Александр МЕДВЕДЕВ. ВВЕДЕНИЕ В НАУКУ ВОЗВРАЩЕНИЯ ДОБРА. О книге рассказов Льва Кирищяна «Всё возвращается»

 

Александр МЕДВЕДЕВ

ВВЕДЕНИЕ В НАУКУ ВОЗВРАЩЕНИЯ ДОБРА

О книге рассказов Льва Кирищяна «Всё возвращается»

 

Рассказы книги «Всё возвращается» Лев Кирищян предваряет мудрыми изречениями известных людей. И у самого автора нередко встречаются фразы – афоризмы, словом, готовые эпиграфы.

«Чтобы быть счастливым, надо просто перестать оглядываться на других».

«Лев даже в клетке знает, что он лев».

«Большинство из окружающих людей не решится сделать даже первый шаг к вершинам, считая их достижения абсолютно нереальными».

«Никогда не ставь цели на основе желаний – ставь только на основе необходимости»…

Коль скоро размышления о книге «Всё возвращается» началось, затронув тему эпиграфов, позволим себе и к ней подобрать некую фразу, своеобразный ключ. Так как Лев Кирищян – человек, занимающийся точными науками, то, пожалуй, сборнику его рассказов как нельзя лучше подойдут слова учёного:

Мой дух, от жажды знанья исцелён,

Откроется всем горестям отныне:

Что человечеству дано в его судьбине,

Всё испытать, изведать должен он!..

До широты его свой кругозор раздвину.

                                                           (Гёте. Фауст)

Широта духа и широта кругозора. Их соответствие – желанное состояние, оно отличает гармоничного человека. Им может быть выдающийся учёный и горский крестьянин, художник-самоучка и последний тбилисский шарманщик. Их и других героев рассказов Льва Кирищяна объединяет гармония души, «Наверно, поэтому, – отмечает в предисловии автор, – все рассказы этой книги об одном и том же – о человечности и милосердии, которых всем нам так не хватает в жизни».

К гармоничному – человечному и милосердному – ощущению себя в мире людей приближается человек, встающий на путь самовоплощения, а порой и перевоплощения, даже если это происходит в силу стечения обстоятельств или случайных/неслучайных встреч. Необычным образом перевоплощение происходит с Руководителем в рассказе «Портрет», когда художник невольно показал портретируемому всю его неприглядную личину, скрытую в реальности за презентабельным образом чиновника. В отличие от Дориана Грея, персонажа Оскара Уайльда, уничтожающего холст со своим ужасным изображением и тем самым убивающим самого себя, персонах рассказа Льва Кирищяна, расправившись с портретом, изобличившим его пороки, не гибнет, но перерождается. «Пуля попала прямо по центру “пасти”, проделав внушительную дыру, так что хищная улыбка сменилась глубоким удивлением, ведь победа совести над алчностью среди человеческих существ встречается нечасто!». Автор показывает, что порок, казалось бы, полностью овладевший человеком, не всесилен, его побеждает добро.

В рассказе «Момент действия» люди, силою обстоятельств поставленные в положение смертельных врагов, находят в себе силы задать немыслимый на первый взгляд во время войны вопрос: «Зачем мы убиваем друг друга?». Лейтенанту Хачатуряну, спасшему пленного немца от преступной расправы, учинённой над ним тыловиком-интендантом, через многие годы возвращается добро, об этом говорится в следующем рассказе-продолжении «Момент возврата». «Никакой логикой невозможно было объяснить происшедшее. Просто мистика какая-то! Сын человека, спасённого им, лейтенантом Хачатуряном, более сорока пяти лет назад, спас в автокатастрофе жизнь его сына!

А “пленный” всё приближался и приближался, – описывает автор, произошедшую спустя почти полувека, встречу уже полковника Хачатуряна и «того самого пленного, которого он вёл за руку по заснеженной дороге». – Потом он подошёл почти вплотную к полковнику и сказал по-русски:

– Всё возвращается в этом мире! Всё возвращается!».

Давно было замечено, что по кругу движется многое, если не всё, но добро и зло движется только так.

«В жизни каждого человека, – делится Лев Кирищян, – порой происходят события, которые не объяснить ни логикой, ни случайностью. Жизнь их преподносит, как правило, в своих самых крайних, самых жёстких проявлениях. Но именно в ситуациях, которые принято называть экстремальными, и можно увидеть, а точнее, почувствовать, как работает этот удивительный и странный механизм – человеческая судьба».

Рассказы, собранные в книге, разные по тематике и по настроению. В одних преобладают мотивы философские, в других лирические, иные полны иронии, какие-то приправлены щепоткой юмора. Объединяет же их «цепная реакция добра» – так автор называет эту «очевидную неочевидность», присущую людям нашей планеты, где бы они ни были: в сверкающих мегаполисах или высоко в горах, – добро, сочувствие и милосердие не имеют границ.

Лев Кирищян – учёный-аналитик, его удел точные науки, и можно сказать, написав эту книгу, он тем самым как бы создал своеобразное «Введение в науку возвращения добра», где-то прикровенно, а где-то в полный голос обозначил действие законов человечности в их круговом и бесконечном движении.

А ещё рассказы Льва Кирищяна подспудно напоминают и о врождённой черте, присущей человеку. Её не может скрыть ни тончайший интеллект, ни высокий культурный уровень. Эта черта – неудовлетворённость, неизбывное состояние человека. Возникают всё время новые наблюдения, вызываемые чувствами, появляются новые взаимосвязи, схваченные мышлением. И вместе с тем, неудовлетворённость – а всё ли мной понято? всё ли я сделал правильно? – порождает сомнение в себе, своей деятельности, в общественном устройстве, да мало ли поводов усомниться предложит наш беспокойный ум?

Крылатую фразу Декарта «Cogito ergo sum» – «Я мыслю, следовательно, существую» древние римляне произносили в не столь усечённом виде. Они говорили так: «Dubito, cogito ergo sum» – «Сомневаюсь, мыслю, следовательно, существую». Начало философии – сомнение – почему-то было опущено Декартом.

Вот и мы, ничуть не сомневаясь, говорим: Аз есмь – Я есть (подразумевая: стало быть, существую). Но осознаю ли я своё существование лишь в силу этого самого существования? Наверное, что-то подобное задал себе Паскаль, прочтя фразу Декарта? Задал и отреагировал: «Да, мыслю. Но какова эта мысль?». Паскаль видел существование человека не столько как таковое, но именно одухотворённое мыслью и исполненное светом человечности.

Упомянуть здесь философов побудил цикл рассказов «Уроки деда». В них дедушка по-сократовски с помощью наводящих вопросов преподавал внуку уроки мудрости. На примере животных учил не быть «белкой в колесе», не стремиться к эфемерным целям, не быть «попугаем», разменяв свободу и достоинство на комфорт жизни к клетке.

Вспомнив комплимент-аванс, высказанный всем нам в незапамятные времена Жан-Жаком Руссо («Человек по природе добр»), признаем всё же, что, вероятно, на деле люди по природе своей мыслят себя чужаками, порой притягательными, порой отталкивающими. Человеку приходится обратиться вовне, чтобы на этом внешнем пути найти себя подлинного, увидеть свою глубину и попытаться её выразить. Каким образом? В науке, в спорте, в искусстве, в бизнесе…

Вообще, вопрос о своём существовании был бы странен, если не брать во внимание своё внутреннее становление, которое происходит отнюдь не синхронно нашему существованию и даже не определено им. Становление невозможно без рефлексии, когда мы пытаемся взглянуть на себя со стороны. Увидеть себя среди подобных себе, и тогда: Есмь уже не само по себе, Я начинает подлинное существование и – превращается в Мы. Путь от Я к Мы и есть процесс понимания самого себя, принадлежащего миру людей. Выявляется этот путь уже при рассказе-истории – при обращении к пройденному, к прошлому.

Во время путешествия в прошлое велик соблазн оказаться ведомым льстивым проводником – тщеславием: почти все автобиографы читали у Плутарха о «великих мужах». Заинтересованные исследователи литературы, основанной на воспоминаниях, выделили три её вида: Блаженного Августина, Руссо, Гёте. Конечно, не обойти и четвёртого вида, лишённого исповедальности, это путешествие в утраченное время, не желающее у Пруста останавливаться. Как бы то ни было, главное, чем руководствовался Лев Кирищян, поведав о своём лирическом герое и героях его повествований, выразил дядя Гурген в рассказе «Портрет»: «Для того, чтобы писать картины, обязательно нужен свет. Только мне всегда казалось, что его источник должен находиться внутри художника, а не вне его». Пишущий на основе воспоминаний, даже не желая погружаться чересчур в какой-то частный опыт, будет создавать картины собственного светоносного формирования. По-видимому, всегда будет получаться всё то же собственное Я есмь, в лучшем случае выходящее за свои пределы, то есть в Мы. Очевидно, потому-то рассказы Льва Кирищяна выходят за личностные, частные рамки, освещаясь тем самым общечеловеческим светом Мы. В таком случае, к книге «Всё возвращается» также можно отнести ещё одно латинское выражение, свидетельствующее о полноте картины мира в глазах и в душе её автора: «Ego sum, ergo est deus, ergo est mundus» – «Я существую, следовательно, есть Бог, следовательно, есть мир». Осознание этой «трёхмерности»: Я (человек) – мир (общество) – Бог побудило автора книги поделиться мыслями и образами, увиденными в «путешествии в прошлое» с близкими по духу людьми. «Потому что у всех у нас в конечном счёте схожие проблемы, одни и те же боли и радости, а значит, один общий “колокол”, который “всегда звонит по тебе”».

Завершая некоторые свои размышления по прочтении книги «Всё возвращается», вернусь к выбранному условному эпиграфу из «Фауста», в котором говорится о стремлении человека расширить свой горизонт до широты духа. Наверно, это самое высокое стремление. Человек сознательно или неосознанно стремится победить созданное им самим полчище сковывающих его мыслей и предстать существом, не дающим наложить на себя оковы никакой внешней силе, ни себе самому. Об этом, собственно, книга Льва Кирищяна.

Санкт-Петербург