотя бы по одному литру молока в день можно было подать к семейному столу – и в первую очередь детям.

Свёл на общественный баз колхоза имени Шолохова свою скотину и мой дед Егор. В 1932-33 году в колхозе доходило до голода. Первые общественные поля выдали неплохой урожай, но до глубокой осени лили дожди, ждали погоды, но взять хлеба с примитивными техническими средствами не было возможности. Чтобы выполнить планы по сдаче хлеба государству, были организованы «комсоды» из самых «дурковатых» колхозников, которые именем власти пошли по дворам выбивать и грести всё подчистую. Неподчинение, оказание сопротивления грозило арестом и тюрьмой.

А тем временем в правлении колхоза собрание шло за собранием. Дед пришёл домой, а последний оклунок муки (это два-три ведра) выгреб из чулана-кладовки комсод во главе с соседкой Гармашихой. У Егора для пропитания семьи оставался лук и сушёные груши. Баба Настя в слезах причитала: «Ты всё ходишь по собраниям, колхоз строишь, а нас обирают… Чем мы детей кормить будем?!». Дед Егор убежал в сенник, через переруб перекинул вожжи, петлю накинул на шею… Но кто-то из домашних свах заприметил неладное, побежали следом, успели отрезать петлю. Но двухлетнюю девочку Валю, сестрёнку отца, от голода так и не спасли. Умирая, она всё просила: «Люка… Люка…» (кроме жареного или вареного лука ничего иного не могли предложить ребёнку).

Бывший колхозник Григорий Григорьевич Макаров о том времени рассказывал:

 – В начале зимы забили мы подсвинка. Думали, этого нам хватит, чтобы перезимовать… Где-то уже в феврале 33-го явился наш комсод, увидали на гвоздях в амбаре куски мяса. «Снимай», – говорят. Я взмолился: «Оставьте хоть одну ножку, ради Христа!». Не оставили. И мы начали голодать. А до лета ещё было далеко… Чуть растаяло – пошли копать коренья трав, камыша, чакана… Жабрей (перекати-поле) толкли в муку. Ой, и не дай Бог, что было.

С годами колхоз становился на ноги… Знаменитым на весь район стал военведовский табун лошадей, которых выращивали, объезживали для армии. Из раскулаченных домов строили колхозные амбары, клуб, культстаны в поле, второй школьный дом, прихожие дома воловников, животноводов.

В колхозе была свиноферма, птицеферма, дойные гурты крупного рогатого скота, овцеферма и даже овощная плантация.

Так как в колхозе всё держалось на гужевом транспорте, в хуторе Ушаковском открыли шорную мастерскую, в которой шили не только сбруи, конную упряжь, но и чирики для колхозников (чирики – лёгкая кожаная обувь).

Колхоз молоко от дойных коров сепарировал на месте, сметану сбивали в масло и отправляли в райцентр на заготпункт в счёт государственного плана.

В пятидесятые годы в колхозе был открыт свой кирпичный завод. Производимый стройматериал из красной глины использовали для строительства ферм. Сырьё – вот оно, под ногами! Печь для обжига кирпича топили дровами, соломой. Наш сосед дядя Вася Соломатин был на кирпичном заводе за главного.

Славился хутор «паровой» Ващаевской мельницей, построенной ещё в начале прошлого столетия деятельным купцом-предпринимателем. С приходом Советской власти мельницу экспроприировали, и она стала промышленным объектом районного мельуправления. Со всей округи жители степи везли зерно на помол.

Во время войны мельница работала круглосуточно, в первую очередь поставляя муку для Красной Армии. А после войны на мельнице был открыт ещё и маслоцех, давили масло из семян подсолнечника. И всюду на полях, в животноводстве, на промышленных объектах требовались руки моих земляков.

Говорят: в колхозах работали за палочки. «Палочкой» называли единицу, как условное обозначение рабочего дня, выхода на колхозную работу. В зависимости от того, сколько выходов в год делал колхозник, выдавали ему зерно, другие натурпродукты.

После Великой Отечественной войны хутор вновь поредел жителями. Но было кому осваивать новые тракторы, комбайны, грузовые машины – молодёжь предвоенная наросла. Беда пришла незаметно к ушаковцам с укрупнением колхоза имени Шолохова. В шестидесятые годы к колхозу приписали по распоряжению свыше ещё два колхоза и «увели» из Ушаковки правление в хутор Колундаевский – подальше от полей, ближе к пескам и райцентру. Ушаковка с Верхней Ващаевкой стали называться бригадой №3. А через десять с небольшим лет колхоз переименовали в совхоз… А теперь это уже и не совхоз, как госпредприятие, а сельскохозяйственный производственный кооператив. Снова делёж земли, межевание. Зарубежный сельскохозяйственный абсентеизм унаследовали… Животноводство стало нерентабельно… Фермы колхоза имени Шолохова прекратили своё существование. В Ушаковке и Ващаевке, где изначально создавался колхоз в 250 дворов, – осталось 28. Не стало колхоза, не стало ферм, дорогу в Ушаковку с твёрдым покрытием до сих пор не доделали… В хрущёвские времена стёрли с лица земли Ушаковскую церковь, не стало в Ващаевке кирпичного завода, раскурочили мельницу, вот-вот последние «кишки» столетней давности вытянут из маслоцеха…

В хуторе работы не стало. Какое фермерство, когда все жили на скромные зарплаты и ожиданием коммунизма? И поехали казаки из бригады №3 кто куда – по старости, по учёности, по своей безысходной участи от воспетых нив и хлебов ради куска хлеба хоть на край света. Кто дотерпел, дожил до дележа земли – получили паи, как туземцы, чтоб не возникали, не протестовали против новых хозяев. Многие продали свои паи – и будьте здоровы, а мы уезжаем, всё равно работать негде. И вот уже в Ушаковке школу начальную закрыли…

В 1962 году сломали церквь Преображения Господа нашего Иисуса Христа. Уцелела она в тридцатые годы от погрома безбожников, надо полагать, благодаря Шолохову. Во время Великой Отечественной войны она не закрывалась, в ней молились воины, готовясь к форсированию Дона, молились жители хуторов за нашу победу, в то время как церкви в станицах Еланской и Вёшенской обстреливались врагом с правобережья прямой наводкой.

Ушаковская бревенчатая церковь была построена из привозной северной сосны (пихты, лиственницы?) в 1900 году на собранные пожертвования хуторян. Но с 1958 года большевистская власть вновь повела наступление на верующих: «Ужесточить жизнь церквей. Приравнять верующих к пьяницам, лодырям и прочему негативу общества».

Партейная власть укрупнённого колхоза имени Шолохова объявляет о сломе красавицы-церкви: «Гагарин в космос летал – бога там не видал!». Поднимались хуторяне на бунт, в основном старики и старушки, пытались отстоять церковь своими руками, телами. Но ненадолго. В конце концов, вандалы дождались подходящего момента, сбили замок с церкви Христовой, выкрали всю утварь с иконами, распилили стены бензопилой, купола повалили трактором, а брёвна увезли в Колундаевку на центральную усадьбу, будто бы для благого дела – на строительство детского садика. А рядом с церковным бугорком воздвигли магазин, в котором главным ходовым товаром были вино и водка.

Как что-то близкое, родное надломилось в душах хуторян. И пошли, поехали потихоньку ушаковцы и ващаевцы. Ну, был тут колхоз под названием Шолохова… Дом старого правления до сих пор стоит…

Отпала нужда в шорной мастерской. Двоюродный брат Шолохова, будучи конюхом, ездовым при шорной мастерской, из колхоза ушёл на пенсию… и доживал свой век в Ушаковке.

Не стало в хуторе птичника, овцефермы. Длинный барак кирпичного завода долго стоял с прессом и тоже исчез в металлолом ещё в прошлые семидесятые.

Но как-то жил хуторок животноводством, держался бригадой №3 до переворота 90-х. И «многоукладная» экономика добила Ушаковку. Кое-где остались ещё пустые остовы корпусов – разбитые, раскуроченные свинарники, коровники… Вспоминаются районные животноводческие комплексы на пять, десять тысяч голов мясного скота, свиней. Всё пусто. Шаром покати. В Кружилинском, на родине Шолохова, был свинокомплекс, в СПК «Поднятая целина» – откормочная площадка крупного рогатого скота на 5-6 тысяч голов, а теперь как будто их и не было – полынь да бугорки.

Откуда же оно будет – мясо, молоко? И снова вспоминаются «застойные» времена. Да у нас столько было совхозного (считай, государственного) скота (при плановом ведении хозяйства), что стоял вопрос о выпасах и кормовых ресурсах. И как следствие: в каждом районе на Верхнем Дону были построены маслозаводы по переработке молочной продукции. Было такое предприятие республиканского значения и у вёшенцев. Ежегодно производилось первосортного сливочного масла в одну тысячу и более тонн. Цельномолочных продуктов – до 500 тонн. Что теперь? Ни одной молочнотоварной фермы! Держат коров лишь частники. Сборщики молока с бидончиками скачут на легковых машинах по дворам, собирая несчастные литры продукции. А при совхозном, плановом хозяйстве ежедневно только с ушаковских ферм вывозили утром и вечером автомобильные цистерны с молоком в полторы-две тонны. И не один такой молоковоз был в колхозе, потому что в других хуторах тоже были молочнотоварные фермы – Нижне-Ващаевская, Алимовская…

Три дойных гурта было при колхозе-совхозе только в одной Ушаковке – это порядком пятьсот дойных коров. Да сотню-две ремонтных тёлок содержали, да молодняка на доращивании и откорме в пятьсот голов… Так что до 1500 голов крупного рогатого скота выращивали ушаковцы своим отделением, отправляя государству молоко и мясо. Да плюс к этому почти в каждом дворе была своя коровка, в том числе и у колхозных доярок.

 

У меня сохранились некоторые районные сводки отчетности по животноводству. Так, за 1969 год колхоз имени Шолохова сдал мяса государству 360 тонн! Учитывая то, что в каждом совхозе в «застойные годы» была своя птицеферма, то районную заготконтору с весны до осени заваливали яйцом, их некому было сбывать… Переполнены были мясом и холодильники.

С постройкой районного маслозавода отпала нужда в колхозных сепараторных пунктах. За год в то время Вёшенский маслозавод производил одну тысячу тонн масла сливочного! Зато мы свободно ездили за настоящей колбасой и нашим вёшенским маслом за 300 км. в Луганск, зато в хуторах не было безработицы, а сельские поселения держались своей общиной и никаким иностранным дельцам земля не могла уйти в собственность.

А что сейчас с землёй? Действует закон о купле-продаже земли. Как это выглядит на бытовом уровне? Семья у меня растёт, скажем так. Нужен земельный участок под застройку на хуторе. Я прихожу в сельскую администрацию. Прошу дать разрешение, а мне поясняют: мы землёй не распоряжаемся, езжай в район, в земельный комитет. Хорошо, едем, делаем межевание за три тысячи с лишком, какую-то оценку земли оплачиваем не в одну тысячу, затем земельный комитет выставляет участок на аукцион… Я в лучшем случае в хуторе получу земельный участок в 10 соток под застройку тысяч за 20. А если придётся преодолеть аукцион на земельный участок в престижном месте, то обойдётся мне земелька в 200-300 тысяч. Это при моих 13 тысячах пенсионных… И думаешь: господи, за что же наши предки, деды и отцы отдавали свои жизни в годы лихолетий?!

Далее. Зачем на хуторе строиться? средства немалые вкладывать в стройматериалы? Можно купить на хуторе домик недорогой. Есть такой на примете; проще сделать купчую, чем заново строиться. Купили, оформили, вот только провода оборваны, надо электричество от столба к дому подсоединить со счётчиком. Тоже в районные электросети едем: помогите. Дядька и говорит: «Тридцать пять тысяч услуга будет стоить…». Что в ответ? Да любая наша баба скажет вам прямо: «Да пропади ты пропадом, чтоб при таких ценах в хутор возвращаться!».

Мало того, купишь хатушку-развалюшку в качестве дачи, пойдёшь на учёт ставить, а тебе скажут, так, мол, и так, с двенадцатого года окраина хутора не вошла в территорию сельского поселения. Теперь там выпаса, или земля ушла к лесхозу. А это уже невозврат. И складывается мнение, что в сельской местности продолжается политика уничтожения малых сельских поселений всякими заморскими переделами, «московскими» ценами на услуги сельским жителям. А местное самоуправление, сами жители лишены голоса в праве распоряжаться своей землёй, и фактически отстранены при решении земельных вопросов. Отчуждение земель малых хуторов в угодья сельхозназначения – продолжение политики сживания русского крестьянства с земли и обращения его в изгоев, в рабсилу земельных магнатов.

В музее Шолохова по теме «Поднятая целина», помнится, одно время представлялся Акт на вечное пользование землёй колхоза имени Будённого, что был в хуторе Лебяженском, за Вёшенской на донском левобережье. Такой же Акт вручался и колхозникам колхоза имени Шолохова. Но нет теперь ни того, ни этого сельхозпредприятия, а оставшиеся жители мало уж что помнят и знают о былых хуторах, некогда многолюдных, не совсем, может, счастливых и удобных кому-то.

Но верится: хутора, деревни, что выстояли разруху «перестройки», обживутся молодыми семьями, а наша задача – поднять авторитет сельского жителя, тружеников полей и ферм. Производство продуктов питания должно стать делом государственным, плановым, независимым от западных санкций и военных угроз.

И начинать надо со школ не только сельских, но и городских. А то ж дожились, учащиеся начальных классов на вопрос – кто такой колхозник? – отвечают: «Это дядька в помятых штанах и в помятой рубахе», «Это кто ленится работать», «Это такая гора…».

С последним ответом я бы согласился, дополнив: да, крестьянство на современном этапе действительно гора, которая должна стряхнуть с себя всё чуждое и вернуться к востребованной колхозно-совхозной общине по месту проживания сельчан.

А «Поднятую целину» нам придётся познавать заново в интересах мирной жизни и суверенитета России в условиях многополярности на землях сельхозназначения, не забывая притчу о троянском коне.