Марат ВАЛЕЕВ 
Марат ВАЛЕЕВ
О ДРУЗЬЯХ-ТОВАРИЩАХ
Памяти коллег
Талантливый, светлый человек
С Юрием Александровичем Шебалиным, прекрасным журналистом и самым настоящим писателем-публицистом (он, правда, не состоял в Союзе писателей, тем нее менее это не помешало ему издать ряд своих книг и поучаствовать в нескольких коллективных сборниках в 80-90-е годы прошлого века), нас – меня и мою жену, тоже журналистку, Светлану связали четыре года совместной работы в газете «Советская Эвенкия».
Мы приехали в Туру летом 1989 года по приглашению редактора окружной газеты Эдуарда Геннадьевича Иванова. Тогда в коллективе редакции трудились журналисты Наталья Свиридова, Анатолий Буравин (правда, он тем же летом уехал на «материк»), Людмила Шутова, фотокорреспондент Владимир Грошев, корректорами Елена Лелис, Марина Инешина. На местах в районах собственными корреспондентами были Николай Дедюхин и Татьянова Панова.
Вот и весь штат окружной трехразовой хоть и небольшой по формату, но очень прожорливой газеты, страницы которой надо было регулярно «забивать» местным материалом. Перьев же для этого остро не хватало и нашему появлению здесь – сразу двух журналистов – обрадовались. Буквально вслед за нами приехал и Юрий Александрович Шебалин. Он уже какое-то время здесь работал, когда связал свою судьбу с известной эвенкийской общественной деятельницей, ученым педагогом и актрисой (сыграла главные роли в двух художественных фильмах – «Мой друг Тыманчи» и «Злой дух Ямбуя») Зинаидой Николаевной Пикуновой.
За его плечами был многолетний журналистский стаж в провинциальной и столичной прессе, в том числе и в газете «Труд» (был её собкором на Алтае). И неудивительно, что такой опытнейший журналист был сразу же назначен у нас заместителем редактора. И хотя я к тому времени тоже был вроде «не лыком шит», уже отработал в двух районных и областной газетах, имел публикации в республиканской и центральной печати, но не отказался от кураторства Юрия Александровича.
У Шебалина было чему поучиться. Он – эстетствующий журналист, не пишет, а «вышивает», каждый его материал прочитывается легко, с удовольствием, и запоминается. Он прекрасно знает законы всех газетных жанров, любит редактировать. Терпеливо втолковывает, что бы он хотел увидеть в газете, что вот эту статью лучше разбить на подзаголовки, а вот эта информация написана без «лиды» (первого абзаца с квинтэссенцией содержания заметки – для экономии времени читателя).
Я с чем-то соглашаюсь, с чем-то — нет (например, люблю, чтобы в любом моем материале, даже маленьких заметках, содержалась интрига, и почему я её должен раскрывать с первых строк?). В конце концов, я уже состоявшийся журналист, зачем Шебалину «перековывать» меня на свой лад? У него своя манера письма у меня – своя, и нас обоих читают.
После того, как Юрий Александрович крепко «перекраивает» мой отчет с поездки по отдаленным факториям с первым эвенкийским народным депутатом СССР Михаилом Иннокентьевичем Монго, я не выдерживаю и отсылаю свой вариант статьи, строк на 400, в «Сельскую жизнь». И она вышла почти слово в слово, с незначительными сокращениями. На этом мы успокаиваемся и уже продолжаем мирное сосуществование.
Впрочем, мы ведь и не ссорились (не считая профессиональных споров), не раз вместе ездили на рыбалку с Ивановым на Тембенчи, приток Кочечума, который, в свою очередь, приток Нижней Тунгуски, и вели там задушевные разговоры у закипающего на костре чайника. Я бывал приглашен в их гостеприимный дом, и Зинаида Николаевна встречала нас очень приветливо, с эвенкийскими разносолами на столе, для меня тогда все еще диковинными.
Что еще хочу отметить – Юрий Александрович, много писавший в защиту прав коренных малочисленных народов Севера и стоявший вместе с супругой Зинаидой Николаевной Пикуновой у истоков создания ассоциации КМНС, был очень любим и почитаем этим народом. У него в кабинете постоянно толклись ходоки из отдаленных факторий с какими-то просьбами, предложениями, и никогда не получали отказа в поддержке.
А еще я благодарен Шебалину за название очень популярной в свое время среди читателей «эвенкийки» страницы сатиры и юмора «У-Скребок». У меня есть, скажем так, некоторая склонность к написанию сатирических вещиц – реплик, заметок, фельетонов, а также юмористических рассказов. И когда пришла мысль не печатать их в газете разрозненно, а создать специальную страницу, я получил одобрение на это у редактора Иванова и его заместителя Шебалина.
Дело уперлось в название. Хотелось что-нибудь эдакое оригинальное, с местным колоритом. И тут на помощь пришел Юрий Александрович.
– А если – У? – сказал он мне.
– Чего – у, Юрий Александрович? – не понял и удивился я.
– У – так называется эвенкийский скребок, – разулыбался Юрий Александрович. – Его используют при очистке выделываемых шкур от грязи, сала, всего лишнего…
И он нарисовал на листке бумаге этот самый У. Я пришел в восторг: весьма подходящее название для сатирической страницы! И в ближайшем же номере эвенкийки появился первый выпуск страницы сатиры и юмора «У-(Скребок)», веселый, ершистый. Он прижился в «Эвенкийской жизни» и выходил около десяти лет. В некоторых выпусках принимал участие и Юрий Александрович, перо которого, кстати, тоже имело неплохую остроту!
Он мог был сделать куда больше, выпустить еще не одну книгу. Одна и, по-моему, последняя – сборник очерков «Эвенкийские далекие костры», – вышла в Красноярске при нас еще в начале 90-х, и помню, с каким благоговением мы её перелистывали. Шебалин подписал мне этот сборник с пожеланием тоже выпустить свою книгу. Если бы он был жив сегодня, он был бы доволен мной – я тоже выпустил книгу. И уже не одну.
Юрий Александрович Шебалин навсегда вошел в историю эвенкийской журналистики, культуры, общественной жизни как талантливый автор и просто хороший, светлый человек.
Добрая душа
Как-то услышал вот эту прелестную байку об известном эвенкийском писателе и журналисте Алитете Немтушкине (он до последних дней своих сотрудничал с газетой «Эвенкийская жизнь»), но вот только сейчас решился донести её до читающей общественности.
…Итак, однажды Алитет Николаевич шел себе знойным летним днем по центральной красноярской улице Мира. Шел он в глубокой задумчивости, шевеля губами – наверное, сочинял стихи на ходу, как это водится у поэтов. И потому не сразу расслышал, что кто-то его зовет по имени.
Алитет, тряхнув головой, остановился, осмотрелся по сторонам: никого из знакомых. Может, ему показалось? Но нет, опять откуда-то послышалось:
– Алите-е-ет!
Алитета в Красноярске знали многие: у него к тому времени вышло больше десятка книг, его постоянно печатали местные и столичные газеты и журналы, время от времени его показывали по телевизору. Так что обратиться к популярному писателю из числа малочисленных коренных народов Севера, в том числе и вот так запросто, на улице, мог кто угодно. Но кто? Пока что Алитет никого не видел.
И потому он пошел дальше. И опять сквозь городской шум до него долетел отчаянный крик:
– Алите-е-ет!
Причем это был уже не один голос, а нестройный хор. И снова как будто с дороги.
Немтушкин пригляделся к проезжей части улицы с текущим по ней потоком машин: точно! Из окна остановившегося перед светофором маршрутного автобуса торчали чья-то черноволосая голова и машущая рука, а из других на него с любопытством и с улыбками смотрели еще пассажиры. Это они поддержали своими голосами взывавшего к нему. И Алитет пока не мог узнать, кто же это.
– Алитет, займи червонец! – надрывался между тем этот черноволосый.
– Чего? – приложил ковшиком ладонь к уху Немтушкин.
– Десятку, десятку ему займи! – грянул веселый хор поддержки из автобуса.
Алитет, наконец, узнал того, кто обращался к нему таким необычным способом за материальной помощью – это был один из жителей столицы Эвенкии Туры, откуда сам писатель уехал в большой город уже давненько. Но он при этом Алитет не утратил простоту отношений, царящих среди его соплеменников, отзывчивость и душевность (впрочем, таким он оставался до конца своей жизни).
Алитет махнул рукой торчащей из окна голове в сторону остановки сразу за перекрестком, где сейчас должен будет остановиться автобус. И сам торопливо зашагал туда же, на ходу проверяя содержимое карманов: а есть ли у него еще этот червонец, в котором так нуждался сейчас его, видимо, крепко поиздержавшийся в городе земляк…
Калиновский
В редакцию районной газеты «Ленинского знамени» (это в Павлодарской области Казахстана) я был принят в начале октября 1972 года, меньше чем через год после возвращения из армии. И уже в ноябре того же года мне, холостому парню, дали в Железинке благоустроенную двухкомнатную квартиру. Невиданное дело! А получилось так. Заместитель редактора Владимир Мартынович Калиновский, жилистый пожилой мужчина (хотя мне тогда все, кто был старше сорока, казались пожилыми) со спадающей на бугристый лоб светлой челкой, получил назначение на редакторство в только что образованную в Экибастузе объединенную газету «Вперед» (печатный орган одновременно горкома и райкома партии). Редактор Державцев велел мне оставить снимаемую на время квартиру, топать со своими шмотками в двухэтажный каменный дом по улице Ленина с утра пораньше и сразу занимать квартиру Калиновского, как только он освободит её.
– Это редакционная квартира, – сказал мне Александр Сергеевич. – Я её никому не отдам, так что вселяйся, бумаги потом оформим. Но учти: прознают в райисполкоме, что ты один её занимаешь, кого-нибудь подселят. Так что лучше бы тебе жениться. Есть кто на примете? Ну ладно, иди…
И на следующий день ранним ноябрьским утром, под обильным снегопадом, в желтом тусклом свете редких уличных фонарей я пробирался, аки тать, с позванивающей панцирной кроватной сеткой на спине и связанной в узел постелью к своему будущему постоянному жилью.
У подъезда Калиновского уже стоял грузовик с откинутым бортом, куда сноровисто грузили замредакторские вещи сам Владимир Мартынович, ответсекретарь Кишкунов, тоже живущий в этом доме, корреспондент Гена Державцев, он же сын редактора, и толстенький и жизнерадостный, с исходящей паром на легком морозце открытой волосатой грудью редакционный шофер Толя Загородный.
– Заноси свое барахло в дом и присоединяйся к нам, – сказал Калиновский.
Я затащил в открытую настежь квартиру на втором этаже свою постель и успел отнести к машине то ли табуретку, то ли тазик – не помню, и погрузочные работы закончились. Мы еще покурили все вместе в пустой затоптанной квартире с повсюду рассыпанными газетами и журналами, и Калиновский отдал мне ключи:
– Ну, живи! – просто сказал он.
И уехал в Экибастуз. Больше я его не видел.
А впервые я встретил Владимира Мартыновича, конечно же, в редакции. Но имя его мне была известно еще до того, как меня взяли сюда работать. Фамилия Калиновского стояла обычно под большими статьями, очерками, зарисовками, подаваемыми в газете отличной от других материалов версткой. Но его материалы отличались не только этим. Калиновский писал обо всем с большим знанием дела: животноводы признавали в нем грамотного зоотехника, полеводы – агронома, работники образовательных учреждений – педагога с большим стажем (вот здесь никто не ошибался – Владимир Мартынович имел педагогическое образование), а все вместе представляли за этими газетными строчками человека вдумчивого, неравнодушного, имеющего большой жизненный опыт, а главное – несомненный талант публициста. Я, когда читал материалы Калиновского, очень легко переносился в описываемые им места, события, проникался сочувствием или негодованием к героям его повествований – настолько велика была сила убеждения его письменного слова, которым Владимир Мартынович владел мастерски.
Этот человек, несомненно, стоял среди нашего небольшого редакционного коллектива особняком. Но сам никогда ничем не выделял себя. Был прост в общении, любил играть в шахматы, бильярд. Был у нас в редакции маленький такой, с металлическими шариками бильярд. Он стоял на веранде (на самом деле здание редакции было ничем иным как жилым домом, хозяину которого, начальнику райсельхозуправления Нефедьеву, дали то ли особняк, то ли благоустроенную квартиру, а в его прежнем жилище затем вполне комфортно разместилась целая редакция) с окнами на улицу и с отдельным входом. И когда наш редактор Державцев уходил или уезжал на какие-то совещания в райком партии или райисполком, мы – замредактора Калиновский, ответсекретарь Кишкунов, корреспондент Геннадий Державцев и я (хотя все вместе мы в редакции бывали редко – обязательно кто-то был на выезде) – бросали писанину и шли гонять шарики, металлический стук которых до сих пор стоит у меня в ушах. При этом все одним глазом посматривали через окно на улицу. И если видели подъезжающий белый «москвич» редактора или его самого, коренастого и в неизменной фетровой или соломенной шляпе, неспешно вышагивающего по пыльной, но тенистой железинской улице, густо засаженной по обочинам тополями и кленами, кто-то из нас тревожно сообщал: «Шеф идет». Мы спешно бросали кии и неслись к своим рабочим местам. Причем, первым улепетывал длинноногий и немного нескладный Калиновский. И так не вязалось это его трусливое бегство (мы-то ладно!) с его положением, ролью в газете, его фактурой, наконец, что я всегда с трудом удерживался от смеха. Но что было – то было. Мы все побаивались Александра Сергеевича: он мог так «вздрючить», никогда не повышая голоса, за опоздание, невыполнение нормы, прогул, что больше ничего подобного совершать не хотелось.
При всем том у Владимира Мартыновича перо, несомненно, было золотое. Его очерки, статьи охотно печатали областная «Звезда Прииртышья», не отказывались от них и республиканские газеты. И когда появилась нужда в редакторе для вновь открываемой в Экибастузе газеты, в облполиграфиздате выбор пал на Калиновского. Ему предстояло создать качественный печатный орган, подобрать для работы в нем способных журналистов. К тому времени Владимир Мартынович по праву считался одним из маститых газетчиков области, профессионалом высокого класса. И он таки оправдал оказанное ему доверие: создал хорошую газету («Вперед» приходила к нам по взаимообмену, и мы в Железинке с удовольствием и гордостью перелистывали её, читали: «это же наш Мартыныч её сделал!»). Да, газету-то он сделал, но «сломался» сам – запил, попал в психоневрологический диспансер, стал инвалидом, в журналистике, естественно, работать уже не мог. Его забрал к себе брат, живущий в одном из совхозов Иртышского района. Однажды Владимир Мартынович Калиновский вышел из дома, в чем был, и больше его никто не видел. Как и не было человека. Но ведь это не так! Он был, и оставил в павлодарской журналистике заметный след, его помнят. А кто забыл о Калиновском – я напомнил.
По заветам Ильича
Наш Железинский район в свое время дал Павлодарской области целый отряд очень неплохих журналистов, которые работали, да и сейчас работают в республиканских, областных изданиях, возглавляют редакции. И все же Павел Ильич Оноприенко в этой когорте железинских газетчиков стоит особняком. Он был не только профессионалом высокого класса, но и имел достаточно редкое хобби – занимался любительской археологией, причем вполне профессионально. В Железинском районе, а впоследствии в Экибастузском, насколько мне известно, он нашел и обозначил как перспективные для раскопок и дальнейших изучений не один древний курган, передавал свои бесценные находки в музеи, писал о них в газетах, в которых работал.
Когда я пришел на работу в «Ленинское знамя» – а случилось это историческое событие 2 октября 1972 года, – Павла Ильича Оноприенко здесь не было, он уже работал собственным корреспондентом областной газеты «Звезда Прииртышья» в Экибастузе. Но в железинской редакции еще все дышало его не так давним присутствием здесь. Павел Ильич несколько лет проработал собственным корреспондентом «Ленинского знамени» в Михайловке. И это была не роскошь для районки, а необходимость. До того, как стать нашему району Железинским, он был Урлютюбским, на юге граничащим с Михайловским, а в период укрупнения эти районы объединились.
От Железинки до бывшего райцентра Михайловки, ставшего центральной усадьбой совхоза «Мирный», было 100 километров, а до его отдаленных отделений еще дальше. И вот, чтобы не гонять туда в командировки сотрудников за материалами для газеты, редакция и завела в Михайловке собственного корреспондента – крайне редкий случай для газеты районного масштаба. Им и стал Павел Ильич Оноприенко. И все те годы, что он там жил и работал, редакция практически забыла о командировках корреспондентов в тот дальний «угол» Железинского района, граничащего с Новосибирской областью: Оноприенко полностью закрывал нужды газеты в материалах не только из Михайловки, ставшей центральной усадьбой совхоза «Мирный», но и из соседнего хозяйства «Михайловский».
Писал Павел Ильич всегда очень грамотно, веско, аргументировано, с глубоким проникновением в освещаемую тему. Я, начав работать в «Ленинском знамени», первые месяцы долго и дотошно ковырялся в подшивках районки за предшествующие годы, чтобы иметь представление, как писать и о чем лучше писать. И эти заочные уроки я брал для себя, главным образом, из публикаций Калиновского и Оноприенко, и стремился писать так, как они: немногословно, четко, доходчиво.
Павел Ильич кроме рядовых, так называемых проходных материалов нередко писал и фельетоны, сейчас уже подзабытый жанр журналистики, а в те годы очень востребованный читателем газет всех уровней, в том числе и районных. И эти его фельетоны и другие критические материалы были не только смешными и язвительными, но и всегда строились на железобетонной фактуре, которую опровергнуть было просто невозможно. Героям таких бесславных публикаций оставалось лишь смириться или скрежетать зубами от бессильной ярости.
Леонид Павлович Кишкунов, мой наставник в «Ленинском знамени» на первых порах, вспоминал такой случай. Однажды Оноприенко написал фельетон про небольшого сельского начальника с замашками самодура. Тот считал, что может делать в своей вотчине – небольшом отдаленном селе, – все, что ему заблагорассудится. Поливал подчиненных нецензурной бранью, мог и ударить при случае. А однажды взял и… выдавил безвинной собаке глаз. Просто так, для устрашения её хозяина. Павел Ильич собрал материал об этом варваре, подкрепленный свидетельствами обиженных и пострадавших, и написал фельетон под название «Вырвиглаз» (так после случая с бедной собакой стали называть того мелкого начальника с дурными замашками).
Фельетон имел оглушительный успех – над похождениями сельского самодура хохотал и одновременно возмущался весь район. И я ничуть не преувеличиваю – газета «Ленинское знамя» в пик своей популярности имела разовый тираж до 7 тысяч экземпляров, и это при населении района в 40 тысяч человек (и я еще застал счастливую пору). Оноприенко тогда уже жил в Железинке. Герой фельетона приехал в редакцию специально, чтобы «поговорить» с автором перевернувшего его жизнь фельетона (он был привлечен к серьезной ответственности и снят с должности).
– Заходит в редакцию здоровенный такой мужик со злыми глазами, находит этими глазами Оноприенко – мы тогда почти все в одном кабинете сидели, кроме редактора и бухгалтера, и зовет его на улицу, «потолковать». И Павло – он хоть и высокий был, но худенький, – бесстрашно встает из-за стола и идет за ним, – посмеиваясь, рассказывал мне Леонид Павлович. – Ну и мы, видя такое дело, втроем или вчетвером высыпали за ними на крыльцо. А тот самый «Вырвиглаз» (а это был он), уже лез растопыренной пятерней в лицо Оноприенко. Мы, конечно, тут же турнули его со двора редакции. И больше он к нам не приходил. А чего ходить? Опровергнуть фельетон он никак не мог, а с кулаками к автору лезть – это уже явное бессилие. Да и у нас эти кулаки тоже имеются! Мы все – сельские ребята, нас этим не удивишь.
Это точно. Практически весь штат районки набирался обычно из хорошо пишущих вчерашних школьников или показавших себя нештатных сельских корреспондентов. Селькорами были в свое время и Оноприенко, и Кишкунов, и я. И волей заметившего нас редактора пополнили штат вверенной ему газеты, да так и остались в профессии, со временем получили и соответствующе образование.
Павла Ильича уже давно приметили в областной газете «Звезда Прииртышья», куда он писал довольно часто. Так Оноприенко стал собственным корреспондентом «Звездочки» по ЭТЭК (если кто забыл, напомню: так тогда называлась Всесоюзная ударная комсомольская стройка «Экибастузский топливно-энергетический комплекс»). И было два человека из всего сонма журналистов, освещающих ход развития ЭТЭК, чьи публикации я читал охотнее всего: Алима Бабетова в республиканской «Ленинской смене» и Павла Оноприенко в «Звезде Прииртышья». Никто так полно, всесторонне и увлекательно не писал про гигантскую стройку и её проблемы, как они.
А вскоре в Экибастуз отправился работать и мой наставник и сосед по дому Кишкунов. За несколько лет перед ним, буквально через пару месяцев как я был взят в штат газеты из своей тракторно-полеводческой бригады в Пятерыжске, где трудился сварщиком после прихода из армии, в Экибастуз же был назначен редактором только что образованной объединенной (городской и одновременно районной) газеты «Вперед» Владимир Мартынович Калиновский. Областное управление полиграфиздата после его исчезновения, видимо, решило пойти по накатанному пути: редактора для осиротевшей газеты «Вперед» вновь взяло из Железинки, уже следующего нашего зам. редактора Леонида Павловича Кишкунова. А спустя еще несколько лет в Экибастузе оказался и я. На работу к себе меня взял, конечно же, Леонид Павлович. Но к тому времени в газете «Вперед» произошло разделение: город обзавелся собственной газетой, названной «Заветы Ильича», куда и ушла значительная часть журналистов бывшей объединенной газеты. Но «Вперед» при этом перешел «под руку» сельского Экбастузского РК КПСС и Экбастузского райисполкома, и редактором в ней оставили имевшего большой опыт работы в сельской газете Кишкунова.
А во вновь образованную в 1980 году городскую газету «Заветы Ильича» редактором назначили, как вы думаете, кого? Правильно – железинца Павла Ильича Оноприенко, уже не один год поварившегося в густой экбастузской каше из задач, проблем, достижений, сопровождающих строительство ЭТЭК и его столицу – молодой, бурно развивающийся горд Экибастуз. С тех пор название газеты «Заветы Ильича» все экибастузцы недвусмысленно связывали с именем Оноприенко.
И правильно. Павел Ильич со своей одноименной газетой и её молодым коллективом возился как с новорожденным малышом – бережно, настойчиво и целеустремленно. И «Заветы Ильича» постепенно стала приобретать черты характера и профессиональных и нравственных устоев своего родителя-редактора. Это было честное, благородное и смелое, качественно выполняемое как в плане дизайна, так и публикуемых в нём материалов, узнаваемое издание.
«Вперед», где мы продолжали работать с Кишкуновым, тоже была неплохой для своего уровня газетой. Но честно скажу: мы так и остались сельской, разухабистой такой «сплетницей», что, впрочем, было вполне нормально и даже нужно для села – мы там были своими. А «Заветы Ильича» опережали нас своей интеллигентностью, компетентностью и многообразием тем, недоступных среди которых для «ильичевцев», по-моему, просто не было. Нередко после их публикаций город просто гудел, обсуждая поднятую тему.
И не удивительно, что я с большим удовольствием откликнулся на предложение Оноприенко вести в «Заветах Ильичах» информационную аграрную колонку (по-моему, она называлась «Вести из Экибастузского района») – Павел Ильич вполне резонно считал, что горожане, строители ЭТЭК должны знать, кем, как и где для них производятся хлеб, мясо, молоко. Кстати, мы ведь тоже у себя регулярно рассказывали о ходе строительства ЭТЭК, об угольщиках и энергетиках.
А затем уже, по собственной инициативе, я стал готовить для «Заветов Ильича» подборки небольших критических заметок о тех или иных негативных явлениях в жизни экибастузцев под рубрикой «Ироническим пером». Они тоже пошли «на ура», и хотя немногословный Павел Ильич вслух никогда не оценивал их (во всяком случае, при мне, когда я заходил к «заветинцам» с очередной подборкой – мы несколько лет квартировали в одном доме, только в соседних подъездах), а лишь довольно покряхтывал и просил приносить еще. Я и носил.
Пока меня самого однажды не забрали на работу в «Звезду Прииртышья». Я несколько месяцев провел в Павлодаре, мотаясь по совхозам области как корреспондент сельхозотдела. Но когда в Экибастузе освободилось место собкора по Экибастузу, меня тут же вернули домой, на его место. И наше сотрудничество с «Заветами Ильича» продолжилось. Но теперь уже я сам заходил сюда за материалами для областной газеты, которые мне, по согласованию с Оноприенко, давали некоторые сотрудники городской газеты. Ну и Павел Ильич продолжал время от времени печать мои юморески, которые я тогда писал, да и продолжаю время от времени писать по сей день.
Не могу похвастать тем, что я знал его близко как человека моего круга. Нет, мы дружбу не водили, но и тех редких минут общения мне было достаточно, чтобы понять: я, безусловно, имею дело с одаренным и неординарным, очень интеллигентным человеком. Как-то я все же побывал в их с Галиной Никифоровой (его любящая и любимая жена и соратница) в квартире. И ничуть не удивился тому, что вместо дорогих ковров и хрусталей, краснодеревных мебелей увидел в жилище Оноприенко огромное количество книг и полки, заставленные археологическими находками. У таких людей как он книги действительно считались едва ли не главным их богатством. И я знаю, что многие работавшие у него молодые и не очень журналисты, и сейчас продолжающие газетную практику, живут и трудятся не иначе как по заветам Ильича…
Надиктовывал тексты из блокнота
Когда я впервые увидел Юрия Маковенко в редакции нашей газеты (он ушел из соседней качирской районной газеты «Заря», а вернее будет сказать, вернулся в родную железинскую «Ленинское знамя»), ему было уже за тридцать, мне же двадцать с небольшим. Юра был родом из Железинки, здесь жили его мама и сестренка. Насколько мне известно, он со школьной скамьи увлекался литературой, прекрасно декламировал стихи многих поэтов. Я поначалу изумлялся, когда мы, будучи уже друзьями, могли сидеть за рюмкой чая, а Юра вдруг, ни с того ни с сего, уставившись тебе прямо в глаза, начинал чеканить: «Вы помните, вы все, конечно, помните…» – ну и так далее.
Уже позже я узнал, что это было «Письмо женщине» Сергея Есенина. Он любил также Ахматову, Рождественского, Дементьева – многих поэтов, в отличие от меня.
Я к поэзии, признаться, относился с некоторой прохладцей, и с детства запоем читал только наших, ну и некоторых зарубежных прозаиков. Видимо, в нашей сельской восьмилетке, где я учился в свое время, некому было приобщать нас к поэзии, ну а сам как-то не сподобился. Юра же вот проникся поэзией. Я точно не знаю, когда он стал впервые печататься в железинской районке – в школе ли еще, после неё или уже отслужив (а он строил космодром Байконур в составе военно-строительного батальона!). Но, как мне известно, работать в «Ленинском знамени» он начал еще в 60-е годы. Потом уехал в Павлодар, работал там в многотиражной газете «Тракторостроитель», затем газета «Заря» в райцентре Качиры, ну и наконец возвращение в родные пенаты, то бишь в Железинку.
Сухощавый, русоволосый, всегда доброжелательный, с неизменной улыбкой на лице, Юра был душой любой компании. А наш редактор Александр Сергеевич Державцев ценил его за умение четко и оперативно выполнять редакционные задания, за легкое и быстрое перо, за глубокое проникновение в любую, даже самую сложную тему. Он единственный в редакции при необходимости срочно сдать материал в номер мог надиктовать его нашей очаровательной машинистке Гильде Тырсиной прямо из блокнота. Его корреспонденции, очерки, заметки охотно печатали областная газета «Звезда Прииртышья», а порой и республиканские издания.
Мы проработали вместе несколько лет, сдружились, я бывал у него дома, Юра у меня.
Пути наши разошлись в 1981 году, когда я уехал в Экибастуз. Последний раз мы увиделись с Маковенко где-то в начале 90-х, когда я с женой приехал в Казахстан в отпуск с Крайнего Севера, где мы жили с 1989 года и работали в газете «Советская Эвенкия». На день-другой заехали в Железинку – здесь жил мой младший брат, – чтобы затем отправиться дальше, на юг республики, на кызылординскую дачу к тестю с тещей. Юра был такой же живчик, как всегда благодушный, правда, несколько постаревший и разговаривал сиплым голосом, нажимая какую-то кнопку на шее. Это была онкология.
Даже не помню, о чем мы говорили, я все время старательно пытался скрыть, как потрясен состоянием своего недавнего коллеги и приятеля. Он уже тогда не работал, был на пенсии по инвалидности.
Больше мы не виделись. И я даже не знал, в каком году Юра умер. Как мне буквально на днях сообщила моя железинская землячка Елена Калашникова, чья семья дружила с семьей Маковенко, Юра скончался в 1994 году, прожив всего 55 лет. Похоронен в родной Железинке. Он ставил о себе светлую память как о человеке легком, добром, талантливом. И конечно же, в редакциях газет, в которых он работал, в публичных библиотеках хранятся подшивки газет с сотнями его материалов о людях труда, об успехах и проблемах в тех сферах жизни, о которых Юра рассказывал печатным словом. И это его личный вклад в создание многостраничной летописи нашей страны той эпохи, которая стала уже достоянием истории.
Приехал с Донбасса
Я уже писал, что в редакцию нашей газеты «Ленинское знамя» (как, думаю, и в большинстве других районных) её редактор Александр Сергеевич Державцев кадры набирал из местных кандидатов, проявивших какие-то способности в письме. Это могли быть селькоры (как вот я), или выпускники средних школ (как Ольга Сущенко, например, Юрий Панфилов, сын редактора Геннадий Державцев, Хасан Бахтияров). И затем уже натаскивал их премудростям районной журналистики. Но время от времени у нас могли появиться газетчики и с опытом работы, залетавшие к нам из области, а то и вообще Бог знает откуда. Так, в середине 70-х в Железинке обосновался Виктор Иванович Катин. Приехал он к нам из того самого города Ясиноватая на Донбассе, где сейчас идут боевые события. И не один, а с семьей – женой Валентиной и сыном Игорем.
Супруга, хорошо знающая делопроизводство, устроилась на работу в райком партии, а Виктора Ивановича взяли к нам в газету ответственным секретарем. Бывший наш ответсек Леонид Павлович Кишкунов к тому времени перевелся на новое место работы – редактором объединенной (то есть одновременно и городской, и районной) газеты «Вперед» в Экибастуз, и эта очень ответственная должность не могла долго оставаться вакантной – редактор устал одновременно и газету макетировать, и нами, озороватыми сельскими газетчиками, руководить.
Катин привез с собой годовую подшивку ясиноватской газеты (не помню уже, как она называлась), и она меня поразила своей отличной версткой, очень качественной печатью. Так что он не зря стал нашим новым ответсеком, причем – действительно очень ответственным. Он не только красиво макетировал газету, но и очень грамотно правил наши тексты перед тем, как они должны были лечь на стол редактору. Виктор Иванович был инвалид, еще там, на Донбассе, попал в страшную аварию и ему сильно покалечило ногу. Она была немного короче другой, и Виктор Иванович при ходьбе заметно прихрамывал. Тем не менее иногда Катин просил редактора отправить и его в командировку в какое-нибудь хозяйство для сбора материала в газету – он был пишущий ответсек и не хотел, что называется, терять квалификацию.
Так он проработал у нас несколько лет. Мы сдружились, Виктор Иванович, заразившись моими рассказами о классной рыбалке на озере Долгое, не раз ездил со мной в Пятерыжск и всегда оставался в восторге от общения с иртышской природой. Затем он вдруг собрался и уехал вместе с семьей на новое место жительства – в поселок Майкаин Баянуальского района, и возглавил там многотиражную газету предприятия (сейчас это акционерное общество) «Майкаинзолото». Спустя несколько лет я и сам покинул Железинку и уехал в Экибастуз. Мне надоело жить на скромную зарплату районного газетчика, хотя к 1981 году она у меня и превышала 150 рублей. Но по тем временам этого было уже мало. К тому же у меня в загашнике была хорошая специальность – электросварщик (в стройбате выучился). А в Экибастузе в то время шла грандиозная комсомольско-молодежная стройка ЭТЭК, вот я и решил податься туда, как меня ни отговаривал мой ныне уже покойный редактор Александр Сергеевич.
И надо же было такому случиться, что в первый же день пребывания в этом городе меня на автобусной остановке заметил проезжающий мимо на редакционной «Ниве» наш бывший ответсек, а здесь – редактор районной газеты «Вперед» (город к тому времени обзавелся собственным печатным органом) Леонид Павлович Кишкунов. И вот он-то всяческими посулами уговорил меня снова пойти работать в газету! И я пошел…
А здесь, в Экибастузе, снова встретился с Виктором Ивановичем Катиным. Он получил назначение на должность директора городской типографии. И я помог ему переехать из Майкаина в качестве обычной рабочей силы. Наша дружба продолжилась и здесь. Мы еще успели пару раз съездить с ним на его служебной «буханке» ко мне в Пятерыжск на рыбалку, на свадьбу моей сестры и даже на печальное мероприятие – похороны моего отца (он скончался в Экибастузе, и мы с Виктором Ивановичем все на той же «буханке» привезли его домой).
В 1986 году Катина пригласили в городскую газету «Заветы Ильича» в качестве ответственного секретаря, а спустя шесть лет он становится заместителем редактора. И здесь он проявил себя не просто как хороший специалист и руководитель, но и неожиданно для многих оказался очень хорошим – не просто способным, а въедливым репортером, которому под силу были многие острые и неудобные темы. Я знаю, что люди в поисках правды и справедливости нередко звонили или даже сами приходили в редакцию газеты и просили заняться их проблемами именно Виктора Ивановича. И он выслушивал их и занимался, и тогда на страницах «Голоса Экибастуза» появлялись смелые и жесткие материалы за подписью Катина, заставлявшие чиновный люд реагировать на критику не отписками, а конкретными делами по исправлению той или иной ситуации, несправедливости, волокиты, головотяпства и пр.
Я и после того, как уехал в Сибирь, успел-таки еще пару-тройку раз увидеться с Виктором Ивановичем, когда приезжал время от времени навещать живущих в Экибастузе своих дочерей. И он всякий раз просил меня найти время, чтобы хоть разок съездить на полюбившееся ему озеро Долгое. Я обещал. Но все как-то не получалось. А 19 марта 2020 года Виктор Иванович ушел из жизни, было ему 73 года (кстати, он оказался долгожителем по сравнению со всеми покойными ныне журналистами, кого я знал лично)…
Вот несколько прощальных слов от его коллег:
«Это невосполнимая утрата для экибастузской журналистики. Интеллект, кругозор, широта мышления послужили тому, что профессиональная репутация Виктора Ивановича была безупречна… Он одним из первых журналистов в стране освоил компьютер и новые программы. Мы с коллегами называли Виктора Ивановича «ходячей энциклопедией»: не было вопроса, на который он не мог бы ответить».
И я могу это подтвердить.
Один из Поминовых
Когда у нас в редакции районной газеты «Ленинское знамя» в середине семидесятых в качестве новоявленного корреспондента появился этот худой, долговязый и огненно-рыжий парнишка с чуть застенчивой улыбкой, вчерашний школьник из совхоза «Михайловский», никто сему факту не удивился. Во-первых, тогдашние районки испытывали сильнейший кадровый голод, поскольку практически никто из выпускников факультетов журналистики госуниверситетов добровольно ехать на работу в сельскую глубинку не хотел, и потому редакторы выкручивались как могли, подбирая в штат своих газет мало-мальски умеющих писать.
Во-вторых, фамилия у этого рыжего парня была Поминов. И он был родным братом Юрия Поминова, который, после нескольких лет нештатного сотрудничества и двух лет – штатного в «Ленинском знамени», благополучно поступил на факультет журналистики Казахского государственного университета, и затем уже не раз объявлялся в качестве практиканта в давшей ему путевку в журналистику железинской районке. Впоследствии Юрий много лет отдал работе в областной газете «Звезда Прииртышья».
А был у Юрия и Петра еще один брат, Александр – так тот тоже подался в журналистику и много лет работал в шушенской и идринской районных газетах Красноярского края. Помимо исполняемой им обычной газетной работы он писал стихи, и весьма недурственные, стал автором двух поэтических сборников. Вот почему никто не удивился тому, что младший из Поминовых пошел по той же стезе, что и его братья.
Я к тому времени заведовал сельхозотделом в «Ленинском знамени», правда, был сам себе начальник, потому как корреспондентов в моем отделе не было, кроме меня самого. Вот Петра и передали в мое подчинение, а заодно в обучение. Наставлял я его так же, как и меня наставляли: читал его рукописные материалы, правил, показывал Петру свою правку, объяснял, почем мне не понравилось то или иное место, но не забывал и похвалить удачные фрагменты. Петя кивал кудлатой головой и преимущественно соглашался, и уже в следующей рукописи я видел — молодой корреспондент все схватывает на лету и старается не повторять допущенных ранее ошибок.
Петр имел явную наклонность к письму, он был увлечен журналистикой и охотно ездил в командировки за материалами для газеты. Свои заметки, корреспонденции, статьи он по возвращении нередко успевал написать еще дома, на квартире у какой-то бабули, у которой, если я не ошибаюсь, ранее квартировал и его старший брат Юрий.
Приносил рукописи и отдавал их первое время мне на правку, но уже вскоре этого более не понадобилось, поскольку с моей стороны вмешательство в его черновики стало минимальным. Так что теперь Петр сразу стал отдавать все написанное на перепечатку машинистке, и уж затем я бегло просматривал его чистовые материалы, после чего они уходили к редактору. А Петр уже, что называется, «бил копытом», изъявляя готовность к выполнению очередного редакционного задания. И мчался в следующую командировку или своим быстрым шагом уходил в какую-нибудь организацию райцентра. Он был скор на ногу, общителен, любознателен, веселый и незлобивый парень и очень быстро стал любимцем всей редакции.
Моя с ним разница в возрасте была относительно небольшой: лет шесть-семь. Но я-то был уже отслужившим в армии, обзавевшимся семьей. То есть – солидным дядькой (правда, не без дыма в одном месте), и у нас с Петром вне редакционных стен общих интересов вроде бы и не должно было быть. Тем не менее мы общались и вне работы. Петр бывал у меня дома, ходили мы и ловить ельчиков на Иртыш.
Он и в свое свободное время жался к нам, к редакционным, что было неудивительно: профессиональные интересы у нас были общими, а в Железинке Петр практически никого не знал, друзьями в чужом поселке обзавестись ему было недосуг. Да и не успел: вскоре, собрав нужное количество крепких печатных работ (мы вместе обсуждали, какие вырезки ему взять, чтобы было больше шансов успешно пройти творческий конкурс), он стал готовиться к отъезду в Алма-Ату. Редактор Александр Сергеевич Державцев написал ему прекрасную рекомендацию, и Петя оправился поступать в казахстанскую столицу на факультет журналистики КазГУ.
Было это в 70-х годах, конкретно в каком – точно не скажу, уже подзабыл. И больше я Петю с тех пор не видел. Но с удивлением и некоторым разочарованием узнал, что поступил он не на факультет журналистики, а на филологический. Может быть, туда был конкурс поменьше?
Далее я изредка узнавал о судьбе младшего из братьев Поминовых от его старшего брата Юрия, работавшего к тому времени в областной газете «Звезда Прииртышья» – вначале корреспондентом сельхозотдела, затем первым заместителем и, наконец, редактором (он меня и перетянул в «Звездочку» из экибастузской районки «Вперед» в 1986 году). Оказывается, выпустившись из КазГУ, если не ошибаюсь, с красным дипломом, Петр был направлен в Ленинградский пединститут на стажировку, стал аспирантом, защитил кандидатскую диссертацию и стал кандидатом филологических наук!
Затем он продолжил свою карьеру в Восточно-Казахстанском педагогическом институте (сейчас – университет), впоследствии перевелся в Алма-Ату. Все эти годы Петр Дмитриевич вел очень активную литературоведческую деятельность. Его рецензии, критические статьи, очерки, статьи публикуются в толстых литературных журналах «Простор», «Нива», «Сибирские огни». Его охотно печатают в периодических изданиях Института литературы Российской Академии наук, Санкт-Петербургского педагогического университета имени Герцена, в сборниках научных статей Санкт-Петербурга, Москвы, Новосибирска, Омска, Алма-Аты, Усть-Каменогорска, Павлодара. У него образовалась прекрасная, дружная семья – замечательная жена и две очаровательные дочери, появились признание и вес в казахстанских научных и общественных кругах.
Конечно, ученый филолог Поминов не собирался почивать на лаврах, а строил далеко идущие планы в развитии своей литературоведческой деятельности, исследовании творчества писателей и поэтов, оставивших глубокий след в литературе и культуре Казахстана и России. Его интересные, глубокие статьи и очерки ждали редакции авторитетных изданий. Но…
Но жизнь Петра Дмитриевича оборвалась в самом расцвете его творческих сил и возможностей – ему было всего 57 лет. Погасло еще одно светило на небосклоне русскоязычной культуры, литературы. Трудно смириться с мыслью, что нет уже больше того рыжего и ясноглазого, крутолобого парня с широкой улыбкой на открытом лице, каким я его знал. Таким, и только таким он и остался в моей памяти…