Сергей ШИЛКИН. ПЕРЕВОДЫ. С финского Пяйви Ненонен, с казахского Абая Кунанбаева

 

Сергей ШИЛКИН

ПЕРЕВОДЫ

 

                                           Пяйви НЕНОНЕН
                                                Перевод с финского

 

СОБИРАЯ СЕБЯ

I.

Собирать, как всегда, себя буду я вновь от полудня до вечера.

И себя соберу я сама – обойдусь без диспетчера.

 

Лик скривлю, пореву – внутрь души убегая в изгнание –

И начну из пустого нутра я выращивать самосознание.

 

Шоколадом спроважу печали, мигрени – привычной облаткою.

Лару Миллер прочту, Лену Шварц – будто встану над схваткою.

 

Душ, халат, из кассетника звуки скрипучими сходнями…

Я всегда по местам расставляла осколки, разбитые сотнями.

 

Собирать по кускам буду я себя снова и в полдень и вечером.

Протрезвлюсь, полируя асфальт башмаками, как глетчером.

 

Вспомню песен любимых стихи, как горит зорька алая.

Даже если бы ад вдруг ворвался, и то бы себя собирала я.

 

Собирать себя буду опять до зари я со стражи обеденной,

Коль открою глаза, оторвусь от подушки, слезами изъеденной.

 

А потом уничтожу в душе своей «вируса» вражнего…

Если только живою останусь я после удара вчерашнего…

 

II.

Вкус лимона, мяты, соли,

Плед колючий из Магриба…

Брызжет нос аэрозоли –

И взмывает призрак гриппа.

 

Чтенье книг, затем таблетки,

Взвар горячий с ложкой мёду.

Днями грею пледом клетки.

Улучшенья – ни на йоту.

 

Миг пустой моей болезни

Убивает сплин свинцовый.

Жалит тишь мой слух – хоть тресни! –

Перекличкой бубенцовой.

 

III.

Лик приподняв, приоткрыла свинцовые веки.

Знать, я жива – мне б компресс холодильный на темя.

Время пришло избегать «драгоценных» напитков,

Русл замутнённых и утр, соответственно, мутных.

 

Мутного утра теченье – порог одичанья.

Думай! – раз пьёшь, значит, в силах ходить на работу!

Веки пудовые вновь я чуть-чуть приоткрыла,

Встала едва и пошла я – несчастней несчастных.

 

Хоть всех бедней, из души, как последние гроши,

Крохи ничтожные сил выгребаю наружу –

Чудом они там, на днище, всегда пребывают,

Как диаманты в «трубе»… И стрелой на работу.

 

ЛУНА

I.

На луну я взирала,

Бил по рельсам вагон.

Тряска мысли стирала –

Из пустого возгон.

 

Гнев скривил рот в орало –

Как на муху геккон,

На луну я взирала.

Бил по рельсам вагон.

 

II.

Наступил год Икс, Игрек день настал.

Новолунья миг всем своё воздал.

К твоим нуждам дан и ассортимент:

Нынче Игрек день плюс Z(ero) момент.

 

III.

Расскажу на радость (на горе) я

Про себя (как и про других).

Я, возможно, мог быть в начале всем:

Солнцем, звёздами в тьме стихий.

 

Но пути мои, ох, изменчивы,

Рассыпается мысль на штрихи.

Я обломки слов: (Фа)нагория;

Я вода, я прах, я стихи.

 

ОНИ УШЛИ…

I.

Злой мороз наступал. В мир смотрела, пылая, звезда.

Всё замёрзло. Лишь двое из леса, как с бела листа,

Шли по снегу босыми – и не было сзади следов.

Они взмыли, оставив планету – в объятиях льдов –

Далеко позади. И никто не дрожал, не страдал.

И летели след в след – мать с младенцем – туда, где Портал

Открывал дальний Путь. Они плыли над пиками крон.

Мать, ведя за собою ребёнка, как верный Харон,

Вдруг взглянула на чадо – печаль в её взоре была.

«Это ты, моя детка?» – но тень только молча плыла.

«Ты несчастен и свят – ты ещё не успел нагрешить,

Но тебе не позволили в мире подлунном пожить».

Улыбнулся младенец – улыбка чиста и нежна:

«На Земле разве жизнь? И кому же такая нужна?

Одиночество, холод и страх – год идёт там за три.

Эта жизнь потрепала тебя – в зеркала посмотри.

Из юдоли рванула душа моя в ужасе прочь.

Ты меня успокой, приголубь, мои силы упрочь.

Моей жизни земной слишком многое будет мешать.

Если любишь меня, пожелай мне её избежать».

«Прочь беги, коль иначе не можешь – но, всё же, печаль

Душу гложет мою. Может, сынка, попробуй – причаль

К одинокому пирсу Земли, где тоска и разлад,

Но Любовь шанс даёт превозмочь наши страхи и хлад».

Сын плечами пожал, мать утёрла скупую слезу.

Пахла вечностью бездна, как утро в осеннем лесу.

 

Плыли призраки тихо, как ночью над полем совьё.

Оба знали про что-то, но ведали каждый своё.

Вечный холод трезвил. Тут открылись на Небе Врата.

Пётр в хламиде махал им рукою: «Быстрее сюда!».

Позади всё осталось давно – путь кончался уже.

Они молча летели, жалея друг друга в душе…

 

II.

Боль в сердцах – им пришлось в неизвестность уйти,

Обхитрив Серафима, что ждал их в пути,

В странный дол через устье входное.

 

Они в час свой ушли, от беды трепеща,

Бросив домы любимые на обветша…

Позади всё оставив родное.

 

Шли вперёд, мыслей мрачных чураясь, они –

В кровь изрезаны локти, колени, ступни –

Гости нового брачного пира.

 

Круто вниз – им утраты сердца болью жгли –

Как два хрупких столпа человеческих шли

И тонули в мерцании мира.

 

Над страдальцами в Небе грядущего Тень:

Предназначено было им в праздничный день

Удалиться из сада Господня.

 

И ушли они с болью туда – где ни зги,

Приучив себя к чувству Вселенской тоски, –

Куда все мы уйдём… не сегодня…

 

БАШНЯ

Древний конунг с дружиной пошёл на войну.

Вёл он войны жестоко, без правил –

Бился зло, за собою не чуя вину.

Много стран оказалось у князя в плену –

В землях тех он свой замок поставил.

 

Замок с башнями взмыл – стройка быстрой была –

Возвышался он глыбой матёрой.

И красив, и велик – кладка стенок бела –

Золотились червонно его купола.

Он сиял и сверкал солитёром.

 

Только башня одна в нём чудна: ни ворьё,

Ни разбойник, ни тать или огуд,

Никогда ни за что не войдут внутрь её –

Нет ни щели, ни двери – и даже зверьё

Или мыши влезть в башню не смогут.

 

Но об этом задумались много поздней –

Закружили другие заботы:

Надо замок убрать, коль есть деньги в казне.

А про башню, что мир не впускает извне,

Позабыли до Страшной Субботы.

 

Но однажды опять наш воинственный князь

Двинул рать на заморскую землю.

Он победу добыл, от беды хоронясь.

К встрече князя был замок готов – не чинясь

Засверкал, будто с солнцем играющий язь.

Башни столп (я истории внемлю) –

 

Среди света объят был ночной чернотой.

Люди пили, «собачась» беззлобно, –

Праздник шёл беззаботный своей чередой.

Столп стоял, зря в чертог за надмирной чертой,

Аки перст, с обвинением словно.

 

Кто-то молвил: «Тут зодчий ошибся, видать.

Дело – всё разрушать – не благое.

И не ясно – сносить… или всё ж обождать?

Башня лепа, как будто на ней благодать…».

Так оставили башню в покое.

 

Как-то князь был разбит в битве при Монтево.

Долго князя с той битвы встречали

Блики чёрных глазниц в окнах замка его.

Князь, бредущий подавленно по ездовой

Тропке, был одинок и печален.

 

Ранен он и от битвы смертельно устал –

Надоели и свары, и войны.

И заметил: вдали, как волшебный кристалл,

Тёплый свет в странной башне отрадно блистал,

В дом зовя его к жизни достойной.

 

Но сказали монарху: «Должно быть, мираж –

Вас, Владыка, сморила усталость.

Солнце, делая свой предзакатный вираж,

Полыхнуло в стекле, словно кёльнский витраж…».

С тайной башня навеки осталась…

 

Бродят слухи, что башня темнеет rapid,

Даже вран над ней каркнуть не смеет.

Башня молча ждёт час свой и мудро не спит.

Её время придёт – и она возопит,

Когда всякий другой онемеет.

 

====================================

                         Абай КУНАНБАЕВ
                            Перевод с казахского

 

ВЕСНА

Не осталось в помине промозглости зимней следа.

У старушки земли бархатистым становится лик.

Всё живое стремится навстречу светилу-Отцу.

Своим детям он с нежною лаской тепло отдаёт.

 

Возвращаются птицы, на крыльях неся красоту,

Благолепие лета. Резвится, смеясь, молодняк.

Словно только что встав из могил, со старухой старик

Веселятся, смеются – до лета дожили опять.

 

Чабаны, с гор спустившись, смешались с народом долин,

Веселясь простодушно от радости редкостных встреч.

Кто трудился без устали, может чуток отдохнуть,

Наслаждаясь общением дружеским в тесном кругу.

 

Шум вселенский в загонах – настали отёл и окот.

Разнотравный овраг щебетанием пташек гудит.

Смотрят с берега травы и древа, любуясь водой,

А река, как красивая девушка, павой плывёт.

 

Гуси-лебеди, важно качаясь, по брегу идут.

В камышах дети бегают в поисках птичьих яиц.

В небе кречет кричит, мчит сокольничий на скакуне,

Завлекая сумою с добычей девчат молодых.

 

К тёплым дням разряжаются девы-невесты в новьё.

Разукрасил багровым бескрайние пажити мак.

Соловьиные трели в логу, треск степных воробьёв,

В скалах, эхом аукая, ищет кукушку удод.

 

Сговорившись о ценах, торговцы гогочут взахлёб.

Землепашцы в раскрытую землю бросают зерно.

От пастушьих трудов потучнели отары и скот,

И приплодом богатство у сытого бая растёт.

 

Тенгри* – мастер искусный – раскрасил чудно лик Земли,

Изливается свет благодатный на брошенный мир.

И Земля – бескорыстно и щедро кормящая мать.

Небо ж – мудрый отец, от невзгод опекающий чад.

 

Чёрный тук оживает с вливанием Солнцем тепла,

Скот встучнел и настало обилие пищи в домах.

Благосклонности неба доверилось слепо нутро

И душа человечества изнова тянется ввысь!

 

Кроме чёрных-пречёрных камней всё вокруг расцветёт.

И у всех, кроме нищих скупцов, распахнётся душа.

Если чист ты очами, на Тенгри дела посмотри –

И взблаженствует тело, внутри возрождая тепло.

 

Ищут дед со старухой луч солнца, шумит детвора,

С боку на бок по пыли вращается радостно скот.

Птицы певчие в небе, как Божии домбры, поют.

Гуси-лебеди плещутся в водах, кричат кликуны.

 

Ночью звёзды зазнались, восчванилась в небе Луна –

В темноте позволяют они себя вольно вести.

Но заря на востоке встаёт – и тускнеют огни,

Растеряв в одночасье по небу надменность и блеск.

 

Солнце – мудрый жених, а невеста – красотка Земля.

Исскучались они, их влечёт неизбывная страсть.

И, когда, прокрутясь в хороводе, он выбрал её,

То Луна и холодные звёзды поджали хвосты.

 

Тёплый ветер известье несёт всем светилам ночным.

Жизнь земная ликует в преддверии свадьбы грядой.

Оживает Земля, сбросив саван мертвящий с себя,

Улыбается в радости, в вечной красе обновясь.

 

Твердь земная любимого – Солнце – всю зиму ждала,

Они долго – полгода – друг друга не ведали ласк.

И когда, наконец, напиталась любовью его,

Распустилась Земля, как павлин, многоцветьем вокруг.

 

Заглянуть не дано человеку светилу в глаза.

Взор теплеет его от людских благодарных сердец.

Это чудное чудо я как-то под вечер узрел,

Когда Солнце входило неспешно в червоный шатёр.

-------------------------------------------------------------------
       *Тенгри (тюрк.) – доисламский языческий бог

 

ИЮЛЬСКИЙ ЗНОЙ

В июльский жаркий полдень знойным летом –

Распаренный, как под верблюжьим пледом –

Кроваво над водой пылает мак.

Покрыты берега ручья осокой,

Гуляет ветер над травой высокой.

Стремительная тучка-аргамак

В неведомую даль небесной кромкой

Летит под мерный плеск реки негромкой.

Семян, в метёлках зреющих, запас

Уже готовы сбросить в землю травы,

Потомство сохраняя от потравы.

Мерцая, серебрится, как абаз,

Спина коня – она лоснится потом.

К тяжёлым неприученный работам,

Храпит и ржёт, брыкаясь, жеребец.

Спасаясь от полуденного пыла,

В воде блаженно нежится кобыла,

Хвостом волну стегая, как гребец,

Наотмашь бьющий вод струю тугую.

В густых кустах ещё одну-другую

Кобылу видно. Пляшут стригунки,

Пугая диких уток мелководья.

Усталый всадник отпустил поводья –

Аул, кочуя долго, у реки

Устроить стан решил. Сдирая глотки

Зашлись собаки в лае, а молодки

Возводят ловко прочный остов юрт

К таким делам привычными руками.

Мальцы галдят и бегают кругами.

Ревёт табун, призывно блеет гурт.

Походкой пав – дрожат игриво бёдра –

Несут в аул наполненные вёдра,

Расплёскивая каплями удой,

Хозяйки юные, в пути давясь от смеха –

Жара и труд веселью не помеха.

Слезами очи выстланы у той,

Которая моложе. В пыль ступая,

Везёт неспешно конь обратно бая,

Довольного осмотром тучных стад.

Порыв незримый, как песок с бархана,

Уносит время. В центре дастархана

Стоит кумыс. Без вымеренных дат

Поток судьбы, вращая мир по кругу,

Усаживает всех за стол друг к другу

Лицом. Простой играя на домбре

Мотив, поёт протяжно и печально

Акын про то, что было изначально.

Щекочет ноздри терпкое «амбре»

Душистых трав, заваренных водою, –

Парок клубится ниточкой витою.

Шумит сердито медный самовар.

Среди дерев лежит кошма овечья –

В тени прохладной баи Семиречья,

Далёкие от мелких дрязг и свар,

Ведут беседу умную неспешно.

Мудрец изрёк – и слово, неизбежно,

Коню подобно, что не сплоховал,

Легко всех обскакав в байге весенней,

Преодолев преграды невезений,

Свою получит порцию похвал

Старейшин рода. В позе угловатой,

В рубахе белой, палкой суковатой

Взмахнув над головой, седой старик

Кричит на пастухов, чтоб те подальше

Прогнали скот. С небес, без тени фальши,

Звенит, тревожа птиц, орлиный крик.

Его когда-то сердце страстью билось.

Что не сбылось – то сгинуло, забылось.

Промчалась жизнь – ещё б чуток пожить…

Старик, как вран в полночном карауле,

Гогочет зло, пугая всех в ауле.

Не в силах тень Судьбу Времён вершить…

Когда табунщики, уехавшие рано,

Между собой в пути шуткуя бранно,

Едва смиряя буйных битюгов,

Заткнув за пояса чапаньи полы,

В аул пришли – ещё свет падал в долы.

Они подобны нурам без тюков,

Горбами выгнув спины раболепно.

Хотелось им, чтоб солоно и хлебно

Встречал их бай. Чтоб к щедрому столу,

Махнув рукой, нежданно, беспричинно,

Позвал на плов, по царственному чинно

Налив кумыс из саба в пиалу.

Бродя повдоль реки над рыжей кручей,

Аульский молодняк, собравшись кучей,

Пускает ловчих, из стволов паля

В пустое небо. Если чья-то птица

Возьмёт гуся – хозяин ей гордится,

Прибрежные пугая тополя

Победным кличем. Солнышко упало

В туман слоёный красного опала,

Остатки света в небе растворив.

Впечатав в память хрупкую иконку,

Умчался день, за прочими вдогонку,

В покои лет – не грустен, не игрив.

Прошло, что было и, увы, обратно

Вернуть нельзя, хотя и многократно

Хотелось… только сил недостаёт…

 

Они растаяли навек в июльском зное…

 

ОСЕНЬ

Закрыли небо тучи лапой грозной,

Напитанный промозглостью моросной,

Седой туман землицу придавил.

 

От сытости ль, от холода ль? – брыкают,

Мчат жеребцы, кобылы убегают.

Закат сквозь сизый запад закровил.

 

Завяли первоцветы, сжухли травы.

С весельем шумным юные оравы

Не пляшут стригунками без узды.

 

Как старец нищий с язвами порухи

И древних лет бесцветные старухи,

Стоят без листьев древа и кусты.

 

И кто-то варит шерсть, хребет сгибает

Над чаном, где водица закипает,

В потрёпанном годами чапане.

 

Прядут свекровки шерстяные нитки,

Латают юрты юные суннитки,

Чтоб в хлад не оказаться в западне.

 

Клин птиц летит над нами в край обильный,

Под ними караван тропою пыльной

Везёт поклажу с белою кошмой.

 

Глянь в юрт любой – хоть в малое строенье –

Понур народ, уныл, без настроенья.

Веселья и забав – ни Боже мой.

 

Озябли все, а дети охладели –

Чуть теплится душа в замёрзшем теле.

Лютует чёрный ветер-колотун.

 

Домой бредут, охваченные дрожью,

Отары по грязи и бездорожью.

Овечья шерсть сбивается в колтун.

 

Приблудный пёс напрасно ищет кости –

Никто не ждёт, не зазывает в гости.

Так гладен он, что нет на шкуре вшей.

 

И он бежит в богатые аулы,

Где снедь, тепло, с добром стоят баулы,

Вокруг жируют полчища мышей.

 

Всё в юртах истрепалось, обветшало,

Нет огонька, вонзает холод жало.

От ветра пыль клубится, как туман.

 

Простыл очаг – огонь наводит страхи –

Так жили испокон в степи казахи,

Боясь, что их задушит дым-дурман.